***

Автор: Владислав Ремешев Сентябрьское солнце слепит глаза и греет голову, грязная вода Москвы-реки течет под десятками мостов и вырывается на свободу из города, а тромбы в автомобильных артериях заставляют это место вскипать в ожидании неизбежного инфаркта. В подземелье люди утыкаются локтями и затылками в лица друг друга в попытках выбраться на поверхность неистовыми потоками. Для чего жить здесь? Начинается бег в колесе с вступления в законный (для употребления высокоградусных напитков) возраст, что приблизительно совпадает с окончанием университета/института/ПТУ/колледжа/другое (нужное подчеркнуть). Вступив однажды на эту беговую дорожку, закончить это можно лишь естественным для любого живого существа образом - остановкой сердца, кровоизлиянием в мозг, или иным недугом, свойственным людям в известном возрасте.
Но со всеми недостатками, нельзя не восхищаться балансом Москвы. Этот цикличный хаос, если разобраться, вовсе и не такой безобразный. Каждый элемент города очень важен, каждый человек несет на себе определенный груз ответственности за размеренную жизнь в этом месте, пускай и не осознавая оного. Выкинув всего один элемент, вы не сможете не задеть жизни других, что в свою очередь поразит жизнь доброй половины Москвы.

-Здравствуйте, Отец Михаил.
-Здравствуйте, Мария.
Мария Ильинична, чья вера в христианство ни у кого во всем мире не вызвала бы сомнений, пришла в очередное воскресенье в церковь ***, свою родную и знакомую ей с детства. К слову, нужно отметить, что даже христианская жизнь Отца Михаила вызывала небольшие обсуждения, подозрения и недоверия в определенных кругах. Мария Ильинична, которая вызвала удивительное восхищение у всех ее знавших, дожив в этом городе до восьмидесяти пяти лет, была одной из небольшого числа десятков (дай Бог сотен) москвичей и москвичек, которым удавалось жить, не бегая в колесе. Разумеется, и у нее не хватило бы выдержки питаться на пенсию (а ее выдержка воспитывалась самим товарищем Джугашвили). Ее секрет был в сдаче в аренду одной из квартир в центре столице, доставшейся ее семье еще в далекие и забытые времена. Сама же она жила на окраине города, в бывшей квартире сына (единственного потомка), который получил жилплощадь в рамках приватизации. Сам он не был в состоянии выжить, разочарованный результатами перестройки. Разочарование это вылилось в цирроз печени, а сам сынок не оставил после себя ни внуков, ни хорошего впечатления. Тем не менее, Мария Ильинична души в нем не чаяла, страстно молилась каждый день о нем, ставила свечки в церкви, заказывала молебны и сорокоусты; в общем - любила. Квартиру свою в Брюсовом переулке она уже лет пятнадцать или двадцать тому назад в переписала на церковь *** (в виде наследства), так как ни одного лучшего варианта она не нашла. Несомненно, она могла бы переписать ее и на своего арендатора, но он хоть и был "хорошим мальчиком" (как она говорила своим ровесницам в церкви), но, по правде говоря, особого доверия у нее не вызывал, поэтому, посоветовавшись с молодым еще тогда отцом Михаилом, оставила в завещании имя церкви ровно под надписью о квартире на Брюсовом.
Марья Ильинична исповедовалась, назвала даже те поступки, которые многие принимают за обыденность и нечто само собой разумеющееся. Отец Михаил провел церковный ритуал, отпустив ее маленькие проступки, немного поговорил с ней, попрощался. Мария Ильинична вышла из церкви и увидела давно знакомого ей бездомного Василия.
-Василий, добрый день, как у Вас дела? - это была добрейшей души женщина, к каждому живому существу относилась с огромной долей почтения и не обходила нуждающегося стороной. Она дала Василию сотню рублей, на которой слева от Большого театра ручкой была нарисована небольшая аккуратная буква "М". Услышав, что у него все хорошо и он рад еще вовсе не осенней погоде, Мария Ильинична пошла в сторону метрополитена, в отличном настроении из-за очищенной души и хорошего настроения Василия.

Василий же никогда не желал себе лучшей участи. Несомненно, в 1961-м он грезил стать космонавтом, но, пожалуй, на этом его мечты о великом и прекрасном будущем были прерваны. Он считал себя скитальцем и романтиком, насколько это было возможно для человека в его положении. Ему нравилась Москва, особенно ее духовная неиссякаемость. Ведь прожив тридцать лет и зим на улицах этого огромного города, он мог до сих пор находить какие-то неизведанные ранее закоулки, пропитанные историей и чем-то еще, чем-то интимным, что, как ему казалось, было только между ним и Москвой.
Василий и не брезговал классическим занятием для всех бездомных столицы и иных городов, а именно - алкоголизмом. Ведь алкоголь расширял его философское сознание, и после нехитрых манипуляций с бутылкой-другой водки он мог рассуждать на пару с коллегами, котом или даже каменной стеной. Его интересовал сам процесс рассуждения, спонтанное рождение мысли и ее диалектическое развитие в другую, третью, четвертую. И так как трезвость для него истощила свой философский потенциал, он начал пользоваться высокоградусным допингом для интеллекта. Таким образом он оправдывал свой последовательный путь к белке. Конечно, в глубине души он замечательно понимал, что это лишь оправдание, но не согласиться с тем фактом, что это существенно помогает в бессмысленных рассуждениях, было бы просто глупо.
Дождавшись заветных пяти часов вечера (five o'clock, аналогично традиции Туманного Альбиона), Василий побрел к продуктовому в одном из закоулков, притоков Тверской. Там он был постоянным клиентом, владелец магазина знал его и относился довольно дружелюбно. В кризисное время владельцу магазина Артему приходилось самому работать на кассе, но его этот факт особо не напрягал, ведь он делал то же самое, что и в докризисное время, что будет делать и в послекризисное, - залипал в телевизор. Артем был тем эрудированным на новости человеком, что мы зачастую могли бы увидеть среди собеседников Василия. Но Артем не был бездомным, а лишь безвольным. В районе его пятилетнего возраста в родительском доме появился телевизор и более Артем уже практически не отходил от него. По сути, есть лишь несколько причин, по которым он мог бы отойти от телевизора: каждая неразрывно связана с физиологическими потребностями человеческого организма. Магазин достался ему от отца, который вовсе не хотел быть ему отцом, в силу (опять же) безвольности этого сынка, и, выполнив свой отцовский долг (обеспечив сына постоянным заработком на жизнь), испарился из жизни Артема навсегда; да так испарился, что Артему приходилось несколько секунд покопаться в памяти и пощелкать пальцами правой руки, чтобы вспомнить собственное отчество.
-Привет, Вась, тебе как обычно?
-Да, Артем, будьте так добры, - Василий протянул недоросли несколько накопленных за сегодня монет и купюр в общем размере двести четырнадцать рублей 00 копеек, среди которых была и сотня с буквой "М" (на которой Артем акцентировал свой взгляд), десятки от других зажиточных (и далеко не очень) пожилых женщин, монетки от детей и подростков, пятидесятка от мужика, который сел в черный БМВ. Василий помнил многих из подающих, почти всех. И, возможно, целевое расходование средств не оправдало бы их ожиданий, Василий свято верил в то, что эти подаяния пошли на изучение славной науки о бытии, материальном и идеальном. В обмен на денежные средства Василий получил из рук с обгрызенными ногтями самую дешевую бутылку водки и пару пачек сухарей для закуси. Попрощавшись, он вышел из магазина и побрел к одной из одиноких детских площадок, где дети уже не играют, птицы не поют, а лишь один он остается наедине со своими мыслями и этими бетонными колоссами.

Артем восхищался тому, как на протяжении вот уже практически года Василий приходит к нему за водкой каждый день и до сих пор не помер от столь банального разложения печени. На этот счёт у него было несколько версий. Первая группа идей была подтверждена доводами РенТВ и ТВ3 - о неком высшем назначении данного персонажа. Возможно, водка - топливо для космического корабля. Или же просто ученые с Лубянки пересадили ему мощную печень, защищенную от любых недугов. В это даже столь накаченному информационным мусором Артему верилось довольно с трудом. Вторая группа версий была связана с передачами великолепной Малышевой, он думал о закалке этого человека, о целебной силе сухарей, о том, что зараза к заразе не пристает и других вариантах. В прочем, мысли Артема быстро переключились на Сирийский кризис, его связь с Украинским конфликтом и массонским заговором. Артем был тощим, что для 34 лет и сидяче-жрачего образа жизни было крайне болезненно. Собственно, напоминал он больше богомола, нежели человека: худой, с большими глазами, зеленоватого цвета кожа, вечно приподнятые при разговоре ручки - действительно неприятная наружность.
Как известно, подобным людям зачастую наплевать на свою отвратительную наружность и, в особенности, на мнение окружающих, и эта особенность заставляет оборваться путь его исправления, который, в общем-то, ему и не нужен.
Артем рассматривал сигналы Останкинской телебашни, а люди заходили и выходили, покупали, просто смотрели, сравнивая цены окрестных магазинов с ценами магазина Артема, которые, к слову, были указаны вплоть до копейки.
Магазин также представлял собой капилляр этого города, куда люди-эритроциты втекали, дотошно изучая своими глазенками каждую полку ларька, обходя центральную стойку с продуктами и товарами - печеньем, хлопьями, рулетами, туалетной бумагой, дезодорантами и иными вещами - подходили к кассе с необходимой им вещью и оставляли взамен свои заработанные в колесе денежки. Переносчики монет, купюр и банковских карточек, не более.
Артем лишь обслуживал все эти денежные потоки, клал деньги в кассу, что-то в сейф, а что-то и себе в карман. Каждые полчаса он доставал эти самые деньги из своего кармана и скрупулезно пересчитывал, скользя от одной купюры к другой. Сто, двести, пятьсот, тысяча, тысяча сто, тысяча триста... - так копились денежки в мыслях у Артема. Он нервно ожидал, когда же накопится пять тысяч. При этом, он не мог просто взять недостающую сумму из кассы - по какому-то ведомому лишь ему одному методу он отчислял деньги в три разных фонда: сейф, касса, карман. В карман шла то каждая шестая, то каждая третья, то каждая десятая купюра - у одного этого человека во всем городе могла родиться в голове подобная система. Хотя, кто знает, сколько еще в мире подобных ему, homo vendit.
Как только часы пробили одиннадцать, Артем засобирался. Его руки дрожали, лицо залилось краской - зеленый и красный - странное сочетание. Он собрал деньги, выключил телевизор, закрыл кассу, сейф, вставил в замок двери ключ, провернул три раза, опустил некое подобие жалюзей, которым прикрывают витрины в центре столицы, и также провернул ключом. С небольшой черной дерматиновой сумкой через плечо, где хранились некоторые документы, жвачка, ключи, деньги, пара фотографий, копченый сырок, банка кока-колы и всякий мусор в виде флаеров и прочих бумажек, он рассекал по плитке Тверской, завернув в переулок, подошел к одному из подъездов, обычному, ничем не примечательному, позвонил в домофон.
-Да,- ответил мягкий мужской голос, который скорее напоминал голос, который можно услышать при заказе столика в ресторане или у ведущего на телеканале Культура (о чем сразу и подумал наш персонаж).
-Это Артем, пустите.
Прозвучал гудок, дверь отворилась, Артем мелкими шагами зашел в подъезд. Подъезд был довольно приличный, с приличными поселенцами (по всей видимости), без каких либо моргающих ламп или обмоченных стен. Был даже консьерж, который каждый день спрашивал Артема, в какую квартиру он собрался. Артем каждый раз называл новую квартиру, но стражу сего замка было абсолютно неважно. В чем-то они были явно схожи с Артемом: и тот и другой любили бич современного общества - телевидение, они оба были слишком ленивы, чтобы лишний раз произвести минимальное усилие, и оба выполняли свою работу только по инерции, по какому-то невидимому толчку от людей, проходивших мимо них. Огромная масса людей, активнее других бегущая в колесе, каким-то таинственным образом заряжает таких ленивых представителей рода своей энергией, заставляя их двинуть рукой, ногой или взглядом, лишь бы они не сидели бездвижно на своем промявшемся месте.
Артем зашел в лифт, нажал на кнопку с цифрой четыре, лифт не тронулся. Затем еще раз, посильнее, он повторил попытку, и лифт двинулся вверх. Артем был сильно взволнован, ведь там, на четвертом этаже, в квартире под номером шестьдесят восемь он должен был встретиться с любовью всей его жизни. Хоть он и виделся с ней каждый день довольно продолжительный период времени, каждый раз для него был как первый, он не мог совладать со своей расшатанной нервной системой, которая словно мелкими электрическими разрядами била его по кончикам пальцев. Многим показалась бы странной влюбленность такого человека, которому ничего и не нужно для счастья помимо ящика, сухарей да сортира. И действительно так оно и было бы. Но тут мы сталкиваемся не столько с искренними чувствами Артема, сколько с, опять же, физиологическими процессами. Честно говоря, обольстительница его не обладала особым талантом в области построения отношений.
Двери лифта раскрылись, Артем нажал на кнопку дверного звонка и застыл в ожидании: секунды казались днями, каждый шорох был слышан его ушам, и "врата" приоткрылись. Из-за двери, навстречу холодному свету прихожей, аккуратно выглянул молодой парень лет двадцати девяти, внимательно посмотрел прищуренными глазами на Артема, оглядел его сверху донизу, распахнул дверь и шлепнул ладонью Артема по плечу.
-Ну, привет, Тем. Как дела?- ответил голос телеканала "Культура".
-Здравствуйте, Александр. Вот, это Вам,- и Артем протянул ему пачку разных купюр, перемешанных между собой и общим номиналом составлявших ровно пять тысяч рублей.
-Не-не-не, это не мне, ты же знаешь прави...
-Но Александр, послушайте, мне неудобно давать деньги ей, Вы же понимаете мое положение,- Артему казалось, что с Саней он должен разговаривать именно как с представителем столь элитарного телеканала Культура. Сам же "телеведущий" его воззрений не понимал, не поощрял и в глубине души порицал.
-Так, Артемка, ты прекрасно знаешь правила.
Он поник головой, положил пачку бумажек обратно и вошел в квартиру. Было довольно тускло, горела только пара настольных ламп, из гостиной, из музыкального центра с умеренной громкостью издавались звуки Dani California от RHCP. На кухне сидел мужчина в возрасте от сорока пяти до пятидесяти пяти лет, в рубашке и трусах, куривший Лаки Страйк, и разглядывающий что-то в окне, во дворе. В квартире была кухня, гостиная и еще три комнаты. В гостиной смотрели телевизор два мужика, одетые, в аналогичном кухонному мужику возрасте. Каждые несколько минут они поглядывали на свои наручные часы. В комнате слева от гостиной Артем слышал, как о пол бьются ножки кровати, с завидной частотой. Затем он почувствовал, как Саня, подойдя сзади, своей крепкой рукой пожал его плечо (Саня любил только плечи, не любил хватать людей за руки, в связи с их потливостью).
-Ну что, Темка, твоя как всегда тебя уже ожидает. Впрочем, ты знаешь куда идти,- с ухмылкой добавил он и, решив не провожать его, отошел.
Артем пошел в ту самую заветную комнату. Положил ладонь на ручку двери, подумал пару секунд, вздохнул и резко повернул ее. Там, на кровати, спиной к нему сидела она.
-Алиса...
-Артем, привет...
В комнате было еще темнее, чем в коридоре, поэтому Артему пришлось ногами аккуратно искать путь к Алисе. Дойдя наконец до нее, он положил ей на колени пачку денег. Он знал, что она их обязательно пересчитает, а для этого ей придется включить лампу, что на тумбе, и тогда-то он сможет взглянуть на ее лицо! Так и произошло. Алиса, говоря откровенно, была крайне неприятной наружности (что в общем-то могло бы сделать их идеальной парой), даже если ее сравнивать с другими жрицами любви (хотя бывают и исключения). Большой и широкий нос, лоб в изъянах давно прошедшего пубертатного возраста, светлые соломенные волосы, слишком большие скулы - все говорило Артему идти прочь. Но любовь зла, сердцу не прикажешь, и он приходил сюда снова и снова. Он смотрел, как Алиса пересчитывает купюры и перекладывает их в порядке возрастания. Тысяча, еще одна, третья, две пятисотки, сто, еще одна сотня, еще одна с еле видной при таком сумраке нарисованной буквой "М", несколько пятидесяток и несколько десяток. Пять тысяч честно заработанных рублей.
...

Алиса проснулась в восемь часов утра и сорок две минуты, слишком рано для начала хорошего дня, тем более что ушла она в царство Морфея довольно поздно, по известным причинам. Однако, не смотря на столь ранний подъем, Артема она ни рядом с собой, ни под одеялом, как обычно, не нашла. Алиса вытянулась на кровати, чтобы еще немного полежать, прежде чем идти в душ. Алиса в этой квартире очутилась, как и все, разумеется, случайно, но история ее жизни наталкивает на мысль о том, что это было всё же целенаправленное движение вниз. Ну, или просто нерассудительное поведение, юношеский максимализм. Будучи еще юной сиротой Томска, проживавшей в интернате, Алиса желала поступить в Московский Государственный Педагогический Университет, при этом не прилагая ни капли усилий в плане освоении наук. Достигнув выпускного возраста, Алиса купила билет в один конец в Москву, взяв с собой пожитки и немного денег, одолженные у всех ей знакомых в Томске. Посетив все необходимые экзамены, она ходила по московским музеям, ресторанам и бутикам, совершенно не подозревая, что деньги имеют свойство иссякать, особенно в столице нашей прекрасной Родины. Дождавшись списков поступивших и, с девятого просмотра убедившись в отсутствии своих ФИО, она двинулась в центр города, присела на скамейку одной из пустующих детских площадок и начала тихо плакать, изредка всхлипывая. Ее путь не отклонился ни на градус от уже проложенной ее предшественницами лыжни. Этот путь и привел ее к квартире Сани, которому она отдавала почти все заработанные за день деньги, но была вовсе не против, для нее главными атрибутами успеха были кров и пища. Нужно сказать, что Саня крайне редко пускал к себе в квартиру незнакомых мужчин, лишь только тогда, когда "станок начинал пылиться". Таким образом, в данном конкретном борделе набиралась небольшая клиентская база и каждая девушка, как по часам, принимала у себя в персональной комнате уже давно знакомых ей мужчин: чиновников, бизнесменов, предпринимателей и других примерных мужей и отцов.
Алиса, как уже было отмечено, была вовсе не красивой девушкой, что и клало отпечаток на ее профессиональную жизнь. У Алисы было всего два клиента, которые, тем не менее, приходили каждый день. Первый - Артем - приходил в пол одиннадцатого вечера и уходил еще до пробуждения, часов в семь, наверное. Второй же - личность неизвестная, но приходил он ровно в час и нервно собирался в три часа дня, вечно куда-то торопясь. Не стоит упоминать о том факте, что оба персонажа обладали некими психологическими сдвигами в своей сексуальной избирательности, раз своей избранницей выбрали именно Алису. Как следствие, Алиса, по ее расчетам, должна была быть самым недоходным "станком" в этой квартире, на границе с убыточностью, и она никак не могла взять в голову, почему же Саня не поменяет ее, ведь претенденток на потенциальную вакансию найти не так уж сложно. Только за последние три года Саня сменил трех проституток за мелкие проколы вроде грубости с клиентами или, так называемой, "недостачи", при этом с элегантной легкостью в течение двенадцати-шестнадцати часов находя им хорошую замену.
Об этом Алиса и рассуждала в своем большом котелке, когда шла отдавать Сане большую часть своей выручки от Артема. Тем не менее, спросить его об этом прямо у нее никогда не хватило бы смелости, много разных мыслей витало у нее в голове по этому поводу, в том числе та, что он мог просто забыть о ее приближающемся пороге рентабельности, особенно в условиях сегодняшнего кризиса.
-Саша, вот четыре пятьсот, я пятисотку одну себе оставила.
-Да, спасибо, Алис, как раз мне сейчас понадобятся.
-Почему ты сам не берешь деньги, Артем так сильно стесняется мне их давать...
-Не знаю, Алиск. Люблю брать из рук наемных рабочих, наверное. У каждого свой фетиш, короче говоря,- и он не врал. Действительно, доставляло это Сане какое-то внутреннее неземное удовлетворение, брать деньги именно из рук подчиненных, а не чьих-то других. Возможно, это было связано с тем, что он не хотел выглядеть продавцом в глазах клиентов. Быть может, он хотел быть сборщиком дани или рекетером. А возможно, просто из принципа, но и он готов был поступиться с принципами, если бы это было хорошо для его финансового благосостояния.

Саня начал свой предпринимательский путь чуть ли не с отрицательной отметки. Еще юным жителем славного района Алтуфьево он начал бегать по квартирам и передавать из рук одних людей в руки других пакетики с подозрительным содержимым, чтобы расплатиться с долгами перед своим дилером. Затем он начал продавать жвачки "Love is", что было вполне легально. После стал сам этим человеком, из рук которого бегунки принимали пакетики. Затем открыл автомастерскую, но скоро же это дело забросил, так как "скучно, без эмоций и драйва". Пройдя через огонь и воду, Сане удалось ни разу не загреметь даже в обезьянник, не то, что СИЗО. Во всем его поддерживал его дипломатический талант. Благодаря навыкам той же социальной инженерии ему удалось открыть и текущий бизнес, публичный дом, приносящий крайне приятный и достойный серьезного человека доход. Он не ставил перед собой цель заработать на что-то, не хотел накопить денег, бросить все и уехать жить на Бали, не хотел построить криминальную империю, нет. Он просто-напросто хотел жить, и жить хорошо, но не более. Так же как и другие жители столицы крутился в своем колесе и разносил монетки и купюры по разным частям Москвы, тем самым снабжая ее самым необходимым и первоочередным для своей жизнедеятельности.
Не только Алисе, но сначала и самому Сане было интересно, почему он еще не выгнал ее из борделя. В то время, пока он не мог ответить себе на этот вопрос, у Алисы не было никого, она просто жила в борделе, соответственно, приносила одни убытки. И каждый раз, когда Саня задумывался над этим, ему представлялось, что он любит ее - иначе смысл держать ее при себе? После этой мысли он подзывал ее, осматривал сверху донизу, прищурившись, мурашки пробегали по его телу от одной мысли телесной близости с "этим существом", и ему тут же приходила в голову идея о том, что он бережет ее для кого-то важного, для чего-то необычного и непредвиденного. И однажды этот кто-то пришел: тот самый незнакомец, самый первый клиент Алисы, оказался крайне важным для Сани человеком. Саня не давал ему взяток, а наоборот драл с него в пять раз больше, чем за самую дорогую девушку дома - Анжелику (вопрос, откуда у этого человека такие деньги, остается открытым). И прибавлял, что он должен заплатить еще пять тысяч рублей самой Алисе. Таким образом, Саня в день имел с Алисы больше же, сколько за пять сеансов Анжелики, а пять раз даже для этой звезды зачастую оказывалось рекордом. При этом сама Алиса думала, что она все еще не приносит никакой прибыли и ее всегда могут выгнать за простое непослушание. Так Саня и получил с помощью этого мистического человека вознаграждение за свое терпение к бедной Алисе.
Саня раскладывал деньги на две кучки - сегодня предстоял период уплаты дани. Первая кучка, побольше, в семьдесят тысяч, была аккуратно сложена в красный конверт и вложена в книгу "Братья Карамазовы", в место, где до этого лежала закладка, на двести сорок шестой странице. Вторая кучка, поменьше, в тридцать тысяч рублей – на откуп местным блюстителям закона –, отлично поместилась в белый конверт, который был аккуратно вложен во вчерашнюю газету "METRO", примерно в середину. Оба чтива Саня положил в свой портфель, попрощался с подчиненными, дернул ручку двери, открыл, вышел, закрыл, спустился на лифте вниз и побрел в сторону метрополитена, станция метро "Охотный ряд". Саня держал путь на Черкизовскую. Было девять утра, понедельник, что заставляло "предпринимателя" бледнеть при спуске по эскалатору.
Он видел все эти табуны людей, те сотни, что зашли чуть позже него, те, что зашли чуть раньше, те стада, что уже покидали подземелье. Саня почувствовал себя лишь маленьким человеком здесь, наедине со стихией двадцать первого века. Он смотрел на костюмы, куртки, рюкзаки, часы, телефоны и понимал, что в девять часов утра у находящихся вокруг него может быть только одна цель - крутиться в чертовом колесе, вариться в адском котле этой кухни. Лондон? Нет. Нью-Йорк? Умоляю. Москва! В первый, пожалуй, раз он почувствовал себя морской свинкой. Саня думал, что его жизнь сводится к зарабатыванию больших сумм любым путем, ему нравилось так думать, у него это отлично получалось и всегда считалось его отличительной чертой. Но сегодня, в девять утра, на станции метро "Охотный ряд" этот человек понял, что он прав, но такое же можно сказать и обо всех остальных жителях Москвы. Огромные потоки горбатящихся людей рассыпаются после метрополитена на более мелкие: кто-то движется в офисы, кто-то в рестораны, отели, в подворотни - по рабочим местам. Там они, как и Саня, зарабатывают свои средства к существованию, кто-то больше, а кто-то и поменьше, а затем направляются в магазины, общепит, салоны, или кладут рубли на депозиты в банках - и пускают эти самые монетки и купюры дальше во всеобщий оборот. "Все было бы так романтично, если бы не было так противно",- подумал Саня про себя, зашел в поезд, и за ним захлопнулись двери. Следующая станция - Лубянка.
...

-Сашенька, здравствуй, ну заходи, хоть чай выпьешь!
-Нет-нет, Мария Ильинична, у меня дела, прошу извинить меня. Вот я принес деньги за квартиру за сентябрь, пересчитайте, пожалуйста. Семьдесят тысяч, верно?
-Что же ты каждый раз меня спрашиваешь? Верно, конечно,- засмеялась старушка.
-Я вам с разменом положил, если хотите, то могу поменять Вам на крупные.
-Да нет, Сашенька, все в порядке. Ты зайди хоть, я там пирожки испекла, попробуешь.
-Мария Ильинична, простите, но я правда сейчас тороплюсь,- умоляюще взглянул на нее Саня. Хоть он и был тем, кем он был, это не мешало ему оставаться чувствительным и чутким человеком. Всё же в Сане не было той жестокости, свойственной всему преступному сообществу. Он испытывал жалость к старикам, любовь к детям и животным, любовь к природе и искусству - в общем, полный набор противоречий.
-Ну ладно, хоть возьми с собой парочку, поешь по дороге, подожди минутку,- Мария Ильинична быстро отошла на кухню - так быстро, как это может сделать женщина в ее возрасте, через двадцать секунд вернулась уже с пирожками, заворачивая их в небольшой пакет,- вот, держи, с картошкой они.
-Спасибо большое, Мария Ильинична, хорошего Вам дня!
-Не за что, Сашенька, и тебе хорошего дня,- сказала Мария Ильинична и закрыла за Саней дверь.
Старушка присела на диван, взяла с тумбочки красный конверт и достала оттуда деньги. Она не стала их пересчитывать, а лишь отложила тридцать тысяч себе на грядущий месяц, тридцать девять тысяч положила обратно в конверт, а тысячу себе в небольшой кошелек, на мелкие расходы: пятисотка, четыре сотни, одна из которых имела на себе нарисованную букву "М", и две пятидесятки. Так все вернулось на свои места.
После этого Мария Ильинична медленно подошла на кухню, поставила греться чайник, но что-то кольнуло ее в наладом дышащее сердце. Подойдя к телефону, она нервно набрала номер скорой помощи, назвала свой адрес, положила трубку, а сама села обратно на старый диван. Она ждала, ждала пока кто-нибудь приедет к ней, ведь боль в сердце была невыносимой. Но многие ли могут приехать вовремя в этом городе? Скорая гудит, пытается прорваться между рядами, по обочине, по тротуару, но тщетно. Москва полна километровыми тромбами, которые, непременно, грозят кровоизлияниями. Москва на грани инфаркта, когда оставшееся вот-вот готовиться быть стерто с лица железобетонной обители. И останется на развалинах этого города только смрад, маргиналы и люмпены, паразиты, падальщики, берущие последнее от столицы.
Мария Ильинична умерла.