Милая слушает джаз

Автор: о. Неграмотный - Ми-и.
- А
- Ми-ла-я
- Ай
- Ми-илка
- Ну что?!
- Это наш последний вечер, да?
- Да
- А помнишь, как ты унижалась передо мной? Я был парнем с соседнего двора, офисным роботом, а ты унижалась.
- Послушай, как играет джаз.
- Ты унижалась. Нарушая рабочую дисциплину, ты повсюду ходила за мной. Твое унижение было формата А4. Обтянув свой зад глупейшими полосатыми джинсами, ты танцевала передо мной даже на обеденном перерыве, вызывая шутки лысого шефа и аплодисменты сослуживцев. И глаза у тебя были как большие синие кляксы. Сиреневые. А лицо невнятное - составленное из отдельных пикселей. Ты тогда еще не сожрала у меня половину мозга.
- Послушай лучше, как играет джаз.
- Музыка тревожная, мне не нравиться.
-Состояние тревожности у тебя субъективно – оно вызвано частичным разрушением мозжечка, а джаз играет прекрасно. Послушай.
- Ты унижалась. Ну, вспомни наконец! Это была осенняя история. Какой то ртутный дождь. Невнятные полусожженные лица прохожих, трамваи, забитые агрессивными потными борцами сумо, и мы с тобой в маленьком фольклорном ресторанчике, в абсолютной безопасности, в абсолютном одиночестве пьем вкусный фруктовый сок. Я все помню – на кончике твоего наманикюренного ногтя – остаточный грозовой разряд.
- Дурачок. Пили мы не сок, а вино. Сок мы стали пить позже. Напрасно ты не слушаешь джаз. Джаз - это секс.
- Мы ведь оба были с обручальными кольцами. Но дождь! И борцы сумо в транспорте и на улицах! Картонные силуэты наших супругов стали невнятными, почти растворились в дожде.
- Дождя тогда не было, прохожие были настроены достаточно дружелюбно. Мой муж был в далекой фруктовой командировке. Ну и что, что я приехала на свидание на трамвае! Не гламурно, да?
- У тебя был жалкий вид. Мужняя жена, впервые решившаяся на измену. Ума Турман, одетая в дешевый китайский пластик. Притворщица. Дешевка. Маленький дождь и вот твоя дешевая китайская тушь потекла – и вместо глаз сиреневые кляксы. Ха-ха.
- Да не было никакого дождя!
- Да нет здесь никакого джаза! Очнись! Мы в пустыне! Здесь только два бога – Хуй и Пизда – и мы – два маленьких пластилиновых человечка бегающих вокруг. В этом смысл.
- В чем ты видишь смысл? В своей тычинке? В своей мясной розовой личинке? В подчинении? В тотальном унижении? Что бы я носила вместо золотой цепочки твой обувной шнурок?
- Ты обещала мне быть хорошей хозяйкой
- И в назначенный час кормления делать тебе бутерброд с ломтиками собственного языка? С ягодой соска? Я должна по твоему капризу свою промежность в пюре превратить, да?
- Не надо пюре. Мне достаточно фруктового сока, выделяющегося из пор твоей нежнейшей кожи. Хорошо. Не будем спорить в наш последний вечер. Я даже согласен слушать несуществующий джаз
- Ты давно умер. Пожалуйста смирись с этим! Джаз играет траурную музыку. Стильную траурную музыку.
- Нет – я отлично, прекрасно жив! Я все помню! Сезон созревания глазных яблок в маленьком фольклорном ресторанчике. Губы перезрели и потрескались.
- Ты умер! Ведь это наш последний вечер!
- Кто то пролил фруктовый сок и он капал. Я не брал тебя за руку потому что у тебя на кончике ногтя был остаточный грозовой разряд. Капли дождя на твоих ресницах. Мне казалось что в этом есть какой то смысл.
- Ну хорошо, побеседуем о смысле жизни. А потом будем слушать джаз, хорошо?
- Мы беседовали о Харуки Мураками и еще каких то модных дурачках. Да мы и сами были два дурачка, сбежавшие от реальности в маленький фольклорный ресторанчик.
- У тебя глаза были белые и руки холодные. Уголок рта был порван. Кровь- кап-кап. Дурак какой.
- А ты была чудачкой, не бреющей лобок. Согласись – это довольно провинциально. Ума Турман с небритым лобком.
- Даже тогда я немного слушала джаз. И немного брила лобок.
- Ну хорошо признаю – по краям брила. Но при этом унижалась. Так ведь?
- Унижаться бессмысленно. Лучше слушать стильную музыку. Сидя в стильном открытом автомобиле щурить глаза навстречу укусам золотого солнца. И никогда ни перед кем не унижаться!
- В чем же смысл, если не в унижении? Во взаимном справедливом унижении? Хочешь я встану перед тобой на колени?
- А хочешь я встану перед тобой на крыло и пошевелю модными золотыми антенками?
- И все таки, хочешь я встану перед тобой на колени?
- Мне на твоих коленях бон-сай разводить? В твои вывихнутые коленные чашечки наливать модный зеленый чай? Что мне делать с твоими коленями? У мужчины должны быть шоколадные соски – большие.
- А плечи?
- Плечи – каменные. Глаза - с мраморными прожилками – ведь этот мужчина практически беспрерывно борется за меня со всем миром. Ему трудно. Поэтому глаза с прожилками. Губы тоже твердые, почти каменные, но с них стекает сладкий фруктовый сок – он говорит мне, этот мужчина– «Ты- маленькая хорошая девочка», «Ты-маленькая хорошая девочка». На его каменной мощной груди нарисована мишень, на его трусах тоже нарисована мишень. Смысл в этом.
- Вот-вот. Я же говорю. Я сразу понял кто ты такая. Тебя надо было на месте в милицию сдать. Снайперша в приталенных одеждах.
- А за что меня сдавать? Я питаюсь мясом и конфетами. Мужчина должен быть красивым. У тебя соски сделаны из шоколада. Но – маленькие.
- За что тебя сдавать? Ты считаешь, тебя не за что сдавать? Ты дышишь, как оса – низом живота. Не имеет значение, что у тебя грудь большая, все равно, – низом живота. А в самом низу живота, в нежных шелковых складочках находятся ядовитые железы.
- Железы мои не нравятся? Что ж ты со своей женой не сидел? Девушкой с положительным зарядом. Домохозяйкой. Она бы тебе твой порванный рот заштопала. Ну иди к ней, иди.
- Не пойду. Ты мне половину мозга съела. Ты съедаешь у мужчин самую вкусную часть мозга и сразу по маршруту дальше – оптовые фруктовые рынки, офисы солидных компаний, бутики. Шевелишь модными золотыми антеннками – «Я - маленькая хорошая девочка», «я - маленькая хорошая девочка». А у самой рот в густом мозговом варенье, на нижем белье ядовитые реснички.
- У меня очень дорогое белье.
- Ты – убийца!
- Ты бредишь, мальчик. Ку-ку.
- Ты жрешь мужиков. Да. У тебя в желудке презервативы, винтажный член слоновой кости, и вырезка с мужского живота- такие плотные обезжиренные квадратики. Порционно.
- Хи-хи.
- Сначала ты рассекаешь мужику полированным ногтем рот. Кап—кап. Ему больно, противно, страшно и сладко – он постоянно писается красным арбузным соком. Потом в кинотеатре ты выбираешь удобную позицию – Love seats. Языком проникаешь через поврежденные участки черепа внутрь. Ап! Готово!
- Ха-ха. Хрю-хрю. Зря ты, кстати, джаз не слушаешь.
- Мужик между тем поселяется на безымянной автобусной остановке. Глаза белые, руки холодные, из порванного рта идет слюна и кровь. По всем внешним признакам – бомж. Рисует что то пальцем на асфальте, а когда видит в толпе знакомый осиный силуэт в приталенных одеждах, ссытся от ужаса в штаны и умирает. Ну, давай – укуси меня в позвоночный столб, укуси меня в позвоночный столб!
- Теперь это дорогостоящая пластическая операция.
- Тварь, мерзость, блядь. Я убью тебя!
- Громкие, красивые слова. Это все поэзия дружок. Знаешь что? Оставайся пожалуйста поэтом. Скоро осень. Вот и иди в Парк. Спорь там с воробьями. Набивай карманы осенними листьями. Когда наберешь 100 000 штук листьев, приходи. Может я тебя поцелую. В лобик.
- Но ты должна признать, что я лучше всех изучил твою дрожь. Я знаю твою дрожь наизусть. Твою тонкую, нежную осеннюю дрожь, на фруктовых веточках Парка!
- Вообще то дрожать было сладко – признаю. Страшно и сладко как свинке под ножом матерого мясника. Хрю-хрю. Но больше я не свинка! Я – модная женщина-джаз! Я – золотая оса!
- Ты унижалась, потому что любила меня! И я сейчас унижаюсь потому что люблю тебя! И никаких хрю-хрю!
- Хрю-хрю!
- Я все таки встану перед тобой на колени! Помнишь ли ты нашу совместную жизнь в Парке? Нашу великолепную и ужасную жизнь в Парке? Совсем рядом, за забором ботанического сада все было спокойно – дружные близнецы-небоскребы, полиэстер, человечина, курсы иностранных валют исполненные в нежных карамельных тонах – а у нас все наоборот – первобытные страсти-мордасти. Я все помню – как мы, голые, прятались в кустах ботанического сада. Что тебе принести на завтрак, любимая? Капельку росы? Маленькую улитку? Человеческую руку? Любой каприз! Никто не смеет пересекать границу нашей священной одуванчиковой плантации! Границы загара от лифчика и трусов на твоем теле – священны! Солнце только взошло, а уже жарко, уже очень жарко! Я сломал тебе ресницу? Я проткнул тебе пальцем плечо? Извини, любимая! Несмотря на ужасную первобытную жару я должен дойти от забора ботанического сада до твоего горла, - на твоем горле пасется стайка нежных, маленьких родинок – одну из них я сегодня убью! Под воздействием жары, твои соски мутируют в ежевичные ягоды- я совершенно безболезненно отделю их от твоего тела. Не смей изменять мне со своим джазом, сука! У меня есть единовременный абонемент на убийство любимой женщины, у меня есть оружие, копье под названием страсть. У меня есть топор с надписью – «Золинген. Германия. Только для любимых.» Я не уверен, что в твоих жилах, твоих тоненьких синеньких жилках течет сок фруктов, благородное ежевичное вино – эти черные капли больше похожи на нефть!
- Фи. Не очень то ты разбираешься в женщинах.
- Я во всем разбираюсь! В женщинах разбираюсь! Во фруктах разбираюсь! Даже в ценах на нефть разбираюсь! Вот и сейчас ты пьешь нефть вместо кофе из гессенской фарфоровой чашки и делаешь вид, что не помнишь как ты унижалась передо мной, голая, стоя на коленях в кустах заброшенного ботанического сада.
- Ладно, что мне сделать, что бы ты не мешал мне слушать джаз, на колени встать?
- Признай, что ты унижалась и объясни почему!
- Потому что была дура – я еще не открыла для себя джаз!
- Так что получается, что смысл не в любви? В джазе?
- В ценах на нефть! В которых ты идиот со случайным –эротически-поэтическим даром совсем не разбираешься! Конечно, в моих жилах течет нефть! А ты думал я тебя фруктами кормила из своей промежности? Наивный мальчик! Под видом французского поцелуя я удалила половину твоего мозга и поместила в образовавшуюся полость личинок золотой осы. Да и не в ботаническом саду это было, а в дельте Москва-реки. На откормочной базе №2 - Mac Donalds. Слушай джаз, и не еби мне мозги!