Без языка

Автор: Доктор Просекос Его язык снова от кончика до самого корня покрылся бесчисленными типунами. Волдыри болели и зудили, но он не спешил просыпаться. Ему так приятно было почувствовать себя опять полноценным. Он даже порывался несколько свистнуть, но каждый раз вспоминал: его типуны на самом деле не существуют, да и язык тоже. Соловей, конечно, не знал слова «фантомные», но если бы услышал, то сразу узнал бы его, затряс бы обритой головой и трогательно замычал. ФАНТОМНЫЕ. Но никто ему не говорил таких слов…
Антонина Семеновна через силу писала эту статью, но что поделаешь, за работу «Развитие монашества в 17 веке на севере Руси» ей не платили, а вот за статью о свистунах в газету редактор сразу же живые деньги.

«Кто из нас в детстве не слышал сказок о бесшабашных соловьях-разбойниках, нападающих на честных людей на дальних дорогах?», --
выстучали руки на старой клавиатуре с почти растаявшими буквами. В голове мелькнула мысль, что начало примитивно, игриво и кокетливо… «При этом мало кто догадывается, что у этих персонажей были вполне реальные прототипы. Бандитствующие свистуны существовали еще во времена Киевской Руси. Дороги, ведущие от стольного града Киева к окраинам, были полны «лихих» людей. Занимались они тем, чем и полагается заниматься уважающим себя преступникам: нападали на проезжих купцов, организовывали сопротивление князьям.

Акции начинались с оглушительного свиста, который играл роль далеко не только оповещения. Свистели для того, чтобы нагнать ужас, сломить волю противника. Шумовой эффект создавал не один человек, в этом участвовали целые артели свистунов, насчитывавшие от трех до семи, а в крупных бандах и до 15 участников…»

Он вспомнил, что в лучшие времена ему подчинялось и более двадцати разбойников. Да, это было в одиннадцатом веке. Соловей собрал вокруг себя отъявленных головорезов: беглые холопы, расстриги, убийцы.

«В свободное время преступники отрабатывали в лесах и полях технику отнюдь не художественного свиста, и относились к этой дисциплине как к науке. Дело в том, что свист должен был действовать не только и не столько на барабанные перепонки, сколько на психику человека, на его душу. Это был необычный свист, и получил он название «лютого». Артели свистунов отрабатывали специальный тембр, громкость, ритм свиста», -- Антонина Семеновна подумала, что для такой статьи лучшего всего избрать суховатый академический стиль. -- «Учитывая, что каждый человек обладает своим, только ему присущим свистом, создание «ансамбля» даже из трех человек представляло собой немалую проблему. Свистуны практиковались во время охоты, загоняя животных звуком из своих уст. Говорят, «лютым» свистом можно было напугать до смерти даже медведя. В летописях есть упоминание о неком Степане Кошке, умертвившим таким образом не менее восьми медведей за свою жизнь…» -- выводила рука историка.

Да, Кошка был отчаянным и сильным мужиком. Свистун уже забыл, когда точно они вместе разбойничали, помнил только, что познакомился с ним уже при монголах. Да, Кошка-вор и Соловей-разбойник засвистывали медведей так, что те валились с ног, выли, вдавливались огромными мордами в землю, после чего тех добивали ударами копий в горло. Да, это наводило ужас, и в первую очередь на тех артельщиков, что подчинялись главарям.

«Что же касается людей, то засады на них всегда готовились самым тщательным образом. При этом немалое значение придавалось расположению свистунов. Обычно они становились полукругом, называвшейся «погибельной подковой», в которую и попадались незадачливые купцы. Свистели разбойники, не выходя из засады, а слуги купца или воины князя начинали беспорядочную стрельбу из луков по кустам. Психическая атака могла длиться до получаса, в результате противоположная сторона оказывалась полностью деморализованной.

Те, кто слышал этот свист, оказывались на грани помешательства. У слабонервных начинались припадки, судороги, недержание мочи, из ушей шла кровь, люди плакали и в приступе первобытного ужаса валились на землю. При этом у тех, на кого был направлен свист, отмечалась специфическая боль в области груди: видимо, это был особый звук, воздействовавший на ментальное тело человека. В случае продолжения сопротивления бандиты сами посылали стрелы в противника, и тогда уже начиналась обычная война…»

Соловей не любил войну, предпочитая решать вопросы без кровопролития. Хотя всякое случалось за семь веков его бурной жизни.

«Надо сказать, дорожные бандиты были относительно гуманными людьми. Если им удавалось обезвредить противников исключительно с помощью свиста, то после ограбления тех отпускали на все четыре стороны. Убийство ради убийства не одобрялось, тем более что тот или иной купец мог еще понадобиться «лихим» людям: а вдруг он еще раз попытается прорваться через этот лес? Другое дело -- кровавые столкновения. По-настоящему они начались при Иване Грозном.

Без расправы над дорожными разбойниками нечего было и мечтать о централизованном государстве, поэтому из Москвы в разные стороны посылались карательные отряды для уничтожения бандитов. Первые рейды были неудачными, тем более что многие стрельцы, прельстившись легкой жизнью, переходили на сторону мятежников. И настоящих успехов государство стало добиваться только тогда, когда ему самому удалось привлечь на свою сторону некоторых свистящих разбойников. Они обучили стрельцов и опричников методике «лютого» свиста, и те в составе царских войск принимали участие в карательных экспедициях…»

Соловей знал, что путь в опричники ему был отрезан. Он помнил убийство князя, двухмесячного человечка, завернутого в ситец. Почему Соловей его не отпустил после разоружения охраны? Хотелось доказать свою силу и власть. Разбойник помнил, как взял этот сверток, который до этого бережно, но плотно прижимал к груди, положил его на широкий дубовый пень, медленно опустился на колени, распростер руки, призывая на помощь самые темные силы земли и неба и… От первой же очереди свиста младенец дернулся, а Соловей зашелся таким экстатичным свистом, что чуть сам не сошел с ума от этого звука. Ребенок умер с открытыми глазами, а разбойник, спотыкаясь, пошел прочь от того места, о котором люди потом говорили, что оно заклятое, а в самом сердце его якобы есть пень, своей формой похожий на укутанного в платок молодого князя…

«В то время в рязанских, владимирских, тульских лесах были нередки состязания «опричных свистунов» со «свистунами разбойными». Трудно сказать, кто из них лучше свистел, но бандитов вскоре удалось победить. В дальнейшем талант свистунов пытались использовать в войнах, но из этого ничего не вышло. Во-первых, бывшие «соловьи-разбойники» оказались совершенно недисциплинированными солдатами. Во-вторых, их способность наводить ужас на купцов в лесу не срабатывала в чистом поле и при осаде городов. Поэтому свист использовали на войне только в качестве оповещения». Ну все, думала Антонина Семеновна, вынимая бумагу из машинки, пусть остальное сами делают. -- «Ах, да, совсем забыла», -- подумала она и дописала:

«Расправа над лесными бандитами была достаточно банальной для того времени: «соловьям-разбойникам» отрезали языки и отправляли на каторгу…»

Взяли его просто и буднично. После очередной попойки, которой закончилась неудачная вылазка, он лежал на полу своей землянки. Когда опричники связывали его (разбойник знал, что без предательства здесь не обошлось), он пытался свистеть, но вместо лютых звуков выдавливал из себя только пузырящиеся сопли. Потом было все просто: уже в городе его язык вытянули на белый раскаленным крюком и отрезали одним взмахом ножа. Потом каторга, откуда через несколько лет Соловей-разбойник сбежал… Теперь он, двигая во рту обрубком языка, потел в испанском порту, ожидая корабля, на котором хотел отплыть в Америку. Об этой стране ему поведал один каторжник.

«Антонина Семеновна Олейник, кандидат исторических наук», выбили последние слова руки женщины, а голова подумала: "Ну и хуйню ты придумываешь Антонина. Соловьи-разбойники. Ты бы еще об избушках на курьих ножках написала. Но ничего, главное эти дураки верят".