то, чего желает каждый.

Автор: Yodli 2.

Огибая воды Теплого озера, заключенного в гранитную канву, Веревкин намеренно углублялся вглубь парковых аллей. Меланхолия.
По возвращении в лабораторию доктор Веревкин попал в неприятную ситуацию. Едва переступив порог, он столкнулся с десятком студенток-первокурсниц. Девушки мялись с ноги на ногу, смотрели в сторону и вели себя натянуто.
-Чем могу быть полезен, девочки? - спросил Семен, набрасывая белый халат. -Давайте коротко, милые, у меня работы невпроворот.
Девицы упрямо молчали и розовели, пока наконец одна, постарше и посмелее, не заявила:
-Мы, Семен Васильевич, к Вам за разъяснением. -Девица поправила очки на носу.- Вы нам недавно восстановителные процедуры проводили...
-Ну как же, помню-помню, -ухмыльнулся Веревкин. - Возвращение потерянной девственности, если не ошибаюсь? Так в чем дело? Все выращено в лучшем виде - подшили-сузили... или что-то не так? Даже косметику сделали.
-Да какая косметика?! - возмутились вдруг все разом. Очкастая всплакнула. - Тут такое подозрение есть, что кто-то нас усердно попользовал. Поимел самым беспардонным образом. А некоторых дважды. Даже сидеть больно...
"Ах вон оно что... Ну, Йонасу не до шуток. - Доктор глянул на помощника-Йончи, усердно чистящего сопло репликатора. И сразу догадался кто виновен, - Не иначе Витек-подлец надругался!"
-А позвать сюда Витьку! -грозно рявкнул Семен.
Ассистенты кинулись на склад. Явился виновник надругательства - заспанный Витька. Он сразу смекнул в чем дело, но виду не подал.
-Ловко ты продукт фасуешь! - зашипел на него доктор. Происшествие изрядно портило репутацию клиники. -Я тебя, юродивый, зачем на склад пристроил - девок портить?
-Да ладно тебе, патрон, -зевнул Витек и метко высморкался на сопевшего рядом ассистента.- Тоже мне "прынцессы" нашлись... за такое дело, вапще-то, у культурных людей благодарить принято! Я им, может, услугу оказал...
-Ты мне услугу окажешь, если женишься на..., вот этой!- Веревкин ткнул пальцем в очкастую. Витька испугался. Почесал оттопыренное ухо и пошел на попятную.
-Патрон, не делай шухер. Щас вырастим им новое целомудрие... всего делов то! - Витек кинулся заряжать экструдер. - Тут забот-то на пару часов. Все будет джуки-пуки... Не впервой.
Девичий митинг недовольно загудел.
-Ну уж нет, без тебя справимся!- обратился доктор к Витьке. - Исчезни отсюда, негодяй, пока я тебе тестикулы не отсек! И больше носа не показывай!

"Юродивый" бесшумно испарился. За последние полгода это было третье фиаско подсобника. Впрочем, начинал Витька службу достойно: ему был доверен главный лабораторный аппарат - биологический экструдер, называемый в народе "веревкина мясорубка". Суть работы "мясорубки" была настолько проста, что порой Семен Васильевич недоумевал; как это древние люди не додумались до него раньше? Всего то и требовалось - закладывать нужные пропорции биоматериала да грамотно добавлять стабилизирующие присадки. Аппарат, сконструированный Йонасом, сам поддерживал необходимую температуру, влажность воздуха и скорость экструзии. От Витьки требовалось немного - лишь вовремя подавать суспензию и изредка чистить сопло. Далее готовый материал, будучи собранным в прозрачные трубочки, отправлялся на репликатор (тоже, кстати, собранный Йонасом) для продуцирования необходимых частей тел.

Но Витька гнал брак. Путал ингридиенты и фамилии пациентов. К делу относился поверхностно и наплевательски. Халтурил... Так, вместо рыбьего мела мог насыпать в "мясорубку" желатин и тогда свеженапечатанные пятки егеря липли к полу. Мел также попадал не по назначению и новые груди Татьяны Игоревны (жены директора театра) были привлекательны лишь на вид. А на ощупь - твердые и пахли сельдью... Витя мог попутать листерин с вазелином, силикон с целлюлитом и латекс с ботоксом. В результате последней ошибки вместо Гарцванишвили (талантливого, кстати, поэта) репликатор произвел на свет двух злобных карликов с распухшими головами. Карликов с большим трудом изловили и, вынув гипофиз, передавили в "мясорубке" по новому кругу. Однако у вновь созданного Гарцванишвили вскоре появились жалобы на неприятный запах изо рта и стал дергаться глаз.





3.Философский опыт и Внешний циркуляр.


Резкими шагами девятнадцатый губернатор рассекал пространство зала. Жевал губы, багровел и бледнел. Принюхивался мясистым носом к зеленым стенам и чуял в атмосфере Ратуши нечто похожее на государственную измену или, чего хуже, - политический бунт. Присутствующие лица вжались в казенные кресла и трусливо водили потухшими глазами. Наконец девятнадцатый губернатор стал у окна и зло произнес:
-На кой черт мне такой опыт? А?! Костомельский!
-Так мне, Вашество, никак не...
-Соседей опросили? Досмотр произвели? -строго спросил губернатор.
-Так точно! При тщательном опросе узнали, что перед смертью господин философ изволили...
-тьфу! Зла не хватает!
-...изволили зайти в городскую Библиотеку и там изволили...
-Изволили-изволили!!! Говори человеческим языком, дурья башка! - вскипел губернатор. - Как вы, болваны канцелярские, изволили... тьфу, собака! умудрились потерять единственного философа?!
-Так они, Вашество, именно по Вашему благоволению и соизволению, осмелюсь напомнить, опыт решили произвести.- боязно изрек секретарь.
-А-а! Знаю вас!- отмахнулся губернатор. -Что нашли?
-Осмелюсь... э-э... найдены были при мертвеце: старинный альбом с ранними видами нашего города... э-э... альбом его семейных фотографий и ... как бы яснее изложить... гравюры!
-Что такое?!
-Гравюры, Вашество. Средневековые рисунки. -Костомельский взопрел от напряжения, но вытереть пот не решался.- Автором гравюр состоит германский художник по имени Дрер... Дрю... Дюрер. Альбрехт Дюрер. Осмелюсь...

Костомельский наконец вышел из оцепенения и трясущимися руками выложил на стеклянное полотно потертый лист бумаги. Черные букашки, державшие из последних сил очередную дату заседания, в испуге разбежались со стола. Члены городского совета заметно оживились и наоборот придвинулись поближе. Сделали умные лица. Директор театра Петр Ильич наморщил лоб и всей своей бледной физиономией как бы вещал: "ах, ну как же! тот самый дружище Альбрехт! Хороший был малый, только помер преждевременно."

Напряжение ослабло. Губернатор дышал на оконное стекло и проникновенно молчал, отчего имел интеллигентный вид.

Вскоре Губернатор отвлекся от созерцания городского пейзажа и подошел к столу; дух измены слегка умерился. Искоса глянул он на пепельный лист с изображением дородной дамы с прицепленными сзади крыльями. Чуть повыше гнездился толстый и неодетый мальчонка, а внизу, у ног дамы возлежало нечто среднее между псом и исхудавшим теленком. Остальное пространство картины было заполнено различными безделушками неизвестного назначения. В некоторых из них угадывались первобытные орудия общинного труда. На горизонте светило светило. В смысле: звезда источала свет.
В целом композиция навевала добротное уныние.

-Это его супруга? -Поинтересовался губернатор, указывая на бабу, томящуюся в картине. -Жена философа? Мда, старичок был со странностями...
-Это не его жена. -неожиданно с верхней кафедры раздался голос доктора Веревкина. Семен откинулся в кресле, обитом зеленой кожей и все озадачились: как это он смог распознать гравюру издалека?
-Кто же?- наперебой запричитали казначей и директор театра. Старший егерь нервно подергал себя за бороду: длиная борода, сплетенная в косицу, была заправлена за пояс на тот случай, если вдруг дикий зверь отшибет голову, то егерьская голова не потяряется безвозвратно в лесной чаще. Старший егерь сам додумался до такой штуки и теперь, следуя его примеру, остальные егеря тоже привязывали бороды к штанам.
-Меланхолия.- менторским тоном произнес Семен Васильевич.
-Простите, доктор...
-Сие творение есть - МЕ-ЛАН-ХО-ЛИ-Я... тоска или печаль... хандра или сплин... Ну, или как принято говорить у нас в медицине Ностальгия. -Веревкин прикрыл веки и, закинув голову на спинку кресла, сценическим голосом, продекламировал : - В духовном храме есть масса искушений, мой милый друг, однако первый трон наслаждения принадлежит ея Величеству - Ностальгии!
Присутственное собрание притихло и боязно обратило взор на начальство. Губернатор, похоже, уловил нить. Так как человек он был творческий, но не лишенный дедуктивного мышления, то первым стал распутывать таинственный клубок:
-то есть ты, Веревкин, намекаешь, что мерзавец-философ вдруг впал в уныние и просто умер?!
-Именно так. -Семен покинул кресло и стал ритмично ходить вокруг стола с альбомами.- Но не "вдруг", господа-хорошие! Не "вдруг"!!! Он, битый волк, к этому тщательно готовился. -Доктор Веревкин постучал пальцем по тощему животному на гравюре. - Примерялся. Рассчитывал. Сначала слегка взгрустнул. Как бы невзначай... Порылся в старческой памяти (а рыть там - не перерыть), припомнил трагические эпизоды из жизни своей... да и не только своей... Проникся к себе тихой жалостью. Неспеша. Осторожно... Затем перешел в совершенное ко всему безразличие - состояние духа, называемое по научному - абсолют. И...
Присутствующие так напрягли шеи и вытянули головы, что у Веревкина промелькнуло в голове: "как бы пришивать назад не пришлось!". Губернатор затаил дыхание. Доктор Веревкин выдержал многозначительную паузу, затем, видимо для остроты момента, вынул носовой платок и тут же спрятал его назад.
Напряжение членов пошло в обратный рост.
-Ну!Ну!
-И что?
-И?!
-И умер! Безвозвратно. Испустил дух. Отдал Господу Богу душу... или кто там у нас теперь? -Семен поднял глаза к резному потолку, но вместа Бога увидел пятна плесени и льющюю сизый свет газовую люстру, - То бишь эмпирическим путем сначала расчитал, а затем практическим методом произвел собственную "естественную смерть"... Впрочем, тот же фокус проделал и стеклодув. А найденые у стеклодува предметы лишний раз подтверждают наши предположения.

Веревкин намеренно сказал "наши". Не "мои", а "наши", давая тем понять что внезапно найденный ключ к решению изумительной тайны он себе лично присваивать не собирается.
Губернатор повел носом и вновь ощутил приторный запах политической измены. "Зачинщика изловить бы" - пронеслась сладкая мысль.

Все выдохнули; получалось, что Опыт удался на славу. И это обстоятельство сильно поменяло ход дела. Костомельский, как опытный секретарь, исписывал в тетрадку протокол, казначей от возбуждения бесцельно ерзал в кресле, а начальник егерського полку, взяв подозрительную гравюру в руки, внимательно изучал образ странной собаки. И, судя по его воспаленным глазам, тайком от общества пробовал хоть на минутку впасть в то самое загадочное депрессивное состояние под названием "абсолют"... или же, по малой мере, слегка приуныть.
Однако, далее случилось то, чему случаться категорически не следовало, потому как дальнейшие результаты поспешных действих губернатора, сначала не видимые, вскоре стали видимы, осязаемы и, спустя пару месяцев, - фатальны. Девятнадцатый губернатор, как известно, прекрасно владел "тактикой", но, к сожалению, не имел "стратегии". А "стратегии" он не имел по простой причине отсутствия явного врага или "зачинщика". То есть движимой цели.
- Рапорт... нет! Казенную бумагу!- Энергично скомандовал губернатор. И стал творить невидимую глупость. Будучи человеком стремительным он, как ему показалось, твердо взял ситуацию в свои руки. -Костомельский, пиши!
После этих слов в зале возникла короткая суета. Ассистенты на бронзовых ножках ринулись за гербовой бумагой, секретарь городского совета принялся лизать перо, а отцы города затрепетали телом от возбуждения. Консилиум пришел в движение. "Казенные документы" писались не каждый день.

Посыпались версии и предложения: оживить гипофиз и вернуть философа к жизни (отклонено Веревкиным, как "невозможное действо"), составить реестр изменников и лиц подозреваемых в том, что содеяно уже и будет содеяно впредь ( одобрено), изъять и казнить "изменников" (рассматривается), запретить грустить и тосковать (принято единодушно), ввести цензуру (принято единодушно) и объявить войну (рассматривается).
Последний параграф "объявить войну" был выдвинут старшим егерем. После сеанса безуспешного созерцания картины он был несколько раздасован и потому стал горяч:
-Медвежьим жиром! Непременно медвежьим жиром! - громогласно убеждал он казначея, который в виду военного положения был немедля произведен в чин генерал-интенданта. -Иначе мозолей натрете. А пушки по болоту волоком нельзя! Ни в коем разе! Отставить!!! Утопим всю артилерию к дьяволу. Только холмами да высотами... Форму шить непременно флисовую. Молодой солдат, а стрелецкий егерь тем паче, это в бою вспомнит. А исправных ружейных стволов у нас от Восстания осталось предостаточно ... И сапоги только жиром!
-Простите, Вашбродь, а какому народу войну объявлять будем?- задал глупый вопрос Костомельский, чем досадно подпортил всю ратную обстановку; генерал-интенданта снова сделал обыкновенным казначеем. -Супротив чьего войска биться будем коли в округе на тыщи-тыщи миль нет захудалого роду-племени даже?
Начальника егерского полку этот вопрос на некоторое время сильно разгневал, но осмыслив его детально, он вдруг как то обмяк, сдулся и уже без натуги в голосе произнес:
-Да хоть бы Кобылий Овраг с Бабьей Гильдией стравить...
-Междоусобица стало быть?! -встревожились заседатели. И "военный вопрос" сам собой отодвинулся в дальний угол. Как запасной вариант.
Ближе к полудню, вследствие долгих прений на свет родился "казенный документ", который гласил:
ЦИРКУЛЯР №1. (внешний).
в виду введения чрезвычайного положения
с доведением до каждого гражданина и к исполнению оный циркуляр обязателен.
§1. Всю имеющююся в домах литературу, а именно:

а. книжки художественные и научные;
б. альбомы семейные и даггеротипические;
в.картинки и гравюрки двусмысленного толка;
г.прочее бумажное непотребство

немедля и в добровольном порядке принесть в архив и сдать под ответствн. исп. секрет.-архивариуса Костомельского.

§2. Строго пресекается и запрещается:

а. размышлять о жалобном и грустном.
б. без нужды депрессировать.
в. провоцировать на вышеуказанные действия (см. пункты а.б.) ближайших особ, родственников и просто мещан.

§3. Поощряется:

а. наблюдение за особами подозрительными, а именно: имеющими выражение лица печальное и движения меланхолические.
б. занесение имен оных в отдельную книжицу для дальнейшей передачи списков подозрительных в Созерцательный Департамент; (ответствн. исп. созерц. № 34.)
в. всякое увеселение с причиной и без.*(ответствн. исп. директор театра - Плеша П.И.)

§4. "Естественное умирание" должно быть наказуемо:
к лицам умершим невозвратной (естественной) смертью будет применена строгая мера, а именно...


И вот тут произошла непредвиденная заминка. "Казенный документ" вначале такой ловкий да гладкий вдруг застрял безнадежно в самом конце: на "§4". После глубоких взаимных толкований выяснилось, что наказать "умершего безвозвратно" задача совершенно не из простых. Сложная задача.
-Изъять и наказать! - гремел старший егерь.- По всей строгости военного времени привлечь к дисциплинарному ответу! В трибунал!
-Да как изъять то? - допытывал вредный Костомельский, чем снова нарушал идиллию административно-юридической картины.-Откуда изъять то его, окаянного? Поди, изыми душу с мертвеца, Вашбродь!
И тыкал желтым пальцем в плесень на потолке, туда, где предполагался Бог. Все смеялись и шутили, а старший егерь злился и обзывал Костомельского "казематной мухой". Потребовалось вмешательство губернатора. Он, человек прозорливого ума, с горечью признал, что "изъять и наказать" выйдет только на бумаге. Поэтому последний параграф был несколько поправлен:

§4. К лицам НЕ пребывающим в состоянии постоянной радости и торжества будет применена превентивная мера :
а. предварительное помещение в изолятор**.
б. в случае доказания вины - принудительная реинкарнация; (ответствн. исп. -доктор Веревкин С.В.)
За сим прилагается печать и подпись Губернатора ХІХ-го.


____________________________________________________________________________
* пункт в. §3. в дальнейшем будет существенно расширен и уточнен по настоянию Татьяны Игоревны (дражайшей супруги директора театра).
**термин "изолятор" затем был изменен на "гауптвахта" по требованию старшего егеря.



4.Цензура.

Таким образом, изрядно изможденные, но счастливые члены городского совета к вечеру (двадцать седьмого августа две тысячи шестисотого года от В.М.) явили в человеческую цивилизацию весомый "казенный документ" - Циркуляр №1. (внешний).
"Казенный документ" был донесен до умов обывателей в мгновение ока: услужливые ассистенты, покачивая антенками и звеня пружинками, придали Циркуляру №1 такую ротацию, что уже к обеду следующего дня каждый горожанин в своем сознании закрепил основные постулаты поведения. А именно; не горевать, но веселиться, ибо в противном случае загрустивший может быть кинут в "веревкину мясорубку". То есть, как изменник и политический интриган, предан "очищающей реинкарнации".

Перво-наперво горожане бросились исполнять параграф первый. В наикратчайшие сроки вся печатная продукция была изъята от Лысых Порогов и до Бабьей Гильдии (то бишь - с юга на север), а затем от Кобыльего Оврага и вплоть до Мужицкой Слободы (то бишь - с запада на восток). Изъятие протекало весело и задорно, но без шалостей: куплеты пели, морды били, однако книг не жгли. Всю собранную на площади "макулатуру" ассистенты загребали своими насекомыми ручками и, под тихое шипение паровых трубочек, тащили в Центральный Архив.
Там их уже поджидал секретарь-архивариус Костомельский. Каждая книга подлежала описи и внимательному рассмотрению насчет "крамолы". Нужно отметить, что на первом этапе Костомельский проделал такой ком работы, что подвиг его был отмечен если не в городских летописях, то уж в наградных списках Смотрящего Департамента наверняка.
Начал секретарь с прочтения "писания" под названием "Библия". И впал в расстройство. И расстройство его (едва не перешедшее в "политическую депрессию") имело к тому очень веские основания. Книжка эта начиналась хорошо и задорно: с первой же страницы что то созидалось и творилось. Адам рожал Якова, Яков рожал Мойшу, Мойша рожал Самуила, а Самуил вновь рожал Адама. И так рожать бы им самих себя и по нынешний день, да горя не знать. Но вдруг из Адама родилось (неприродным, кстати, путем) существо "женскага пола" - Ева... И сразу вся уравновешенная конструкция мира распалась наперекосяк - что ни день, то потоп или засуха. Если не землетрясение, то казнь египетская. Регулярные искушения и изгнания из рая. А еще промеж того - побивания друг друга камнями, иудины поцелуи, усекновения глав да распятия на крестах...
-Тут бы автору остановиться вовремя, прекрасная вещица вышла бы, - сетовал секретарь.
В результате книжка была признана "несущей душевный трепет и нервные волнения". С таковой резолюцией и отправлена в архив.
Далее наступила очередь классической литературы. Но и тут секретарь Костомельский пришел поначалу в смятение, а затем в необъятный ужас. Средневековая классика была сплошь пронизана горечью и унынием: одни пьют яд и колют себя ножом, другие бросаются под паровоз и бьют старух топором прямо в голову, третьи мрут от чумы. У кого нет ни топора, ни паровоза, те поют в терновнике и тихо сходят с ума от тоски.
-Не мудрено, что предки наши мерли словно мухи, - сокрушался Костомельский. -Не жизнь, а сплошное гнетение духа.

Таким образом средневековой классике была присвоена резолюция "агрессивно-унылое чтиво, вызывающее опасную депрессию". И Ромео с Джульетой отправились в архив.
Неизвестно, то ли Костомельский чересчур ръяно исполнял функцию цензора, то ли, действительно, древние писатели строили себе имя лишь на слезливых сюжетах и кровавых походах, но в результате тщательного отбора из шести тысяч изъятых книг лишь три были рекомендованы к свободному прочтению. В списке они шли таким ранжиром:
1. Журнал "Работница" 1976 года, мартовский номер. (сюжет несколько скомкан, но основной посыл авторов ясен - женщин нужно любить. И, заметьте, при такой щекотливой теме в книжице не было обнаружено ни одной сцены насилия и надругательства).
2. Книга "Целина". 1982 г.изд. автор -Л.И.Брежнев. Тоже кстати, как и Костолевский - секретарь какой то там КПСС., писатель малоизвестный, но жизнеутверждающий. (О чем повествовала книга Костомельский так и не разобрал, однако общее воздействие было весьма позитивным: уже на второй главе Костолевский едва поборол в себе желание уйти в поле, пахать землю , печь хлеб и доить коров.)
3. "Телефонный справочник частных абонентов г. Одессы. УССР." за 1988 год. (книга читалась легко и бодро, в некоторых местах так рифмовалась, что Костолевский даже всхохатывал и выписывал особо понравившиеся фамилии в блокнотик, но опять же: при минимуме насилия - сюжет беден, фабула избита. К тому же такие термины как "Морг" и "ЗАГС" вносили в произведение весомую долю трагизма.)
Учитывая эти обстоятельства секретарь третью позицию из списка поспешно удалил, но и в архив не отправил. Оставил "Телефонный справочник" у кровати почитывать перед сном.
__________
В то время, пока Костомельский "изживал литературную крамолу", остальные мещане бросились к выполнению параграфа 2, который, как помнится, строго запрещал "размышлять о жалобном и грустном". И, если поначалу это виделось задачей нетрудной, то на практике все получалось несколько сложней. Ведь прежде чем отделить мысли "радостные" от мыслей "печальных", потребовалось их тщательно проанализировать. А анализ, как известно, - есть нравственное трупоразсечение.
В городе появились озабоченные лица. Пекарь не так уверенно резал батон. Студент не так внимательно писал конспект. Садовник недостаточно усердно копал грунт. Он размышлял. Он имел озадаченный вид и сосредоточенную физиономию.
Таким образом, случилось то непоправимое, чего случаться не должно: открылись "общественные поры". И через эти "поры" в тело человеческой цивилизации полезла страшная инфекция - сомнение.
"А вдруг?" -думал пекарь. И тут же записывался в книжицу созерцателем.
"А что если?" - терзался студент. И писался в книжицу следом.
"А может эдак?" - кряхтел землекоп-садовник. И созерцатель замечал его.
Список неблагонадежных и сомневающихся горожан рос.
Впрочем, тут на подмогу обывателям вовремя подоспел пункт в) параграфа 3.: "Поощряется; всякое увеселение с причиной и без.(ответствн. исп. директор театра - Плеша П.И.)"
________
И вот началось "увеселение". Основой жизнеутверждающей программы стали, несомненно, сестры Лисицины. И, хотя их эротические этюды вызывали у горожан не столько радость, сколько нездоровое любопытство, все же Меланхолия надолго отступила. Правда, по настоянию Татьяны Игоревны, супруги директора театра, артистический репертуар пришлось расширить. Теперь помимо иллюзиониста Камю перед вальяжной публикой блистали новые таланты: балалаечник Ефим Ефимович пел скабрезные частушки собственного сочинения, чем вызывал у мужчин заразительный смех, а у дам - нежный румянец. Танцор Плесецкий бил на подоконниках чечетку. Афродита Степановна (парихмахерша с Кобыльего Оврага) декламировала милые стихи. А старший егерь прямо в театральном буфете обучал желающих пить водку:
-Водка есть такой продукт, который потреблять нужно обстоятельно. -пояснял он обступившим его мужичкам. - Распитие алкоголя - искусство древнее и неряшливости не терпит.
Егерь ловко опрокидывал в себя рюмку жидкости и таил дыхание. Вдумчиво нюхал рукав кителя. Мужички завороженно смотрели. Водка, продукт позабытый, а иным ранее и неведомый, вызывал благоговейный трепет.
-Но! Меру надо знать! Иначе - перебор и ... тю-тю.- строго говорил егерь, указывая перстом на небеса.
После чего каждому зрителю выдавал пахнувшую типографской краской книжицу "Сущность пития". Автором брошюрки значился он сам.
Депрессировать стало недосуг. Согласно циркулярному предписанию каждый обыватель так усердно "думал о приятном" , что на сон времени почти не оставалось. В городе разом построились механический аттракцион и питейный двор, появились курсы "домашнего стриптиза" и кружок "натуралистов". По ночам в Теплом Озере "натуралистами" устраивались купания нагишом с последующим спасением утопающих. Случались и казусы: однажды старший егерь так увлекся "спасением " Афродиты Степановны (той самой парикмахерши с Кобыльего Оврага), что на берегу произвел с ней действо, позволительное лишь законному супругу. Законный же ее супруг, тем временем "тонувший" неподалеку, ввиду слабого сумеречного освещения этот факт поначалу из виду упустил, но, когда все открылось, занервничал. Бросился было в драку и, скорее всего, дуэль бы состоялась. Однако, по прочтении разъяснительной "справки" супруг успокоился и направился в питейный двор кушать водку. Справка, выписанная созерцателем, гласила:
"Адюльтер, случившийся у Теплого Озера в 22.17 между Афродитой Степановной Кучерининой и ст. егерем Ипполитом Ипполитовичем Граблей фактом измены считаться никак не может, а напротив - есть патриотический акт, направленный на политическое развитие социума."

После справки жизнь забурлила. Теперь с замужними дамами "патриотические акты" случались все чаще и беспорядочней, что, впрочем, неукоснительно подтверждалось разъяснительной бумагой от созерцателя. Мужья научились грамотно потреблять водку. Так что семейных драмм совершенно не наблюдалось. Секретарь Костомельский распростронял по городу дозволенную литературу и даже умудрился сбыть книжку "Целина" мужичкам с Лысых Порогов. А вот журнал "Работница" хитрые мужички брать не желали:
-Уж очень бумага жесткая, - поясняли мужички. -Сплошной картон. Сам читай.
Повсеместно разучивались новые танцы и даже появился цыганский хор. Правда, хор вскоре распался за неимением чистокровных ромов.
Однако Татьяне Игоревне этого было мало. Репертуар казался скудным. Цивилизации, по ее мнению, не доставало зрелищ. И она решилась на кардинальные меры.
-Игрища! -решительно заявила она мужу. Петр Ильич напрягся. -Устроим игрища.
-В каком смысле, дорогая?, - поинтересовался супруг. -Мы и так играем каждый вечер.
-Увеселительные игрища, Петенька. Мужицкие состязания, собачьи бега и кулачные бои. А еще можно лотерею провести.






5. Внутренний циркуляр. .

Пополудни губернатор сидел в зеленом кабинете и принимал от неприметного человечка "итоговый доклад". Созерцатель №34 вкрадчиво толковал:
-Двенадцать человек за месяц, Ваше сиятельство. Как огурчики.
-Не много ли?- спросил губернатор, отхлебнув из стакана чай.
-Ровно дюжина. Изъяты из социума и помещены в изолятор, то бишь под трибунал как "асоциальный элемент", - созерцатель достал из портфельчика список "политически безответственных лиц"; -Слободской пекарь, студент академии, парковый садовник, поэт Гарцванишвили...
-А поэта зачем? -удивился губернатор, вчитавшись в бумагу. -Разве он хандрил?
-Никак-нет, Вашество, Гарцванишвили был бодр и весел, но своей чрезмерной бодростью повергал в уныние остальных.
-А этот... учитель живописи, тоже стало быть "политический"?
-Имел грустный вид, Ваше сиятельство. В свое оправдание показывал портреты дальних родственников, мол "печальные морщины" получил по маминой линии. Однако, как "сомнительный", на всякий случай тоже был изолирован.
-Для профилактики то есть?
-Так точно, Вашество. Превентивная мера. - объяснил тридцать четвертый.
Губернатор прищурился и перед ним возник образ двенадцати сопливых карапузов. Один из них, очень похожий на Гарцванишвили, гонялся за другими и те с визгом разбегались. Толстоногие воспитательницы время от времени утирали детворе сопли. Все были счастливы и никто не грустил. "Заодно и детские квоты расширим. Эх, хороша "веревкина мясорубка!"" -улыбнулся про себя губернатор.
-...и что замечательно, выявлена некоторая закономерность- донесся голос созерцателя.
-Продолжай! -открыл гдаза губернатор.
-Все предполагаемые "зачинщики" - а) особи мужского пола и либо б) вдовцы, либо в) вовсе неженатые.
-То есть женским вниманием обделенные, - догадался губернатор. И в его мозгу стала проясняться более отчетливая картина. В сознании определилась некая мыслительная конструкция.
_____________
И вот, когда смело можно было заключить, что в результате творческих потуг человечество набрало новый виток эволюции, произошла досадная неприятность. В зеленый кабинет губернатора вбежал испуганный секретарь Костомельский. По виду его было ясно, что произошло нечто непоправимо страшное.
Столкнувшись в дверях с бронзовым ассистентом, он пробрался к губернаторскому уху и принялся что-то энергично в него шептать. Губернатор разинул рот и побагровел.
" необратимая потеря... буфетчица Клавка... женская особь шестисот-тридцати двух лет роду... угасла напрочь" - разобрал по губам созерцатель.
-Досмотр провели?- пришел в себя губернатор. - Что нашли?
Секретарь засуетился и достал из-за пазухи мятую брошюрку. Книжечка была тоненькой и, на первый взгляд, не страшной. На обложке ясно читалось короткое название - "Муму". Автором опуса значился некий И.С. Тургенев.
-Кто таков?! Уже изловили?-поинтересовался губернатор, предвкушая взглянуть на "зачинщика".
-Никак нет, Вашсиятельство,- затрепетал Костомельский. -гражданина Тургенева, осмелюсь... никак невозможно... так как оный помер еще до Восстания Машин. Лет, эдак осемьсот назад изволил... вот, только книжица осталась.
-Недосмотрел значит! -зло рявкнул на "цензора" губернатор. - Пропустил крамолу. О чем хоть писано? Сам читал?
Секретарь Костомельский стал сбивчиво излагать содержание книжки. Путал имена героев и названия деревень, но в целом историю рассказал так верно и душевно, что сам чуть не пустил слезу.
-Стало быть, буфетчица Клавка, обчитавшись сей дряни, такой жалостью к собачонке прониклась, что и сама дух испустила?-вопрошал губернатор.
-Непременно так... Вашество. - поддержал секретарь. -Может и того более: самое себя невинно убиенной собачонкой представила и... концы в воду.
Созерцатель тем временем вертел "крамолу" в руках и принюхивался. А дело пахло скверно.
-Книжица-то свежая. - вскоре заключил созерцатель №34. - Печаталась недавно, вот краска еще мажется.
Созерцатель дал понюхать свой палец губернатору и тот сморщил нос: коричневый палец пованивал не то типографской краской, не то чем то более неприличным.
-Диверсия, значит... - изумился Костомельский.
И незамедлительно вызрел новый "казенный документ". Очередной Циркуляр носил порядковый №2 (внутренний) и сразу же получил уровень секретности "средний". Сгоряча хотели было дать "совершенно секретно", но так как документ под таким грифом должен был (согласно инструкциям) изничтожаться еще до его написания, то ограничились "средней" степенью.
Циркуляр №2 постановлял: безотлагательно (но скрытно) провести экспертизу всех печатающих устройств на предмет соответствия шрифта. "Зачинщика" выявить и изъять без огласки. О результатах доложить. (ответствн. исплн. : созерцатель №34.)
За сим прилагается печать и подпись Губернатора ХІХ-го М.