Игорь Постков

я готовлю из мира
полуфабрикат аппетитного завтрака -
кромсаю глазным секатором
ломоть проржавевшего неба,
приправляю его с любовью
петрушкой многоэтажных панелек
и солью выключенных окон;
перемешиваю все это
аккордами осеннего ветра,
а затем безумно выпрашиваю у солнца
разрешения подогреть
кастрюлю с этим варевом,
пахнущим вокзальной одеждой,
чтоб утолить хоть немного
вечный душевный голод....

уже
ни о чем
не мечтаю.

бреюсь так,
чтоб ненароком
не пропустить 
ни одного 
зазевавшегося,
схоронившегося
в укромках первых морщин,
непослушного волоса.

уже
ни о чем
не мечтаю.

умываюсь так,
чтобы в будничной спешке,
бродя от ларька до ларька,
от подземного перехода
к недокрашенной зебре,
взглянуть на витрину
и не увидеть в ней
на собственном носу
засохшую от зубной пасты
одинокую капельку....

хоть плачь
насквозь выревенными глазницами;
хоть кричи
пока не угасшим ртом;
хоть прыгай на стены,
почесывая бока
и юродиво похохатывая;
хоть голову плешивую подставляй
под душ радиоактивного солнца.

да делай ты все, что угодно....

ты поймешь, что врос в этот город,
как сорняк в трещинку на асфальте,
когда, залезая в пыльный автобус,
снова увидишь все то же:
лицо замызганной кондукторши
и у окна свободное место.

ты поймешь, что этот город,
как пятно апельсинового сока
на белой только что купленной майке,
ни за что уже не сотрется,
когда одни и те же станции
будут мелькать под аккомпанемент
изо дня в день повторяющейся песни....

осознание скорой зимы
безжалостно жалит
щипцами-мурашками
и срывается на голову
мертвыми птицами
цвета прошлогоднего снега,

от чего даже в августе
свирепеет всеобщий холод -
медленнее бьются людские сердца;
простынью льда покрываются реки,
где температурят
и сухо кашляют рыбы....

По барам, по падикам и по борделям
Ходит Христосик с водярой под мышкой.
То плачет, то стонет, то читает Бодлера,
То, прячась, взрывает последнюю шишку.

В бушлат цвета хаки от холода жмется,
Держит в руках табличку «Подайте».
Ни воздух, ни небо, ни чёртово солнце -
К нему никогда не питает симпатий....

осень,
как захмелевший
иноземный захватчик,
грубо,
по-мужицки,
заграбастала в плен.

и мы лежим
на холодной кровати
в неотапливаемом карцере -
такие испуганные,
глупые,
ненужные никакому богу,
дети.

дети-сироты,
сросшиеся между собой
пальцами ног и рук,
делящие на двоих
последнюю порцию
воздуха,

мы трясемся,
ожидая расстрела,
с упоением слушая
завихрения
заоконного
ветра....

Джон Уильямс встает ни свет ни заря.
он вместо пальто
окутывается с головою в туман
и плывет по улицам Лондона.

по пути спрашивает у дворника,
как тот поживает:
не тревожит ли его подагра,
вылечила ли кашель его жена,
нет ли каких других вестей....

Обостренное похмельем зрение
Детально, замедленно и непринужденно
Вырвало маленький пазл
Из общей картины троллейбуса:
Жилистые руки престарелой кондукторши -
Две худые петельки, -
А позже вылетающий на пол билетик,
На котором я разглядел дату своей кончины....

Я пытался вычислить путь до дома
По фонарным столбам и окуркам,
Которыми когда-то орошал знакомую
Ржавую землю.

Остановился. Вдруг вспомнил,
Что фонари здесь года два как разбили,
Что курить бросили все местные жители,
Что дом мой вовсе сожжен,
А на его руинах построен бордель....