Последние комменты юзера Седнев

Седнев: Это я тебе, фон гг

Седнев: Он еще в наших маленьких злых сердцах. Но он существует. Не сомневайся. Его сила и величие не в содержимом бутылки, а в том, что ей предшествует

Седнев: Он еще в полях под снежной шапкой копит силы для зерен, что упадут из теплых рук селянок. А еще он за за степью плоскости эклиптики в сердце желтой звезды готов весенним протуберанцем излучать тепло и нежность проклюнувшимся росткам пшеницы

Седнев: Как же ты так то, фон… эх

Седнев: Мне каждый вечер на работу приносят узелок с едой, а я ее не съедаю, поскольку тайно от всех жру днем шаверму. Утром еда уже невкусная, но приходится себя заставлять.
Это я к тому, что сдобрите мой завтрак доброй кружкой ненависти. Уже пора бы

Седнев: Между голосованием и жребием, я бы выбрал жребий

Седнев: Но еще уморительней хлопотливая деловитость тех, кто уверен, что ему с ресурсом по пути

Седнев: Кстате, отсутствие под сей повестью комментариев отдельных персон и уклончивость имеющихся весьма потешны

Седнев: Короче, пора начинать раздачу конрамарок в будущее.
Пыщщ

Седнев: Тоже хуйня бездуховная

Седнев: Какая-то наивная хуйня

Седнев: Мораль — это определенный вид какофонии в сердце носителя этой морали. Она слишком индивидуальна, чтоб быть понятной другим и достаточно интимна, чтоб стать предметом гордости.
Мне просто охуенно нравятся глаза той, что поет гимн. И это моя мораль

Седнев: Не скажу, что мысль стала более отчетливой, но спасибо за комплемент гг

Седнев: Я не вкурил связи между Гитлером и моим 23:09

Седнев:  И тень царевны убиеной вблизи Уральского хребта…

Седнев: Вот на этот

Седнев: Я, кстате, предчувствовал события, заранее подсев на гимн изгнанников

Седнев: Литпромовские юзеры внимали Сурковской пропаганде с сыновней любовью. Выступающего понесло. Он почувствовал прилив новых сил и литературных идей.

— Вы не поверите,— говорил он,— как далеко двинулась литературная мысль. Вы знаете, Паланик дошел до пошлых вещей, его стало невозможно читать. Он пишет по-старому. И нарочно пишет много. Литературный мир в беспокойстве. Супр перешел на местные темы.

— Почему в провинции нет никакой игры мысли? Например, вот ваш Литпром. Так он и называется: Литпром. Скучно, девушки! Почему бы вам, в самом деле, не назвать его как-нибудь красиво, истинно по-литературному. Это вовлекло бы в секцию союзную массу. Назвали бы, например, вашу секцию: «Литературный клуб четырех коней», или «Красный верлибр», или «Потеря рифмы при выигрыше смысла». Хорошо было бы! Звучно! Идея имела успех.

— И в самом деле,— сказали Литпромовцы,— почему бы не переименовать нашу секцию в «Клуб четырех коней»?

Так как бюро секции было тут же, Супр организовал под своим почетным председательством минутное заседание, на котором секцию единогласно переименовали в «Литклуб четырех коней». Гроссмейстер собственноручно, пользуясь уроками «Брюсова», художественно выполнил на листе картона вывеску с четырьмя конями и соответствующей надписью,

Это важное мероприятие сулило расцвет шахматной мысли на Литпроме.

— Да! — кричал Супр. — Литература обогащает страну! Если вы согласитесь на мой проект, то спускаться из города на пристань вы будете по мраморным лестницам! Литпром станет центром десяти губерний! Что вы раньше слышали о городе Земмеринге? Ничего! А теперь этот городишко богат и знаменит только потому, что там был организован международный турнир, Поэтому я говорю: на Литпроме надо устроить международный турнир.
Ослепительные перспективы развернулись перед литпромовскими любителями. Пределы комнаты расширились. Гнилые стены коннозаводского гнезда рухнули, и вместо них в голубое небо ушел стеклянный тридцатитрехэтажный дворец литературной мысли. В каждом его зале, в каждой комнате и даже в проносящихся пулей лифтах сидели вдумчивые люди и писали повести на инкрустированных малахитом столах

Седнев: У кого стоит хуй на Аватара, того могут не взять в новый Литпром

Седнев:  Хорошо