Сквозь створку в заборе. Окончание.

Автор: Девочка-скандал ***
«Это он, это он, Ленинградский Почтальон!» - промелькнул в голове у Сеньки дурацкий стишок. В ушах внезапно противно зашумело, а перед глазами стремительно закружился хоровод из сине-красно-зеленых вспышек. Сеня покачнулся, но цепкие руки незнакомца не дали ему потерять равновесие. В голове постепенно начало проясняться.
- Гордеев? – почтарь строго посмотрел в глаза мальчику.
- Я, - ответил Сенька потирая ушибленное колено.
- Грамоте обучен?
- А то…
- Тогда распишись в получении. Письмо вам, - почтальон протянул Сеньке какой-то старый, потрепанный конверт, и тот машинально вывел огрызком химического карандаша свою фамилию в пухлом, с пестрыми тесемочками по краям, канцелярском журнале.
- Ну все, бывай малец. Мамке привет! – незнакомец ловко оседлал своего железного коня и скрылся за поворотом пыльной деревенской дороги.
Постояв в недоумении еще пару мгновений, под тиньканье и дребезжание удаляющегося велосипедиста, Сеня развернулся и медленно направился назад к дому.
Ноги будто сами привели его на задний двор, Сеня осторожно отворил старую, покосившуюся дверь сарая и вошел вовнутрь. Внутри пахло сеном и сырой доской. Он прошел в дальний угол, опустился на корточки и принялся шарить в большом деревянном ящике, где еще с незапамятных времен хранился разный древний хлам. Нащупав какой-то гладкий стеклянный предмет, он аккуратно вытащил его из кучи старых вещей и повернув к свету, узкой полоской проникавшему сквозь приоткрытую дверь, внимательно рассмотрел добытое. Это была небольшая, странной формы бутыль мутного стекла с выцветшей этикеткой, на которой он едва разобрал почти стертые временем буквы : «HCN». Снаружи послышались шаги и скрип калитки. Прильнув к щели Сеня увидел удаляющуюся в сторону леса одинокую, ссутулившуюся фигуру матери. Подождав минуту, пока она не скроется из виду, Сенька быстро сунул бутыль за пазуху и выбежал со двора.

***
Сенькина мать, постаревшая от самогонки баба средних лет, со следами былой красоты на измятом, выцветшем лице, от которой осталась лишь странная, почти собачья преданность-любовь к последнему чудаку и романтику их деревни Кольке-поэту, вышла наконец-то на небольшую полянку, с краю которой, прислонившись спиной к молодой сосне, сидел, что-то бурча себе под нос широкоплечий рыжеволосый мужик в холщовой рубахе и потрепанным блокнотом в руках.
- Коленька, здравствуй!
- А…Пришла значица….Ты вот что, присядь-ка вот сюда, Машенька, давай, садись со мной рядышком, слушай… Вот, только что написал, - Николай налил себе в стакан из припасенной еще со вчера, недопитой поллитры, сгреб в кулак горсть сухой травы и опавших листьев и, шумно занюхав опрокинутые вовнутрь сто грамм, прочел:

"Твой меч вращается с телом в такт
Удар кулаком - вот так и так!
Еще удар, быстрей и быстрей.
Рази мечом и рукой бей!"

Неожиданно спотыкнувшись на полуслове и громко рыгнув, Колька начал заваливаться на правый бок, увлекая за собой свою спутницу, медленно наваливаясь на нее всем телом, подминая под себя и брызгая дурной слюной прямо в ухо:
- Ыыыыы…Блядиночка моя ненаглядная, ты одна понимаешь ранимую душу поэта, так уважь же меня скорей сладенько, ласточка ты моя траханная, ну давай же, где там у тебя чего… голубка моя нежная…
Она даже не пытаясь сопротивляться грубому напору, а напротив, подавшись всем телом навстречу его уже неуправляемой более, животной похоти быстро-быстро забормотала:
- Коленька, ты возьми меня с собой, в город, когда надумаешь возвращаться, возьми, заклинаю тебя… пропадем ведь здесь, а я тебе и ребеночка рожу и обмывать-обстирывать всего буду… уедем, слышишь, Антонина совсем тебя со свету сживет, а Федька мой, когда вернется, убьет нас обоих, чует мое сердце, что знает он…»
Николай вдруг засипел как-то странно и обмяк на ней. Маня попыталась выбраться из-под него, но безуспешно – она не могла даже на сантиметр сдвинуть с себя грузную, почти стокилограммовую тушу. Кое-как повернув голову влево она увидела стоявшего в нескольких метрах от нее и застывшего от дикости всего увиденного Сеньку.
- Сынок, сынок, помоги мамке, дышать не могу, тащи его с меня, слышишь, сынок…
Что?! Что ты, Сенечка, родненький, не надо, не на…
Тяжелый камень с размаху опустился на ее череп, рассекая темя, брызгая осколками костей и кусочками мозга прямо на ветхие, давно прохудившиеся Сенькины сапоги.
Заслышав за спиной тихий, вкрадчивый шум он оглянулся. Сквозь заросли малины к выходу из леса, суматошно виляя велосипедным рулем и подпрыгивая колесами на корнях и упавших на землю ветках, продирался тот самый почтальон, которого Сенька повстречал намедни утром. Однако теперь, вместо форменного костюма на нем была серая, длинная шинель старого образца, кирзовые сапоги и фуражка. Почтарь на мгновение обернулся и Сеня успел прочесть на фуражке, вышитое желтым:
«КВЖД».
Внезапно, повинуясь какому-то сильному, неотвратимому чувству, Сенька сунул руку в карман и взглянул на часы. Секундная стрелка на потускневшем от времени циферблате мелко-мелко задрожала и дернулась с места.
Китайский мародер, осторожно ступая меж окоченевших трупов, внимательно шарил глазами в поисках чем поживиться.
Внезапно пространство разорвал оглушительный свист летящего артиллерийского снаряда, переросший в уже непрерывную канонаду и людское, многоголосое «УРР-Р-РАААА…». Русская армия, отступив к ночи на свои прежние позиции на юг провинции Ляонин, в 4:25 утра, на рассвете 11 декабря 1901г. перешла в решительное и как оказалось в последствии - определившее исход войны наступление, окончательно разбив ихэтуаньскую "Армию честности и справедливости" под предводительством Ван Хэда.

22.09.2003