Чёрный фантик

Автор: И если впрямь земля болеет нами,
То стала выздоравливать она –
Такие звёзды плещут над снегами,
Такая наступила тишина.
Арсений Тарковский, «Конец навигации», 1957 г.



Фантик не понимает, почему нужно думать осторожнее, и в чём его недостаток. С настырной яростью начинается новая весна, мир плюётся особыми знаками, в испарениях чудятся крупные перемены. «Но пока у меня всё как стоячая вода в болотном омутке!», – горестно думает Фантик, чистые кулачки ударяют по мебели в одиночестве опостылевшей бетонной коробки. Жизнь за окном кажется такой больной… Гигантский механизм безнадёжности плывёт над горизонтом, в мареве цивилизационных выхлопов. Единственное желание насилует Фантика: заливать в глотку побольше огненной воды, и житие сводится к перемене интенсивности этой жажды.

Необычным для сложившегося порядка вещей стало то, что в мае замёрзло всё, растаявшее в апреле. Тёмный сморщенный носик кошачьей жертвы прилежного true-скотониста, едва проклюнувшись из опавшего сугроба, вновь скрылся с глаз. От мороза ушли в самадхи нежные почки на коричневых крючьях. И тогда Фантик решает, что знаки мира игнорировать больше нельзя.

Укладывая топорик, бутылочки, тряпки и спички в рюкзак, с блеском в глазах весело шепчет:

- Можно и не замечать мою новую весенку!.. Можно многое не замечать, но живым-то оставаться в этом во всём придётся!..

Надевая на хваткие члены свои, на туловище чёрную кожу, перетягивая ремнями, думает о том, что не осталось теорий для определения его настоящего. Продолжая размеренную гадость повседневности, шевелясь, слыша, дыша, не меняя обиталища катастрофический срок, он изменился.

Вместе с уверенным топотом берца по заиндевевшему асфальту в мир приходит всё то, о чём последние годы шушукалась старость на скамейках. Политкорректное «Там и скоро» превратилось в оглушительное «Здесь и сейчас!».

Мужичок в старом, рассыпающемся пальтишке с изгаженным болезнями и водкой смрадным телом слабо понимает, что происходит. Валяясь возле баков с отбросами, недоумённо крутит бледными катарактами, тщась разглядеть чёрное тело. И обрывки речи, цинично и гордо произносимой чёрным телом, обрывки, которым удаётся прорваться сквозь глухоту отвратительных ушей – внушают ужас. Гадкого мужичка обвиняют в том, что, пытаясь систематизировать хаос, он придумал слишком примитивные деления для пространства и времени.

- Сука ты, сука, сука, сука, – сквозь стиснутые зубы писает Фантик, и выливает на гниющего человечка вторую бутылочку керосина. – Это тебе за секунды, минуты, часы, дни, недели, месяцы, годы, десятилетия, столетия, тысячелетия!..

Человечек двигает непослушными конечностями, пытается что-то отрыть в кусках картона. Где-то, где-то там же была моя чекушечка…

- А это тебе за миллиграммы, граммы, тонны и полкило картошки!!! – восклицает Фантик. Подбородок властно вздёрнут, зажжённая спичка летит в кучу мерзости, смоченную керосином.

Отважные берцы чеканят прочь от полыхающего, вонючего чучела.



Районы, кварталы, жилые массивы простираются перед Фантиком. Он красиво уходит в сердце разлагающейся цивилизации, размякшей и не готовой принять всю решимость его.

Скользит в стороне шёпот старости с ветхих скамеек: «Валокордин с боярышником несовместим. Валокордин – он давление поднимает»…

Стальные коробки мчатся по асфальтовым меридианам, портя и без того какашечный воздух. Лают собаки, лукавят кошки, хлопают входные-выходные крышки бетонных и кирпичных филиалов деградации. Фантик смело шествует сквозь звук и запах, идёт прямо, движение шаг за шагом, письмо буква за буквой, стена камень за камнем, сквозь звук и запах.

И вот рядом с заборчиком детской казармы его привлекает поголовье хихикающих полуросликов. Не долго задавался он вопросом, по какой причине смеются мелкие черепушки. Тело в чёрной коже, перетянутой ремнями, куёт в мир фразы, изменяющие пространство и время. Поголовье, переставшее хихикать при виде топорика, ловко извлечённого из рюкзака за спиной, обвиняется в том, что использует возможности разума на мизерные проценты.

- Это тебе за четыре!!! За пять!!! За шесть!!! – восклицает Фантик, круша головы детства одну за другой. – Ты считаешь себя гением?!! Это тебе за семь!!! За восемь!!! Давай ЗА!..

Лязгая расшатанными узлами, наваливаются железные коробки с мигающими ядовитыми глазками. Набегают гуманоиды в одинаковых тряпках, встревожено-сосредоточенные морды на одной волне с гавканьем из конусов, усиливающих звук. Разрумянившийся от усердия Фантик останавливается, из руки выскальзывает топор, опадают с одежды кровавые кусочки.

Улицу застила туча из шеренги гуманоидов, призванных регулировать ушлый порядок гигантского механизма безнадёжности. В эти мгновения резко застопорилось ощущение времени, в эти мгновения сноп искр брызжет из-под внезапно затормозившего локомотива, в этом месте боли и ликования на Фантика стальным весом zeitgeist рушится осознание, что он никогда не сможет изменить Систему.

Обессилев, чёрное тело падает на колени. «Как же я вас всех ненавижу», – шепчет оно и закрывает глаза.



Закружилась кутерьма судебных стен, скука щербатой краски, охраняющие макароны решёток, рявканье неандертальцев в камерах. Фантик, сидящий на крыше вросшего в землю локомотива, изредка открывает глаза и безучастно наблюдает за подрагиванием ужаленной им реальности.

В заключении пресных прений с высокого кресла поднимается доминантный самец. Вначале долго читает приговор, а потом о чём-то спрашивает сидящего на крыше.

- Мы все живём по забронзовевшим делениям, придуманным когда-то ничтожными дураками, – спокойно произносит сидящий.



Определили его в дом, где носят рубашки с длинными рукавами. Здесь перестал он окончательно доставлять Системе хоть какие-то неприятности. Лишь когда приходят пытать тоненькой стальной занозой, шепчет что-то про боярышник и валокордин.

Меняются сезоны, вокруг локомотива желтеет трава, а затем всё становится седым. Потом Фантик проводит рукой по ржавеющей крыше, пальцы мокнут в весенних слезах. Щебет порхающих птеродактилей на одной волне с ароматами расцветающей равнины. Сезоны меняются, и Фантик перестаёт их считать. В разных стенах созрело понимание, что сильные мысли материализуются, и поэтому думать нужно осторожнее.

Выдали ему рубашку с нормальными рукавами и белые тапочки. Шаркая по рябому миллениуму одинаковых этажей, выявляет он свой недостаток. Рассказал об этом, когда слез однажды с разваливающейся крыши локомотива и перебрался на широкий подоконник; в свете, рождающемся где-то за стеклом, плотно прижатые друг к другу белые тапочки кажутся красивыми, их вид успокаивает. Глядя на них, Фантик тихо говорит о юношах с топорами:

- Недостаток юноши с топором в том, что изучает он лишь ту часть реальности, которая увлекла когда-то. При этом остальные информационные богатства либо игнорируются, либо истребляются.

Отводит взгляд от тапочек и, щурясь, смотрит в окно. Вон там, за стеклом, за оградой должен быть парк. Парк, где сейчас, наверное, гуляют свободные полурослики в рубашках с нормальными рукавами, а ещё, Фантик очень надеется, что там нет гадких мужичков… В эту минуту подходит человек, сжимающий в ладонях картонную коробочку. Человек уже несколько дней ходил за Фантиком и не решался заговорить.

- Это хорошо, или плохо? – наконец, спрашивает он.

Фантик смотрит в лицо, выражающее всю нерешительность и сомнения мира. Потом опускает взгляд на коробочку, человек, спохватившись, трясущимися руками её открывает. Внутри горстка мёртвых насекомых: три таракана, шмель, две осы, пять мух, катышки из ссохшихся комаров. Большую часть насекомых человек обнаружил уже дохлыми, но некоторых умертвил самолично. И вот сегодня, здесь и сейчас, ему просто необходимо узнать:

- Это хорошо, или плохо?

Фантик пристально смотрит в глаза убийцы, и прежде чем вернуться к созерцанию светлого мира за стеклом, успевает произнести:

- В жизни слишком много вопросов, на которые можно одновременно ответить и да, и нет.



…Так сложилось, что парк культуры и отдыха находится рядом с массивной оградой, за которой процветает психиатрическая лечебница.

На одной из скамеек пустынной аллеи сидит одинокая маленькая девочка. Незнакомый мужчина приятной наружности подходит к ней и, улыбаясь, спрашивает:

- Хочешь конфетку?

Девочка с радостью принимает угощение. Первые секунды изучает рисунок на конфетном фанатике: тёмная лошадка (и такое же название). Девочка разворачивает фанатика, откусывает шоколадный кирпичик, внутри что-то очень сладкое и белое, а в самом центре жилка варёной сгущёнки. Вскоре скомканный фанатик с тёмной лошадкой падают под покачивающиеся красные босоножки. Жуя и улыбаясь, девочка смотрит в приветливое лицо дяденьки. С набитым ртом она спрашивает:

- А вы добрый?

- Да, – лжёт он и опускает тяжёлую ладонь на тонкое плечико.