Красный дождь

Автор: Владимир Павлов Альтериир шел по совершенно прямой, узкой улице. Белесое, с желтоватыми подтеками небо местами потрескалось. За массивом титанических построек показался дом, где была его служебная квартира, – огромное, напоминающее жука здание с вогнутой крышей, концы которой были сильно задраны вверх, с выступавшим из впадины крыши шарообразным сгустком – неким тусклым искусственным светилом. Альтериир был в числе тех, кто проектировал этот дом, и сходство с жуком – его идея. Дом-жук представлял из себя квазиживой организм, и мог даже передвигаться с небольшой скоростью, чего, конечно, не делал. Все опустившиеся, потерявшие облик акконнитский жильцы, создававшие проблемы и не работавшие, жуком утилизировались. Происходило это так: стены комнаты вдруг начинали сжиматься, расплющивая аконнита и его семью и всасывая до капли, а потом разглаживались. Квартиру предоставляли достойному. Уборку такой дом производил сам, как, впрочем, и ремонт. Дом Альтериира был не лучшим и не новейшим, но ведь нет предела совершенствованию, и сейчас его группа разрабатывала колоссальнейший проект. Ему казалось, что пробежавшая навстречу мамаша с детенышем как-то испуганно на него посмотрела. Будто я какой-то преступник, думал Альтериир. Вон, и эти, молодые, как захихикали, словно разглядели, что у меня обруч на левой лапе потускнел, а ведь не разглядели они. Придя домой, он тщательно осмотрел себя в зеркале. Серая, бугристая, без единой проплешины кожа. Длинная, узкая пасть. Узкие, породистые плечи. Толстенный, мощный хвост. Мало у кого такой хвост! Может, конечно, он все это себе напридумывал, и никто не смеется над ним. Амальтэма, его сестра, вообще говорит, что дочь директора от него без ума. Через час начнется торжественный ужин по случаю дня рождения сына директора, куда его пригласили, и где директор объявит о назначении на должность главного инженера проекта. Альтериир не сомневался, что назначат его. Это следовало из сегодняшних слов директора на обеденном перерыве. Альтериир удостоился самых лестных похвал. Даже откровенно ненавидевший его кибернетик Удамитир одобрительно покивал головой. Альтериир выдавил в пасть питательный раствор, зашел в душевую и тут же получил мощную горячую струю воды. Дом понимал мысленные просьбы. Еще раз глянув в зеркало, натерев до блеска злосчастный браслет, он побежал на банкет. Вспоминавшиеся похвалы директора наполняли его множеством голосов, целая гигантская симфония захлебывалась от восторга в его душе, он опять ясно видел свою избранность, и титанической любовью ко всему сотрясалось сердце.

Когда Альтериир вошел в гудящую, как улей, залу, все почти места за столами были заняты. Ярко освещенная середина тоже чернела от ходивших и стоявших. Было такое чувство, что все смотрят на него, восхищаются им, презирают его. Он поклонился беседовавшему с кем-то экономисту и долго мучился от того, что сделал это неучтиво, слишком развязно, и экономит, так его ценивший, вероятно обиделся. Поэтому он слишком уж расшаркался с каким-то там второстепенным статистиком, совершенным ничтожеством, а тот даже не изволил поздороваться, будто имел зуб на него. Наверное, директор это заметил и оттого так холодно пожал ему лапу. Ретааилер, добродушный толстяк, с каким-то даже заискиванием спрашивал его прогноз по бегам драконов: на какого наездника он бы поставил? Наконец, все сели. Директор, бросив излишне внимательный взгляд на Альтериира, по традиции спросил, нет ли у кого что высказать важного, и наступила тишина. Пока мучительно тянулись минуты, Альтериир рассматривал высокий свод, составленный из бесчисленного количества пирамидок, направленных остриями вниз.
– У меня есть… важное, что сообщить, товарищи, – взлетела вдруг рука. По голосу Альтериир узнал Ретааилера.
– Мы вас слушаем, – облизывающимся тоном произнес директор и опять повернул свою пасть в сторону Альтериира.
– Я был в гостях недавно у товарища руководителя группы…
Что он несет, недоумевал Альтериир. И вдруг ослепительным вихрем пронеслось: КАРИКАТУРА. Она-то и пропала после его визита. Альтериир похолодел. Вся жизнь тела парализовалась и куском льда свалилась в живот.
– …И, просматривая альбом с вкладышами от консервов, я не досчитался там некоторых в середине. Альбом мне известен назубок.
– Это все? – уточнил директор. – Больше ничего вас не смутило?
– Нет. Больше ничего.
Каков кретин, блаженно вздохнул Альтериир, я-то уже аннигилироваться хотел! Груда тухлых извилин, ты не могла и придумать чего-нибудь для меня опасного…
– Что там было изображено? – вкрадчиво спросил директор.
– Двенадцатый съезд наместников Федерации, – отчеканил Ретааилер.
По собранию пронесся ропот.
– Он врет! – правдоподобно заорал Альтериир. – Там был Высочайший! Да будет незабвенно в веках его имя! И я его переместил на первые страницы!
Он поправил тогу, прикрыв на мгновение свою шею и незаметно проглотив застрявший в горле комок.
– А вы можете нам этот альбом принести? – уже иным, шутливым тоном поинтересовался директор. – Может быть, товарищ Ретааилер вам просто завидует, подарите ему…
– Да с радостью, – попал в тон директора Альтериир. – Пусть приходит и выбирает, что ему надо. Только, товарищ Ретааилер, не трогайте мои салфетки, а то я впрок не запасся. Буду коллег смущать бюрократической вонью.
По залу прошла зыбь хохота. Старый техник яростно выкрикнул: «Отрежьте башку этому Ретааилеру! А товарищу Альтерииру премию!», чем вызвал новый приступ смеха. Над веселым гулом поднялся глухой директорский бас: «Тихо, товарищи, тихо! Сейчас будет названо имя достойного. Того, кто займет ответственную должность» Толпа затихла. Кто, однако, надоумил этого болвана, ломал голову Альтериир, пожимая чьи-то восхищенные руки, кто-то же ему внушил? А, ну, не важно, сейчас даже Удамитир будет подобострастно кричать ура. Дочь директора посмотрела на него, как на неряшливого растяпу. Всему виной проклятый браслет, скрежетал зубами Альтериир, надо сегодня же заказать новый. При всей его уверенности в назначении, при всеобщей даже уверенности в этом, – сидящий рядом инженер с женой шепотом поздравили его «с успехами», явно имея в виду должность, – при несомненности этого он трепетал. Директор, взяв со стола приказ, торжественно зачитал:
– Именем Высочайшего, вложившего в мои уста это право, называю выбранного советом достойного: прими честь и служи с честью, Медиакритир!
– Должно быть, это какая-то ошибка… – встал, не помня себя, Альтериир. Все уставились на него.
– Нет ошибки, – терпеливо произнес директор.
– Но…вы же сами сказали… – начал с дрожью в голосе Альтериир.
– Предоставьте руководству решать подобные проблемы, – уже с нотками гнева сказал директор. – Я всего лишь сказал, что вы достойны большего. Я похвалил ваш ум, ваше многомерное мышление. Да, мы действительно хотели перевести вас на ДРУГУЮ должность, немного не совпадающую с вашим профилем, но более значительную, чем главный инженер. Вижу, что мы поторопились. Вам не хватает выдержки. Работайте над собой.
Столы, пасти, трибуна, окна – все поплыло перед ним, как в луже. Альтерииру казалось, что все еще возможно исправить, что сотни достойный аконнитов, – в глазах которых он только что от перспективного, умного и блестящего специалиста упал до смешного неудачника, – вернут ему его сияющий облик, если он покается.
– Я… не так хотел выразиться… – лепетал Альтериир. – Вовсе нет. Я рад! Вы, товарищ директор, очень умный, вы очень достойный, вы как отец мне…после смерти моего отца, который всегда почитал вас…
– Довольно, – оборвал директор и обратился к устроителю праздника: – Где музыканты? Почему они опаздывают?

Он возвращался по вымытому дождем проспекту, с исступлением вдыхая пряный весенний воздух, словно не пару часов, а месяц провел в душном помещении. Исполинские сосны ныряли верхушками в юное, без единой морщинки, небо и напитывали темную хвою оттенками кобальта. Легкий ветерок напоминал прозрачный лепет ребенка, когда тот только начинает говорить и бережно щупает слова. Между тротуарами зеленели прямоугольники и трапеции клумб, где рядами были высажены тоненькие юные деревца, смешные несоразмерно большими листьями. Все цвело, все изнемогало от блаженства, и в этом счастливом мире Альтериир остро чувствовал себя портившим картину уродцем. Какая-то тоненькая самочка с мясистыми бедрами кольнула его брезгливым взглядом, и он заметил, что разговаривает сам с собой. Выбираясь из руин собственного образа, так безвозвратно разрушенного в сознании других, Альтериир наткнулся на старую шутовскую мысль. Два года назад, проектируя дом-жук, он ради смеха задался вопросом: а можно ли это чудовище пробудить к борьбе за справедливость? В нейронные волокна им незаметно было вмонтировано недюжинное количество D-5 рецепторов, которые, по некоторым гипотезам, служили проводниками религиозно-фанатических эмоций. Теперь можно осуществить эксперимент, внушив жуку, что здание институтского общежития, где обитал и директор, занимая целый этаж, нужно разрушить. Самое сладостное тут именно анонимность – никто ничего не узнает, доказать его вмешательство будет невозможно. Конечно, он может ему внушить, и, пожалуй, внушит. Нет, не ради спектакля, – мать, сестра, друзья поняли бы это, – и даже не позволит себе насладиться зрелищем. Возможно, конечно, его родные решили бы, что так проявляется вирус идейности, которым он переболел в детстве, но это глупость, мозг давно восстановился, он не получает никакого облучения, и даже директор ни о чем не знает, не говоря уж о коллективе. Хотя, нет, директор-то как раз, может, и знает, и даже наверняка знает. Сама же мать, наверное, и сообщила ему из лучших побуждений: мол, вы ему скидочку сделайте, ради заслуг его отца.

Его догнала сестра.
– Ну, что, – он едко усмехнулся, – понравился праздник?
– Ты здоров? – спросила она с беспокойством.
– А ка-а-ак же! Пусть мама передаст директору, что я уже не нуждаюсь в лучевой терапии.
Амальтэма встопорщила чешуйки на лбу:
– Почем ты знаешь?
– Я и не знал… Случайно догадался!
– Послушай, ты не можешь ее судить! Сколько она с тобой намучилась…
– Всего год. Врачи не угадали. Я сам справился.
– Но ты ведь проходил облучение.
– Да какое облучение! Толку его проходить один раз, если через месяц последствия испаряются из организма. Вон, Ретааилер раз в две недели облучается. Если бы вы не знали об этом, то едва бы догадались. Это как кто-то посмотрел твой секрет в рефлексионе и, чуть что, корит тебя: а, ты-то такой-то!
– Ты несправедлив. Я только что говорила с дочерью директора. Она повлияет на отца, вот увидишь.
– О, не надо, благодарю! Хватило уже ваших вмешательств.
Сестра, однако, заметила гримаску удовольствия, мелькнувшую на его морде, и довольно скрутила хвост:
– Ты не торопись. Все наладится.
– Но как же мама могла! – воскликнул Альтериир. – Ведь теперь все же знают. А я думаю, почему они хихикают у меня за спиной!
– Да никто, клянусь, не знает, – заверила она горячо. – Директор – человек чести. Против твоего назначения был Удамитир, а он имеет большое влияние на Совет.
– Ах, Удамитир! Нет, я больше не смогу там работать. Даже если директор один знает. Этот снисходительный взгляд, как к низшей расе… А знаешь, что! – произнес он с каким-то упоением. – Раз уж меня держат за дурака, то я уж буду полным дураком! Я сегодня направлю жука и разнесу их в щепки!

Они подходили к дому. Непрерывный искусственный ветер трепал редкие деревца на клумбах. Когда он задирал голову, смотря в немыслимую высь, на тускло мерцающий шар, что-то внутри вытягивалось вверх, а потом падало в холодную бездну. Иногда стены дрожали, издавая сверхнизкий звук. Первый этаж занимали различные магазины и организации. Альтериир, распрощавшись с сестрой, зашел в продуктовый. Приложив лапу к анализирующему табло, он взял выскочивший из автомата пакетик с растворимым нейростимулятором и вышел.
Амальтэма стояла на ступеньках.
– Я с тобой, брат.
– Э, нет, тебе нельзя.
– Даю честное слово, что не буду мешать! Я просто беспокоюсь за тебя.
– Так я и поверил! Ладно…
Они зашли в зеркальный лифт и почти мгновенно взлетели на пятидесятый этаж, где в одной из сотен квартир жил Альтериир.
– Ты меня считаешь дурой, но я все понимаю. Твоя гордость, твои великие способности…
– О, ты ничего не понимаешь! – перебил Альтериир. – Причем тут гордость? Это моя идея. Я отступился от нее, а теперь хочу вернуться на избранный путь.
– Не могу поверить, брат, что твоя идея в разрушении.
Кухня, где они расположились, тут же изменила цвет на соответствующий настроению золотой.
– Стаканчик горячего «Нейро» будешь? Зря. Так вот. – Он уселся в кресло-ванную и отхлебнул дымящегося напитка. – Не в разрушении дело. Я думаю, что надо служить не аконнитам, не самолюбию, не государству, а неким незримым прообразам всего сущего. Что высечено на Святых Камнях? «Увидишь, кто расхищает общее, – убей. Увидишь предателя общего блага – убей»
– Но это ведь так символично…
– Нет, это буквально. Мы разучились понимать эту буквальность, сейчас стало модным искать второй смысл, минуя первого. Не надо сладких слов. Институт погряз в разных махинациях, личные интересы перекрывают общую выгоду… Ты сама все знаешь. Все всё знают. Но молчат, молчат ведь! Потому что служат изменчивой реальности, а не идее. Ты, естественно, будешь меня отговаривать, ты считаешь, что это ребячество…
– Я согласна с тобой, – сказала она тихо.
– Что? Ты? – Он недоверчиво посмотрел на нее, но, увидев трепещущий блеск ее глаз, ощутил обжигающий восторг: – Я не верю, что действительно слышу это! Ты не представляешь, что эти слова значат для меня! Сегодня я обрел сестру, и это важнее всех должностей!..
– Ах, брат… Я всегда так мучилась нашим отдалением!
– Меня, конечно, казнят публично, с позором, если узнают. Они подумают, что я это из-за обиды затеял. Жалкий неудачник. Это-то всего невыносимей, Амальтэма. Я знаю, что ты сейчас будешь презирать меня, но я не могу сделать то, на что только что решился. Именно поэтому не могу. Я лишь тень моего отца, и никогда он не смог бы мной гордиться…
– Брат! – Она кинулась ему на шею. – Я так рада, что ты отказался от своей чудовищной мысли! Ты подумай о маме, каково бы ей было…
– Да…
– Я буду делать все, чтобы тебя назначили на эту должность…
– Да… Я не достоин такой сестры и матери! Вы никогда меня не оставляли, а я… я не ценил. Как подлейший из подлейших, я смел обманывать ваше доверие, я плевал на честь семьи, а вы… терпели и все прощали! Да теперь я посвящу жизнь тому, чтобы сделать наш род знаменитым!

Когда она ушла, Альтериир долго сидел у окна и, глядя на рваные сети облаков, вспоминал детство, полное огромных надежд, которые на него все возлагали. Его поражало собственное равнодушие к прежним идеалам, даже к тому, что он только что сказал сестре и во что тогда так горячо верил. Словно существовало бесконечное множество сменявших друг друга Альтерииров, похожих на своих ближних предшественников и приемников, но совсем не похожих на дальние звенья. Альтериир сконцентрировался, собрал в сверхплотный луч мысленный поток и вбросил в сознание дома. Он вложил туда все, что могло внушить необходимость разрушения общежития института.
Страшный инфразвуковой рев потряс округу. Альтериир словно во сне наблюдал, как два пролетавших вблизи гравилёта взорвались от удара о стену. Он мысленно дорисовал картину: две сотни массивных лап из сверхтяжелого элемента приподняли дом, под ним образовалась гравитационная подушка. Визг случайных зрителей, паника жильцов, отброшенные или раздавленные прохожие, гравилёты и рекламные вывески…
Но Альтериир не рассчитал, что федеральные войска могут оказаться поблизости. Он стал лихорадочно искать карикатуры на директора и прочие компроматы, потом плюнул и побежал к лифту. В голову вонзился мысленный приказ (да, конечно, у них есть ментальный сканер и телепатор):
– Альтериир, вы окружены! Как государственного преступника, вас уничтожат, если вы не сдадитесь! Остановите жука!
Глупцы! Разве кто-нибудь его сейчас остановит!
Вдруг что-то вспыхнуло за соседним домом. Между туч проскользнула лиловая змея. С треском лопнуло небо. Струи дождя – эти порванные струны – упали одним концом на тротуары, проспекты и здания. Как по взмаху дирижерской палочки паника прекратилась. Отовсюду высыпал народ, вознося лапы и запрокидывая головы, словно пытаясь поймать рассыпающуюся музыку. Дом остановился. Гравилёты федеральных войск зависли в воздухе.
Это был красный дождь, – такой бывает лишь раз в столетие, – лечащий все хвори, возвращающий гладкость кожи старикам, дающий крепость молодым, оживляющий засохшие деревья, вымывающий плесень из стен, – тот, которого ждут все, весна души, единственная в жизни.