Симпатия

Автор: ЛУНАЛУ 1. Она

В столовой всегда одинаково — прохладно. Воздух без малейшего намёка на то, чем сегодня кормят.
Прихожу почти в одно и то же время. Иногда он уже сидит, иногда появляется чуть позже — так же размеренно, будто каждый день отмеряет себе ровно сорок минут без спешки.

Не знаю, когда всё началось. Наверное, в какой-то самый обычный день, когда он просто оказался напротив. В столовой ведь все садятся как попало: кто-то торопится, кто-то сидит с телефоном, кто-то болтает с коллегами. А я — одна. Так спокойнее.

Сел через стол, развернул салфетку, взял вилку. И всё. Даже не посмотрел сразу. С тех пор вижу его каждый день. Мы не знакомы, но давно знаю его походку и то, как ставит поднос — тихо, без звона, стараясь не шуметь. Ровные, спокойные плечи, взгляд без нажима и странная привычка перед тем, как сесть, немного задержаться, будто спрашивает у стола разрешения.

Живём в какой-то общей рутине. Как будто каждый из нас играет роль: я — будто случайно, он — будто не специально. И в этом есть что-то странно правильное.

Не называла это симпатией. У слова слишком школьный привкус — записочки, чужие кеды на физре, «переписать домашку». А тут иной возраст: работа, стойкая тушь и короткое «спасибо» в очереди за компотом. Но что-то тёплое в этой прохладной столовой было. Сначала — взгляд, который задерживается на долю секунды дольше, чем принято. Потом — кивок, будто между нами существует невидимый договор. Ещё позже — короткая пауза у стойки с приборами: сказала «извините» слишком отчётливо, словно у нас действительно уже была история. Хотя, конечно, никакой истории не было.

Знаю о нём больше, чем должна знать женщина, которой он никогда не представлялся. Как ставит телефон экраном вниз и рядом — ключи, будто расставляет часовых. Как проверяет, не прилипла ли кромка салфетки к стакану. Как морщится, если за соседним столом смеются слишком громко. У него спокойное лицо: не герой буклета, не красавец, а тот, кому без лишних слов веришь, когда он говорит «всё нормально». Голос — негромкий, с какой-то внятной уверенностью, но без нажима.

Иногда думаю: да, он мне симпатичен — и что это вообще? Начало? Или просто форма скуки, только более изящная? Симпатия не зовёт к действию, не требует продолжения, но делает день чуть иным.

А может, всё это — просто привычка тянуться к теплу: не важен сам источник, достаточно знать, что он есть. После обеда он как будто исчезает — вместе с суетой столовой и звоном подносов. А вечером, дома, среди забот и звонков, его нет. И не нужно.

Но в обед — он снова здесь. И я — тоже. Чуть внимательнее, чем утром. Чуть мягче, чем к себе. Иногда мы встречаемся глазами и не отворачиваемся — не из вежливости, а словно проверяем: всё ли на месте? Не рассыпалось ли то, что держится на одном взгляде? Бывает, он улыбается глазами — не широко, а как будто только мне. Я, вероятно, делаю то же самое.

Не строю планов. Не романтизирую. Между нами — ничего. Ни слов. Ни переписки. Ни обещаний. Только эта тонкая невидимая нить, которая не требует объяснений и не просит большего. Это — не любовь и не интрига. Просто форма присутствия.

Но затянувшаяся симпатия между нами меняется: со временем игра взглядов превращается в медленный флирт, в котором оба делают вид, что ничего не происходит. Но ведь происходит. Незаметно для других, но ощутимо внутри — как пульс при ускорении.

Выбираю помаду чуть ярче, чем нужно. Крашусь внимательнее, будто не по привычке, а по причине. Обед перестал быть паузой в работе — стал временем ожидания. Не событий, а присутствия. Возможности оказаться рядом, пусть в молчании, но рядом.

Симпатия тревожит, как ночной свет — мягко, пока не начнёшь искать выключатель. Уже не просто наблюдаю за ним — как ест, как двигается, как выдыхает перед словами, будто выбирая их вместе с воздухом. Теперь думаю о нём. О том, как он может. И чем яснее это воображение, тем опаснее оно становится.

Примеряю его жесты к себе, как ткань к телу: чуть повернуться, чуть ближе, чуть рискнуть. И понимаю — симпатия живёт ровно до того момента, когда осознаёшь, что это уже не взгляд, а шаг. Что любое слово может стать прикосновением. Что ещё чуть-чуть — и всё это превратится не в чувство, а в выбор.

В тот день пришла чуть раньше. За окном шёл снег, и столовая казалась праздничнее. Села у стены, открыла телефон, сделала вид, что читаю. На самом деле следила, как он идёт. В мою сторону. Сел рядом — не напротив, не через стол, а рядом, будто перешёл границу без визы. Вздрагиваю — нечестно было бы не вздрогнуть, — и улыбаюсь.

2. Он

Каждый день в столовой вижу её. Сначала я. Потом — она меня. Иногда почти сразу, иногда — будто специально тянет. Но замечает. Всегда.

Не могу сказать, что она красивая. В привычном смысле — нет. Просто… в ней есть что-то правильное. Нейтральное лицо, светлая кофта, волосы собраны в нетугой хвост. Говорит негромко. Иногда смеётся. Не в голос, а чуть-чуть — глазами.

Интересно, с чего это началось. Может, с того дня, когда мы случайно сели за соседние столы. Или когда одновременно подошли к лотку с вилками, и она сказала «извините» как-то слишком внятно, будто между нами уже была история. Хотя — не было.

Каждый день думаю: симпатия? Она? Что это вообще такое — симпатия? Это про желание? Про тепло? Про взгляд, который задерживается на секунду дольше?

Хотя и к поварихе на раздаче у меня — симпатия. Очень большая, строгая, не улыбчивая. Но когда глядит на меня — лицо как будто теплеет. И если гуляш, то вся тарелка — в мясе. Симпатия? Да. Но не более. А с ней — той, на которую смотрю за столом — может быть «более». И в этом разница. Захожу — и сразу ищу её глазами. Если не вижу — внутри лёгкое расстройство. Как будто день не сложился. Мы до сих пор не знакомы. Но уже не чужие. Знаю её повадки. Как любит салат без соуса. Как морщится, если рядом громко говорят. Как сердится — по-своему, тихо, прищуром.

Она тоже ищет. Вижу это. Видит — и будто выдыхает. Как будто я — её привычка. Нет между нами ничего. Ни слов, ни переписки, ни намёков. Только взгляды. И молчание. Но оно… не пустое. Оно плотное, как снег, когда идёшь один и слышишь только свои шаги.

После обеда возвращаюсь к столу. Почта, звонки, срочность. Не думаю о ней. Совсем. Она как будто выключается вместе с табло столовой. Нет её. И не надо. А потом — обед. И снова вижу. Снова смотрю. Снова ощущаю этот нелепый подъём — будто живой. Хотя ничего не происходит.

Иногда вижу, как она говорит по телефону с кем-то. Может быть, с мужем. Или с подругой. Голос спокойный. Но не скучный. Тот правильный голос. И всё же ничего о ней не знаю. Ни имени. Ни возраста. Ни отдела. Даже не уверен, есть ли у неё отчество. Но странно — этого хватает. Для чего — не знаю. Не для жизни. Не для действия. Просто для того, чтобы день был с человеческим лицом. Иногда думаю: а если бы она подошла? Сказала что-то, просто — по делу. Не флирт. Не провокация. Наверное, отреагировал бы сухо. И весь этот хрупкий пузырь — лопнул бы. Потому что в этом и держится — в недосказанности. В утренней нерешительности. В том, что между нами никогда не будет понедельника. Или пятницы. Только — обед. И симпатия. Та, что не требует развития. Не кричит. Не мучает.

Но она всё же растёт. Чуть-чуть. Каждый день. Мы уже здороваемся кивком. Если сталкиваемся у подносов — говорим «привет». И в этих двух слогах — что-то чуть больше, чем вежливость. И вот уже кажется — мы не просто взглядами обмениваемся. Мы — в симпатии. В живой, неловкой, передержанной симпатии, которая висит между нами, как пар над супом. Начинаю ощущать: всё может распасться. Скатиться в привычку. Превратиться в то самое поварихино «доброго дня» у раздачи.
Поэтому решаюсь. Подхожу.

3. Они

Он подошёл. Сел рядом — не напротив, а ближе.
Она чуть отодвинулась, но осталась. Руки дрогнули.
Видно — волнуется.

Он молчал. Долго. Подбирал слова, как ягоды — осторожно, чтобы не раздавить. Потом, глухо, будто не ей, а себе:
— Может, в субботу… в парк?

Она не сразу отвечает. Смотрит в тарелку, проводит пальцем по ободку, словно ищет там оправдание.
— Нет. Мы с мужем и детьми — на дачу.

Он кивает.
Пауза тянется, вязнет.
Она уже готова спрятаться в молчание, но вдруг, едва слышно:
— А в пятницу? После работы?

Он улыбается краем губ, спокойно, без надежды:
— С женой к друзьям.

Они едят дальше — медленно, в тишине, в симпатии, без продолжения.
Будто пережёвывают не еду, а сказанное — не слова, а невозможность.

— Компот будешь? — спрашивает он наконец.
Ответа не ждёт. Встаёт.
Идёт к поварихе.
Она уже смотрит.
И будто всё понимает.