Летающий подгузник

Автор: Ромка Кактус В летний пронзительный день время остановилось. Зависли и засверкали в восходящих потоках жары тонкие пылинки, вычертив свои силуэты по широкой простынке неба. Можно было увидеть, как бугрится и окончательно рассыпается на составные части все то, что казалось цельным: камни, люди. Стройка. Через мгновение дрогнули и побежали дымные частички материи, наново собираясь в целое: люди, камни. Мир будто протерли мокрой тряпкой – цвета расцвели, сгустились. И лишь тонкие пылинки, взвешенные в воздухе, ощутили, что изменилось что-то значимое, и унеслись, не попрощавшись.

Река времени хлынула в свое русло.

Люди в сапогах, покрытых слоем песка, цемента и известки, сновали туда и сюда. С ведрами и носилками, лопатами и мастерками, огромными перфораторами и длинными строительными уровнями, со своими строительными рожами. Они строили дом, чьи серые голые стены – гигантские бетонные вафли. Трое рабочих побросали мешки с цементом возле электрической мешалки, точно какие-то нелепые птицы крыльями по очереди взмахнули руками и хлопнули себя по бокам, выбивая из одежды тяжелую строительную пыль. Гуськом вся компания направилась к цистерне с водой, где люди умылись из черного рифленого шланга, и скрылась в одном из строительных вагончиков. Оттуда они вышли с пакетами в руках. Двое молодых строителей уселись на лавочку, пристроенную к стене вагончика, а третий, старший, взгромоздился на ящик напротив. Он вытащил из своего пакета герметичную пластиковую упаковку и сорвал с нее крышку – картофельное пюре и пара котлет. Достал банку с компотом и сквозь нее поглядел на своих напарников.

- Вот я и говорю, как человек ест, так и видно, кто он такой.

Парочка на скамейке, студенты Манакин и Фураев, избегая смотреть на старшего, неловкими вилками набросилась на белые холодные мертвенные рожки макарон, точно свернувшейся кровью заляпанных кетчупом.

- Вот я, - сказал мужчина, указывая себе в красный открытый парус груди исполинской ложкой, – с младых ногтей меньше двух порций за раз не потребляю.

При этом он отправил себе в рот порцию густого промасленного пюре, от чего его «потребляю» превратилось в «потопляю».

- Ага, - хором ответила парочка, на секунду высунувшись из чащи макарон.

Довольно улыбаясь, строитель замахал рукой, будто загоняя летний воздух и взгляды ребят себе в рот.

- Оттого-то и вымахал таким крепким! Ем, чтоб расти. Как этот вот дом, - указал пальцем в сторону серых вафель.

Мальчишки на лавке закивали головами на тонких шеях, и Манакин вцепился зубами в толстый лоснящийся, явно невкусный кусок сырокопченой колбасы.

- И ничего такого не надо знать человеку, - продолжил воспитывать своих слушателей мужик, - никаких таких академиев и нститутов. Пустое все! Дают человеку лопату – копай! И если он не совсем дурной какой, то, как ему ей копать, и сам разберется и до самого своего последнего дня уже не забудет!

Горело зноем красное лицо старого строителя, капельки пота звенели в канавах морщин. Его лепной нос, бритые усы и кусты бровей – все было значимо в глазах первокурсников политехнического. Казалось, лето раскрутило свою карусель и теперь никогда больше не остановит. Приятно ныли натруженные мускулы. Бой копра заглушала гармония вселенского спокойствия. Неожиданная нега прошлась по тонким душевным струнам ребят, отчего захотелось смеяться. И они засмеялись, когда с неба в миску старого рабочего свалился солидных размеров котях говна и, разметав остатки пюре по стенкам посуды и зависнув одним концом на стенке, уставился тому в лицо. А мужик, покрепче сжав в руке гигантскую ложку, - на него. Так они и смотрели друг на друга под чистой голубой наволочкой пронзительного летнего неба.

* * *

Свадебная процессия смеющейся шипящей пеной на своих легковых автомобилях выкатилась на набережную. В прошлом осталось возложение букетов цветов – пышные мертвецы - на мемориал неизвестного солдата, и пестрый запах вместе с пыльцой остался на руках жениха. Этими руками он притянул мордочку невесты к себе. Скульптурный поцелуй на фоне белокаменной беседки, для фотоаппарата в руках свидетеля и орд потомков, жадными глазами глядящими из объектива.

- Горько! – нестройно галдела свадьба.

Свидетель, школьный друг мужа, отловил наилучший ракурс, потомки в объективе дали добро. И вот, когда палец уже давил на кнопку, в воздухе возникло движение, и прямо на белую фату невесты спикировала коричневая косичка говна. Точно мостик она перекинулась на черную жестоко надушенную прическу жениха и в таком положении навеки застыла на пленке и в изумленных глазах потомков.

В это время на соседней улице из православного храма выходил батюшка в черной рясе, шапочке, расшитой золотом, с крестом в руке. За ним следовала согбенная колонна женщин в таких же черных одеждах и без определенного возраста. Все крестились на здание храма. Затем батюшка вывел женщин за ворота, и, возглавив шествие, направил вперед по улице. Некоторые несли иконы или свечки. Батюшка был в хорошем настроении, женщины были жалки. Скомканные молитвы неслись над людьми. Внезапно пошел дождь из дерьма. Какашки сыпались на головы в платках, на руки, творящие крестное знамение, на свечи и иконы, застревали в бороде батюшки.

- Слава тебе, Хххосподи! – кричали христианки, воздевая в воздух худощавые руки. – Спасибо за мучения, что посылаешь, за испытания! Спасибо, что помнишь!

Женщины подбирали осыпавшиеся какашки, вынимали из складок одежды, клали на высунутые языки и, смачно чавкнув, глотали. Потом они стали кидать говном друг в друга, будто это было конфетти, и смеялись. Веселились как малые дети. И батюшка им не мешал, смотрел, умилялся, поглаживал булку, застрявшую в бороде, мысленно представляя, как сделает из нее предмет всеобщего поклонения.

Со временем говняная мистерия распространилась по всему городу, закидывая обывателей вонючими бомбами и заливая напалмом поноса. Пострадали два инженера, директор рекламной фирмы вместе с женой, сотни милиционеров, продавщицы и посетители открытых рынков. Учительница русского языка Зоя «Палковна» непосредственно не подверглась атаке. Однако сев в автобус на дачной остановке, вдруг обнаружила в своем ведерке с огурцами неприятный сюрприз.

Продукты человеческой жизнедеятельности настигали своих жертв с удивительной точностью. Были закиданы менеджеры, клерки, управляющие, продавцы, просто рабочие. Говнодождь поколотил витрины магазинов сотовых телефонов на центральной улице. Атаке подверглась труба кондитерской фабрики, до того насыщавшая воздух города вязкой карамелью.

Недовольство росло. Жалобы посыпались на мэра.

- Мы делаем все, что в наших силах, - заявил мэр.

Ему не поверили. Из толпы в мэра посыпался град доморощенного говна, заранее приготовленного прозорливыми митингующими.

Радикально мыслящая интеллигенция наскоро сооружала говняную эстетику протеста и подбивала под все происходящее теоретическую основу. Следующий шквал говна хлынул на ее высоколобые головы.

Братоубийственные настроения витали над городом в сопровождении запаха кала.

* * *

В кабинете среди пыльных колб, реторт, шкафов с реагентами и различных установок сидели двое мужчин в белых халатах.

- Что же тут как холодно-то? – спросил пожилой мужчина с бородкой и усами.
- Так форточка открыта, - ответил ему другой, в коричневых брюках, - чад знаний выветриваем, Герман Михайлович!
- Ладно, Федор Леонидович. Однако что за небылицы вы мне тут рассказываете?
- Технически все возможно, Герман Михайлович, меня интересует исключительно моральный аспект. Представьте, мы наделяем сознанием и волей к действую какой-нибудь до того неживой объект.
- Ага, использованный подгузник, - засмеялся Герман Михайлович.
- Что же тут такого, я вот уже представил.
- Поосторожней с фантазиями, мой друг! Они могут и сбыться!
- Мы наделяем сознанием и волей подгузник, Герман Михайлович! Понимаете, нечеловеческой, но исключительно подгузниковой волей и сознанием!
- И что же, Федор Леонидович, он будет летать и гадить на головы прохожих аки птица какая?
- Этого мы знать не можем, дорогой Герман Михайлович.
- Дичь какая, подгузники не летают, - сказал пожилой мужчина и встал из-за стола.

В форточку на всех порах влетел подгузник, перевернулся в воздухе и, хлюпнув, наделся на голову Герману Михайловичу точно треуголка Наполеона.

- Герман Михайлович! - прокричал Федор Леонидович.
- Подгузники не летают, - повторил Наполеон, поправляя треуголку, взмахнул саблей и повел войска на Москву.

6 февраля 2007 г.