Ваша М.

Автор: Marika Adler (текст уже был опубликован - http://vk.com/topic-62351397_29166269 - личный паблик, http://mylove.ru/marika736/diary/vasha-m-vam-vasha-m-ot-avtora/ - дневник)

Посвящается А.К. – человеку, перевернувшему мой мир.

«Теперь не умирают от любви -
Насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
Лишь без причины человеку плохо».
(с) Ю. Друнина

Этот текст не является автобиографией. Этого никогда не было, все герои – вымышлены, все совпадения - случайны. Но, может быть в другой жизни, на другой планете, где-то на задворках нашего Мира – это, в самом деле, могли быть мы. Если бы не тысячи мельчайших несовпадений, не 3000 километров и не разные часовые пояса, если бы не мои страхи и не ваша гордость, если бы …, если бы Вы знали!

Я верю в то, что люди, которые как детали одного пазла подходят друг к другу - должны быть вместе. И где-то в другом измерении моя улучшенная копия встретилась с вашим идеальным воплощением, и у них все сложилось правильно, а у нас все, так как и должно было быть в силу не совершенности нашего Мира.

И чтобы я не писала и не говорила когда-либо, захлебываясь эмоциями, знайте, я благодарна Вам за все, за этот текст, за опыт и за себя, новую, лучшую.

Вам, Ваша М.

ЧАСТЬ 1
«В ОЖИДАНИИ ЧУДА»

«Умирая дома со скуки
Пишет "Полюблю" в "Из рук в руки"
Но не звонят»
(С) Знаки «Полли»

Ей было двадцать пять, она была хороша. Имела склонность к идеализму, к завышенным требованиям, к глупому детскому романтизму... Чувственна и чувствительна, кажется даже чересчур, мужчины говорили ей вслед: «Ты пахнешь сексом». Но это не спасало от одиночества. От него не спасал даже секс с тем, кто вскоре становился очередным экс-, так и не затронув ничего кроме ее тела.

Был конец лета, томный душный август, пропитанный ароматом цветов, дымом чьих-то сигарет, сказками со счастливым концом на книжных страницах, терпким красным вином, какими-то тайными желаниями и надеждами и, конечно, музыкой.

Ей так хотелось чего-то волшебного, чего-то притягательного и порочного. Ей было невыносимо скучно в этих серых буднях. Иногда она думала: «А может быть влюбиться, сильно и на всю жизнь, просто так в первого встречного». Однако в первого встречного влюбиться не получалось.
Очередной рабочий день, чашка кофе, несколько статей ни о чем, получасовой треп по телефону с подругой, опять же обо всем и ни о чем конкретном, фитнес, 15 минут в супермаркете, кефир, апельсины и ком для кошки, музыка в плеере, прогулка по парку, наконец, снять шпильки, легкий ужин, душ, HIM, Nickelback и Нирвана в колонках стереосистемы, вечер в сети.

Два часа ночи, от усталости слипаются глаза, но она так не любит засыпать в одиночестве. Мигающее окно чата, сигнал сообщения: «Здравствуй, девочка»

Сердце почему-то замирает, а потом начинает биться в два раза быстрее, ее не называли девочкой уже как минимум лет пять.

Она подумала: «Какой красивый и какие холодные глаза». Потом был откровенный диалог, она не знала в чем причина, но так честна, как с ним она не была даже с лучшей подругой…. Испытать оргазм от переписки – это было как минимум ново, ей казалось, что потребности ее тела он знает намного лучше, чем она сама. Испуганная и возбужденная она сбежала из сети, оборвав диалог, но его последние слова долго не выходили у нее из головы:

- Я никого не ищу

- Отлично, но ведь тебе хотелось бы принадлежать.

- Боюсь, что Вы не мой герой…

- Поверь, девочка, пройдет совсем немного времени, и ты сама скажешь мне: Ваша…

Заснула под утро, измученная сомнениями, комплексами, мыслями, догадками и такими порочными, чувственными, сводящими сума мечтами.

ЧАСТЬ 2
«ОДИНОЧЕСТВО В СЕТИ»

В воздухе все явственнее начал ощущаться запах осени. Эта осень пахла яблоками, корицей и свежей выпечкой, кофе, разочарованием и несбывшимися надеждами. С улиц города начали исчезать веселые беззаботные туристы, лотки с мороженным и открытые площадки кафе. Ночи стали казаться ей слишком длинными и слишком холодными, и уже не хотелось оставлять открытым на ночь балкон. Кошка перебралась спать в ноги.

Он исчез. Просто взял и исчез. И когда прошли сутки, а она не получила от него ни строчки у нее началась ломка. Она уже так привыкла к тому, что каждый день он открывает в ней для нее самой какие-то новые стороны, привыкла получать острое изощренное удовольствие, которое приносило ей общение с этим человеком. Это познание себя касалось не только ее тела, которое, оказывается, могло приносить намного больше удовольствия, которое было развратным, ненасытным и в то же время покорным его приказам. Она познавала себя другую, ту, кого она однажды надежно упрятала от посторонних глаз. Та другая, была совсем не похожа на веселую, рассудительную и успешную молодую женщину, что привыкли видеть в М. друзья и родные.

***
«Ты что-нибудь слышала о «теме», девочка?»
Да, она слышала. Когда-то давно, читая блоги, она натолкнулась на серию пикантных эротических рассказов. Они вызвали в М. смешанное чувство отвращения, удивления и возбуждения. Проведя несколько часов в сети, она узнала многое о теории таких отношений. Но тогда все ограничилось только теорий.
***
Ей казалось, что ее предали, что ее выбросили как ненужную надоевшую вещь. Боль, обида, злость. Она не понимала, как такую гамму чувств может вызвать в ней человек, которого она совсем не знала, не видела его глаз, его улыбки, не слышала его голоса. Это было похоже на одержимость, ее тянуло к нему так, как, наверно, тянет наркомана к очередной дозе.

«Так сложилось, мне нужно уехать, возможно, какое-то время не будет связи. Не пропадай, девочка».

Ей казалось, что она больна, что она подцепила какой-то непонятный вирус, то, что она чувствовала, нельзя было назвать любовью или влюбленностью. Но мысли о нем не оставляли ее, она видела его во сне, она перечитывала историю переписки, и ей казалось, что она слышит его голос.
Она обновляла страницу по несколько раз за час, от каждого уведомления замирало сердце, она так хотела прочитать хотя бы просто: «Здравствуй, девочка», но шло время, а сообщений от него не было.
***
Она не могла принять того, что с ней происходило. Это не поддавалось никакой логике.

«Ты хочешь служить мне, девочка?»

То ли вопрос, то ли утверждение. Служить? Она? Разве она рабыня, вещь, собака? Служить? Она? Та, которая привыкла к обожанию и восхищению, та, за которую боролись, ухаживали, добивались. Служить? Забыть про гордость, про самолюбие, стать покорной и послушной. Нет, она не могла это принять.
***
Шел дождь. М. ненавидела дождь. Этот был не просто дождем, он был первым предвестником затяжной холодной осени. Он целый день стучал по стеклам, на карнизе зябко ежились голуби, кошка изображала охотника, но пугалась больше своих предполагаемых жертв, когда те взлетали, громко хлопая крыльями.

М. плакала, она не могла внятно объяснить себе причину своих слез. Садомазохистские тексты HIMа, раздававшиеся из колонок, как будто были написаны именно для нее. Она допила бокал вина, разделась и встала на колени у большого зеркала. «Прогнуть спину. Развести ноги. Руки за головой». Из зеркала на нее смотрела очаровательная и покорная молодая женщина…

«Ты хочешь служить мне, девочка?»

Рука коснулась лица, пальцы скользнули по губам, коснулись шеи, оставили дразнящие прикосновения на груди. Она смотрела в зеркало, глаза в глаза. Она чувствовала, как тело быстро наполняется желанием, руки опустились ниже…

ЧАСТЬ 3

«ПРАВИЛА ИГРЫ»

В городе моем завяли цветы.
В городе моем ушли поезда.
В городе моем только ты
Всегда, всегда, всегда, всегда.
(с) Ночные снайперы «В городе моем»

Прошла еще одна неделя. Сообщений не было. Она привыкла к этой постоянной ноющей боли в груди, как будто кто-то неутомимо ковырял булавкой старую незажившую рану. Жизнь опять начала входить в свои привычные рамки: работа, друзья, фитнес, шопинг, модная выставка, премьера фильма, не забыть оплатить счета, купить корм для кошки. Все в порядке – больше никаких истерик.

За окном снова плакал дождь. Казалось, он никогда не закончится. По тротуару текла вода, он превратился в небольшую, но полноводную реку, дождь стучался к ней в стекло, с шумом падал с водосточной трубы. Эти ненавистные осенние сумерки, этот холод и этот меланхоличный дождь – это были ее собственные «сто лет одиночества». Отчаянье сменилось апатией, почти безразличием.

Вечер. Выпить травяного чая, не забыть завести будильник, проверить почту. Мигающий сигнал сообщения:

«Здравствуй. Я здесь девочка, я рядом»

Разговор по скайпу до утра. Ворох встревоженных мыслей. У нее есть три дня. Три дня на то, чтобы принять правила игры, стать его вещью, его собственностью, его рабыней. Всего три дня на то чтобы осознать, что ее тело больше не будет принадлежать ей, что ее действия станут продолжением его приказов, отказаться от права решать, подчиниться, доверять, служить. Всего три дня на то чтобы шагнуть в этот темный мир или забыть о нем навсегда. «Принимая эти правила, ты должна знать, что уже никогда не будешь прежней». Целых три дня до того момента как она увидит его глаза, почувствует его запах, сможет прикоснуться к его телу.

***
В пятницу вечером дождь, наконец, закончился, мокрые опавшие листья скопились у поребриков, липли к обуви, нанизывались на ее высокие острые каблуки. Люди ежились, спешили куда-то.
Она встречала его на железнодорожном вокзале. Ей было страшно, страх сменял нарастающее возбуждение, возбуждение - сомнение, сомнение – панику, еще не поздно просто сбежать, сбежать – это трусость, она считала себя смелой и она осталась. Будь, что будет.
HIM в плеере опять пел что-то про боль, слезы, смерть и чувства, ей запомнилось:

«When doubts arise the game begins
The one we will never win,
My baby
It always ends up in tears»

(Чем больше имеем, тем больше мы хотим,
И тем больше это причиняет боль нашим сердцам,
Моя девочка,
Это всегда заканчивается слезами).

М. пристально всматривалась в толпу прибывающих, ей отчаянно хотелось увидеть его раньше, чем он заметит ее. Потом ее отвлекли дерущиеся голуби, она наклонилась, чтобы дать им завалявшиеся в кармане пальто семечки, плеер выпал из кармана, пришлось опуститься на корточки…

« My baby It always ends up in tears…»

… Ботинки из мягкой кожи, темные джинсы, черное твидовое полупальто, острый ворот рубашки. Ей казалось, что она поднимается с земли безумно медленно, как в кадрах замедленной съемки.

«Здравствуй, девочка»

Упрямый волевой подбородок, чувственные губы, прямой греческий нос, золотисто-карие кошачьи глаза, высокий лоб, колючий ежик волос.

***
«Все хорошо, девочка. Будь естественной»

Они гуляли по городу. Она думала: «Как обычная пара». Смеялись. Пили горячий кофе. На кузнечном дворе рассматривали работы местных мастеров. «Интересно, а они сумеют выковать оковы..» Она показала ему Кремль. «А ты знаешь, что это самый крупный средневековый замок на территории Западной Европы?» Он знал. Он вообще знал поразительно много, с ним было легко и интересно, ей казалось, что ее он знает уже давно и очень-очень близко. Он был внимателен и заботлив. Каждый раз, когда он подавал ей руку или случайно касался ее тела, ее начинала бить мелкая дрожь. На смотровой башне (весь старый город у ног) он подошел сзади и обнял ее за плечи: «Моя?». Она повернулась к нему лицом и, не поднимая глаз, прошептала: «Ваша». Они поужинали в одном из тихих и уютных ресторанов, он отвез ее домой, властно поцеловал на прощанье.

«Спокойной ночи, девочка. Если ты не передумала, то завтра утром я жду тебя у себя в номере. Проверь почту, я оставил тебе подробную инструкцию относительно твоего поведения».

ЧАСТЬ 4.
«ДЕВОЧКА»

"What started as a whisper
Slowly turned into a scream
Searching for an answer
Where the question is unseen"
(с) Ben Harper "Amen Omen"

Когда он приехал в отель, было уже совсем темно. Вежливые вышколенные девочки в одинаково идеальных белых блузках и строгих синих юбках приветливо улыбались ему с ресепшена. Он устал, ему не хотелось искусственных сантиментов. «Да, это он г-н А., да двухместный люкс, да номер был забронирован им на прошлой неделе, и да это номер для него одного»

Из окна номера открывался прекрасный вид на реку и старинную (пожалуй, еще средневековую) башню. Почти непроглядная темнота вокруг, сребристый блеск реки, эта башня и этот парк со старыми корявыми деревьями, и искусственная подсветка набережной - все это складывалось в какую-то прекрасную мистическую картину. «Сюда стоило приехать хотя бы ради того чтобы посмотреть на город».
Он вышел на балкон, закурил. («К черту правила!») Сигареты помогали думать. Сна не было, не смотря на усталость.

***
Ему было 35. Он был Верхним. Психолог говорил ему, что его стремление к доминированию - это серьезное отклонение от нормы. Он считал, что в мире существует намного больше еще более безобразных уродств. Да он любил контролировать ситуацию, просчитывать все на множество ходов вперед («игра в шахматы с миром»), предполагать все возможные варианты событий, не зависимо от того касалось ли это бизнеса или межличностных отношений. Да, его возбуждало беспрекословное подчинение его сексуальных партнерш. Но он не принуждал их к нему силой, те с кем он был, всегда сами мечтали оказаться покоренными. Он благополучно и незаметно пережил кризис среднего возраста, и его не сильно волновало отсутствие семьи или постоянных отношений. Он был жестким и требовательным. Те, кто хотел оставаться рядом с ним должны были соответствовать всем его предпочтениям. Интроверт, максимально сдержанный и закрытый, ему было комфортно в своем коконе.
***

О чем он сейчас думал? Мысли неслись как бегущая рекламная строка. «Да, наверно, это была глупость - срываться к ней в другой город, за сотни километров. И да, конечно, в его переполненном мегаполисе нашлась бы добрая сотня девушек, которые, в общем-то, ничем не хуже, и которые отлично понимают, чего он от них ждет».

Однако эта была не только красива, она так очаровательно наивна (в свои-то 25!) и вместе с тем умна. Эта тихая скромница краснела, как девочка, и в то же время могла быть страстной и развратной, как опытная, видавшая виды, дама. К тому же его не оставляла надежда найти, воспитать, помочь вырасти той, кто станет для него идеальной нижней. Их было много, он отпускал их по разным причинам, чаще всего ему становилось скучно. Сначала эти девочки надевали на себя личину покорно-развратных шлюшек, а пообвыкнув, начинали давить на чувства, признавались в неземной любви, симулировали попытки самоубийства. Так они пытались управлять им, он отвечал жестокостью на неблагодарность.

А. почти всегда безошибочно угадывал реакцию людей на его слова или действия. М. оставалась для него загадкой. Нет, он был уверен, что завтра она придет, но он не знал как она поведет себя… Эта загадка приятно волновала его воображение. Отличный выдержанный коньяк согревал изнутри, в голове мелькали эротические картинки. Он видел, как она смотрит на него снизу вверх («Только так, девочка, теперь только так»), покорная, коленопреклоненная… Ее манящий полуоткрытый рот, из которого вырывается то ли стон, то ли вздох. Эти руки, длинные тонкие пальцы, сцеплены, связаны… Вздымающаяся грудь, затвердевшие соски. Плетка, стек? Выдержит ли? Красивое, ухоженное тело, мягкие женственные линии, не кости, но и ничего лишнего. Он помнил, как она дрожала от его легких прикосновений. Ему хотелось большего. Взять это тело. Взять так, чтобы она стонала от страсти, громко, сладко, чтобы выгнулась спина, натянулся каждый мускул…, покорить, подчинить своей воле, своей власти, чтобы просила, нет умоляла…

Рука потянулась к телефону…
«Но нет, спи моя девочка…Завтра…»

1. "То, что началось шёпотом..
Медленно возросло до дикого крика.
Мы пытаемся найти ответы,
На которые не суждено задать правильные вопросы".


ЧАСТЬ 5.

МАСКА МАСТЕРА

«Девочка, если ты сейчас читаешь это письмо, то ты приняла правильное решение. Однако я должен быть уверен в том, что ты хорошо понимаешь то, на что соглашаешься. Поэтому подумай заранее, о том, что ты скажешь мне, когда я спрошу тебя: «Зачем ты здесь?» Поверь, девочка, это очень важный вопрос и только от твоего ответа на него будет зависеть то, что произойдет дальше.

Завтра, переступив порог моего номера, ты войдешь в другой мир, в который до этого могла только заглядывать через открытые двери и окна. Не бойся, девочка. Я обещаю заботиться о тебе, оберегать тебя, учить и воспитывать. Придет время, и ты все узнаешь и всему научишься, а пока – доверься, служи, подчиняйся. Запомни – у тебя больше нет воли, нет желаний, нет тела – все это ты сама отдала мне…».
***

Утром следующего дня она поднималась по вылизанной до стерильного блеска лестнице отеля. Она шла к Нему. Больше ничего не имело значения. Осуждающее шуршание старушечьих голосов у подъезда, сальные взгляды таксистов, удивленно-одобрительный присвист иностранного туриста в фойе отеля, злобно-завистливые взгляды девушек с ресепшена, когда она назвала номер, в который направляется… – все это как будто осталось в другой реальности. «Так много ступенек, нужно было воспользоваться лифтом…» Она несла себя сама на свою Голгофу, чтобы быть распятой и возродиться заново другой, новой, лучшей…
***

«Ты можешь войти…» - Спокойный, лишенный какой-либо эмоциональной окраски голос, ровный отчужденный тон… Холодные золотисто-карие глаза, плотно сжатые упрямые губы… Расстегнутый ворот светлой рубашки, мягкие стильные джинсы.

Господи, этого ли человека она встречала вчера на вокзале? Куда исчез тот веселый и галантный мужчина? Мастер был самоуверен и подчеркнуто равнодушен. Он сидел в кресле в естественной вальяжной позе, нога на ногу. Она ожидала увидеть кожу, металл, какие-нибудь орудия пыток, она была готова ко всему, но только не к такому очевидному безразличию. Он не пошевелился и не проронил ни слова, пока она второпях расстегивала и вешала плащ, снимала высокие ботфорты, поправляла шикарные, до талии, волосы… Он смотрел на нее как…, как на вещь, но ведь теперь она и была вещью, Его вещью…

Она прошла на середину комнаты, теплые солнечные лучи играли на коже, путались в волосах, поблескивали на изящных серебряных сережках… «Встать лицом к свету только чтобы не видеть этих безразличных глаз…» Быстро расстегнула несколько пуговиц и платье легко соскользнуло на пол… Ее щеки пылали… «Не останавливаться и не смотреть в его глаза…» Тело начинала охватывать мелкая приятная дрожь. Чулки, белье…, встать на колени, ноги разведены, руки за головой – ВСЕ, финиш… Было так тихо, что ей казалось, как будто она слышит как бешено бьется ее сердце…

М. была настолько погружена в свои ощущения, что даже вздрогнула, когда он вдруг оказался совсем рядом.

«Зачем ты здесь, девочка?..»

Еще вчера она хорошо знала ответ, но сейчас, почему-то не могла проронить ни слова. Теперь ее уже трясло, как в лихорадке, от ощущения своей беспомощности она, кажется, готова была разрыдаться…

Что может быть еще более унизительно для женщины, чем вот так, как она сейчас стоять на коленях перед мужчиной… Голая, покорная, сгорающая от стыда и желания перед ним таким спокойным и равнодушным… Она принесла ему себя, она отдавала себя сама, добровольно, она отлично понимала, что ее тело предает ее, что ему понятны все ее чувства и эмоции… И при этом он все еще задает ей какие-то глупые вопросы! Он спрашивает ее вместо того чтобы целовать ее губы, ласкать ее тело. Как это вообще возможно? Но просто встать и уйти она уже не могла, что-то внутри уже сломалось и требовало подчиниться, прогнуться, служить, даже унижаться, если потребуется…, если Он этого захочет.

«Я, кажется, задал тебе вопрос – зачем ты здесь?!»

Для того чтобы ответить ей пришлось собрать в кулак все остатки самообладания:

«Я здесь, чтобы служить Вам…»

«Ты, умница, девочка»

От избытка эмоций она закрыла глаза, сильные теплые руки легко коснулись волос, погладили ее по щеке, быстрыми умелыми движениям застегнули на шее широкий кожаный ошейник, завели за спину и зафиксировали руки, засунули в рот тугой резиновый шарик …


ЧАСТЬ 6.

РЕФЛЕКСИЯ

«Такие сладкие муки, таю.
По рекам тонких вен,
войти в твой ласковый плен,
чтоб не свихнуться от скуки, от этих стен.
И осторожно, насколько можно — я у твоих колен»
Гильzа «Игры под кожей»

Скорый утренний поезд (Как не хотелось оставлять ее, КАК она умоляла остаться). Питер. Туман. Сырость. Вокзал. Ветер носит по перрону ворох опавших листьев, фантики, пустые пакеты, окурки. Сонные мужчины и женщины у электричек, вежливые даже в 6 утра проводницы (неизменно вежливые к пассажирам купе), веселые, пьяные и оборванные люди неопределенного места жительства, хмурые, злые стражи порядка, бойкие, пропахшие шаурмой и дымом дешевых сигарет таксисты. Серебристо серый блеск закованной в гранит реки, строгое великолепие дворцов и храмов. Он искренне любил этот город, не смотря на его бестолковую суету, его промозглый ветер с Невы, вечные сквозняки, простуды и неизменность четких линий.

Впереди была длинная рабочая неделя, принять душ, выпить кофе, заняться текущими делами... Он думал об М.… Эти мысли и воспоминания доставляли ему удовольствие. Он улыбался, глядя из окна своего служебного авто на суетящийся в утренней спешке город… Он думал о ней, просматривая документы, отдавая распоряжения секретарше, обедая с партнером в модном кафе…, листая свежую прессу, возвращаясь в шикарную пустую холостяцкую квартиру… он думал о ней.

Эта девочка, кажется, была создана специально для него. Как она была послушна, чувственна, покорна…, каким податливым и чувствительным было ее молодое красивое тело…, как она старалась не ошибиться, заслужить его благодарность, его одобрение…

***
Здравствуйте, Мастер.

Прошло совсем немного времени с тех пор, как Вы уехали, а я уже безумно скучаю, хочется верить в то, что и Вы хотя бы иногда думаете обо мне. Раньше меня всегда пугала неизвестность, неопределенность, контролировать ситуацию казалось мне необходимостью, потребностью, но с Вами все по-другому, неожиданно естественно оказалось довериться и поверить.
Научиться говорить о своих чувствах и ощущениях откровенно оказалось не так просто, как мне казалось, но я выполнила Ваше задание, и вот описание нашей последней встречи «моими глазами»:

Вечером я открыла почту и прочла Ваше задание: «я хочу чтобы сегодня ты выглядела как шлюха, для того чтобы открыть доступ к твоему телу должно быть достаточно снять верхнюю одежду, и ты должна быть сухой». Я сразу поняла, что не смогу полностью выполнить его, ведь для этого я должна была не испытывать желания, а этого просто не может быть когда речь идет о Вас. У меня было немного времени, это не привычная для меня роль и девушки не умеют собираться слишком быстро. Я выбрала корсет, чулки в крупную сетку и шпильки, длинные серёжки со стразами и, конечно, подаренный Вами ошейник, алую помаду, черную тушь и смокиайз, мне казалось, что кожа должна выглядеть бледной, а лицо слегка изможденным, сверху только черный плащ. Не знаю на кого я была похожа больше – на шлюху или на гота, но гопота у подъезда свистела мне в след. Мне было все равно, мысли о том, что мне предстоит и ожидание грядущего наказания не оставляли меня, а с ними и все нарастающее желание. На мне не было нижнего белья, и я старалась как можно осторожнее усесться на заднее сиденье такси, кажется, мне это не слишком хорошо удалось, так как водитель армянин всю дорогу сально улыбался мне в зеркало заднего вида и оборачивался при малейшей возможности. Стыд и возбуждение - никогда не думала, что сочетание двух этих чувств может быть таким волнующим. Девушки с ресепшена, казалось, готовы были закидать меня тухлыми яйцами, одна из них прошипела что-то об истинном обличии, я обернулась и улыбнулась своим бесстыдно накрашенным ртом глядя ей в глаза. Моя слабость, моя зависимость от Вас делает меня защищенной и абсолютно равнодушной ко всему что вне и кроме.. Но стоя у двери номера, я испытывала уже настоящий страх, стыд и смятение, ведь до этого Вы еще ни разу не наказывали меня. Я помнила правила - признаваться в проступках, просить наказания и прощения. Опуститься на колени перед Мужчиной, перед Вами – не необходимость, а уже потребность. Одобрение в Ваших глазах. Не лгать. «Простите, Хозяин». Всего лишь пощечина… Целовать Ваши руки…, но нет, мне только показалось, что я легко отделалась…»

***
А. дочитал до середины письма и закрыл глаза…

… Она стояла на журнальном столике на четвереньках, полностью обнаженная, остался только ошейник. Когда она вошла, он был поражен ее новой яркой и вызывающей красотой, его удивила внезапная мысль - он больше никогда не хотел видеть ее шлюхой. «Иди, умойся, сотри все это! Сними все! Быстро!» Обида, непонимание, покорность. Ее лицо – открытая книга, язык ее тела так волнующе притягателен… Он помнил…

Она стояла на журнальном столике напротив большого зеркала на стене, а он сидел в кресле позади нее…

«Смотри, сучка, не смей опускать глаза…»

Она стояла на журнальном столике и ее била мелкая дрожь предвкушения, ее щеки заливала краска стыда, он видел - ее глаза умоляли прекратить это, ее тело изнемогало от желания…
Стек дразнил ее, резкие жгучие прикосновения сменяли медленные, ласкающие, почти нежные…, она стонала и прогибалась, шептала «Простите, Хозяин»…

Он так хотел взять ее прямо сейчас, немедленно, на этом столике… Сжать руками ее бедра и ворваться в ее тело одним мощным рывком. Но ему нравилось дразнить ее, и он решил пока не прерывать эту игру…

ЧАСТЬ 7.

БЕЗ ПРАВА НА ЧУВСТВА.

« - Я люблю Вас? А Вы?
- А я позволяю тебе себя любить…»
(с)? «Как я стала рабыней»

С момента их первой встречи прошло почти три месяца, 90 дней – на пике чувств и эмоций, 90 дней, которые полностью перевернули ее мир. Ей казалось, что все, что происходило с ней до, было каким-то дурным коматозным сном, бредом, что только сейчас она очнулась от этого больного серого сна и начала жить по-настоящему, различать все краски, дышать полной грудью.
Они сидели на закрытой террасе одного модного уютного кафе, играла тихая музыка, горели свечи, подаренные им алые розы, все в малюсеньких искристых капельках, очутившись в теплом воздухе кафе, медленно раскрывали свои бутоны. Она думала: «И я так же раскрываюсь в Ваших руках». Под ногами суетился, сверкая разноцветными огнями неоновых реклам, вечерний воскресный Питер, до отправления ее поезда оставалось чуть больше двух часов. Он держал ее руку в своей, осторожно гладил тонкие изящные пальчики…, а она купалась в его нежности, в его внимании, его заботе о ней.

***
«Чем ниже ты сможешь упасть, тем выше ты поднимешься в моих глазах» И она падала. Падала, как подстреленная опытным охотником птица – стремительно, неотвратимо, перерождаясь в этом смертельном падении. Падала настолько низко, насколько Он позволял ей это, забывая о себе, о гордости, о самолюбии, отдаваясь и отдавая всю себя. Он переделывал, перевоспитывал ее для себя и под себя. Как талантливый скульптор из мягкого и податливого материала создает идеальную статую, так он творил из нее свой новый шедевр.

***
Сейчас его прикосновения были осторожны и нежны, но ее тело, наполненное приятной усталостью, отлично помнило какими властными и жестокими могут быть эти красивые сильные руки, сколько боли и сколько наслаждения принесли ей эти пальцы. Она помнила, как его руки сжимали плеть, как удерживали ее извивающееся тело, как под их прикосновениями оно плавилось и таяло, как они проникали в ее самые тайные места, и как она, изнемогая от наслаждения, сжимала их мышцами внутри своего тела. Она знала, каким стальным и безразличным мог быть этот ласкающий бархатный взгляд, как сжимаются в холодной усмешке губы, каким отстраненным и жестоким может быть этот приятный, обволакивающий ее негой безмятежности, голос.

Их разговор тек спокойно и размеренно. Она улыбалась и прятала эмоции. Ей оставалось всего два часа счастья и еще целая неделя бессмысленного существования впереди. Было грустно и больно, но она не хотела огорчать его, эти временные расставания всегда давались ей особенно тяжело, каждый раз М. почему-то казалось, что это навсегда.

- Я могу задать Вам вопрос?

- Да, девочка.

- Таких как я, их много?

- Да, но не так, как ты, вероятно, себе представляешь.

- И в этом городе?

- Да, и в этом городе тоже.

М. улыбнулась, а внутри что-то оборвалось, хотелось плакать, нет рыдать в голос, но недели дрессировки давали о себе знать. Нет, то, что она чувствовала, не было ревностью, скорее отчаяньем. Решение пришло почти моментально:

- А идеальная нижняя какая она?

- Поверь, девочка, ты очень быстро движешься к идеалу. Оставь это, не мучай себя.

- Но почему Вы выбрали меня?

- Ты умна, красива. Ты не считаешь, то, что ты делаешь для меня и ради меня подвигом. Ты честна, открыта, в тебе нет мелочности и меркантильности, и ты не кричишь мне о любви.

- О любви, это важно?

- Да, девочка, я против любых амурных погружений в теме… Я ответил на все твои вопросы?

- Да, спасибо, я все поняла.

Чтобы еще раз улыбнуться в ответ ей понадобилось собрать все остатки внутренних сил, но она уже отлично умела играть по его правилам. Изображая безразличие, М взглянула на часы, поправила волосы, изящно поднялась, когда он подошел, чтобы помочь ей встать. Она понимала, что сейчас у нее нет права на чувства, на проявление эмоций, и как бы больно ей не было, она не должна была показывать этого.

Это потом, дома, уткнувшись носом в подушку, она будет рыдать, крепко сжимая кулаки, пока острые аккуратные коготки не вопьются в ладошки, долго стоять под теплым душем, который смоет дорожную усталость, остатки размазанной туши и слезы, всхлипывая, заварит на кухне чай с мятой, сядет на подоконник, погладит встревоженную кошку, дождется момента, когда дыхание станет ровным, а голос спокойным, наберет заученный наизусть номер, привычные три гудка, родной любимый голос:

- Как ты добралась? Почему так долго не звонила.

- Все хорошо, спасибо за беспокойство…

ЧАСТЬ 8.
КОГДА БУРЯ СТИХНЕТ...

«И тьма была, и свет кромешный.
Сходился с миром мир иной.
И говорил я: Да, конечно,
Ничто не вечно под луной…»
(с) В.В. Пуханов.

Незаметно пролетело еще несколько безумных месяцев, они уже почти не расставались.
Она буквально срослась с Ним, растворилась в Нем, и иногда ей казалось, что если она перестанет дышать одним с Ним воздухом, то просто задохнется.

Да, она была счастлива, безумно, безмерно, забывая обо всем в его руках, наслаждаясь его властью, его заботой о ней, его вниманием.
Но, каждый раз, вдруг вырываясь из его сладкого плена, она ощущала какую-то обделенность, недосказанность, неполноту… Ей мучительно хотелось иметь хотя бы маленькую надежду на взаимность и возможность говорить о своих чувствах, не вызвав его неодобрения.

Сдерживаемые эмоции копились, собирались в тяжелый бурлящий шар где-то в области сердца…. В конце концов, его спокойное равнодушие, его холодная обходительность, его толерантность и даже его нежность к ней вызывали мощнейший эмоциональный срыв. Она рыдала, била посуду, хлопала дверьми, прокричав напоследок:

- Ненавижу…

И, сбежав по ступенькам подъезда, она неизменно получала одно и то же сообщение «Девочка, у тебя есть ровно один час для того чтобы прийти в себя. Не смей выключать телефон!»
***
Звук закрывающейся двери – как выстрел, выстрел, пуля от которого в очередной раз прошла навылет через сердце. Ее истерики – он ничего не мог с этим сделать. Если бы это была любая другая нижняя, он без сожаления прогнал бы ее, хорошенько выпоров напоследок, чтобы знала свое место. Он хорошо понимал, что не может, не способен дать М., то, что она мечтает получить.
***
Он пытался держать дистанцию, отстраниться, сделать так, чтобы она знала о нем как можно меньше, как о человеке, и как можно лучше узнала его как своего Хозяина. Но это не работало. Он видел, что с каждым днем ее привязанность к нему растет, к нему как к человеку, как к мужчине. И тогда он стал пытаться компенсировать свою неспособность на нежные чувства повышенным вниманием, нежностью, лаской, но она как будто чувствовала, что от нее откупаются, и становилось только хуже.

Нет, он не любил ее, считал, что не умеет любить. По крайней мере, не любил, так как это описывают в романтичных книгах для прыщавых подростков и недалеких домохозяек. Он не любил, но боялся даже думать о том, что может потерять ее. Что однажды вместе с истеричным, брошенным в лицо «ненавижу» он получит назад и ошейник, который он надел на нее, который она добровольно приняла, или что она не вернется через условленный час, и у него не найдется ни одной веской причины, чтобы оправдать ее, чтобы наказать, но простить.

Она всегда возвращалась…, грустная, заплаканная, но уже спокойная, как будто даже умиротворенная… Быстро раздевалась, опускалась на колени, протягивая ему в вытянутых руках плеть, шептала: «Умоляю, простите, Хозяин».

Он молчал, выдерживая паузу… Меньше всего в эти моменты ему хотелось добавлять к ее душевной боли физическую. Он смотрел на это распростертое в «позе покорности» прекрасное тело и ему мучительно хотелось поднять ее, завернуть в теплый пушистый плед и, усадив на колени, целовать ее заплаканные глаза, упрямые, слегка припухшие губы, гладить шелковые длинные волосы, убеждать в том, что все будет хорошо, верить своим словам…
***

А. подошел к окну. Сжимая до боли, кулаки наблюдал как она, будто сломанная кукла опускается на скамейку, как сотрясают плечи уже не сдерживаемые рыдания, как она достает из сумки сигареты, сигареты, которые Он запретил ей курить…, как вспыхивает острый язычок огня на изящной зажигалке…

В первый раз в жизни Он больше не контролировал ситуацию…

ЧАСТЬ 9

ИЗ КРАЙНОСТИ В КРАЙНОСТЬ

Приближались новогодние каникулы. Было дико холодно и безумно красиво, как в сказке. Тонкие ветви берез, все покрытые инеем, опускались почти до самой земли, кусты акаций превратились в невиданных пушистых белоснежных зверей, дорожки парка, по которым они так любили гулять вечерами, еще ни разу за месяц не успели стать грязно-коричневыми, так часто в этот декабрь шел снег. Сновали машины, горели гирлянды, люди торопились, спешили куда-то. Спешили и не видели, как у закутанной в пушистую кроличью шубку темноволосой девушки замерзают на щеках крупные горошины слез…

Он сжимал ее руки в своих нежно, но властно, он говорил - много, тихо, но уверенно, она не слышала и половины, в голове застряла одна фраза:

- Я должен уехать, ты не сможешь в этот раз отправиться со мной. Девочка, поверь, так нужно, так обоим будет лучше.

Он говорил, а она только шептала в ответ: Не оставляйте меня, Мастер…
***

Он не был уверен в том, что это сработает, но что-то нужно было делать. Все, что так кропотливо и бережно создавалось им, рушилось слишком стремительно. Он терял контроль, и это выводило его из себя. Под вопросом оказалась не только полнота его власти над ней, но и его способность заботиться о ней, оберегать ее.
Так уже случилось однажды… тогда…

***
Стоял конец ноября, но шел дождь, было темно, влажно и сыро. Из-за тумана в окна не было видно ничего кроме тусклого света уличных фонарей и мелькающих фар иномарок, несущихся по КАДу. Они собирались отправиться на тематическую вечеринку. М. радовалась как ребенок, она еще ни разу не посещала такие мероприятия. Он любовался ею. Алое атласное платье прекрасно оттеняло ее мраморную кожу и черный шелк блестящих волос. Тонкие шпильки, острые стрелки, ее вполне могли принять за Госпожу, если бы не изящное колье по шее с гравировкой А.К. – знак ее принадлежности Ему.

Тогда…

Она вдруг спросила:

- Хозяин, а там будет кто-то из девушек, которые принадлежали Вам раньше.

- Да, но это не должно тебя волновать.

- Их было много…, и их будет еще много, очень много, после меня, когда я Вам наскучу…!

Ее слезы, они могли быть такими разными, эти Он не любил, они были злыми, это слезы ее обиды, ее ревности, ее недоверия к нему… Эти ее слезы, они лишали его равновесия…

- Так, сучка, сегодня ты остаешься дома, и прекрати это немедленно.

Он уехал стремительно, ему совсем не хотелось слушать ее обвинения и ее оправдания. После, на вечеринке ее образ почти все время стоял у него перед глазами – растерянная заплаканная девушка в высоких замшевых сапожках и ярко-алом облегающем платье. Там было на что посмотреть, красивые полуобнажённые тела танцовщиц и живые статуи, вышколенные рабыни-официантки, строгие прекрасные Домины, привычный круг общения в котором его ценили и уважали.

Но без нее ему было скучно, и он покинул вечеринку так быстро, как позволили правила приличия. Выбрал в круглосуточном гипермаркете 7 свежих белых роз (она почему-то любила розы больше всех других цветов) и ее любимое мороженное – с вишней и шоколадной крошкой. По дороге домой Он представлял, как белоснежные кусочки будут таять на ее теле, стекать тонкими сладкими ручейками с груди, скапливаться на плоском животике, как она будет слизывать его с его рук, ласковая, как кошка, послушная, его саба, его девочка, его воплощение мечты…

Когда А. добрался до дома было уже за полночь. Он открыл дверь своим ключом, и поначалу его не слишком удивила, хотя и слегка расстроила, темнота и тишина стоящая вокруг. Но уже через минуту легкое недовольство сменили тревога и злость. Она ушла. Ушла, так как была - в коротком платье, полупальто и замшевых сапогах на шпильке, без сумки, без денег. Он пытался звонить ей, но приятный равнодушный девичий голос несколько раз уверенно сообщил ему о том, что «аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Он поднял на уши всех знакомых ментов, ее нашли только под утро, испуганную, зареванную, без телефона, сережек и на сломанных шпильках….

И тогда он решил оставить ее, нет, не навсегда, на время. Дать ей возможность прийти в себя, решить, что для нее важнее – мифическое чувство, которое и объяснить-то никто толком не может или возможность находится рядом с ним. И вот подходящий момент был выбран…
***

Временное расставание действительно дало свои результаты. О, если бы он знал, что они будут такими он никогда бы не оставил ее даже на сутки. Вернувшись через неделю, он обнаружил ее свернувшуюся клубком на диване в обнимку с его свитером, бледную, похудевшую и молчаливую. Ссоры и истерики прекратились, но из очаровательной, остроумной, страстной, темпераментной девушки она превратилась в свою собственную серую равнодушную тень.

Она ни о чем не просила и ничего не хотела, ничем не интересовалась. Иногда ему казалось, что даже дышала и ела она исключительно из уважения к его власти, и что если бы он однажды забыл напомнить ей о необходимости выполнения обычных повседневных дел, то она так бы и осталась сидеть на подоконнике и смотреть в окно до тех пор, пока он не вернется домой после длинного рабочего дня.

Она оживала только в его руках. Только его прикосновения могли вывести ее из состояния привычного равнодушия. Раньше она никогда не любила физическую боль саму по себе, да, принимала с готовностью и покорностью, но не любила. Но теперь изменилось и это, чем агрессивнее было физическое воздействие, чем более жесток и изощрен был он в своих действиях по отношению к ней, тем больше она оживала. Ему казалось, что она упивается этой болью. Только тогда он снова видел, как загораются ее глаза, слышал каким прерывистым и возбужденным становится дыхание, и с удивлением отмечал, что ее тело само старается подвернуться под удар, и тогда ему становилось страшно и скучно.

Он имел безграничную власть над ее телом, но больше был не властен над ее эмоциями, ее чувствами. Эта живая кукла была жалким подобием той, кем однажды он мечтал обладать. Сейчас она была вся его, безраздельно, покорная, послушная, бездушная как вещь – такая она была ему больше не нужна. Кажется, что если бы он приказал ей умереть – она умерла бы, не вдаваясь в подробности и не выясняя причин этого приказа. Игрушка была сломана, но вина и чувство ответственности не позволяли ему отпустить ее в таком состоянии.

ЧАСТЬ 10 - ЭПИЛОГ

ИСТИНА В ВИНЕ

«Истина в вине» Эпилог.
«В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине»
(с) А. Блок

Чувство вины - оно разъедало его изнутри. Он слишком заигрался, ощущая себя чуть ли не Богом. И вот его лучшее творение находилось на грани разрушения. Умел ли он воскрешать - он не знал, но должен был попробовать, должен был научиться этому ради нее, ради себя.

Если раньше время неслось стремительно, то теперь для него оно тянулось бесконечно, оно хромало, как древняя старуха, приволакивая правую ногу.
Что теперь он чувствовал к этой изломанной им девочке? Он уже не видел в ней женщину, неожиданно она стала для него просто тяжелобольным несчастным ребенком, ребенком, за которого он отвечает. От зимы до весны было все – затяжные депрессии и внезапные истерики, попытка самоубийства и пьяные дебоши в ночных клубах, дни покаяний и дни обвинений, дни, наполненные безумной нежностью и дни ожесточения и непонимания.

С первыми летними днями к нему вернулась надежда на успех. Она изменилась, но, по крайней мере, снова была жива. Едкая, ироничная, капризная, она уже пыталась манипулировать им. Но он рад был и этому. Она больше не говорила о чувствах, часто прятала взгляд, много молчала, казалось, скрывала в себе какую-то тайну, но телом отдавалась страстно и с удовольствием. Он все еще хотел ее физически, но к этому желанию всегда примешивался страх опять причинить ей душевную боль. Она отдалялась от него, он не мешал ей уходить. Он отпускал ее медленно, шаг за шагом, они еще формально были вместе, но он понимал, что та прочная внутренняя связь, которая когда-то была между ними уже разорвана.

***
- Я тебя отпускаю, ты – свободна.

Когда-то я думала, что не захочу, не смогу жить после этих слов, но нет, я – жива и даже счастлива по-своему.

Тогда снова было лето, стоял такой же душный и томный август, как и год назад, и мое легкое платье липло к телу, а тонкие пряди волос у висков намокали и заворачивались в замысловатые колечки. Шел дождь, и от асфальта поднимался пар, и ветер раздувал тонкие прозрачные шторы.

Вы все еще что-то говорили мне, но я не слышала и не слушала. Мне уже не было страшно испытать новую боль, за этот год мое сердце, понимаете, оно настолько привыкло к боли, что она стала для него наркотиком. Я помню, как из последних сил сдерживала слезы, но не потому, что хотела показаться сильной, а потому, что не хотела, чтобы Вы утешали и успокаивали меня, чтобы испытывали это чувство вины, которое вот уже несколько месяцев преследовало вас, снова и снова.
Все было кончено, вот она - точка невозвращения. Я боялась поднять на вас глаза, Вы выглядели таким растерянным и несчастным, как ребенок, который решился на отчаянный поступок, но боится вдруг струсить.

У вас больше не было слов и, кажется, не было сил, и я боролась с искушением подойти ближе, обнять вас за плечи и прошептать:
- Не бойся, все будет хорошо.
Неловкая пауза затягивалась и вот, наконец:
- Будь сильной девочка, обещай мне…
… хлопнувшая дверь и мое тихое: Обещаю.
Потом…, я помню, как несколько часов бродила по вечернему воскресному городу, все еще шел дождь, и я могла плакать вдоволь, не думая о том, что скажут случайные прохожие. Он скрывал слезы, но нещадно размазывал тушь по щекам, и мне казалось, что я плачу чернилами. Потом, когда уже совсем не осталось сил, я помню как, опустилась на ступени каменной лестницы, хотелось спрятаться ото всех, сжаться в комок, раствориться в этом дожде… (Вы помните, в ту нашу счастливую осень дождь постоянно был рядом с нами, это он принес мне Вас.)

****
Я долго шел за ней следом, такая красивая и такая несчастная… Дождь насквозь промочил ее легкое платье, но она, кажется, не замечала холода. Потом, вдруг, будто сломалась, резко опустилась на ступени лестницы, сжалась в комок, уткнулась носом в колени… Я подошел ближе и понял, что она плачет, так отчаянно можно было плакать только по навсегда утерянному родному человеку. Я смотрел на нее и во мне просыпалась невыразимая словами нежность к ней, мне хотелось взять ее на руки и как маленького бездомного котенка спрятать за отворотом куртки ото всех бед этого Мира.

***
М. плакала, и с этими слезами уходила вся накопившаяся боль и все отчаянье… Потом она почувствовала как кто-то укрывает ее чему-то сухим и теплым, как сильные нежные пальцы поднимают ее лицо.

-Девушка, вы слышите меня? Что случилось? Я могу вам помочь?

- Нет, все нормально.

- Но вы плачете, и если все хорошо, можно я буду плакать с вами.

И красивые зеленые глаза заискрились лучиками доброты и сострадания.
Он обнял ее и прижал к себе. Потом его великолепное мужественное лицо состроило трагическую клоунскую гримасу.

М. рассмеялась, она сама удивилась своему искреннему смеху, кажется, это случилось с ней первый раз за год, за этот длинный, наполненный дождем и слезами год.

- Я хочу плакать с вами, но еще больше я хочу с вами смеяться, у вас чудесная улыбка.

М. подняла глаза к небу и увидела радугу.

- Ну же, девочка, все будет хорошо…

М. подала ему руку и попросила:

- Пожалуйста, больше никогда не называй меня девочкой…

****

Я благодарна Вам, за все, что Вы дали мне. И во мне нет злости или обиды. Я любила Вас, я люблю Вас, теперь уже по-другому, чистой истинной любовью, которая не хочет ничего для себя и не требует взаимности. Я люблю Вас и поэтому я желаю Вам, чтобы не Вас, а Вы полюбили, потому что без любви жизнь человека не имеет смысла, она пуста, и ничем нельзя заполнить эту пустоту….

***
А. перелистнул еще одну страницу онлайн-дневника, выпил стакан крепкого неразбавленного виски и нажал «подписаться на обновления». Потом вышел на балкон, закурил и набрал ее номер…

- Я Вас слушаю, кто это?

Где-то на заднем плане заплакал ребенок. А. нажал «отбой», стряхнул пепел и тихо прошептал:

Я люблю тебя, девочка.

(с) Марика Адлер