Возвращение

Автор: Блэк Отделение ортопедии и травматологии городской клинической больницы трепетало. Заведующий, Петр Валерьевич Плотников, возвращался из отпуска. Бессменный на протяжении 23 лет шеф являлся если не Богом, то самым близким к нему из смертных. Шутка ли, кандидат медицинских наук, врач высшей категории, заслуженный медицинский работник России, депутат городского собрания. Авторитетнейший мужчина.
За время, которое патрон отсутствовал, расслабляясь на островах Таиланда, коллектив впал в спячку. Бодрость духа иногда восстанавливал главврач больницы Павел Алексеевич Крутых. Шаляпинским басом он быстро приводил в чувства спящих в ординаторской врачей. Те начинали гонять сестер. Таким образом, жизнь в отделении теплилась. Не давали угаснуть очагу и стабильно поступающие пациенты.

Врач-ортопед Николай Валентинович Ветчинкин замещал шефа в течение месяца. От постоянных нахлобучек сверху он попросту съехал на синеву, и без пузыря коньяка отказывался нырять с головой в суровую действительность. На стене в кабинете шефа он повесил отрывной календарь, причем оставил на нем только листки с 5 марта по 3 апреля. Ежедневно он отрывал листок с соответствующей датой, и жадно его съедал. Лицо при этом приобретало звериный оскал и неплохо бы смотрелось в виде иллюстрации к детской книжке о Бабае. Вчера Николай Валентинович отобедал последним листом своего дембельского календарика, и после работы нарезался до невменяемого состояния. По пути домой он громко декларировал что-то вроде: «Ебал я в рот ваше здравоохранение!», параллельно выписывая фигуры высшего пилотажа. Перфоманс продлился недолго. Вскоре его задержал проезжавший мимо экипаж ППС. Милиционеры по достоинству оценили мастерство вращения вокруг своей оси врача-ортопеда и пинками затолкали его в УАЗик.

Проснулся господин Ветчинкин в вытрезвителе. Эту страшную тайну он узнал от жены, примчавшейся под покровом ночи на другой конец города. Опять же пинками жена помогла мужу надёжно упаковаться в такси.
Утром Николай Валентинович зашел на кухню, и первым делом с радостью заявил жене, что замещение закончилось и теперь всё будет как и прежде. А может даже и лучше. Увесистая сковородка чудом не снесла ему полголовы. Квартиру Ветчинкин, по понятным причинам, покидал спешно. Вещи из гардероба схватил и надел интуитивно, дабы не потерять драгоценные секунды гандикапа, любезно предоставленного ему супругой. Добежав до остановки, он запрыгнул в переполненный автобус и через 15 минут был у входа в больницу.

Когда он увидел свое отражение в зеркале приемного покоя, ему пришла в голову одна светлая мысль: «Наверное, так выглядят сутенеры...» Опасения подтвердились взглядами дежурных медсестер. Красная рубашка в стразах с огромным воротником «а-ля 70-е» и черные, расклешенные штаники казались вполне приличными. Только одна маленькая деталь портила общее впечатление: на штанинах от колен до карманов золотистыми нитками были вышиты две голые дамы с огромными сиськами и длинными языками. Языки, извивались и стремились проникнуть в ширинку, но упирались в закрытую молнию. Весь этот ансамбль завершали белые кроссовки «Адидас». Потом Николай Валентинович смекнет, что напялил на себя один из сценических нарядов своего старшего сына. Отпрыск играл на бас-гитаре в популярной в городе группе. А сейчас он с буксом рванул на четвертый этаж. В кабинете Плотникова висел спасительный белый халат...
Через пару минут начинающий сутенер сидел за столом шефа и наводил порядок в документах.

Старшая медсестра Олимпиада Семеновна Орехова работала в больнице с далекого 1981 года. Несмотря на свой почтительный возраст, она обладала неуемной фантазией. Объектом ее вожделения был вышеупомянутый Петр Валерьевич Плотников.
Когда молоденький Петя пришел работать в отделение, Олимпиада Семеновна успела три раза выйти замуж. Высокий брюнет сразил ее наповал. Пару раз Петя по пьяной лавочке присовывал Олимпиаде, но это было на заре его карьеры, и впоследствии Плотников стал избегать близких контактов с опасной, на его взгляд, особой. Олимпиада же, напротив, слишком близко к сердцу приняла мимолетную связь с будущим начальником, и все последующие годы он снимался в главных ролях практически всех ее снов.

Сны Олимпиады Семеновны разительно отличались от снов Веры Павловны и представляли собой неплохие находки для кинокомпаний порноиндустрии. Чего стоит один из них, повествующий о том, что она с Петей — ковбои, скачущие на своих мустангах по прериям. И вдруг навстречу индейцы. Недолго думая, Олимпиада вскидывает свое семизарядное ружье и валит из него пару-тройку краснокожих отморозков. Петя удивился прыти и сноровке своей спутницы, и тоже начинает палить по аборигенам. Индейцы оказались не из робкого десятка и ответили массовой стрельбой из луков по варварам. Стрелы были отравлены, и в итоге оба ковбоя вместе со своими лошадьми падают на сухую растительность прерий. Жить им, по самым скромным подсчетам, остается не более двух минут. Петр Валерьевич смотрит на чистое голубое небо чистыми голубыми глазами в ожидании, когда яд начнет разрушать его крепкий организм.

Вся жизнь пробегает у него перед глазами. Он уже мысленно готовится к встрече Богом, как вдруг чувствует, что ширинку его ковбойских шароваров кто-то расстегивает и жадно вгрызается в елду. Последним усилием воли он поднимает голову и видит, как Олимпиада Семеновна в жесточайших конвульсиях пытается ему отсосать. В итоге через мгновение они умирают. Индейцы, подходят поближе. Застывшие в неоднозначной скульптурной композиции жмуры, так их растрогали, что все как один сняли ирокезы и протяжно запели «Отче наш...»
Олимпиада сидела в своем кабинете и блаженно смотрела в окно. Весна...

Кроме двух вышеперечисленных особ, Плотникова с нетерпением ждали два молодых специалиста — Миша Ковалев и Коля Сапожников. Ребята в прошлом году закончили медицинский, и как лучшие студенты курса, получили работу под патронажем Великого и Ужасного. За полгода трудовой деятельности хлопцы поднаторели и превратились из салаг в начинающих врачей. Если Миша добивался успехов, благодаря своей педантичности и трудолюбию, то Коля был просто талантливый распиздяй.
Миша собирался жить отдельно от родителей. Ведь таким образом он наконец-то обретет настоящую самостоятельность и долгожданную свободу. Легких путей молодой человек не искал. На предложение своего отца купить ему квартиру, он ответил решительным «Нет!», чем, собственно, не удивил родителя. Отец прекрасно помнил, как еще совсем маленьким, сынок, обосравшись, сам снимал штанишки и шел в ванну их стирать. По дороге Мишенька не забывал оставить коричневый шлейф на обоях на протяжении всего пути следования. Мальчик, логично рассудив, что чем меньше он гавна донесет до ванны, тем быстрее штанишки станут чистыми, попросту по ходу вытирал их о стену.

Самостоятельность априори стала визитной карточкой Миши Ковалева на протяжении всего его жизненного пути. В детском саду он проявлял замашки неформального лидера, постоянно отказываясь читать всякую ересь, типа, «Идет бычок качается...» на так называемых «утренниках». В отместку воспитатели наказывали бунтаря своими, коварными методами. Когда жаловаться родителям стало бесполезно ввиду их природного пофигизма, Вера Алексеевна, воспитательница подготовительной группы детсада № 15, вызвала ЛОРа из детской поликлиники и заявила, что Мишенька очень плохо дышит во сне и, возможно, у него аденоиды.
Врач попросил мальчика продемонстрировать ему содержимое своей гортани. Ничего там не увидев, эскулап важно покачал головой и произнес режущий слух вердикт: «Операция неизбежна».

В итоге Миша пролежал дома пару-тройку дней, питаясь одним бульоном. Горло после операции напоминало огнедышащий кратер вулкана. И он своими маленькими мозгами впилил, что не надо рвать жопу, а действовать хитрее.
Позднее Вере Алексеевне пришлось примерить на рожу мокрую поломойную тряпку. Миша, дождавшись, когда воспитательница закемарит, таким образом восстановил паритет в отношениях...
В школе и институте Мише практически не было равных. Исключение составил один простой с виду парень — Коля Сапожников. В историю курса он вошел как единственный студент, получивший 5 баллов на экзамене по биохимии. Весь фокус был в том, что эти экзамены принимал ректор института, профессор Строев. Этот зверь являлся одним из самых авторитетных российских теоретиков данной дисциплины, и завалил на экзаменах не один студенческий городок. Николай пришел на экзекуцию с жесточайшего бодуна, взял билет № 61 с темой «Окисление высших жирных кислот, и их биосинтез» и без подготовки направился к столу тирана, где в течение получаса, исполосовывая мелом доску. Профессор внимательно слушал доклад об участии в этом процессе ФАД— и НАД-зависимых дегидрогеназов. Он даже закрыл глаза на полупьяное состояние студента и вступил с ним в часовую дискуссию на тему цикла Кребса. Одногруппники за это время в поте лица слизывали со шпор. Эти придурки свято верили, что прочитав с листочка непонятную им билеберду, они увидят в своих зачетках заветную троечку...
Когда Строев произнес многозначительное: «Дааааааа!», мало кто понял, что вся группа а может и курс могут идти отдыхать. После Коли вообще ловить было нечего.
Пару дней спустя студент параллельной группы Михаил Ковалев выстрадал у мастодонта медицины заветную «четверку»... Тоже единственную на курсе.

Миша и Коля подошли к приезду Плотникова с разными трудностями. Если первого волновал вопрос о предоставлении малосемейки, то случай со вторым оказался гораздо злее.
Замес, ставший причиной проблемы, приключился три дня назад. Николай с группой товарищей, близких ему по духу, нехило вмазался на квартире малознакомого авангардного художника. Художник, помимо группы поддержки, пригласил двух натурщиц. В задачу девушек входило раздеться, сесть на кресло и, обнявшись, изображать Тоску и Печаль. Эти сложные образы хозяин квартиры попытался увековечить на огромном холсте. Начал он вроде неплохо, но в процессе непонятно зачем нарисовал Тоске член вместо носа, а милое личико Печали украсил бородой шотландского шкипера. Девушки во время планового перерыва увидели это поистине шедевральное полотно. Не сговариваясь, они натянули его на голову автору, быстро оделись и поспешили на выход. Коля догнал красоток в коридоре и, глупо улыбаясь, предложил доставить их до дома. Девушки заметили туманность новоявленного ухажера, и попытались вежливо отказаться. Но Николай проявил настойчивость и добился права ещё какое-то время покрутиться вокруг обворожительных тел. Как выяснилось, феи оказались жительницами самого неблагополучного района города — Недостоево. Добрая половина пациентов Николая поступала из этого и близлежащих районов города. Но упоротый ухажёр потерял всяческий страх и предложил мадмуазелям прокатиться с ветерком на троллейбусе. Дамочки не придали его словам должного внимания и согласились. А зря.

Коля вышел из троллейбуса на следующей остановке. Девушки переглянулись и разом выдохнули. Спасительное избавление пришло так неожиданно. Они на радостях даже не заметили непонятную возню, крики и грохот. Опомнились дуры только после того, как троллейбус зверски загудел и рванул с места. Стоявшие в салоне, в том числе и натурщицы, как кегли при страйке, полетели на заднюю площадку. Хватаясь за все подряд — поручни, сиденья, головы сидящих пассажиров — они образовали кучу-малу. Водитель Колиным голосом объявил в динамики, что троллейбус пойдет до Недостоево без остановок и громко засмеялся. Публика негодовала. Женщины визжали, мужчины посылали устрашающие реплики в адрес нового водителя. Светофоры, знаки, прочую мелочь в виде двух машин ДПС Коля проигнорировал. Ситуация грозила перерасти в маленький транспортный бордельеро, но на одном из поворотов с троллей соскочил токосъемник. Троллейбус проехал по инерции несколько десятков метров и встал. Заблокированные двери салона спасли Колю от неминуемого суда Линча...

Через пять минут машина ДПС везла Николая в районный отдел УВД. Во время конвоирования он время от времени закатывался идиотским смехом. Сидевшему с ним рядом гайцу это порядком надоело, и он с локтя нокаутировал Колю.
Утром следующего дня по указанию начальника отдела майора Родионова угонщик общественного транспорта был выпущен из «обезьянника». Майор, школьный друг Петра Валерьевича, не стал давать делу полный ход, хотя не забыл набрать номер главврача больницы и вкратце поведать тому о подвигах Николая. Главврач пообещал лично разобраться с подопечным, и выразил непреодолимое желание отправить того на стажировку в 3-й троллейбусный парк, с целью последующей переквалификации его в водителя или слесаря-ремонтника. Майор попросил главного не горячиться. Крутых, после небольшой паузы, согласился отложить вопрос до приезда Плотникова. Судьба Николая висела на волоске. Из положительного — парень в одночасье стал знаменит. Вся больница три дня ржала над его выходкой.
Только шеф мог как-то уладить возникшую ситуацию. Его Коля ждал как мессию.

Но больше всех ждала Петра Валерьевича медсестра Галя Лебедева. Эта пышногрудая, стройная блонди вызывала обильное слюноотделение практически у всего мужского и некоторого женского персонала больницы. Петр Валерьевич четыре месяца назад взял на работу эту чаровницу. О ней коллективу доподлинно было известно лишь то, что девица родом из небольшого провинциального городка, и живет на съемной квартире в центре. Злые языки утверждали, что Петр Валерьевич снял для нее эти апартаменты, и нередко там гостил. Более того, Галя на работе стала внештатной секретаршей Плотникова, напрочь вытеснив с этого почетного поста Олимпиаду Семеновну. При этом функции секретарши расширились. К чайку-кофейку добавился минет, а иногда и полноценный половой акт. Комплексами Галя, несмотря на свое пролетарское происхождение, не страдала. Но и проституткой ее назвать было нельзя. Она очень тепло относилась к Петру Валерьевичу. Впрочем, как и он к ней. Назревал неминуемый развод с женой.

Остальные члены коллектива ждали свирепого бухалова, по традиции знаменующее возвращение шефа из отпуска. Вечерок обещал быть веселым. Обещал...

Плотников появился ближе к обеду. Начал с визита к главному, затем появился в отделении, как раз во время процедур. Сестры летали по палатам словно пчелки. Петр Валерьевич в одной из палат, увидел Галю, делающую укол больному. Он остановился и на секунду задумался. «Хороша, чертовка!— промелькнуло у него в голове. — Хороша!» . Молодое упругое тело, волосы, аккуратно собранные в пучок, голубые глаза, обрамленные густыми «коровьими» ресничками. Заходить в палату он не стал. Больные на стандартный вопрос: «Есть ли жалобы?» начнут нести всякую хрень, а времени у Петра Валерьевича в обрез. Через пару часов нужно быть в Городском Собрании. Заседание по проблемам санаторного лечения детей из малоимущих семей пропустить никак нельзя.
— Галочка, зайдите, пожалуйста, ко мне, как закончите, — деловито произнес он в приоткрытую дверь.
Галя, слегка вздрогнула, повернулась, увидела Петра Валерьевича и чуть смутилась.
— Хорошо, Петр Валерьевич.
Плотников еле уловимым движением губ отправил ей воздушный поцелуй, игриво подмигнул и отправился к своему кабинету. По дороге он заглянул в ординаторскую.
— Привет, Миш, а где знаменитость наша? — поинтересовался он у Ковалева.
— О, Петр Валерьевич, здравствуйте! Мы вас тут все ждем-пождем. А Колька курить пошел.
— Курить? — Плотников покачал головой. — У меня к нему есть разговор... Ладно, позже вызову гусара недоделанного.
— А по-моему вопросу подвижки будут, Петр Валерьевич?
— Думаю, решим. В течение месяца.
— Хорошо бы.

Плотников достал из портмоне и протянул Ковалеву две тысячные купюры.
— Возьми с собой Олимпиаду и сходите на рынок. Купите там чего-нибудь поесть и выпить. Вечером отметите мое возвращение. Только без шума и пыли. Расходиться по парам. Чуешь?
Миша засмеялся.
Плотников закрыл дверь и столкнулся нос к носу с Ветчинкиным.
— Здравствуйте, Петр Валерьевич! Как я вам рад!— Николай Валентинович расплылся в натянутой улыбке.
— Привет, Валентинович. Я только от главного. В общем, к тебе претензий нет. Молодец. Справился. Вид, правда, у тебя не очень. Но я понимаю: накопившаяся усталость.
Ветчинкин на мгновенье улетел в воспоминания о кошмаре под названием «замещение», но полет его мысли прервал смертельный выстрел:
— Теперь будешь всегда руководить отделением в мое отсутствие.
«Заебись. Вот и приехали». На одобрительное похлопывание шефа по плечу Ветчинкин даже не отреагировал. Петр Валерьевич оставил его в глубокой депрессии и направился в свой кабинет.

«Все как прежде. Цветы не завяли. Олимпиада поливала»,— Плотников закурил и подошел к окну. Апрельское солнце, золотом отражаясь в окнах домов и многочисленных лужах, создавало некое подобие праздника. Праздника весны. «Интересно, сколько раз я еще увижу весну. Десять, двадцать?» — раздумья Петра Валерьевича прервал стук в дверь.
— Заходи, Галчонок. — Плотников подошел к столу, погасил сигарету и обернулся.
Он не ошибся. Это была Галя. Халат ее был как бы ненароком расстегнут. Она, молча вынула шпильку из пучка и распустила свои густые белые волосы. Декольте ее лазурно-синего платья подчеркивало красивую грудь, окантованную черным нижним бельем. Бросив взгляд на облаченные в нейлон стройные ножки, Плотников совсем начал терять голову
Галя медленно подошла к Петру Валерьевичу и, нежно прикоснувшись рукой к его лицу, провела сначала пальцами, а затем языком по его губам.

— Милый мой... Как я соскучилась, — она легко толкнула его в грудь.

Петр Валерьевич даже и не понял, как он в одно мгновенье очутился на диване. Еще мгновенье спустя Галя, расстегнув ширинку его брюк, достала его вздыбившуюся балду и, присев на корточки, начала жадно отсасывать. Галя хотела растворить Петра в себе. Растворить окончательно. Бесповоротно. «Пусть знает, кто его может довести до умопомрачения. Будешь моим. И только моим». Стоны Плотникова только подстегивали ее.

Когда Петр Валерьевич неестественно вытянулся и громко выдохнул, Галя подумала: «Ну вот, милый, давай». Вместо ожидаемой струи спермы Галя почувствовала медленно угасающую эрекцию Петра Валерьевича. Более того, он перестал стонать. Она подняла глаза.
Плотников лежал неподвижно, с опрокинутой головой. Галина с испугом посмотрела в его глаза. В огромных зрачках Плотникова она увидела отражение своего лица, охваченного ужасом. Петр Валерьевич не дышал.
— Петя, Петечка! — прошептала она и в панике побежала на выход. Достигнув двери, Галя обернулась. Плотников лежал с вываленной из ширинки елдой.
«Блядь! Что же это такое?» — Галя мелкими быстрыми шажками вернулась к дивану и запихала гениталии Петра Валерьевича обратно в трусы. Ширинка, как назло, не застегивалась. Помучившись, она накрыла расстегнутую мотню подолом его халата...
Коля Сапожников нервно ждал аудиенцию шефа в коридоре отделения. Что говорить, разговор предполагался тяжелым. «Во @блан! Нах@й я вообще пошел с этими дураками?» Самобичевания прервались истошным криком Гали.
— Помогите! Петру Валерьевичу плохо! Он не дышит! Коля, помоги!
Распущенные, всклокоченные волосы вместе с размазанными глазами полностью превращали ее в эдакую сексуальную ведьмочку.
— Успокойся, Галь! Беги в ординаторскую, позови врачей. — Николай грубо толкнул Галю и быстрым шагом направился в кабинет шефа.
Дальше для Гали было все как в кошмарном сне. Бегающий персонал, больные, вышедшие из палат, каталка с телом Плотникова. Она сидела на корточках у окна в коридоре и рыдала. Все закрутилось у нее в глазах, как в центрифуге. Затем Галя поплыла, и, распластавшись на полу, отключилась.

Мощный запах нашатыря прорезал Гале носоглотку и заставил очнуться, судорожно хватая ртом воздух.
— О, бля, проститутка очнулась. Глаза бы тебе выцарапать! — Галя в пелене увидела стоящую перед ней со слезами на глазах Олимпиаду Семеновну.
— Что с Петей? — отдышавшись, Галя вопрошающе смотрела на нее.
— Нет больше Пети... — Олимпиада, тихо заплакав, бросила ватку с нашатырем в Галю и медленно побрела прочь.

Несмотря на все усилия, Петра Валерьевича спасти не удалось. По официальной версии он умер от инфаркта. Вся больница, да что там — весь областной центр, был в шоке. Вроде здоровый и крепкий мужик, жить еще да жить... Поползли злые слухи, что, мол, молодая медсестра изнасиловала уважаемого человека до смерти. Но это были только слухи. И лишь потому, что первый, кто оказывал помощь Плотникову, повеса Николай, догадался застегнуть ему ширинку, и никому ничего не сказал. В ином случае дело могло приобрести несколько другой оборот...

Похороны, состоявшиеся через два дня, носили общегородской характер. Огромное количество машин из различных регионов, людей, венков... На время было перекрыто движение в центре города, на пути следования кортежа. На кладбище мэр города в течение получаса нес стандартную для таких случаев околесицу. Многие брали слово в этот траурный день. Безутешная вдова периодически завывала белугой перед гробом с покойником. За всей этой траурной чехардой никто не замечал стоящую в нескольких десятках метров от могилы троицу. Высокая, стройная девушка в черном платке и два молодых человека.

Когда все было закончено и народ в полном составе на многочисленном транспорте отправился поминать Петра Валерьевича, девушка подошла к могиле упала на колени и зарыдала. Молодые люди стояли рядом и молчали. Через несколько минут она наклонилась, поцеловала могилу и прошептала:
— Прощай, милый.
Затем встала и подошла к молодым людям.
— Спасибо вам, ребята. Поедем?
— Галь, мы понимаем, сейчас тебе тяжело. Но может не стоит? Со временем все наладится. Потерпи, — Николай нежно обнял девушку.
— Да, Галь. Зачем тебе возвращаться в свою деревню? Оставайся. — согласился Миша.
— Я не могу. Понимаете, не могу оставаться. Просто я хочу домой.

Когда хвост поезда исчез из поля зрения, Николай тяжело вздохнул.
— Такая девица... Жалко её. Странно всё произошло... Валерьевича то помянем?
— Ага. — Миша ехидно улыбнулся. — Только я на троллейбусе не поеду.
— Дебил!
Миша засмеялся в голос.
— Пойдем, угонщик. Нажремся. Сегодня можно. Куда рванем?
— В «Алькатрас». Слышь, Миш, а как теперь ты с малосемейкой. Летишь?
— А то. Крутых видал таких спецов. Не поможет. Пойду завтра к отцу. Скажу мол, извини, родитель, погорячился, согласен на переезд. А у тебя чего?
— Майор Родионов вчера звонил. Говорит, двадцатку моральной компенсации водиле заплатишь и 250 часов общественных работ в троллейбусном парке. Вот так.
— Да. Ну, это хуйня. Ладно, вон такси. Поехали...

На следующее утро, Николай Валентинович Ветчинкин, ехал на работу в автобусе, держа подмышкой огромный несъедобный календарь. Приказ о назначении его заведующим отделением был подписан накануне. Жена очень одобрила это известие, поцеловала Ветчинкина в лоб и даже погладила ему рубашку и костюм.

Олимпиада Семеновна проснулась в странном расположении духа. Первый раз за многие годы ей не приснился Петр Валерьевич. Она почувствовала какую-то легкость и свободу. Что тут сказать. Весна.

Так и не ложившийся спать, полупьяный Николай приехал домой, зацепил из шкафа двадцать тысяч карбованцев и направился замаливать грехи в 3-й троллейбусный парк. К обеду он навестил пострадавшего водителя, отдал ему деньги и распил мировую — полтора литра сивухи. В ходе живой беседы водитель пожаловался новоиспечённому братишке на дискриминацию со стороны механика. Коля это воспринял, как личную обиду и ближе к вечеру ещё раз посетил транспортное предприятие. Там он мастерски крутанул несколько вертушек. Одна достигла цели — механик потерял пару зубов. На этом карьера врача Сапожникова закончилась.

Миша с утра подошёл отцу и, покаявшись, заявил, что был полным дураком, всё осознал и готов на переезд. На что отец засмеялся и предложил вечером более спокойно обсудить ситуацию.

А в 140-км от областного центра, в маленьком городишке, на кухне своей двухкомнатной «хрущевки» родители Гали второй день с песнями и плясками бухали за возвращение дочери. Хотя по правде говоря, они и не ждали её возвращения вовсе. Какая разница, за что бухать. Всё едино.
За стеной, на кровати, усыпанной таблетками, лежало бездыханное тело.