Гаврош

Автор: Скорых Дмитрий Звонок в дверь, как электрический разряд, подбросил, встряхнул и вынудил открыть глаза, проснуться. Ночью снова вырубился на полу в коридоре. Эти три метра до спальни и кровати иногда превращаются просто в непреодолимое расстояние. Голова кирпичная, пытаюсь отодрать от линолиума лицо. Здесь опять что-то разлито, сладкое, липкое, наверно, вино или сок. Я запивал вчера? Нет, не помню.
- Кто? - прислонился к двери, принялся через мутный глазок разглядывать посетителя по ту сторону. Бесполезно, снаружи какой-то сплошной калейдоскоп. - Кто там?
Очередной звонок. Кажется, голова сейчас взорвется, или расколется на две половинки, как перезрелый арбуз, скатившийся с прилавка. Какой сегодня день? Месяц? Год? Возможно, я пролежал как в коме всю ночь или больше, может всю жизнь. Люди уже построили колонию на Марсе? Секс на планете еще существует, или столь примитивный процесс заменили на нечто более возвышенное, как в некоторых фильмах про будущее? А водка еще продается в магазинах? Обычно такие гениальные мысли приходят с похмелья, когда чувства обострены, основные человеческие потребности и функции обесточены, остаешься только ты, твой мозг и боль.
Отпираю дверь. На пороге настоящий мудак.
- Добрый день! Извините за беспокойство, я не отниму много времени. Хочу рассказать вам о возможностях, которые может предоставить участие в программе нашего негосударственного пенсионного фонда! - голос противный, со звенящий хрипотцой, сам маленький, сутулый, голова круглая, лысая, зубы, как гнилой забор с выбитыми досками, глаза бегающие, какие-то дикие.
- Тебе чего надо? - не хочется умирать перед таким засранцем, но если прямо сейчас не опохмелиться, мне точно конец. Возможно, удасться заслать придурка за пивком, ведь эти агенты на что хочешь пойдут, лишь бы затянуть в свою сеть.
- Меня зовут Гаврош, и я представитель компании "Автожилкомстройколхозрезерв", - лысый коротышка с почтением поклонился, небрежно коснувшись пальцем бейджика на груди. - Если вы позволите и уделите мне немного драгоценного времени, я докажу, что именно наш негосударственный пенсионный фонд сможет обеспечить вам счастливое будущее и безбедную старость.
- Отлично, - улыбаюсь ему, как родному. - С удовольствием послушаю, только, будь любезен, сходи пива мне купи. Вот деньги, - смятая сотня какой день валяется на полке в прихожей. Дрожащей рукой беру ее и отдаю агенту. - Вот.
- Ага, я мигом! - схватив деньги, Гаврош убегает вниз по лестнице. Я же довольный отправляюсь в ванную, подставлять голову под кран.
Странно, у него так горели глаза, он выглядел счастливо, маленький идиот с зажатой в ладошке сотней, я и не сомневался что увижу его вновь. Это чувство сродни уверенности, что, не смотря на все прошлые разрывы, разлуки и расставания, когда-нибудь обязательно встретишь одну единственную, чистую, искреннюю и настоящую, как глоток воздуха, любовь. А в итоге все равно пришлось ложиться в кровать, приставать к матрасу и кадрить одеяло.
Я - особый элемент, вещество не имеющее аналогов, первородная субстанция, в которую заключено все естество - альфа и омега, без меня не возможно ни настоящее ни будущее. Я неспеша скольжу сквозь время и пространство, поглощаю целые миры, перерабатываю и возвращаю их обратно девственно чистыми, лишенными первоначальных изъянов, словно протираю от пыли очередную кружку и ставлю обратно на полку. Я - мозг вселенной, серое вещество галактик и сила, заставляющая планеты вращаться по своей орбите. Вечность и бесконечность, концентрированная и сжатая до размеров клубка ниток. Я невидим и непобедим. Каждая частичка, один малюсенький атом клубка содержит в себе силу миллиарда черных космических дыр. Не было ни бога ни большого взрыва, всегда существовал только я.
- Не трогайте меня! Вы не представляете, кого трогаете, уберите лапы, уроды! - кричу так, что звенит в ушах. Отбиваюсь, пытаюсь кусаться, стараюсь выглядеть максимально угрожающе.
- Серег, слышь, на телефон его снимай, чувак совсем обдолбался.
- Ну, молодой человек, и от чего это вас так накрыло?
- Уйдите, сгиньте, вы не понимаете! - стоит лишь потревожить силу, что скопилась внутри, и ничего вокруг уже не останется, а мне придется начинать все сначала.
- Валер, ну чего, грузим?
- Подожди, пускай Серый заснимет как следует. Звездой интернета его сделаем.
- Да уж...
Они использовали магические оковы. Какая-то неизвестная, волшебная сила сцепила руки за спиной, и теперь я не могу освободиться. Можно орать, биться в истерике, но все бесполезно.
- Отпустите!
- Сиди-сиди, скоро приедем.
Зажали с двух сторон, невозможно пошевелиться. Откройте же форточку в гребаном катафалке, нечем дышать! Они продолжают все время о чем-то переговариваться, хихикают, а мне совсем не до смеха. Пространство сужается до размеров теннисного мяча, и я не понимаю, почему нас всех еще не размазало.
Трясемся по кочкам, подпрыгиваем, как поп-корн на сковородке. Хочется сказать им нечто важное, открыть глаза на правду, на особый вселенский замысел, высшее предназначение для каждого, будь то человек, собака или огромная каменная глыба, несущаяся в космосе, но рот словно залепили пластелином. Язык, как разваренная сосиска, прижался к зубам и не шевелится.
Кажется, потихоньку начинает отпускать...
Никогда раньше не бывал на экспертизе. Бабульки-медсестры все в белом, а вокруг мрачно. На полу серая плитка, на стене трещина и вмятина, будто кто-то с разбегу таранил ее головой. Я же давно перестал буянить, и меня больше не держат, сижу на лавочке, как на вокзале, жду. Переживаний никаких, легалка хоть и вставляет как следует, но в анализах не проявляется. Два ППСа, не теряя бдительности, мнутся рядом. Один совсем молодой, короткостриженный, румяный, как стеснительная девушка, второй крупный с порезом от бритвы на шее возле кадыка.
- Иди давай, - говорит он и кладет руку на мое плечо, подталкивает.
Взяв из рук бабушки стаканчик, отправляюсь в туалет. Напрасная трата времени, при себе ничего нет и предъявить мне нечего. Посижу эту ночь в КПЗ, потом отпустят, никуда не денутся...
Камера два на два. П-образная скамья и решетка вместо двери. Наручники давно сняли, но запястья еще болят. Сижу отформатированный и уставший. Спать не хочется, но я бы вздремнул, чтобы просто убить время. Ремень и шнурки на ботинках они отобрали. Интересная практика. Вряд ли кому-то придет в голову ни с того ни с сего удавить себя шнурками или отхлестать до смерти ремнем, а даже если и возникнет такое желание, его гораздо проще и спокойнее удовлетворить дома, а не здесь. Что бы хоть немного развлечься, начинаю думать, какой бы выбрать способ уйти из жизни. Таблетки - это по-женски, даже по-девечьи, сразу мимо. Их конечно можно запивать дорогим вискарем и умереть радостно, но тогда пропадает вся суть и смысл самоубийства. Можно залезть на крышу многоэтажки, посидеть на самом краю, свесив ножки, встретить так рассвет, к примеру. Я бы взял с собой три-четыре банки пива и сигарет хороших каких-нибудь. Пил бы и курил, а потом, невзначай, ухнул вниз без крика и шума. Способ хороший, однако мои мозги, раскиданные по асфальну могут увидеть дети, а не хотелось бы травмировать чью-либо неустойчивую психику. Умирать нужно одному, в тишине и подальше от чужих глаз. Наример, неплохо бы раздобыть веревку (не шнурки и не ремень), привязать ее куда-нибудь дома, поставить стульчик, накинуть на шею петлю, выпить стакан водки для храбрости, и привет. А потом, спустя пару дней тебя находят болтающимся под потолком с синим лицом и обделанными штанами, а в луже дерьма под ногами валяется записка: "во всем прошу винить вас всех". Нет, все же это далеко не самый эстетичный вариант, нужно думать дальше. Или вот еще, ночью лечь на рельсы, так, чтобы было слышно, как дрожит и гудит металл при приближении локомотива. Там вообще одна секунда и покатилась отрубленная голова по шпалам без мыслей, боли и без страданий. Хорошо, но страшно, да и опять же, не хочется народ смущать, кому-то ведь мои ошметки и собирать придется, брррр.
- На выход, - дежурный полицейский с помятым, угрюмым лицом сдернул меня так резко, что я едва не упал перед ним на колени. - Давай, пошевеливайся, следователь ждать не будет.
- Домой уйдет, если не дождется? - решил пошутить я.
- Рот закрой, и пошел.
Юмор он не оценил, а как зашел в камеру, я и не слышал, то ли задремал, то ли просто задумался. В последнее время так и существую, либо совсем без мыслей, либо их внезапно становится слишком много...
Долго идем по длинному коридору, я, молча, впереди, он, ворча, сзади. По обеим сторонам двери с табличками, темные, обитые дермантином. Стараюсь смотреть под ноги и сохранять спокойствие. Что бы не случилось, я ничего не помню и не знаю.
Следователь Слепаков уже одной своей фамилией заставляет улыбаться. Выглядит он, как сущеный гриб, невысокого роста, худой, серое, скуластое лицо, усталый взгляд, нос прямой, длинный, короткопостриженная голова. Когда мы входим, он хмыкает и, не вставая из-за стола, кивает на стул, что стоит напротив. Я сажусь и кладу руки на колени.
- Итак, Дмитрий Юрьевич, что принимали? - без раскачки начинает Слепаков.
- Ничего.
- Почему же тогда вели себя неадекватно?
- Не знаю, не выспался, наверно.
- Так где эту дрянь купили, у кого?
- Ничего не покупал, сникерс только в палатке.
- Может, вас от него так накрыло?
- Все возможно.
А порезать вены - самый лучший и правильный способ. Я бы заказал пиццу, открыл входную дверь, забрался в ванну и медленно, лезвием... Вишневая квовь окрасит воду, можно будет включить музыку и закрыть глаза.
- Значит, предпочитаем ничего не говорить? - не унимается следователь.
- Почему? Я же не молчу, я отвечаю.
А когда курьер приедет, войдет в квартиру, он услышит шум воды, потом он увидет мое лицо, самое счастливое. Лицо человека, у которого все хорошо.

- Ну, за то, чтобы было все хорошо! - Гаврош поднял полную до краев рюмку. - Будем!
- Однозначно, - захмелевший Витек выпил и уткнулся носом в ладонь, с шумом вдыхая воздух. Несмотря на присутствие на кухонном столе нескольких ломтиков копченой колбасы, головки лука и полбуханки хлеба, закусывал он сегодня преимущественно так. - Вот ты говоришь скучно, невесело, тоска берет, а чего вообще от жизни хочешь? Есть у тебя цели какие-нибудь или стремления?
Окружающая обстановка к особому веселью не располагала. Грязная кухонка в хрущевке, опутанная сигаретным дымом, помимо стола, урчащий холодильник, похожая на одинокого висельника лампочка под потолком, заляпанное грязью и газетной бумагой окно.
- А зачем? - Гаврош взял из открытой пачки сигарету, но прикуривать не стал. - Смотри, видишь, беленькая такая, чистенькая, - он принялся водить сигаретой по воздуху, как ребенок игрушечным самолетом, - а внутри у нее яд и дерьмо.
- Ну? - Витек воспрял, облокотился на стол и потянулся носом к "самолетику".
- Все как у нас, у людей, - Гаврош вставил сигарету между зубами и поднес зажигалку. Пламя коснулось бумаги, загорелся огонек. - Ты говоришь цели, стремления, а я тебе скажу иначе, - он прищурился и выпустил дым в потолок. - Огонь!
- Что? - Витек словно загипнотизированный не отрывал взгляда от тлеющей сигареты.
- Огонь - вот что позволяет выпустить дерьмо и яд из человека наружу. Можно всю жизнь протопать по миру белым и пушистым, и люди ничего не заметят, но это до той поры, пока он тебя не коснется. Тогда все меняется, видишь?
- Угу, - глаза Витька съехали к переносице. Наклоняясь все ближе и ближе к собеседнику, он словно был уже совсем рядом к раскрытию мудреной тайны, терзавшей душу много лет. Оставалось только еще чуть-чуть сократить расстояние, и смысл бессмысленной жизни откроется и скинет завесу, словно стриптизерша свой легкий и пушистый халатик с перьями.
- А ведь огонь может быть разным, - понизил до шепота голос Гаврош. - Это и смерть близкого человека и неудачная любовь и крах тех самых целей, стремлений и надежд, про которые ты спрашивал. Не важно, каким он будет, но если коснется, тебя уже не остановить. Ты начинаешь чадить, отравляя ядом все вокруг, пока не прогоришь полностью, и это самое лучшее, что случается в жизни, скажу я тебе.
- А что потом? - непроизвольно взвизгнул Витек.
- Когда? - Гаврош улыбнулся и, показалось, что подмигнул.
- Ну, когда догоришь до фильтра? - Витек задрожал, на лбу появилась испарина.
- Потом этот фильтр и закопают, - резюмировал Гаврош и выпил, не чокаясь.
- Понятно, - потное лицо Витька придвинулось почти вплотную, взгляд по-прежнему не отрывался от сигареты. - Слушай, а если взять и просто забычковать? Погасить этот проклятый огонь! Да, пускай, ты и прогоришь наполовину, но что-то же в тебе останется.
- Можно, - пожал плечами Гаврош. - Но я так не хочу! - со всего маху он ткнул окурком прямо Витьку в глаз.
Раздался вопль. Перевернутая утварь посыпалась со стола на пол, а Витек, схватившись за лицо, резко откинулся назад, ударившись головой об холодильник. Он вопил, хрипел и извивался, будто сам дьявол, что сидел у него внутри долгое время, решил, вдруг, выбраться наружу, порвав оковы хрупкого человеческого тела.
Медленно, словно нехотя, Гаврош поднялся и вышел из-за стола. Исли бы Витек мог сейчас видеть, он не заметил бы на его лице ничего необычного, оно вообще ничего не выражало. Вытащив из кармана маленький перочинный ножик, Гаврош хмыкнул, подставил его под луч солнечного света, пробивавшегося сквозь окно, и несколько секунд просто смотрел, как искрится и переливается лезвие. Завороженный игрой света, он сделал несколько шагов по кухне, подошел к Витьку и всадил ему нож в живот. Удар получился быстрым, казалось, что он не нанес никакого вреда, даже лезвие окрасилось лишь наполовину.
- За что? - с хрипом Витек повалился на пол.
Он пытался кричать, упирался ладонями Гаврошу в грудь, стараясь стряхнуть того с себя, но с каждым новым ударом ножа его силы слабели. Раненный глаз почти весь вытек, а второй застыл, остекленело уставившись куда-то сквозь пространство и время.

- Здравствуйте! Меня зовут Дмитрий, и я - алкоголик. Не нужно аплодировать. На самом деле, признаться в этом совсем нетрудно, как может показаться со стороны, - начал я, стараясь смотреть преимущественно вверх, в потолок. - Ну что же, думаю, придется рассказать вам немного о себе. Не то, что бы жизнь моя была кому-то интересна, да и все мы тут с похожей судьбой и с одной проблемой, но, раз такие правила, будем стараться следовать именно им.
Пришлось сделать паузу и немного подумать. Итак, с чего же начать? Может, с того, как уехал от родителей и поперся в другой город счастья искать, да все потерял? Или рассказать им об одиночестве, когда люди вокруг, словно манекены с пустыми, бесчувственными взглядами, движутся навстречу, как на эскалаторе, и никто не повернет голову в твою сторону, не подмигнет, улыбаясь, не произнесет банальное "привет, как дела"? Еще можно начать с самого главного, с нее, из-за которой душа моя провернулась как через мясорубку и повалилась мясным фаршем под ноги. С другой стороны, если, уж, вышел на развилку, дороги которой никуда не ведут, то и неважно, куда именно идти, с чего начинать последний путь и последнюю исповедь.
- Вы никогда не задумывались о том, куда приводит мечта? Я, к примеру, просто за ней шел, не обращая внимания на камни, когда сбивал об них ноги, на сучья и ветки, что царапали лицо и рвали одежду, на дождь, жару и лютый холод. Я продирался сквозь все это к единственной мечте - стать счастливым. И вот, я здесь. Как так вышло, спросите вы? Не знаю. Оценивая и анализируя собственные шаги и поступки, я так и не нахожу ответа. Знаете, что такое счастье? Ведь это не когда все хорошо, не когда все получается и складывается в яркую картинку пазл. Не имея ничего можно достигнуть настоящего счастья, так же, как и имея все, его потерять. Возможно, я слишком мудрено говорю про очевидное, вы извините тогда. Есть версия, что если желаешь разобраться в себе, нужно найти ту самую точку невозврата, от которой жизнь покатилась кувырком вниз. В моем случае, это тот момент, когда я увидел ее, девушку, лучше которой и нет на свете. Не буду называть имя, если позволите. Мне итак говорить про это тяжело, обойдемся, в общем, без имен и конкретных личностей.
Уф, нелегкое это дело, душу изливать. Сбиваясь с одного на другое, я стоял и пытался вывести систему координат, график падения, гда "А" - это встреча с Таней, "Б" - ад на земле, в котором я умудрился оказаться, двигаясь по извилистой дуге вниз. Нет, там были и взлеты, иногда мне даже казалось, что счастье уже распахивает объятия и машет мне шелковым платком. Все действительно было не так плохо, просто плохо закончилось.
- Иногда мне кажется, что эту любовь я сам себе придумал, слишком быстро она исчезла, растворилась в воздухе, словно мираж. Хотя, глупость, конечно, отношения заканчиваются, а чувство остается. Это уже не огонь, скорее, тлеющие угли, но они так горячи, а когда наступает ночь, они еще светятся, и можно ощутить их жар. Ночью в такие моменты вообще всегда страшно, во-многом поэтому я и запил. Хотелось немного остудить голову, притушить пожар на сколько будет возможно. Помню наши немногочисленные встречи. Каждая, как яркая вспышка, фейверк, как цветной сон, а после опять мрак и пустота, длящаяся вечность. Ты просто боишься спросить ее или себя прямо, почему она неделями не отвечает на звонки, почему ищет любые причины, чтобы с тобой не встречаться, ведь сама мысль о том, что вас, как одно целое, больше не существует ужаснее любого кошмара. Когда мы виделись последний раз, когда она говорила "люблю", когда все закончилось? Представляете, а я уже и не помню. Ни даты, ни даже месяца, ничего не помню. Что сказать, наверно заслужил. Не может мотылек присесть на лампочку и не обжечься.
Не хватало еще здесь разрыдаться... Я достал сигарету и закурил. На мгновение показалось, что дым начал приобретать очертания знакомого лица. Нет, разумеется, там не было глаз, носа или губ, но ведь и глядя на проплывающее по небу облако, мы часто домысливаем недостающие детали, так и тут. Важна сама форма и настроение, а воображение само все нарисует.
- Никто не против, если я буду курить? Нет? Ну и отлично. Знаете, я хотел еще вот о чем поговорить... В последнее время часто замечаю за собой приступы бессмысленной агрессии. Не пугайтесь, на вас бросаться не стану. Раньше я пил, чтобы успокоиться, расслабиться и отвлечься, теперь же какие-то совсем иные ощущения от алголя, противоположные. Становлюсь злым, иногда вообще себя не контролирую. Закрываю глаза, поднимаю ладони и чувствую, как по ним стекает кровь, тягучая, вязкая и очень горячая. Навязчивое ощущение, должен сказать. Хочется окунуться в нее лицом, пить, а потом слизывать кровь до последней капли. Это лечится, как думаете? Что? Вот и мне кажется, что бесполезно это все. Да и разговор наш ни к чему не приведет, пустая болтовня. Можно сколько угодно языком чесать, ничего не изменится, ясно тебе?! Да-да, тебе, надутый мудак! Захотелось послушать слезливую историю очередного бухарика, так я тебе расскажу! Открою вам, уродам, простую истину. Нет ни бога ни дьявола, ни ада ни рая, только человек, жалкое подобие какой-то там несуществующей высшей силы. И человек этот один, понимаете? Совсем один, и всем плевать на него и на извращенные, глупые мысли, которые он в своей тупой башке зачем-то хранит.
Изо всех сил я пнул маленький журнальный столик так, что он отлетел в коридор. На моих "слушателей", впрочем, это не произвело особого вмечатления. Телевизор все так же тускнел темным экраном, книги на полке по прежнему показывали мне свои яркие корешки с названиями романов и именами писателей, зачем-то потративших на эту бредятину столько времени, и только диванные подушки, казалось, чуть сильнее прижались друг к другу пухлыми брюшками в ожидании скорой расправы.
- Да пошли вы, - буркул я, и сам пошел спать.

Гаврош не мог заснуть уже двое суток. Ночь тянулась долго, томительно и пресно, как старая жвачка. Он собрался, вышел во двор и принюхался. Ночной воздух пах черемухой и горящим у соседнего дома мусором в контейнере. Гаврош поморщился. Где-то запела автосигнализация, послышалась нецензурная брань, а вдалеке прогремел железнодорожный состав. Ночью звуки всегда четче, а запахи острее. Постояв пару секунд в замешательстве, Гаврош встрепенулся и зашагал вдоль дома в сторону освещенной улицы, на которой даже в столь поздний час вполне можно встретить одинокого забулдыгу-прохожего или веселую компанию, прожигающую остатки ночи возле магазина со спиртным. Здесь, на улице, действительно было многолюдно. Горящие фонари отбрасывали разномастные тени по асфальту и казалось, что они будто танцуют под дикие звуки музыки из проезжающих автомобилей. Гаврош не знал, чего хочет и куда конкретно ему идти, поэтому просто брел, куда глаза глядят, стараясь не обращать ни на кого вимания. Наконец, он свернул с улицы и зашагал к парку, окраины которого уже темнели впереди первыми рядами тополей.
- Останься, я нуждаюсь в тебе больше, чем ты думаешь, - бормотал этот маленький человечек. - Останься, прошу, не уходи, не исчезай...
Тишина парка была и пугающей и завораживающей одновременно. Она манила и тянула идти дальше, вглубь. Гаврош погружался в нее, словно в трясину. Окружающие деревья расступались, открывая путь к узкой тропинке, ведущей к маленькому пруду в центре парка.
- Я люблю бродить одна по аллеям, полным звездного огня, - пропел Гаврош и едва не упал, зацепившись за корягу.
Закурить бы, подумал он и пошарил в поисках сигарет и зажигалки. Ни того ни другого не оказалось, только перочинный ножик и связка ключей оттопыривали карманы джинсов. Подул резкий ветер, а Луна, на мгновение высунувшись из-за тучи, улеглась на черную воду пруда и заскользила по нему, будто большая желтая кувшинка.
В последнее время Гаврош много думал. Мысли, посещавшие его голову были самые разнообразные. Порой они смешили, забавляли, растягивая его лицо в зловещей ухмылке. В такие моменты он напоминал пирата, набредшего на план с картой острова сокровищ. Иногда же им завладевала такая печаль, что он превращался в мумию, с каменным лицом уставившись в одну точку. Сейчас думать вообще не хотелось, ночной парк и пруд располагали лишь к тишине и умиротворению. Гаврош проникся этим чувством, вздохнул и отправился дальше, вдоль воды.
Одинокая лавка под кленом и человек, который сидит обхватив руками голову. Он не двигается и, кажется, что не дышит. Будто это не человек вовсе, а отлитая из бронзы фигура - памятник одиночеству и безысходности.
- Привет, - Гаврош уселся рядом на самый край лавки, - давно не виделись.

Витек всегда прислушивался к моим словам. Он был из тех людей, которые, изрядно выпив, начинают боготворить собеседника-собутыльника и источать добро. Можно ли назвать наши с ним взаимоотношения дружбой? Пожалуй, да. Другое дело, что дружба эта всегда базировалась, скорее, на контрасте, чем на взаимных интересах. Примерно так же общаются, ходят вместе и, вроде как, считаются подругами красивые и неочень девушки. И если для миловидной, уверенной в себе особы это прекрасная возможность выглядеть еще лучше, то для страшненькой отличный способ "погреться" в лучах чужой славы, не более. Так и у нас с Витьком. Я могу излагать идеи, разглогольствовать направо и налево о тщетности бытия, в общем, нести любой глубокомысленный бред, не ожидая никакого хоть более-менее достойного аргументирования со стороны оппонента. Напротив, каждое мое слово воспринимается, как аксиома, не требующая доказательств.
Витек - кретин, обычный городской неудачник, быдловатый и тупой, идеальный во всех отношениях друг. Он идет впереди, а я наблюдаю его тощую спину, скрытую под облезлой футболкой. Погода отличная, ночью прошел дождь, и теперь не так жарко, даже свежо. Белый пакет в его руке многообещающе позвякивает с каждым шагом, будто призывает нас поторопиться.
- Слыхал, мента тут недавно укокошили, - бросает через плечо Витек. - Следака, короче, прям возле подъезда. Говорят, более двадцати ножевых. Это ж кем надо быть, чтоб такое зверство устроить? Совсем страх потеряли отморозки, мать их.
- А что за следак? - спрашиваю, поравнявшись с Витьком.
- Да наш, этот, как его, Слепаков, на двенахе ездит на синей. Ездил, в смысле...
- Надо же, а я ведь неделю назад как раз с ним и беседовал, - воспоминания о пребывании в обезьяннике хоть и нечеткие, но сотрудника, что меня допрашивал, я очень хорошо запомнил. Ничего он тогда так и не добился. - Редкостный мудак этот Слепаков, скажу я тебе.
- О покойниках так нельзя, - улыбается Витек. - А чего ты забыл-то в мусарне?
- Да взяли по ошибке, - отмахиваюсь. - Ты же знаешь, как они работают, лишь бы планы выполнять, а о людях там никто не заботится.
- Это верно, истину говоришь, - согласно кивает Витек. - А где у нас вообще о людях сейчас заботятся? Нигде. Везде бардак.
- Везде бардак, - машинально повторяю за ним, а сам ловлю себя на мысли, что не хочется мне сейчас идти к нему домой, пить водку, вести пустые разговоры, делиться мечтами, глупыми, как башка страуса.
Мы заходим в подъезд и поднимаемся по лестнице на четвертый этаж. С каждой ступенькой сознание словно отдаляется, растворяется, как мед в молоке. Пытаюсь что-то сказать, обратить на себя внимание, но, вместо этого, продолжаю идти вверх. Главное не сподкнуться, только бы не упасть...
Картинка меняется. Словно кто-то повернул ручку проектора с диафильмом, и теперь вместо душной и грязной кухни передо мной парк и тропинка, ведущая к пруду. В голове энцефалитным клещем засела заглавная мысль какого-то старого сериала - "Истина где-то рядом". Ухватившись за нее, как пьяный за фонарный столб, бреду вниз, цепляясь за кусты и сучья деревьев. Кажется, уже наступил вечер, хотя здесь, в центре парка, почти всегда сумрачно и понять, какое сейчас время суток, порой можно лишь по пению птиц, ну, или по отсутствию оного-оных.
Прислушиваюсь - тишина. Тишина, доведенная до отчаяния. Откуда же это выражение? Черт! Не помню, ничего не помню. Проблески сознания если и освещают мою черепушку с внутренней стороны, то совсем ненадолго, также, как водитель встречной машины подмигивает фарами, если за поворотом притаился ДПС с радаром.
Пруд такой маленький, а раньше казался огромным, когда мы с пацанами ходили сюда отлавливать лягушек и тритонов. Хорошее было время, беззаботное. Тогда этот пруд был чем-то наподобии заколдованного озера из сказок. И Сестрица Аленушка где-то совсем неподалеку звала своего несчастного братца, и Водяной как-будто сидел в камышах, распевая песню про водицу, а черепаха Тортилла, зажав в пасти золотой ключик ползала по дну, дожидаясь заветной встречи с длинноносой деревянной куклой в колпачке и бумажной рубахе. Впрочем, что же это я опять забываюсь да путаюсь! То был совсем другой пруд - не этот, и город был другой и люди и жизнь. В той жизни было все, а теперь от нее ничего не осталось. Мыльный пузырь лопнул, пена давно высохла, и нечего о нем теперь жалеть.
Подхожу к лавке и сажусь. Сил никаких нет, голова кружится, перед глазами темнеет. Не могу понять, что же это со мной. Откуда такие провалы в памяти, что означают бесконечные видения, эта кровь, стекающая по пальцам? Руки трясутся, и я прижимаю ладони к лицу, давлю на глаза изо всех сил, лишь бы только не видеть больше этот бесконечный кошмар. Кровь. Она снова заполняет все свободное пространство, стекает по рукам, капает на землю, оставляя на ней огромные бурые пятна, как на чистом листе бумаги.
- Привет! Давно не виделись, - голос будто из ниоткуда, он выдергивает меня из кошмара и возвращает в реальный мир. Вот только реальный ли он на самом деле, способен ли я вообще отличать действительность?
- Ах, это ты, - говорю я маленькому, уродливому человеку, который стоит напротив и улыбается, словно Щелкунчик. - Как там тебя?
- Гаврош, - он садится на край лавки. - Я думал, ты помнишь мое имя.
- Ну извини, забыл. Память она ж такая непостоянная. А ты так и не принес мне тогда пиво...
- Угу, - вздыхает Гаврош. - Дел было очень много, совсем замотался.
- Может, тогда деньги вернешь? - спрашиваю у него без особой надежды.
- Может и верну, - неопределенно пожимает он плечами.
- Чем же ты занимался, милый друг?
- Людей убивал. Вот никогда бы не подумал, что это так муторно. Отвратительная работенка, скажу я тебе. Закурить есть, кстати?
- Нет. Откуда такая роскошь?
На минуту мы оба затихли, прислушиваясь к шорохам ночного парка.
- Ну и как, всех убил? - усмехнувшись, прерываю молчание.
- Нет еще, - хмуро отвечает Гаврош. Краем глаза я замечаю в его руке маленький перочинный ножик.
- Так чего же ты ждешь? Раз начал, надо доделать все до конца, тебе не кажется?
- Ты действительно этого хочешь? - Гаврош наклоняется, пытаясь поймать мой взгляд.
- А что я? - отворачиваюсь в сторону. - Разве что-то изменится, если я скажу: "нет"? Неужели мое мнение еще вообще имеет какой-то вес?
- Думаю, что не имеет, - рукояткой ножа он чешет затылок. Жуткое зрелище, стараюсь не смотреть.
- Перед тем, как ты закончишь, я должен тебя спросить.
- Спрашивай, время еще есть.
- Ее ты тоже? Ну, сам понимаешь... - слова застревают в горле, лучше бы я и не задавал эти вопросы. Не понимаю, откуда у меня вообще это маниакальное стремление каждый раз себя так мучить?
- Что тоже? Если не можешь спросить, лучше вообще не начинай. Выглядишь жалко, - теряет терпение Гаврош. - Давно хотел тебе сказать, вернее, хотел, чтобы ты, наконец, понял простую истину - то, что тебя всегда грело, однажды, тебя же и сожжет.
- Плевать мне на все.
- Тогда давай закончим этот бессмысленный разговор.
Гаврош встает напротив меня. Я закрываю глаза, и в воображении, он словно вырастает, вытягивается до размеров двустворчатого шкафа. Я улыбаюсь. Впервые за долгое время чувство полного успокоения и тепла накрывает с головой и подбрасывает вверх, словно воздушный шарик, наполненный горячим воздухом. Я не чувствую боли, только толчок. Сначала в живот, потом в шею, снова в живот и в грудь, кажется, прямо в сердце. Становится еще теплее, и я открываю глаза. Опять кровь. Она такая же, как в моих видениях. Ее даже больше, чем обычно. Мне не страшно, я привык. Жар, охвативший меня поначалу, начинает отступать, и в голове маленьким колокольчиком настойчиво звенит запоздалая мысль. Эта кровь не такая, как в воображении, она отличается. Она пахнет смертью.

Таня опять проснулась полностью разбитой. Очередной выходной насмарку. Мигрень, терзавшая ее всего неделю назад, вернулась вместе с бессонницей, от которой не могли уберечь ни таблетки, ни ароматная ванна, ни сладкоголосый и обожаемый Боб Дилан из наушников. На улицу выходить совершенно не хотелось, а на регулярно всплывающие окошки сообщений "В контакте" она принципиально старалась не обращать внимания.
- Уф, опять этот идиот, - пробормотала Таня в ответ на характерный звук сообщения. - Когда же он поймет, что уже давно все кончено?
Белый пушистый котенок зашел в комнату и принялся тереться об ногу.
- Ну пойдем, покормлю тебя, мой хороший, - Таня встала с дивана и пошла на кухню. Котенок радостно потрусил следом, мяукая и подпрыгивая от возбуждения.
Теплый ветерок ворвался в квартиру через распахнутое окно и всколыхнул ее светлые волосы. Таня поправила халат, наложила еды коту и принялась готовить себе завтрак. Голова не прекращала болеть ни на секунду, но готовка хоть как-то помогала отвлечься.
В последнее время Таня вообще находилась в подавленном настроении. Вся эта история с Идиотом, длящаяся почти целый год измотала нервную систему донельзя. Он никак не понимал ни намеков, ни прямых прозьб оставить ее в покое, продолжая писать, звонить и сновать под окнами, как брошенный пес, почти каждый вечер. Тане было жалко Идиота, она искренне желала ему счастья, вот только сама не могла его дать. Когда все только начиналось, она была уверена, что нашла подходящего человека. Высокий, симпатичный, Идиот не замолкал ни на минуту, заставляя ее постоянно смеяться. Тогда он казался самым веселым и счастливым на земле, хоть и совершенно не умел ухаживать, дарить цветы или делать комплименты. Его поцелуи обжигали, доводя Таню до исступления, а руки были такими нежными, что она просто таяла от этих объятий, забывая все на свете. Как ни странно, но Идиот обладал еще и достаточным умом, чтобы вести возвышенные разговоры об искусстве, литературе или политике, чем выгодно отличался от прочего уличного жлобья. Будучи пьяным он носил Таню на руках и читал стихи, а трезвым смущенно отводил взгляд, восхищаясь ею, будто шедевром величайшего мастера. Идиот превозносил Таню, она стала для него тем лучиком, что ежедневно освещал путь, ведущий к счастью. Вот только счастье это оказалось иллюзорным и хрупким, как китайская фарфоровая ваза.
- Ты безумен, и даже не понимаешь этого! - кричала Таня ему в лицо. - Вещи, которые ты позволяешь себе делать, кажутся тебе нормальными, понимаешь, абсолютно нормальными, а для меня это все неприемлимо и ненормально! Я не могу и не хочу проводить время с человеком, с которым у меня не будет никакого будущего. Мне нужно двигаться дальше, а я продолжаю зацикливаться на одном и том же, и от этого уже просто тошнит. Да, я не хотела тебя обижать и ранить, но так больше продолжаться не может, поэтому просто уйди и не мучай ни меня ни себя.
Идиот молчал, грустно опустив глаза. Он не понимал, в чем его обвиняют, точнее, не хотел верить, что все происходит на самом деле. Последние месяцы он жил, словно в вымышленном мире и не видел того, что творится прямо под носом. Девушка, ради которой можно было пойти на любые жертвы, говорила о бесконечном пьянстве, азартных играх, об отсутствии постоянной работы, а ему продолжало казаться, что кошмарный сон вот-вот закончится, и наступит утро, которое вновь расставит все по своим местам.
"Она любит, - твердил про себя Идиот . - Это не на самом деле, ведь нам так хорошо вместе. Пройдет неделя-другая, и она поймет, что не может без меня жить".
Окрыленный верой в светлое будущее, он писал Тане, что изменится, врал про новую квартиру, которая по счастливой случайности досталась ему в наследство, про работу, которая уже через пару месяцев начнет приносить стабильный доход, про то, что он завязал с картами, забросил друзей и теперь почти совсем не пьет. Счастье, что он так долго искал, песком сыпалось сквозь пальцы, но Идиот продолжал зачерпывать ладонями новые горсти и ждать, доводя себя и ее до отчаяния.
Впрочем, безумие, о котором говорила Таня, заключалось не только в этом. В последнее время она все чаще и чаще начала замечать, что с Идиотом творится что-то не то. Вот он сидит абсолютно нормальный с кружкой пива, рассказывая очередную веселую историю, как вдруг взгляд его начинает тускнеть, лицо словно дервенеет, пальцы барабанят по столу, будто по воображаемому пианино, и даже голос, до этого звонкий, как у ребенка, становится каким-то жутким, монотонным и чужим. Потом Идиот замолкает, продолжая упорно смотреть в одну точку, а она просто не понимает, что происходит, и тоже молчит, отодвигаясь на всякий случай на почтительное расстояние.
Иногда она заставала его за разговором с самим собой, или получала бессвязные, непонятные сообщения, вроде: "Приходи завтра к двеннадцати, куда он скажет. Я наверно тоже приду, но позже". На вопросы, что он имел этим в виду, Идиот удивленно моргал и сразу старался сменить тему. Таким образом, решение окончательно и бесповоротно расстаться пришло само собой. Таня всегда знала себе цену, и прекрасно понимала, что жизнь еще предоставит ей массу возможностей, а этого человека надо просто забыть и выкинуть из жизни.

Гаврош галантно пропустил древнюю старуху в цветастом кружевном платке и зашел следом в подъезд. Кряхтя, бабка поднялась на второй этаж и принялась возиться с ключами, не прекращая что-то бубнить себе под нос. Гаврош поморщился - старики его всегда раздражали. Их немощь, постоянная вонь, нытье и бесконечные жалобы... Да лучше сдохнуть молодым и не мучать потом ни себя ни других.
Поднимаясь на четвертый этаж, Гаврош размышлял о том, как в сущности коротка и бессмысленна жизнь - этот временной отрезок, что волей случая достается человеку. Люди только и делают, что твердят о свободе, равноправии и нравственных ценностях, а кому они вообще нужны, если можно просто взять нож и одним махом обрушить всю эту пирамиду из нравоучений, догм и законов к чертям собачим. Наконец, он поднялся, встал напротив двери и нажал на звонок.

Соловьиная трель дверного звонка оторвала Таню от плиты. Пришлось идти открывать. Гостей она не ждала и совершенно не представляла, кто бы это мог быть. Котенок же как всегда вскочил и поскакал за ней в коридор, возбужденно размахивая пушистым хвостиком. Почему-то вдруг на ум пришло воспоминание, как Идиот любил играть с котенком. Он засовывал руку под одеяло, шуршал, а тот прыгал, кусался и все никак не мог понять, почему невидимая "мышь" продолжает двигаться, не реагируя на все его старания. Да, она часто теперь вспоминала Идиота, его забавные выходки и постоянные приколы. Такие мысли тяготили, усиливали мигрень, и Таня изо-всех сил старалась гнать их подальше, но они всегда возвращались вновь, словно перелетные птицы. Оставалось только надеяться, что время действительно лечит, что когда-нибудь обязательно получиться окончательно все забыть. Щурясь от головной боли, Таня повернула ручку и открыла дверь.

Гаврош молчал. Эти глаза, эти губы, волосы, руки и плечи... Она стояла напротив и смотрела на него с удивлением и даже страхом. Сколько прошло дней с их последней встречи, Гаврош не помнил и не хотел вспоминать. Она снова здесь, рядом и весь кошмар, преследовавший столько времени, казалось, отступил, растворился в лучах солнечного света. Если бы только можно было полностью отдаться нахлынувшим чувствам, разбудить в себе того прежнего человека и поплыть по волнам счастья, как раньше, захлебываясь от любви, срывая с себя, словно одежду, прошлые обиды, ужас одиночества, расстования и тоски.
Гаврош медленно вытащил из кармана нож. Рукоятка горячая, а лезвие такое ледяное, бесчувственное, ему все равно, что будет дальше, что произойдет в следующую секунду. Подумаешь, очередная жизнь оборвется и раствориться как щепотка сахарного песка в стакане времени, кому вообще есть до этого дело?
- Дима, - Таня вопросительно посмотрела на лезвие ножа, - что ты здесь делаешь?