Сергей Летов: Братец Игорь (часть II)

Автор: Лев Рыжков В a href="http://litprom.ru/thread65810.html "предыдущей части/a мультиинструменталист, маэстро фри-джаза Сергей Летов рассказывал о ранних годах жизни своего брата Игоря – лидера группы «Гражданская оборона». Во второй части мы узнаем о том, как будущего рок-героя удалось вырвать из лап карательной психиатрии, как ему удалось избежать судьбы Иосифа Бродского и об истоках российского либерализма.

Спасительный фри-джаз

Итак, каким образом вы решили спасти Игоря из психушки?
У меня в памяти, эпопея Игоря совпадает с заключением в психушку моей первой жены. В декабре 1986 года я поехал в Севастополь, чтобы навестить свою дочь Диану. С женой мы были разведены. Просто так приехать в Севастополь было нельзя - закрытый город. Жена делала мне приглашение. И я через ОВИР в Люберцах его визировал. И я приехал. А оказалось, что жена находится в психбольнице строгого режима.

А больница, в которой лежал Игорь, тоже была строгого режима?
Да-да! И когда я приехал в Севастополь, то пришел в квартиру к теще. Туда явился человек в сером костюме "со стеклянным взглядом". Он попросил меня предъявить документы. Я показал ему паспорт. А у меня в паспорте заложена была "вторая форма" – допуск к работе с секретными документами. И эта бумага все решила.
Человек со стеклянным взглядом очень удивился: «Вы из Москвы приехали? А вот откуда у Людмилы Летовой книги «Зерно на мельницу», «История дзэн-буддизма», книги по йоге? Это же самиздат!» Я сказал: «Она у меня их взяла». Кстати, жена взяла их у меня без спросу. «Как?» «А вот так! Вы слышали про перестройку, гласность?» В общем, я провел с ним воспитательную работу.
После этот сотрудник сказал: «Знаете, поехали со мной. Вы напишете объяснительную. И вы заберете всю эту стопку книг, а потом возьмете жену на поруки. Только вот напишите, что вы за нее полностью отвечаете». И я понял, что там тоже что-то происходит. Что там тоже люди боятся. Вдруг какое-то новое поветрие? Вдруг кто-то недостаточно последовательно колеблется вместе с линией партии? И в результате я немножечко более смело себя вел и в отношении Игоря.

А в Сибири было, получается, так же?
В Сибири было гораздо суровее. Там на местах сидели царьки, они выслуживались перед начальством. Мало ли, что там, в Москве, разрешено? У них в Ленинграде – рок-клуб, например.
Меня когда-то исключили из Новосибирской физматшколы №165. И первым пунктом являлась религиозная пропаганда. Состояла она в публичном чтении журнала «Москва» за 1966 год, романа «Мастер и Маргарита. Как?! В советской школе?! Об Иисусе Христе?! Вон из школы! Несмотря на то, что это – советский журнал.
Перестройка началась летом 1985 года. Но первые два года сопровождались не освобождением, а наоборот – значительно большим зажимом. Тогда была борьба Лигачев – Горбачев. До середины 1987 года давление просто усиливалось. А потом вдруг резко случился какой-то съезд, и началась просто вакханалия вседозволенности. А до этого был период нарастания зажима…

Это называется «Зима недаром злится». Андроповские афтершоки…
Да-да-да! У меня на памяти как раз такое давление.

Так и что же вы предприняли для освобождения Игоря?
Я стал распространять среди рок-музыкантов информацию о том, что я собираюсь собрать пресс-конференцию перед западными журналистами и рассказать им, что никакой перестройки и гласности, безусловно, нет. О том, что людей держат в дурке. Ну, я, в принципе, не готов был к тому, чтобы собрать. Но задача была не в этом. Задача была по секрету, как можно большему количеству стремных людей об этом рассказать, надеясь, что…

Дойдет куда надо.
…что эта информация поступит. И люди испугаются. Это же скандал! И что? Не убивать же его? Правильно? А как было обратиться к спецслужбам иначе?

Стукачей было много?
Моя знакомая Татьяна Диденко, ныне покойная, говорила мне, что среди рок-н-рольщиков было очень много людей, сотрудничавших со спецслужбами. Чуть ли не каждый второй. Потому что большая часть людей вокруг рок-н-ролла так или иначе принадлежали к одной из двух групп риска: либо это были наркоманы, которых легко было прижучить, либо - гомосексуалисты, которых тоже можно было прижучить.
И я помню, что мы вместе с Виктором Клемешевым, участником группы «ДК» (позже «Веселые картинки») устроили концерт в одном из домов культуры Москвы. И я решил сделать там такую как бы акцию, привлечь внимание.
Мы с Клемешевым исполняли фри-джазовую песню (если возможно такое словосочетание «фри-джазовая песня»). У ансамбля Ethnic Heritage Ensemble есть диск «Три джентльмена из Чикаго». И на нем есть композиция, к посвященная Малькольму Х, - «Brother Malcolm». Там играется достаточно несложный ритм – такой приджазованный, свингующий. Из-за этого ритма люди выходят в хлопки в ладоши и начинают скандировать: «Brother Malcolm».
И мы, значит, это дело исполняли. И в какой-то момент вместо «Brother Malcolm» стали петь «Братец Игорь». И зал этого дома культуры это дело подхватил. Получилась такая достаточно массовая демонстрация, которая вызвала, я так думаю, и освобождение.

И это при том, что в Москве Игорь был неизвестен?
Уже были записи. Дело в том, что мир группы «ДК» включал вокруг себя людей, которые слушали определенную музыку только на магнитных лентах и только неофициальную. Это же была не золотая, праздношатающаяся молодежь. Это были люди, которые относились к рок-музыке, как к политической борьбе, как к форме протеста. У них все было понятно, и слухи распространялись. И вслух это спеть – это была демонстрация неповиновения. И вскоре Игорь оказался на свободе.

То есть, вы, фактически в одиночку, справились с системой?
На самом деле, мне это все аукнулось через некоторое время. И в итоге из института я вынужден был уволиться. Потому что началось давление. Пришлось бросить недописанную диссертацию. Но это уже позже, в конце 1988 года. Тогда я принял решение уйти с работы и стать фриланс-музыкантом.

Только к лучшему получилось.
Ну, на самом деле, это тоже было трудно и тяжело. Я немножечко сблефовал, и в результате пострадал. В результате всего это с работой в секретном «почтовом ящике» пришлось попрощаться. Материально я, конечно, сильно потерял. Но, с другой стороны, приобрел что-то другое. Всегда в жизни что-то приобретаешь, что-то теряешь. За все надо платить.

Тунеядец в бегах

Игорь записал пять альбомов у себя в комнате, в «ГрОб-Рекордс». Вы можете рассказать, как это происходило?
Нет, не могу. Я же не был тогда в Омске.

Что вам известно о выступлении Игоря на Новосибирском рок-фестивале?
Ничего. Я там не был. Надо спрашивать тех, кто знает об этом.

А почему Игорь пустился в бега из Омска?
Игоря хотели за тунеядство на химию отправить. Я знаю, что тогда у него возникли проблемы с посадками, тюрьмами. Он решил податься в бега. Он приехал ко мне, в Москву, с Янкой.

Хотел у вас отсидеться?
Да. Они приехали ночью. У меня в гостях была моя старшая дочь от первого брака. Я жил в однокомнатной квартире, на шестнадцатом этаже. Я на кухне бросил им матрас. Игорь и Янка спали, не раздеваясь и не застилая постель. Они перекантовались несколько дней у меня и уехали, также автостопом, в Крым. Вот всё.

Янка вам не понравилась?
Нет.

А чем именно?
Ну, она довольно некрасивая была девушка, неопрятная. Я считал, что мой брат заслуживает чего-то большего. Видимо, как я ни старался вежливо с ней разговаривать, я не смог скрыть своего отношения. Скажу больше, у меня было изумление просто. Я думал, что что-то лучше должно быть, какая-то красивая, более как-то опрятная девушка. Как-то так.
А Янка была такая… Увалень такой. Напоминала медвежонка. Такая рыжеватая, конопатая, толстая девица в джинсах. Без косметики. Ну, такие среди хиппи бывают. Там очень много страшных девушек. В хиппи девушек было мало, и они были не модельной внешности.
Вообще, кстати, во всех субкультурах женщины, если они вообще есть, как правило, какие-то страшилы. То есть, это девушки, у которых нет шансов на устройство своей жизни. А у хиппи просто не было других женщин. Я так на нее и посмотрел. Я не знал, что она поет какие-то песни. Никаких песен она мне не пела. Игорь ее представил: «Вот, это Янка!» «Ну, замечательно. Поживите у меня». Когда им надоело, они встали и поехали.

А чем кончилась история с тунеядством и химией?
Отец пошел по инстанциям, взял Игоря на поруки. Ведь он – ветеран войны. В общем, использовал все свои средства, чтобы спасти Игоря от суда. И, если бы не отец, его бы отправили на химию.

Но Игорь же работал художником-оформителем?
Вот он устроился из-за этого художником-оформителем на шинный завод. И полгода работал.

А блудный сын был ли благодарен?
А отец ходил конкретно и за него умолял, чтобы его простили. Что он обязуется. Он ведь ветеран. Всеми средствами Игоря спасал. Но хороших отношений между ними не было до 1993 года.
Тогда отец принимал участие во Фронте национального спасения, приезжал в Москву, участвовал в августе в последнем заседании фронта, после которого были события 1993 года. А Игорь в 1993 году стоял на защите Белого дома. И чудом остался жив. Собственно, я знаю, что стояла его группа «Гражданская оборона». И рядом с ним стояли баркашовцы.
И бабульки коммунистические над «Гражданской обороной» издевались, всячески стыдили: «Вы, волосатики! Пошли вон отсюда! Только волосатых тут не хватало!» В общем, они, в итоге, намучились, наслушались вот этого, сели на поезд и уехали в Сибирь. Ну, а потом пришли танки. И в ту ночь (или уже на следующую) этих бабулек в живых уже не было.
Я очень сильно тогда переживал за брата. Я заказал телефонный разговор и позвонил в Омск отцу, спросил: «Где Игорь? Есть ли какая-то информация? «Так Игорь дома! Они из Москвы уехали!» И я узнал, что Игорь избежал вот этой беды.
В 90-е годы он примыкал к Анпилову. Мой отец, Игорь и моя дочь Сабина, которая приезжала на лето в Омск, ходили на демонстрацию, только Игорь шел не вместе с КПРФ, а с анпиловцами, которые примыкали к зюгановской колонне. Их закидывали грязью какие-то проправительственные агенты. Об этом мне рассказывали и Сабина (про "обридали грязью"), и папа (про колонны разных коммунистов).

Водка, сало и маца

Да Игорь со всеми одиозными ньюсмейкерами тех лет, кажется, дружил.
Игорь в это время считал себя радикальным левым коммунистом. Он дружил с Анпиловым, Лимоновым и Баркашовым. Одновременно! Мне кажется - это не очень логично. Я пробовал над этим немножко шутить, но как-то не очень успешно. У Игоря все было очень восторженно. Рассказывал о Баркашове: «Ты не понимаешь! Это очень интеллигентный человек!»
Как-то у меня был концерт в синагоге. И там не платили. Но давали продукты. И я взял с собой огромный рюкзак, набил его мацой. И тут Игорь позвонил: «Давай встретимся?» И мы встретились, стали что-то такое, революционное, обсуждать. Игорь говорит: «Сейчас должен Баркашов прийти». Я говорю: «Вот как? У меня как раз есть маца». Потом кто-то из друзей Игоря принес китайской свиной тушенки. Так что мы ели такую странную комбинацию. С водкой.

Какие у вас были с Игорем отношения? Были ли конфликты?
У нас были разные ценности в жизни. Были периоды, когда мы вообще не общались. Были периоды потепления. Он что-то из «Ramones» и «Sex Pistols» мне пропагандировал. После нескольких лет перерыва, в середине 90-х, я согласился возобновить сотрудничество с ним. На почве нашей общей симпатии левым идеям.
Была выставка группы «АЕС+Ф». Татьяна Арзамасова пригласила «ТриО» сыграть у Марата Гельмана в его маленькой галерее на Якиманке. И туда пришла «Гражданская оборона». И я помню, что были Игорь, Кузьма и третий, кажется, Махно. Игорь послал кого-то из них за портвейном. И мы сели где-то, на стройке, на лавочке – «ТриО» и «ГО» - выпили бутылку-другую портвейна. И начали обсуждать, что можем что-то вместе. Реально же дошли до этого в 1998 году.

По следующему вопросу очень много ломается копий в дискуссиях и социальных сетях. Был бы жив Игорь – за кого бы он был? За либералов? Или за патриотов?
Ну, вопрос, конечно, сложный. Я не могу на него однозначно ответить. Дело в том, что в последние годы своей жизни Игорь находился под довольно большим влиянием своей жены, у которой иные взгляды. Но при этом надо учесть, что он – один из основателей Национал-большевистской партии. То есть, его взгляды претерпевали определенную такую эволюцию.
Устойчивых убеждений у Игоря никогда не было. Был период – ему одно нравилось, потом – другое, потом – третье. Он как бы ребенком оставался. Очень увлекающимся подростком. Таким вот человеком, которому всегда 14-15 лет. Искренним, с одной стороны. Жестоким и бескомпромиссным, как бывают жестоки и бескомпромиссны подростки. В общем, не взрослым человеком. Таким вот Холденом Колфилдом из повести «Над пропастью во ржи».
В 2000-х у него произошла переоценка идеалов молодости. У Игоря был альбом «Солнцеворот», где на обложке был изображен рабочий с красным знаменем на баррикадах. Потом он произвел редакцию этого альбома. Вместо «Солнцеворота» стал «Лунный переворот», на обложке появилось воскресение Иисуса Христа с картины Альтдорфера. Я думаю, что это не без влияния жены. Он, безусловно, под ним находился. Последние годы жизни – совершенно точно.
Старые друзья стали отходить на задний план. Ну, и в каком-то моменте и я отошел на 28-й план. И с 2004 года у нас не было выступлений. Скорее всего, Наташа была вообще против моего участия. И не потому что она придерживалась других убеждений, чем я. Впоследствии, после смерти, она объясняла мне, что Игорь был очень сильный человек, и она не могла им руководить.

Так а все-таки, возвращаясь к дню сегодняшнему. За кого бы был Игорь?
Если бы он жил сейчас, то я не знаю. Он – достаточно непредсказуемый человек, который в жизни делал много всяких непредсказуемых поворотов. Он не был одним и тем же человеком, который идет, у которого есть какие-то убеждения. У него приходили какие-то одни интересы, другие. Все менялось. Он слова других людей настолько переживал, что начинал выдавать их за свои. Рассказывая о чьем-то мнении, он начинал говорить от первого лица.
Поэтому как бы ни хотелось многим людям сейчас иметь его на своей стороне, точно ответить на это нельзя. Могу точно сказать, что Игорь всегда был противником фашизма. Он фашизм ненавидел. И очень характерно высказывался по этому поводу.
На протяжении большей части жизни он был борцом. Ну, а в конце жизни состояние здоровья, наверное, уже не позволяло ему так активно во все включаться. Он разочаровался в политике. От какого-то активного сопереживания общественной жизни отошел. Трудно сказать, где бы он был сейчас.
Но я знаю, что против России он никогда не был. Ну, и вся наша семья такая. Георгий Михайлович – дед Игоря - еще в Первую мировую воевал. Можете себе представить? Сто лет! Отец Игоря воевал в Великой Отечественной войне, имеет медаль «За отвагу». Так что такая вот семейная история. Она связана со страной. С Россией, с Российской империей, с Советским Союзом.

Полгода роскоши и православный райдер

У Игоря были проблемы с алкоголем?
Впервые о проблемах с алкоголем я услышал в 1996 году. У Игоря был администратор Евгений Грехов. Сейчас он, по-моему, какой-то помощник депутата в Думе. И этот Грехов как-то приехал ко мне. Я выступал в клубе при театре Маяковского. И администратор приехал и говорит: «Надо что-то делать!»
И Грехов на такси меня повез встречаться, потому что, по его словам, у Игоря я был единственным авторитетом. Он сказал: «Он очень сильно пить стал, и это мешает выступлениям группы, срывает концерты. Вы должны как-то подействовать». Но я не думаю, что как-то смог подействовать. Впервые тогда у меня отложилось, что люди жалуются. 1996 год. Впервые. Вообще, в жизни.

Как-нибудь бороться пробовали?
Я очень активно боролся с Игоревым пьянством. Я покупал таблетки «Пропротен-100», насильно кормил Игоря, открывал ему рот, засовывал ему таблетку, заставлял запивать. Держал его буквально. То есть, я с ним не дрался, но вел с ним себя достаточно жестко. Я запирал его в квартире, чтобы он не смог сбежать и купить алкоголь. Он открывал шпингалеты на окнах, чтобы выбраться. А там было достаточно высоко.

А как у него было с юмором? Была ли, допустим, самоирония?
Да, Игорь очень ироничный человек был. Больше того, он был очень несентиментальный человек. Он мог смеяться над всем. Кощунственно. Нал несчастьями близких, над смертью друзей. Как бы такая эмоциональная холодность, особенно к близким людям. Ну, вот пример. Махно – его ближайший друг - из-за конфликтов в семье покончил с собой. И Игорь говорит: «Ну, что? Говно человек был. Как говно и умер».

А когда Янка умерла как он реагировал?
Это другое дело. Игорь разрезал себе руку ножом вот так – крест-накрест. И эта рана у него не сошлась. Такая крестообразная рана, и края не сходятся. Я Игоря спрашивал: «Откуда у тебя такой ужасный шрам?» Он говорит: «Это когда я услышал, что Янка умерла, я схватил нож и порезался».

А у него по жизни были деньги?
В ранний период ничего не было. Только от родителей. Позже… Больших – никогда я думаю, не было. Все время все как-то экономно было. Ездил в плацкарте, одевался скромно. Жил в хрущевке. Переехал в новую роскошную квартиру, в дом, где живут омские буржуи. Прожил там шесть месяцев и умер.

Он был верующим человеком?
Вы знаете, я тут правильно не могу сказать. В тот период, когда я его хорошо знал, нет. Но Сергей Попков, его близкий человек, говорит мне, что в последние четыре года жизни – был. Но - не формально верующим.

Это в чем выражалось?
Он крестил себя и «Гражданскую оборону» в водах Иордана в Израиле. Это по рассказам отца. Отец у меня крещеный. Хоть и коммунист. А Попков говорил, что в райдер обязательно включался проезд перед храмом. Игорь выходил и перед храмом крестился.

Это уже в конце жизни?
Да, это уже к концу. Но это – с чужих слов. Сам я этого не видел.

Как Игорь относился к коллегам-конкурентам по российскому панк-року?
К группам, которые были такие характерные, маскарадные панки с булавками в носу, типа группы «Король и шут», у Игоря была активная неприязнь. Ко всем нашим панковским группам, как правило. Кроме сибирского пост-панка. Это все были его друзья. Он их продюсировал – Янку, Кузьмина. Ко всем у него было отношение нежное практически. Иногда ироничное, как к Роману Неумоеву. Еще Машнин, «Соломенные еноты». Вот это были люди его круга. А были люди чужие.

Люди из сферы обслуживания

Вы сами придерживаетесь патриотических взглядов. Но это противоречит тому, что исповедует значительная часть людей искусства. Есть ли в вашей нынешней жизни какие-то сложности в связи с этим?
Да, существует такая проблема. Очень значительная для меня. Есть ряд людей, с которыми меня объединяют взгляды на развитие страны, на общество. Но они исповедуют достаточно консервативные художественные взгляды. И мне нелегко вписаться в их художественный мир. Мне это неинтересно. И то, что я делаю – им не очень интересно. Получается, что есть некоторое противоречие между мной, как музыкантом, и людьми патриотических взглядов.
В последние годы многие мои старые друзья оказываются в плену инерции. Допустим, разговариваешь с одним музыкантом о марксизме, коммунизме, левом движении. А он вспоминает, что его в молодости коммунисты заставляли подстригаться. И он до сих пор не может им простить, что стричься заставляли.
Есть ряд других людей, которые очень сильно зависят от поддержки зарубежного искусства. Вот представьте себе: человек живет большей частью за счет зарубежных фестивалей. Внутри страны он не зарабатывает. Но его выступления за границей оплачиваются. Не щедро, но по отечественным меркам прилично. Если этот человек начнет высказываться против, он совершенно точно потеряет поддержку.
Вот я как-то выступал в одном проекте в конце 90-х годов и высказался по поводу бомбардировок Югославии странами НАТО. Неосторожно. И это было последнее мое участие. На этом проект прекратился, сразу же. Может быть, это совпадение. Но я не думаю.

То есть, происходит своего рода шантаж людей искусства?
На самом деле, все эти кураторы, фестивали – это определенный аппарат идеологического принуждения. И если ты, так или иначе, не играешь по правилам, не выполняешь волю заказчика, то ты оказываешься исключен, как они говорят, из мирового художественного процесса. Не больше, не меньше! То есть, ты больше нигде не появишься, не будешь нигде выступать. У тебя перестанут издавать диски. Все!

Заговор какой-то!
Это не заговор. Просто так устроено. А прогосударственная сторона – для них люди, которые занимаются не очень популярным искусством, экспериментальной музыкой или фри-джазом, вообще не представляют интереса, так как они обращаются, с их точки зрения, к совершенно незначительной аудитории. Поэтому они вообще ими не видимы. Им не до этих людей.
Но у меня есть вполне определенная четкая позиция. Я считаю, что главное дело артиста (и вообще каждого человека) – это заниматься своим делом. Если ты актер, то ты должен заниматься своим делом, а не кричать: «Простите меня, сирийцы! Украинцы, простите меня!» Ты становишься просто мемом, посмешищем после этого. Ты должен заниматься своим делом. Сделай что-нибудь хорошо в своей области.
Если тебя попутно о чем-то спросят, в чем ты не профессионал и ничего не понимаешь, то надо говорить: «Я здесь не профессионал, я ничего не понимаю. Но мне кажется так. И я могу заблуждаться. Но мне симпатично то-то».
Но вдруг какие-то исписавшиеся люди вдруг начинают становиться какими-то якобы властителями дум. Современный художник – не властитель дум. Властителем дум он был в 80-х годах. А сейчас – это человек из сферы обслуживания. Он занимает такое же социальное положение, которое занимает официант. Современный художник создает для богатых арт-объекты, картины, которые будут висеть в банках. Или выставляться на биеннале. И музыкант – из сферы обслуживания.

То есть, мнение богемы ничего не значит?
Какое мнение у слуги в том или ином вопросе? За что ему деньги платят, такое у него и мнение. Зачем от него требовать своей собственной яркой жизненной позиции?
Однажды меня пригласила одна известная певица сыграть на дне рождения какого-то банкира. И там я увидел наших замечательных актрис, которые просят у всего мира простить их ради Бога, которые кричали банкиру: «Сергей Николаевич! Вы великий человек! Я рада, что я дышу с вами одним воздухом! И мне так повезло! Мы же родились с вами в одно время!»
Там присутствовали наши выдающиеся актеры, кинорежиссеры, музыканты. И все они пели славу Сергею Николаевичу. Был даже настоятель буддистского монастыря из Индии, который звонил в колокол и пел мантры в адрес Сергея Николаевича на санскрите. Это мир, который ждет своего нового Гоголя. Вот комические персонажи этого мира.
Конечно, сложно жить. У меня в Европе в прошлом году было всего два выступления. И эти выступления не были связаны с музыкой. Как саксофонисту мне туда попасть уже нельзя. Там уже другие, на тех фестивалях, которые не очень-то умеют играть на музыкальных инструментах. Да это уже и не важно. Сейчас же для современного искусства совершенно не нужно чего-то уметь.