ЦИРК НА СЦЕНЕ

Автор: Дуня Распердяева При слове «цирк» многие представляют себе ломаные линии купола цирка Костюка на Вернадского, либо двух бело-красных лошадок Никулинского цирка на Цветном. Конечно, есть и другие: Львовский цирк, выполненный в традиционном советском стиле, Казанский, смахивающий издали на свежеприземлившийся НЛО. Минский цирк примечателен колоннами, как у Большого театра, Ташкентский - ярко-бирюзовой кумполом, а Екатеринбургский - безудержным стремлением закосить под Эйфелеву башню.
Но есть населенные пункты, где никаких цирков не было, нет, и не предвидится. И цирк-шапито не раскинет свой разноцветный шатер в славном городе Задрищенске, а уж в поселке Малые Ебеня или деревне Глубокая Жопа и подавно. Зато с радостью припесдует не только в вышеозначенные пункты, но и в любой затерявшийся в ущелье аул труппа цирковых артистов, посланных организацией под названием «ЦИРК НА СЦЕНЕ». В справочнике можно подчерпнуть ценную информацию, что организация сия была «создана в 1935г на базе «Колхозных цирков», существовавших при стационарных цирках, с целью обслуживания жителей отдалённых районов страны. Артисты работают в течение всего года и выступают на любых площадках (клубах, стадионах, парках, спортзалах)».
Несть числа мухосранским зрителям, которых обслужили сценические циркачи в доперестроечные времена, когда не нужны были никакие визы. Купил себе билет (не по паспорту!) и хуярь в любую из точек эсэсера. Администраторы, организующие поездки, наживали баснословные по совковым меркам состояния. Варианты махинаций были разными. Самый банальный: вертушка. Проданные зрителям билетики не надрываются при входе, а просто складываются в кармашек к администратору. А потом между представлениями разглаживаются электрическим утюгом в гостиничных номерах. И «эх, раз, еще раз» продаются, пока не потеряют товарный вид. Другой вариант, сложнее и проще одновременно: продажа фальшивых билетов. Для этого надо было иметь связи с типографиями и, как следствие, не только отстегивать им денежку, но и приобретать дополнительный риск засыпаться. Оба варианта подразумевали заделку левых концертов. Это-то и было самым сложным во всей афере.
Королем леваков считался Златин Аркадий Наумович, да будет ему земля пухом. Два раза его сажали за махинации с конфискацией имущества. Но, выйдя на свободу, старый еврей принимался за аферы с удвоенной энергией. Златин выработал план, по которому его действия могли повлечь лишь общественное порицание, но ни в коем разе не уголовную ответственность. Он ездил по аулам и кишлакам, где никто и понятия не имел, что на свете вообще существуют какие-то билеты. «Бир сум!» - говорил Златин любому чучмеку, желающему поглазеть на столичных циркачей. Рубль - не фальшивый билетик, его к делу не пришьешь. Нередко перед облезлым зданием клуба разыгрывалась душераздирающая сцена. Очередная многодетная мамашка на языке, отдаленно напоминающем русский, требовала впустить на халяву хотя бы самых мелких её детенышей. И глухонемую незамужнюю сестру Зулу, и хромую бабушку Гульзиян, не говоря уже о столетнем бабае. («Аксакалов нада уважат, да?») «Бир сум!» - повторял Аркадий Наумыч. Второй раз никакие притязания на льготы он не выслушивал, а указывал коротким толстым пальчиком в сторону, прямо противоположную входу в клубешник: «На хуй!» После этих волшебных слов бир сум за каждое рыло, намылившееся на представление, уплачивался.
Цирковая бригада под руководством Златина вкалывала на износ, мотаясь на дребезжащем автобусе а-ля катафалк по городам и весям солнечного Чуркестана и делая в день по три-четыре концерта. Как же Златину удавалось забацать столько точек? А очень просто при тогдашней однопартийной системе. Акрадий Наумыч вваливался с шоблой циркачей в местный обком партии и произносил магические слова: Москва и задание партии. Слова эти открывали дубовые двери в кабинет председателя обкома. Гордо восседая во главе огромного стола и тайком показывая рассаженным по периметру артистам кулак (не ржите, суки!), администратор добивал хозяина кабинета известием о том, что за невыполнение партийного задания можно и потерять ответственный пост. И что московские артисты посланы лично министером культуры с целью отработать ударное количество концертов в фонд имени Ленина. Затем выдумывал о каждом труженике искусства душераздирающую историю.
- Вот эта женщина – кормящая мать, - с надрывом в голосе рассказывал Златин, - была вынуждена оставить в Москве грудных близнецов, чтобы работать здесь по заданию партии!
- Понимаю, товарищ! – сочуственно косился председатель на беззаботную и незамужнюю эквелибристку Леночку, которая скромно опускала голову, скрывая ехидную улыбочку.
- А этот человек пять лет проработал на Кубе без единого выходного дня, - продолжал свое повествование администратор, тыча перстом в багровую от пьянки рожу фокусника Духновского.
- Я понимаю… - продолжал кивать тыквой озадаченный хозяин кабинета.
- Нет, Вы не понимаете, что пережила вот эта хрупкая женщина, - входил в раж Аркадий Наумыч, переходя к описанию трудностей жизни сухопарой и злой танцовщицы Ирины, иссушенной постоянной ревностью к донжуанистому мужу, - десять лет назад она упала из-под купола цирка, перенесла пятнадцать операций, причем семь из них – пластические. Тут в молчаливом «почтении» прикрывали лица руками все присутствующие артисты, кроме самой Иры, которая с негодованием и укором смотрела прямо в бесстыжие администраторовы очи навыкате.
- Но невероятным усилием воли замечательная женщина вернулась-таки на манеж, - продолжал нести обидную чушь Златин, - и все выступает и выступает, выступает и выступает…
- Что я могу сделать для этих людей, уважаемый? – вопрошал председатель, мечтая как можно скорее отделаться от красноречивого администратора с лживым, но весьма уверенным лицом (хуй знает, может, и не все пиздеж, да и с москвичами не связываться лучше).
- Высокое руководство оценит Вашу деятельность – указывал Златин на украшенный лепниной потолок, - не ради скромных тружеников отечественного цирка, а для советского детского фонда имени Ленина. Вы должны обязать всех директоров клубов области организовать наши выступления.
Стоит отметить, что Аркадию Наумычу сказочно везло. Ни одному партийному руководителю не пришло в голову созвониться с Москвой, чтобы проверить правдивость администраторских речей про задание партии.
Однажды черти занесли Златина аж на цельную неделю в поселок Неграм Бабекского района Нахичеванской автономной республики, где все местные бабы поголовно носили чадру даже в жарищу плюс писят с хвостиком в тени. Окинув безрадостную картину проницательным взором, администратор вынес вердикт: «Телкам по одной на базар не шляцца! Чего надо купить – берите с собой жонглера Ваню Стасюка и меня!» Пока женский состав труппы отоваривался у недовольных азербайджанцев, Ваня, который на сцене жонглировал не чем-нибудь, а пудовыми гирями, не подпускал к циркачкам особо рьяных торгашей, норовивших ущипнуть за обнаженные плечи. А Златин осыпал налетчиков отборной бранью урки со стажем: «Заткните хлебало, гниды! Вы чо баллоны катите, сявки?! Сами вы, бля, прастытутки! Я на хую таких пачками вертел! В хуй свистите, падлы!» И вновь волшебные слова администратора действовали. Аборигены отступили, шепотом поминая шайтана.

И если уж говорить об администраторах, то нельзя не вспомнить Аллу Стефановну Либидовскую – «маму Аллу», которая сейчас доживает свой век в микрорайоне Гольяново. Просадившая все «честно» заработанное, расплывшаяся до полутора центнеров, колющая в свой необъятное пузо инсулин по нескольку раз в сутки. А когда-то…... Какие славные посиделки в парткомовских саунах Хохляндии закатывала она артистам после удачного чеса. Сколько спиртного она могла залить в свою золотозубую пасть за один вечер. Никто из молодых и здоровых мужчин так и не смог её ни разу перепить, а ведь ей тогда было уже под полтинник. Ежу понятно, что имелся у столь веселой и денежной дамочки молодой ебарь. Тридцатилетний Сашок – рыжий патлатый клоун, которому для выступлений не надо было даже парик надевать. Причем клоун от бога – во время его выходов публика рыдала от смеха, а провинциальные прелестницы несли на сцену в букетиках записочки с телефонами. Мама Алла всегда собственноручно выковыривала бумажки из букетиков и рвала на мелкие кусочки со словами: «Вот же мандавошки недоёбанные…» Но Сашок, как всегда, успевал пару-тройку телефончиков сныкать. Как результат: не однажды лупасила Алла Стефановна Сашку по мордасам при всей труппе и требовала вернуть взад очередную дареную золотую гайку или японские часы. И не единожды вышеозначенная гайка или часы летели маме Алле в еблет. А как-то раз обиженный Сашок чуть не вышвырнул с восьмого этажа Тернопольской гостиницы любимца Либидовской, абрикосового пуделя Франтика. Отчаянно скулящего песика, уперевшегося всеми четырьмя лапами в подоконник и не желающего пролазить в узкое гостиничное оконце, отбирали у Сашки втроем: мама Алла плюс эквилибрист с фокусником-иллюзионистом, до того благополучно бухавшие в соседнем номере.
Если кого интересует дальнейшая судьба рыжего клоуна Саши, то он в конце концов сбежал от скандальной покровительницы. Вернулся к брошенной в Актюбинске жене с двумя детями. На радостях воссоединившиеся супруги заделали третьего. Затем счастливые многодетные родители начали жестоко бухать. Допившись до белой горячки, Сашина супруга благополучно повесилась. Овдовевший Сашок так же благополучно сбагрил собственных киндеров в детдом. А затем не менее благополучно женился на бабе с тремя детьми.
Не все цирковые артисты столь ебанутые создания, нет. Но кому интересно слушать о фанатиках, репетирующих свой номер до четырех часов в день. И все свободное гастрольное время употребляющих на изготовление реквизита и шитье новых костюмов. «Костюм, - говорят они, - это пятьдесят процентов успеха». И не ошибаются, думаю. Низкий вам поклон, добросовестный цирковой народ! На вас и только на вас выезжает вся программа, если некоторые наебенятся до такой степени, что не только выйти – выползти на сцену не в состоянии. Ну, как тут не вспомнить фокусника-манипулятора Валеру Духновского. Сколько раз цирковая бригада, поутру не дождавшись Валерика в автобусе у гостиницы, песдовала шукать его в номер. И столько же раз обнаруживала лежащим в постельке в одних семейниках, безумно хихикающего и расшвыривающего фокусные карты. Мужской состав труппы обменивался привычными репликами.
- Еб-а-ать! Опять белка!
- Так что? Сидячий вариант?
- А хули еще делать? На афише крупными буквами значится фокусник.
Пока дамы собирали разбросанный по номеру реквизит, суровые мужчины насильно впихивали Валерика в сценический фрак. И, раз-два взяли – за руки за ноги понесли в автобус. По дороге Духновского лечили: вспаивали крепким чаем и вскармливали не менее крепкими пиздюлинами. По приезду на точку Валера был готов к сидячему варианту выступления. Конферансье объявлял его, как короля фокусников-манипуляторов и затем, призвав на помощь клоуна, торжественно выносил сидящего на стуле. Валера, сидя на импровизированном троне, демонстрировал изумленной публике действительно потрясные фокусы. Блестящие шарики исправно множились и исчезали в руках манипулятора, в то время как шарики в его голове хаотично перемещаясь, заезжали за ролики.
Еще один талант, загубленный страстью к зеленому змию – каучук Яна Бурцева. Она не только обладала способностью гнутся так, словно в ее теле напрочь отсутствовали кости, но обаяние имела потрясающее. Обаяние, с лихвой покрывающее все технические недочеты выступления, поскольку после выпуска из циркового училища Яна репетиции больше не посещала. Стоит ли говорить, что трезвой на сцену Бурцева выходила только в крайних случаях – когда было нечего выпить. Про злоключения гуттаперчевой Яны можно рассказывать бесконечно. То она по пьянке рухнула на головы музыкантам в оркестровую яму и её, отчаянно матерящуюся, извлекали оттуда сердобольные зрители и техперсонал очередного дома культуры. То в каком-то небольшом узбекском городке произвела фурор не только на сцене, но и за нею. Дело было зимой, что по погодным условиям равнялось нашей поздней осени – сырость, слякоть и нулевая температура. Перед выходом, облаченная в сверкающий купальник Яна, пыталась согреться. Куталась в модное по тем временам болоневое пальто, то и дело прикладываясь к припрятанной в кармане чекушке. И вдруг поняла, что перед выступлением не мешало бы освободиться от лишней жидкости. А в покосившемся щелястом клубешнике из удобств только одно - ведро за кулисами. Матюгнувшись, задрала пальто и раскорячилась над посудиной.
Тем временем, скрипачка Ольга Шарова, фигурой весьма соответствующая фамилии, радовала зрителей попурри из шлягеров. И никак не въезжала, чем их так прикалывает песня «Странная женщина». Наиболее культурный узбекский зритель, занимающий первые ряды, молча приобретал все более европейский разрез глаз. Менее культурный, от центра зала и к галерке, просто-напросто ржал в голос, тыча пальцем куда-то чуть левее скрипачки. Ольга перестала играть и повернула мощный корпус в указанном направлении. Под задранным вместе с полой болоневого пальто занавесом красовалась Янкина голая задница, а в наступившей музыкальной паузе отчетливо слышалось задорное журчанье струйки мочи. Шарова пошептала «твою мать» и удалилась со сцены без аплодисментов – под стук собственных каблуков. Оператор не растерялся и врубил музыку, под которую всегда начинался выход Бурцевой. Номер не пошел, как надо. Вместо обычных восторгов: вот это гибкость, в зале звучало: а прикольно ей в такой позе вдуть! Яна, растянувшаяся в прямом шпагате между двух стульев, сделала изящный кульбит по направлению к зрителям. Встала и не менее изящно раскланялась. Затем, повернувшись спиной к залу, стащила блестящие треугольнички-напизднички и эротично повихляла аккуратной жопкой. Натянув трусы, повернулась и, лучезарно улыбаясь, еще раз откланялась. Яна, в отличие от скрипачки, удалилась за кулисы под бурные овации.
Не было ни одного администратора «Цирка на сцене», с которым Бурцева не съездила бы на гастроли. Но с каждым – только один раз. На следующий не решался никто. «У нее классный номер, но сложный характер» - говорили они, передавая эстафету очереному цирковому дельцу. Ну, подумаешь характер, рассуждали в таких случаях администраторы, не предполагая какой гемор на жопу приобретают. Особенно накололся на ней Златин. Но об этом в следующий раз.