Ничья

Автор: В. Кириллов Владимир Кириллов

НИЧЬЯ
(рассказ из цикла «Телебайки»)


«Нива» со съемочной группой притормозила у ближайшей закусочной. Спецкора Андрея долго упрашивать не пришлось. Он тоже имел содовую голову на плечах. И голова эта болела.
– Ладно, Петя, уговорил! Пусть будет по-твоему, – проворчал он. – Но не более ста грамм! У нас впереди ответственная съемка. А то ты опять наваляешь, как вчера…
Что было вчера, телеоператор Петя помнил смазано, как бы в расфокусе. Вчера, поздно вечером они вернулись из командировки, из села Верхние Выкрюки. Там проходил ежегодный праздник Урожая. Его апофеозом явился банкет, где друзья изрядно поднабрались.
А до этого было долгое и нудное заседание правления колхоза. Снимать «сидячки» и «говорящие головы» Петя не любил. Изнывая от однообразной фактуры, он принялся крупным планом отпечатлять туфли членов президиума, а потом переключился на их носы. Носы были на любой вкус: курносые, крючковатые, картошкой, с горбинкой, а один, ну, в точности – свиной пятачок. Это-то и припомнил ему спецкор.
Петя был человеком совестливым, а потому рефлектирующим. Впрочем, самоедство его покрывалось бесшабашностью нрава, как покрывала бейсболка его рыжий кокон.
Он был человеком полета. Коллеги называли его «властелином мгновения». Часто, наведя объектив на занимавший занимающий его объект, Петя приговаривал: «Остановись мгновенье, ты ужасно!». При этом профиль его лица обретал вид отточенной алебарды. Горящие глаза обращались в узкие синие щелки, рельефные губы смыкались в прямую линию, и, даже, его тонкий нос, казалось, становился острее. Тут Петя выкладывался по полной. Петя консервировал время.

В утробе забегаловки, куда они ввалились, разило воблой и перегорелым спиртом. Друзья взяли по сто граммов водки и по дольке лимона. Присели за столик.
– Что, Петя, налопопам? – предложил Андрей.
– Да что тут половинить! Разве это доза? Пей сам свой лопопам! – огрызнулся оператор и махом опрокинул стакан в недра своего ошарашенного «я».
– Петя, мы не упиваться пришли, а поправить здоровье!
– Да, Андрюша, тут ты прав! Водка исцеляет любую болезнь. Можно сказать все заболевания лечит. – Он пососал лимонную дольку и добавил: «Окромя алкоголизма».
Спецкор хмыкнул и отпил половину содержимого. Его «душа, перееханая трамваем», мало-помалу расправляла поломанные крылья. В этой фразе, некогда изреченной им же самим (в порядке самоидентификации) слово «трамвай» обозначало судьбу. Или рок.
Андрей был сухощаво-высок, в речи и телодвижениях нетороплив. Как и Петру ему было тридцать с хвостиком, впрочем, мичуринская бородка клинышком, делала его более представительным.
Участвуя в попойках, Андрей строго придерживался своего фирменного стиля поведения. Как только перева?ливало за двести пятьдесят граммов – сразу включал «песняка», независимо от места и ситуации. Это было его фишкой. Зычный голос, подобно сирене парализовывал пространство, вызывая оторопь у окружающих. Предпочитал казацкий фольклор. Часто, щуря глаза, искательно смотрел вдаль, как бы прислушиваясь к отдаленным аплодисментам.
– Ты, Петя не алкаш, – сказал он, поглаживая бородку. – Ты, всего лишь, жалкий любитель. И пустобрех.
Оператор обернулся на стойку и посмотрел на барменшу. Затем вперился взглядом в пустой стакан.
– Андрей, а ты знаешь, почему в народе говорят: «Между первой и второй промежуток небольшой»?
– Почему же?
– Объясняю. Вот ты сейчас выпил и стал другим человеком. Заметил? А этот другой – то?же хочет выпить! Для этого другого ты оставил пятьдесят грамм. Получается, ты с ним пьешь налопопам. Мой же другой человек, как видишь, остался с носом! А я не хочу его обижать! Понимаешь? Ближних надо любить!
– Нет уж, Петя! Пусть этот твой «другой человек» подождет до окончания съемок!
Андрей допил свой стакан и направился к выходу. Оператор меланхолично поплелся за ним.
– Съемка, съемка, – ворчал он. – Какая может быть съемка в таком обмороке?!
– Петя, тема закрыта! Не канючь!
– Это ты замолчи, чревовещатель хренов! – огрызнулся Петя. – Ну, кто ты без меня? Кто? Да без меня ты просто радио! Ра-ди-о!!!
У машины их встретил водитель Вадим – «добродушный трактор», как окрестил его Андрей. Он курил трубку.
– Ну что, бандерлоги, полегчало? – баском хохотнул он. – Эх, жизнь наша поломатая!
Вадим тоже не был обласкан судьбой. Бывший спецназовец, прошедший, по его выражению, «пот и кровь», повидавший смерть. Но добродушия при этом не утративший.
Петя вымучено улыбнулся. Ему было не до шуток. «Верхние Выкрюки, Верхние Выкрюки, – думал он, протискиваясь на заднее сидение. – Интересно, а как отмечают этот день в Ни?жних Выкрюках? – Хотя… наверное, лучше об этом не знать!».
Он вспомнил приезд в село, как они устраивались в гостиницу. И как разыграл его Андрей. Да…а, это был не самый вдохновенный момент в жизни Петра.
В гостиницу, а, вернее, в Дом приезжих, как ее именовали в селе, Петя влетел при переполненном мочевом пузыре. Он второпях сунул свой паспорт Андрею.
– Андрюха, оформи номер. Мне нужно кой-куда забежать!
Петя метнулся по коридору, в надежде найти заветную комнату с литерой «М». Не обнаружив сего удобства (оно находилось во дворе) он заскочил в умывальню, открыл кран, и, оглядевшись, пристроился к раковине. Едва он приступил к процессу, как за спиной раздался гнуснейший женский голосок: «Ну, как вы устроились, дорогие гости?»
Петя похолодел, судорожно втянув живот. И… напустил в штаны. По ноге, пропитывая штанину, побежала горячая струйка. Он испуганно оглянулся и узрел, расплывшегося в улыбке Андрея. Тем же профурсетским голоском тот пронудел: «5:4, Петруша! 5:4! В мою пользу!»

Нива дернулась и остановилась, оборвав угорелые Петины воспоминания.
– Прибыли на точку, – объявил Вадим. – Выметайтесь! Я тоже схожу на выставку. Хочу немного окультуриться! Только меня не снимайте.
В выставочном зале народу было немного. Десятка полтора посетителей, не считая авторов полотен.
– Да…а. Немного в России ценителей абстрактного искусства, – протянул Андрей.
Впрочем, народ постепенно подтягивался. Настало время открывать выставку. Перед собравшимися выступил председатель правления Союза художников города. Он долго и жадно разглагольствовал об особой роли безобразительного искусства в России. Помянул Кандинского. Посетители позевывали, переминались с ноги на ногу. Выставка их не впечатляла.
Пока оператор снимал картины и зрителей, – спецкор разыскивал известного в городе искусствоведа Добромилова. Взяли у него интервью. Петя, меняя ракурсы, продолжал снимать картины.
– Что за мазня?! – ворчал он себе под нос. – Бессмысленная мазня! Дичь какая-то…
К нему подошел Вадим. В глазах его прыгали смешливые зайчики.
– А как тебе вот э?та картина? – спросил он, указывая на потолок.
Петя посмотрел наверх и увидел в углу на потолке дождевые подтеки. Накануне прошел дождь, и крыша в павильоне дала течь.
– Да… эта «картина» не хуже других. Не хуже и не лучше.
Он задрал камеру вверх и средним планом отпечатлел живописные разводы.
Вернувшись на студию, спецкор вместе с оператором отсмотрели материал. Андрей приступил к раскадровке.
– Петя, а это что за картина? – спросил он, указывая на последний кадр. – Что-то я не припомню эту работу.
– Да разве все упомнишь! – усмехнулся оператор. – В этих абстракциях немудрено запутаться. По мнению Добромилова, это одна их лучших работ на выставке. Называется «Дождливая рапсодия».
– А кто автор? Ты не запомнил?
– Почему же не запомнил… Запомнил! Автор твой однофамилец. Маркин! Потому и запомнил. С тебя магарыч, Андрюха!
На этом друзья расстались. Спецкор отправился писать текст, а Петр, в приподнятом настроении поехал домой.
Вечером, в квартире оператора раздался телефонный звонок. Звонил спецкор. Он был вне рассудка.
– Выхухоль ты рыжий! – вопиял Андрей. – Откуда ты взял эту «Дождливую рапсодию»?! Мне звонил Добромилов. Он посмотрел в новостях наш сюжет и утверждает, что такая работа на вернисаже не выставлялась! Еще сказал, что никакого Маркина он не знает… кроме меня!
Ты мне объяснишь, наконец, что все это значит?
– Успокойся, Андрюша. Это значит, что счет стал 5:5. У нас с тобой – ничья!