Одиссея токаря Морозова

Автор: Шева Товарищеский суд над токарем Морозовым закончился, на удивление, быстро.
Собственно, как начался, так и закончился.
Коллектив метизного цеха номер два, вернее - та его часть, что сумела втиснуться в помещение цехового Красного уголка, приняла единогласное решение: осудить действия товарища Морозова как нетоварищеские, возводящие поклёп и клевету на лучших людей коллектива, порочащие их, да и вообще, льющие воду на мельницу…
На мельницу кого или чего прозвучало как-то невнятно и не совсем понятно, но это, как поётся в той песне, было уже и неважно.
Виновен. По совокупности.
Сразу после оглашения вердикта в Красном уголке почему-то погас свет.
Типа как в театре - перед началом представления.
Случайно, конечно.
И Морозова начали пиздить.
От чистого сердца, от всей души, от избытка гневных чувств и справедливого негодования.
Со всей пролетарской ненавистью.
Ну, пиздили-то, в основном, мужики.
Бабы - те норовили морду поцарапать, щипнуть больно, с вывертом, или за волосы дёрнуть. Хотя уборщица тётя Клава не постеснялась, и своё отношение к поступку ренегата вложила в два неслабых удара ногой по яйцам Морозова.
Несмотря на некоторое столпотворение и отсутствие света, удары прилетали аккурат в Морозова. Из своих никто не пострадал.
Не считая недавно влившегося в коллектив технолога Владимира Демьяненко. Которому почему-то тоже попало.
Ну, не освоился еще человек.
Не разобрался, как говорят на Западе, кто кому ху.
Молодой еще. Специалист.

…А ведь как хорошо всё начиналось!
Вот говорят - не имей сто рублей, а имей сто друзей!
А вот хуйвам!
Мало тебе дружбанов было? Нет, - надо было еще к новому технологу Владимиру Демьяненко, из института только пришедшему, в друзья набиться.
Но если честно, заинтересовал он Морозова действительно не по-детски.
Какой-то не от мира сего был. Как обед, - закинет что-то в себя по-быстрому, приткнётся где-то в цеху с книжкой, уткнётся в неё, - и с пушкой не оторвёшь.
А книга толстая-претолстая. А название не рассмотришь, - в обложечку специальную дерматиновую аккуратно завёрнута.
Не выдержал как-то Морозов, спросил, - А как книга называется?
- «Улисс», - отвечает.
- У лис? На украинском, что-ли? – не понял Морозов, - За партизан?
- Да нет, на русском, - сверкнул очочками Владимир, - Роман такой. Джеймса Джойса.
Чтобы поддержать разговор, да и своё реноме продвинутого пролетария, Морозов серьёзно, солидно так ответил, - Джойса не читал.
Будто кроме Джойса он всех перечитал. Да и вообще - невъебенный читатель. Как Куравлёв в том фильме.
Сами знаете - хороший понт дороже денег.
- И про что он пишет?
- А вот послушайте! – неожиданно оживился Владимир.
…Умора, братцы, а ктой-то этот выпердыш в макинтоше? Пыльный Родси. Из какой помойки он шмотьё вытащил? Мать родная! А чем это он разжился? Юбилейный барашек. Ха, глянь-ка, Боврил. Ну сердяга дошёл. Знакомы ль вам те рваные носки? Никак голодраный гриб из Ричмонда? Об заклад, он! Он думал, у него хер свинцовый…
- Нехило! – осторожно прокомментировал Морозов.
Вспомнив вычитанный в журнале житейский совет, - Если на выставке современного художника вы ничего не поняли, периодически с восторгом произносите одно слово, - Концептуально!
Но затем всё-таки решился на уточняющий вопрос, - Ну а в целом? Про что книга?
Глаза Владимира за стёклами очков блеснули и с непонятно откуда возникшей запальчивостью он спросил, - Вас как зовут?
- Павел! – с готовностью ответил Морозов.
- Так вот знаете, Павел, - продолжил Владимир, - на ваш вопрос очень непросто ответить. Как сказано в Комментарии к роману, главнейшая из особенностей романа - примат формы или, более точно, инверсия формы и содержания: задачи формы составляют истинное содержание романа, а содержательные, сюжетно-повествовательные задачи остаются на втором плане как своего рода необходимая формальность…Эта книга - лунный камень, заброшенный в нашу литературу, великолепное, фантастическое, единственное в своём роде произведение, героический эксперимент архииндивидуалиста, эксцентричного гения. Это не я - Стефан Цвейг сказал.
- Ну, это всё…вода. Мерехлюндии, - с удовольствием ввернул хитрое словцо Морозов.
И растолковывая свою мысль, продолжил, - Вот смотри - я работаю на токарно-винторезном станке. Так в нём какую деталь или узел ни возьми - всё предельно ясно: передняя бабка - задняя бабка, четырёхкулачковый шпиндель, каретка суппорта, коробка подач, резцедержатель, винт подачи, ходовой вал, выключение сцепления ходового вала.
Всё надежно, просто и умно. Как в танке.
Неполадки, ежели, какие пошли, так и те легко читаются: отключился электромотор - значит сработало реле от перенагрузки; не хватает оборотов шпинделя - проверь натяжение ремней или затяжку фрикционной муфты, медленно тормозит шпиндель - подтяни ленту торможения; надо усилить подачу суппорта - затягиваешь пружину перегрузочного устройства; охлаждающий насос не функционирует - доливаешь охлаждающую жидкость. Не, ну если вибрация станка большая во время работы, или точность обработки плохая, или подшипники стучат, тут уже сложнее, мастера зовёшь.
А что реально в нАтуре происходит в этом твоём «Улиссе»? Кто главный герой?
- Главный герой - ирландский еврей Леопольд Блум. Живущий в столице, в Дублине. В романе описывается всего лишь один день его жизни. Почти как Иван Денисович у Солженицына. Объёмом, правда, не в журнальную брошюру, а в тысячу страниц.
- Ишь ты! – уважительно отозвался Морозов.
- А еще одна интереснейшая особенность, - не смог удержать себя Владимир, - большинство мест, описываемых в романе - это реальные магазины, аптеки, пабы Дублина с их настоящими хозяевами на то время. Кстати, когда роман читался по радио, один из таких хозяев узнал себя. Обиделся и подал на автора в суд.
- Хитёр автор! – ухмыльнулся Морозов, - И выдумывать ничего не надо! Описывай тупо своих знакомых с утра до вечера, да еще потом денежки хорошие за это получи!
- Ну, «тупо» это только недалёкий и тупой человек может сказать! – обиделся Владимир, - Вот вы говорите, много книг прочли. А себя нашли где-то?
- Себя? – переспросил Морозов.
И залихвастски, хитрО улыбнувшись, ответил, - В «Справочнике психиатрических паталогий».
Про «Муму» справедливо решив не упоминать.
На том и расстались.
А на следующий день Морозова осенило.

…Через неделю не роман и не повесть, а малая форма, - рассказ, был готов.
С интригующим название - «Через тернии».
В рассказе автор описывал обычный, будничный, рабочий день коллектива родного метизного цеха.
Начиная от утреннего минета секретарши Милы начальнику цеха до вечерней уборки цеха, когда тётя Клава, уборщица, начинает потихоньку пиздить хозяйственное мыло и моющие средства.
День был насыщен клубком переплетающихся не самых порядочных и красивых историй, посвящённых припискам зама по производству, разгильдяйству пома по подготовке производства, очковтирательству начальника БТК, мздоимству контролёров, куркульству кладовщиков.
Обычным работягам тоже досталось.
Отвёл Морозов душу, чего уж там.
Всё, что накипело, ага.
Показал, как калёным железом надо!
И ни на белом коне и ни в белом фраке, но светлым лучом в царстве межстаночного мракобесия выглядел главный герой.
Которым был понятно кто.
Имелись в тексте и несомненные художественные достоинства и находки: Марианская впадина декольте Милы и сладковатый запах её подмышек, брутальная небритость и гитлеровская истеричность начальника цеха, перманентное алкогольное амбре зама по производству, жалобы молодых баб-станочниц на пома по подготовке производства, что матерщинник и проходу не даёт, деревенский снобизм начальника БТК и много-много всякого другого.
Заставляющего вспомнить пресловутую банку с.
…В общаге Морозов делил «двушку» с Лёхой Нальным. Тот работал в заводской многотиражке и, по совместительству, вёл ежедневную часовую обеденную передачу на заводском радио.
В последнее время Лёха всё жаловался, что ругают его за бездушность и казённый схематизм передач. Требуют яркости, обличения недостатков и, одновременно, отхода от газетных передовиц и большего единения с народом.
Морозов и предложил Лёхе, - А возьми, почитай на радио мой рассказ. Автор -пролетарий. От сохи, можно сказать. Из своих. Для рубрики «Пьянству и разгильдяйству - наш последний и решительный» самое то будет…
Когда аккурат в обеденный перерыв из заводской радиорубки Лёха Нальный своим вкрадчивым, прокуренным голосом, для тех, кто в курсе, напоминающим Севу Новгородцева, приступил к чтению рассказа начинающего заводского писателя, смысл его не сразу дошёл до слушателей.
Но затем сначала один, потом другой в огромной заводской столовой отложил ложку и гаркнул, - А ну, ша! Вы только послушайте, что радио говорит!
И в мгновение рты открылись по все столовке.
Но не для физической пищи, нет.
Для духовной…
Сила искусства, блядь.
…Ох, не зря Морозов нашёл себя в «Справочнике психиатрических паталогий».
На свою жопу.

На следующий день Павел на работу не вышел.
От комендантши общаги позвонил в цех - ушёл, мол.
Нет, не совсем. На больничный. Пока. Хулиганьё напало. Может придётся побои снимать, заявление в милицию писать. Обдумать надо.
Довольный положил трубку, - Пусть теперь покрутятся! Пусть попробуют найти для него болт с левой резьбой!
Потом думал. Целый день.
Кроме дурацкой фразы из мультика, - Кто прав…кто неправ? в голову ничего не лезло.
Но под вечер забрезжило…

А вечером, совсем неожиданно, к нему пришёл Демьяненко.
С «Улиссом» в одной руке, небольшим свёртком - в другой.
Выложил на стол дары: полбатона булки, граммов триста «Любительской».
Знаково - два небольших блестящих прямоугольника сырка «Дружба».
И поставил на стол бутылку водки.
Грустный и печальный.
Расстроенно произнёс, будто что-то подытоживая, - Первый блин - он всегда комом! Ну, попытка - не пытка!
Добавил через паузу, - В следующий раз, Павел, тебе лучше будет в какой-то журнал обратиться. Или другой литературный орган.
- Да нет, Вовка! Я уже принял решение. Концептуальное. В органы напишу. Компетентные, - обрадованный сочувствием и поддержкой нового друга, ответил Морозов, - Они у меня получат по…, - в последний момент подобрал более благозвучное слово, - органу мешалкой.
Молодой специалист, инженер-технолог Демьяненко болезненно скривившись, посмотрел на разукрашенное бланшами довольное, расплывшееся в улыбке лицо пролетария Морозова и в сердцах бросил, - Ладно, Павлик! Наливай!
Морозов мгновенно радостно исполнил, - Нолито!
И выдохнув, добавил, - Ну, за Джойса!

За тысячи километров от них некто с инициалами по жизни Д.Д. перевернулся.
В своей скромной, тёмной, но уже давно обжитой обители.
Ох уж эти фолловеры!
Ни стыда, ни совести.