Прокурор начинает сердиться. Часть 2. Глава 5.

Автор: мусор под шкапом ГЛАВА 5

Спотыкаясь, я брел по какому-то темному коридору, осторожно ощупывая руками скользкие стены. Я медленно приближался к гигантской двери, черным пятном мерцавшей в конце этого мрачного тоннеля. Над дверью нависал огромный металлический звонок, похожий на те, что украшали школьные коридоры, и трель которых была так желанна для слуха утомленных учеников. Но этот звонок изматывал мои барабанные перепонки своим дребезжанием. Хотелось побыстрее дойти до проклятой двери и впустить незваного гостя, позабывшего, что ночью неприлично тревожить людей визитами...
- Володя, просыпайся! Тебя к телефону, - Анжелика толкала меня в бок, протягивая трубку.
- Убийство, Владимир Анатольевич! Надеюсь, вы не забыли, что дежурите? - Лукин был также раздражен, но по многолетней привычке умело скрывал свои чувства от подчиненных. - Дежурный машину вышлет. Отзвонись ему.
- Сделаю, Тимофей Юрьевич. Вы будите?
- Надо бы конечно... - прокурор замялся.

По последнему капризу Николаевской, районные прокуроры должны были выезжать на все неочевидные (т.е. без подозреваемого) убийства, что ставило их в положение еще более тяжелое, чем у подчиненных следователей, дежуривших всего четверо суток в месяц. Поэтому по негласной договоренности, да и вообще из уважения к нашему прокурору, мы постоянно отговаривали его от ночных выездов, вписывая, однако, его участие при осмотре в протокол. И всем от этого было хорошо: пожилой начальник высыпался, и у него было хорошее настроение весь следующий день, а следак работал на месте происшествия, сколько считал нужным и без постороннего вмешательства, не спеша делал свою работу. Кому был нужен этот "усиливающий надзор за следственно-оперативными работниками" приказ, было не понятно. Хотя с другой стороны, если бы у городской прокуратуры возникла необходимость подставить кого-либо из непослушных прокуроров, то лучшего предлога и найти было сложно: "Не выехал на место преступления, чем не обеспечил должное руководство осмотром, тем самым проявил халатное отношения к своим обязанностям и т.д. и т.п." В общем, городская была в своем репертуаре.
Но поскольку в нашем Калининградском районе работали ЛЮДИ, то:
- Да что вы, Тимофей Юрьевич! Я сам справлюсь. Отдыхайте. Завтра в протоколе распишитесь.
- Ну ладно, Володя. Уговорил. Давай работай.
Я набрал номер дежурной части РУВД:
- Дежурный прокуратуры Маркин. Машина когда будет?
- Уже вышла.
- Медик и криминалист?
- В главк я позвонил. А ЭКОшник в машине.
- Хорошо. Когда приедет, пусть водитель поднимется.
- Какая квартира?
- 12.
- Понял. Передам.
Я начал неторопливо одеваться. Не спешил я потому, что знал, что в эту минуту дежурный звонит одному из экспертов домой и будит его, потом УАЗик поедет за ЭКОшником, и только затем заберет меня. Конечно, в РУВД постоянно дежурил криминалист, но за ночь случалось не одно происшествие и его естественно на всех не хватало.
Через пол часа в дверь нашей с Анжеликой квартиры позвонили. Эту однокомнатную квартиру я снял 17-го марта, после чего, покинув родительский очаг, стал сожительствовать с полюбившейся мне "следачкой".
- Мы в машине ждем, - молодой сержант уже в припрыжку спускался по лестнице.
Поцеловав свернувшуюся клубком Анжелику, я поехал на самое «романтичное приключение», которое только может быть в жизни следователя прокуратуры - на ночной осмотр места убийства.

Вообще, меня всегда занимал вопрос, почему большинство осмотров приходится на ночное время. За свою небольшую, но насыщенную практику, я лишь один раз выехал на труп мужчины в дневное время. Да и тот лежал в квартире уже больше недели, и было весьма сложно установить, в какое время суток он стал трупом. Уверен, что тоже ночью.
Как поведали судебно - медицинские эксперты, в обществе которых я ежемесячно дежурил по городу, если до трех ночи нет вызовов, то дежурство проходит спокойно. Это была их примета, проверенная годами ночных путешествий по спящему городу. Возможно, с наступлением темноты в людях просыпались захороненные в подсознательном животные инстинкты, заставляющие их убивать, насиловать, грабить...

В таких размышлениях я трясся в разбитом УАЗике в компании со знакомым криминалистом Юрой Поляковым, который, несмотря на особенности национальных дорог, спокойно посапывал на заднем сидении.
В квартире нас уже ждали. Сонный участковый у дверей, не интересуясь кто мы и откуда, в двух словах обрисовал ситуацию. Видимо он, как все сотрудники "топтавшие землю" , внутренним чутьем определял своих. Да и кому понадобилось бы в лютую, ночную стужу тащится в загаженный "бомжатник", чем и являлось жилище семьи Габрусенковых. Жили здесь 72-х летняя мать с алкоголиком сыном. Пили вместе. Приходил еще какой-то БОМЖ Федя. Милицию вызвали соседи, заслышав шум драки, а уже приехавший наряд обнаружил на диване подгнивающий труп хозяйки. Сына с БОМЖом забрали в отдел. Из оперов никого еще не было.
- Значит, и не будет, - заметил Поляков, - Дело-то раскрыто.
- Когда соседи вызвали наряд?
- Около полуночи, - участковый заглянул в блокнот.
- Ясно. Медика еще нет?
- Говорят едет...
- Ну, ладно. Юра, пойдем работать. А вы, - я посмотрел на собиравшегося уходить участкового, - Двух понятых обеспечьте.
- Да где ж я их ночью возьму?! (Старые песни о главном), - мгновенно проснулся лейтенант.
- А вот соседи, что милицию вызвали. Они на месте?
- Да. Спят, наверное.
- Они, что лучше нас? Не будут звонить в будущем! - Поляков явно был сегодня не в духе. Вчера он тоже дежурил и сегодня на заявку поехал только после угроз дежурного.
- Да-да, верно, - поддержал я, - Вот их и давайте.
Мы с Юрой зашли в квартиру. Это была двухкомнатная "хрущевка", сильно запущенная, но с еще сохранившимися следами нормальной жизни. Подойдя к пустому серванту, я обнаружил рядом с ним засыпанный газетами и бутылками небольшой журнальный столик. Откопав свою находку, я аккуратно застелил ее парой чистых листов и, расположившись на трехногом табурете, достал бланки осмотра.

Протокол осмотра места происшествия и трупа составлялся в двух экземплярах под копирку. Копия шла вместе с сопроводительным письмом в морг вскрывавшему эксперту, чтобы он мог установить не только причину смерти и ее обстоятельства, но также получить общую картину обнаружения и сохранения трупа. Так как порой наличие открытой форточки в квартире, сдвигало время смерти на несколько часов или дней (если до обнаружения труп лежал на сквозняке). В общем, осмотр был делом нужным, а потому медики требовали хорошей копии с разборчивым почерком, чем я никогда не мог похвастаться.

Разложив бумаги на столе, я начал неторопливо заполнять графы протокола, приготовившись провести ночь в обществе "очаровательного" трупа полной женщины, закрытой до шеи ватным одеялом, что в условиях хорошо отапливаемого помещения привело к значительному раздутию трупа кишечными газами, от чего лежащее на диване тело напоминало скорее шар, чем хозяйку квартиры.
- Ну, где тут клиент? - в коридоре затопал, стряхивая снег, приехавший медик.
- А-а, Георгий Геннадиевич, очень рад, - я встал на встречу Грушкину, - Просим, просим, к нашему столику.
- Привет, Володя. На сей раз труп? Молодец. Третий за ночь, кстати. Днем в Московском, вечером в Невском и вот один у вас.
- Зато КТУ хорошее, - успокоил я.
- Да, имел я этот КТУ! Что мы звери что ли? Людей жалко. Валят и валят, как деревья на лесоповале...
- Это точно. Вот еще одно дерево. 72 года. Габрусенок Мария Ивановна. Видимо давно лежит.
- Кто ж ее так? - Грушкин одел очки.
- Сынок с дружбаном. Так думаю. Они в отделе.
- Вот и расти таких говнюков... - эксперт тяжело вздохнул, - Ну, я начинаю.
- Да-да, конечно. Юра, как у тебя? - крикнул я на кухню, где возился Поляков.
- А ты сам подойди. Увидишь.
Вместе с медиком мы заглянули в пятиметровую кухню, весь пол которой был залит темно-красной жидкостью с какими-то сгустками. Вообще, порядком кухня не блистала. На столе валялись пустые бутылки и грязные стаканы. В раковине было наблевано, на полу гора немытых тарелок, засиженных тараканами. В общем, бытие и сознание друг друга не опережали, идя рука об руку.
- Ну-с, молодые люди... Авторитетно заявляю, что это не кровь. И не мозги. Это... Вот! - Георгий Геннадьевич пнул ногой разбитую трехлитровую банку "Протертой свеклы с чесноком", - Хорошая закусь под водку, надо сказать.
- Да, и выглядит аппетитно, - заметил Поляков, брезгливо счищая с ботинка красные капли куском газеты.
- А вы не смотрите, а ешьте, - усмехнулся медик и удалился в комнату.
- Пальцы есть? - поинтересовался я.
- Да. Пара на стаканах и бутылке. Но смазаны.
- Что все?!
- Ну, почти. Руки-то трясутся... - засмеялся ЭКОшник, - Да не бойся ты, есть пара пригодных.
- Лады. - успокоился я, - А кровь?
- В коридоре какие-то следы есть. Похоже на волочение.
Я присел и при свете фонарика действительно увидел две прерывистые дорожки бурого цвета, ведущие в комнату.
- Я эти следы вырежу. Благо, линолеум на соплях приклеен, - Юра полез искать нож, - А потом в комнате гляну...
- А вот и понятые!
В дверях участковый держал под руки двух стариков, один из которых при ближайшем рассмотрении оказался старухой. Это были те самые соседи - жалобщики. Судя по внешнему виду и равнодушным взглядам на состояние квартиры, их жилище было не уютнее. Да и образ жизни они вели, вероятно, похожий. "Когда-нибудь и на их трупы кто-то приедет" - мелькнула циничная, но почти пророческая мысль.
- Так, граждане, я следователь прокуратуры Маркин. Здесь мы проводим осмотр квартиры и трупа Габрусенковой. Знаете ее?
Старик кивнул.
- Вы приглашены в качестве понятых при осмотре места происшествия и в соответствии со статьей 135-ой УПК имеете право присутствовать и наблюдать за ходом осмотра, делать замечания, которые подлежат обязательному занесению в протокол. Вам права понятны?
Опять кивок.
- Присутствовать желаете?
В этот момент добрейший судебно-медицинский эксперт вытащил из-под ватного одеяла раздувшийся труп женщины и стащив его на пол, неосмотрительно положил на живот. На глазах труп Габрусенковой стал сдуваться, а квартира наполнилась невыносимым зловонием, от которого меня отшатнуло к приоткрытой форточке на кухне, а понятых вместе с участковым попросту сдуло на лестничную площадку, где они по-видимому стали держать дверь, оставляя весь аромат следственной группе. Позеленевший Поляков незамедлительно пристроился рядом со мной у единственного источника кислорода, и лишь улыбающийся Георгий Геннадьевич, стоя над смердящим трупом ласково приговаривал:
- Тихо, тихо, тихо... Ты что это расшумелась?
Через несколько минут мы с Поляковым пришли в себя (народ-то бывалый) и я выглянул на лестницу. Не делая попыток заманить в квартиру мелко крестившихся соседей, я милостиво разрешил им удалиться в свою квартиру, пообещав зайти после осмотра для прочтения и подписания протокола.

Я, конечно же, шел на серьезное нарушение закона. Ведь по УПК присутствие понятых во время осмотра обязательно и если их нет, то судом осмотр может быть признан недопустимым доказательством, а все изъятые следы и предметы отведены, как добытые незаконным путем. Но это было по закону. А по жизни...
Попробуйте среди ночи поднять совершенно посторонних людей с постели и продержать их 3-4 часа в загаженной квартире рядом с гнилым трупом, и все ради гипотетической возможности приглашения их на суд, где бы они подтвердили, что бутылка с отпечатками и пропитанная кровью тряпка была изъята именно с квартиры, а не была принесена следователем с собой, чтобы сфабриковать дело и засадить бедного алкаша Габрусенкова. Любому здравомыслящему человеку понятно, что если у следственных органов возникает желание кого-либо посадить, по присутствие понятых не сыграет никакой роли. Однако, закон изначально занимал позицию недоверия следователю, и даже на осмотр, пардон, обосранных трусов потерпевшего, я должен был отлавливать в коридоре прокуратуры двух понятых. Несомненно, что при опознании или обыске понятые были необходимы, так как могли засвидетельствовать в суде и добровольность опознания злодея и происхождения изъятого в ходе обыска пистолета. Но при осмотре места происшествия и вещественных доказательств... Извините, но они только мешали. Наверное, по этой причине самые буквоедские и бюрократические правоохранительные системы: американская и английская, не применяли института понятых, полностью доверяя полицейскому, опровергнуть слова которого в суде могли, по крайней мере, три гражданских лица.

- Ну, как, Георгий Геннадьевич? Каков диагноз? - я почти закончил писать протокол, зафиксировав не только где и какие следы мы обнаружили, но и общую обстановку в квартире.
- Странное дело, - эксперт снял очки, - Вроде она получила несколько ударов в голову, да и на спину падала, вот видишь гематома, но что-то мне не нравится в этих падениях...
- То есть?
- Думаю: не они причина смерти. Ну-ка, какие таблетки она принимала? - медик высыпал на стол коробочку с медикаментами, - Так... сердечные, сосудистые... Не знаю, не знаю. Может тут и не криминал. А свидетели есть?
- БОМЖ какой-то.
- Задержали? Хорошо. После осмотра поедем с ним потолкуем. Ну, готов? Пиши. Труп Габрусенковой М.И. на момент осмотра лежит на диване на задней поверхности тела, укрытый ватным одеялом...

Через 20 минут Грушкин оставил в протоколе свой автограф и, заполнив карту регистрации трупных явлений, передал ее мне.
- Ну-ка, дай взглянуть на копию... Каракули, конечно. Но сойдет. Не то, что у Стаканова, светлая ему память.
Наш Владимир Иванович в свое время действительно отличался супер неразборчивым почерком, и один раз я общался с коллегой из Красного Села, получившего материалы ночного дежурства Стаканова, умолявшего по телефону хотя бы в двух словах рассказать, что и где осматривалось.

К счастью соседям покойной не захотелось выслушивать весь текст семистраничного протокола, и они, охая и ахая, что у меня "такая работа", быстро расписались на конвертах с изъятым линолеумом и пальцевыми отпечатками на липкой ленте. Забирать сами бутылки со стаканами я и не собирался, хотя так раньше и делали, превращая следственные кабинеты в склады стеклотары. Но с появлением прозрачных пластин и липкой ленты, криминалистика сделала шаг вперед, лишив следователей "удовольствия" от перетаскивания картонных коробок с характерным позвякиванием. Кстати, сдавать бутылки было нельзя - они являлись вещественными доказательствами.

Работа на месте была завершена. Оставив копию протокола и сопроводительное письмо в СМЭС участковому, я в компании двух душевных специалистов загрузился в ожидающий УАЗик, и отправился в 15-ое отделение для допроса злодеев.

* * *

- Сначала, БОМЖа давайте! - заглянул я в дежурную часть.
Через минуту в крохотный кабинет, где мы разместились с Грушкиным, сержант привел невзрачного мужичка.
- Ну что, БОМЖ Федя, садись! - добродушно приветствовал я вошедшего. Мужчина опасливо опустился на ободранный стул.

С БОМЖами общаться было легче всего. Люди они простые, ранее уже знакомые с милицией, поэтому церемоний не признавали. В первые месяцы работы я этого еще не понимал. Как-то по дежурству я выезжал на заброшенный склад, где работала целая бригада таких БОМЖей, поссорившаяся из-за денег со своим бригадиром, в результате чего один из "товарищей" по фамилии Желтков забил бригадира деревянной доской, поделив с "коллегами" вырученные деньги по-братски. В ходе допроса я, как и положено, обращался к БОМЖу на "Вы" и весь допрос построил именно на том, что подробно выяснял у него как он лупил доской беднягу бригадира. БОМЖ медленно, тщательно подбирая слова и делая вынужденные паузы, чтобы не матюгнуться, откровенно живописал свои деяния. А в конце допроса тихо добавил: "Только ты, начальник, мне 102-ю не "шей". Один я был". "В каком смысле?" - не понял я. "Да вот, один я Семеныча замочил". "А я что говорю?" "Так ты ж, начальник, говоришь: "Расскажите, как вы его били..." А я один был. Зуб даю!" С того времени я к БОМЖам на "Вы" не обращался. Но тут мне попалось исключение...

- Здравствуйте, гражданин следователь. Вызывали?
- Давай, давай, садись Федя! Без церемоний.
- Спасибо.
- Ты как бомжевать - то стал? Не похож ты на "зэка" или "синяка", - допрос я решил начать со знакомства.
- Да, пока не похож... Но это дело времени. Я ведь инженер. Родители умерли. Пол года назад жену похоронил. Рак... Стал пить. Тут ребятки какие-то подвернулись. Квартиру отобрали. Теперь вот бомжую. А что делать? На работу не берут без прописки. По чердакам обитаю. Пока топят.
- А как же Вы квартиру-то потеряли, - я сменил тон общения.
- Да, просто. Как все. "Кинули", как сейчас говорят. У нас с женой квартира была 2-х комнатная. Я решил, что мне одному много будет. Да и платить дорого. Решил разменять. А как сейчас менять? Только через продажу. Пошел в агентство. Там со мной сразу агент стал работать. Парень молодой. Быстро приватизировал квартиру, нашел покупателей. Мне однокомнатную нашел. Все документы оформил... Вообще все сам делал, я только подписывал, да ездил с ним по нотариусам. В общем, когда пошел я к нему за деньгами в агентство... А у нас была договоренность: мне с покупателями встретиться в агентстве и деньги получить. А его нет. Я домой. А там уже жильцы новые, ремонт во всю делают... Я ведь пока оформляли "бухал" сильно, жил у другана. Деньги на водку агент давал. Вот пока я "бухал", они и заселились. Мне новые хозяева говорят: "Ничего, мол, не знаем. Деньги отдали агенту. Документы все в порядке". Спрашиваю: "Почему не мне деньги отдали? Моя ж квартира!" А они: "У твоего агента доверенность от тебя была на получение денег. Сами видели". А я и точно по пьянке какую-то доверенность подписывал... Ну вот, так и получилось: квартиру продал, а на новую деньги уплыли.
- А что в агентстве? - мрачно спросил слушающий беседу Грушкин.
- А что там? Сказали, что не работает у них такой агент.
- Что ж он там делал, когда Вы пришли?
- Да мало ли что. Там много разных людей было, не только сотрудники. Но думаю, что он таких как я лохов поджидал. Вот и дождался...
- В милицию обращались? - спросил я, зная заранее ответ.
- Конечно. Но что толку. Возбудили дело по мошенничеству. Сейчас приостановлено, так как этого "агента" найти не могут. А я бомжую...
- Ладно. Все понятно, - я решил перевести разговор на другую тему, так как жалость к этому маленькому мужичку начинала закрадываться в мое сердце. А допустить этого было нельзя. "На погосте жить, всех не оплачешь" - гласит народная мудрость. А я на этом самом погосте и работал, ежедневно сталкиваясь с кровью и болью людей. Вот по этой причине и спивались люди на следственной и оперативной работе, потому что давали волю эмоциям. Пускали чужую боль в свою душу. А делать этого было нельзя. Пользы потерпевшим от этого не было, а сердце сжигало, до самых угольков сжигало...

- Так. Начнем допрос. Федор?..
- Иванович.
- Федор Иванович, расскажите, при каких обстоятельствах умерла Габрусенкова Мария Ивановна.
- Так Мишка, сынок ее и убил. Я сам видел.
- Убил? Как и когда это случилось? Давайте подробно.
- Ну, я живу на чердаке их дома. Иногда к Мишке заходил "бухать", выпивать то есть. С его матерью знаком. Она меня жалела, кормила иногда.
- А Мария Ивановна пила? - встрял медик.
- А как же! Больше всех. Они по этому поводу с Мишкой и ругались. Работал-то только он. Грузчиком в рыбном магазине. А она на пенсии сидела. Да какая там пенсия, сами знаете. Пшик. А пила она крепко. Мишка только купит, а она уж наливает... В общем, были ссоры.
- Драки?
- Да. Бывало. Он ей пару раз давал кулаками...
- А что в этот раз?
- Сегодня какое число?
- Уже 25-ое марта, - посмотрев на часы, ответил Грушкин, - Пять утра.
- Ну, значит, было 21-ое число. Мишка деньги получил. Зашел ко мне на чердак. Мы два "пузыря" купили, принесли домой...
- Мать дома была?
- Да. Куда же ей? Она инвалид по ногам, еле ходила. На кухне со свеклой возилась. Вот. Мы водку принесли, а хлеба дома нет. Мишка мне говорит: "Иди, сходи за хлебом", дал денег. Я только на порог, слышу сзади голоса. Мишка с матерью «лается». Она оказывается, втихаря одну бутылку открыла. В общем, стали они ругаться. А мать возьми, да случайно бутылку-то и уронила. Та не разбилась, упала на пол и стала кататься, а водка-то выливается. Мать за ней нагнулась, и банку со свеклой задела. Та на пол и вдребезги. Мишка не стерпел такое, конечно, и давай ее по голове кулаками бить.
- Куда он удары наносил, помните?
- В голову. По затылку, по ушам... По голове, в общем.
- Бил только руками? Ногами не бил?
- Нет. Какое там ногами... Она упала после 3-4-х ударов на спину и больше не вставала.
- Умерла?
- Да, думаю. Я еще подошел к ней, она не дышала. Я еще сказал Мишке: "Ты что ж, гад, мать убил?!"
- А он как отреагировал?
- А он сказал: "Давай ее в комнату на диван отнесем". Мы потащили. Она тяжелая. Так что тащили, взявшись за руки, а ноги по полу волочились. В комнате на диван ее положили, накрыли одеялом.
- Зачем?
- А Мишка сказал: "Чтобы не видеть ее". Потом стали пить. Поминать, значит...
- Три дня, получается, пили?
- Получается, три... А сегодня... То есть вчера, деньги кончились. Мишка стал меня ругать, что я украл. Стали скандалить. Потом милиция приехала. Вот и все.
- То есть Вы подтверждаете, что Габрусенкова упала на пол и умерла именно после того, как ее избил сын Михаил? - заканчивал я писать протокол.
- Да. Подтверждаю. Все видел собственными глазами. Где расписаться?
- Вот. Прочтите и напишите: "С моих слов записано верно и мною прочитано" и подпись.
- Значит, Вы говорите: сын ее стал бить, когда она наклонившись стояла? - уточнил Грушкин.
- Именно так. Он по затылку-то ей и попал пару раз.
- Очень интересно... Ну что ж, Владимир Анатольевич, мне здесь больше делать нечего. Все понятно.
Когда БОМЖа увели, я повернулся к эксперту:
- Что скажите, Георгий Геннадьевич?
- А то и скажу, что сдается мне, ты время теряешь... Здесь инсульт возможен.
- Как?! А удары?
- Что удары? Ты смотри: возраст - раз, избыточный вес - два, повышенное артериальное - три, алкоголизм - четыре, наклон вперед, когда кровь к голове приливает - пять, да плюс стрессовая ситуация и вот тебе естественная смерть.
- А удары? Они не могли спровоцировать инсульт?
- Только теоретически, молодой человек, только теоретически. Вскрытие, конечно, покажет, но... Я врач, как-никак.
- И что Вы рекомендуете?
- А что здесь рекомендовать. Раз выехали - надо работать. Мишу "опустить по сотке" никогда не вредно. А арест... Думаю, что не будет оснований.
- Хорошо, что предупредили. Завтра отзвонюсь вскрывающему эксперту, - я пожал руку медика.
- Обязательно отзвонись, обязательно, - Георгий Геннадьевич накинул тулуп и вышел из кабинета.
Эксперт ушел, а ко мне привели Мишку Габрусенкова, еще не отошедшего от трехдневных поминок. Предположения предположениями, а я решил работать как по убийству.
- За что ж ты, Габрусенков, мать-то убил?
- Я не убивал мать, - прохрипел сынок, - Не было этого.
- Ты ее бил?
- Бил...
- Кулаками по голове?
- По голове...
- Она упала?
- Упала...
- Умерла?
- Умерла...
- Значит, убил ты мать.
- Нет. Я мать не убивал, - Габрусенков был или не в себе, или просто тупой по жизни.
- Ладно, с тобой все ясно. Вот бумага. Пиши прокурору района чистосердечное признание.
- Но я мать не убивал, - возразил Габрусенков.
- А ты пиши, как было: после ссоры бил мать кулаками по голове, она упала и умерла. Так ведь было?
- Да. Так.
- Ну вот. Так и напиши... Кстати, Федя твою мать бил?
- Нет, не бил. Я бы ему это не позволил... Как это он мою мать будет бить? Это ж моя мать все-таки. Нет, я сам мать бил...
- Ладно, пиши, - мне уже надоело пререкаться с этим дегенератом. И пока Габрусенков коряво писал о том, что он бил, но не убивал мать, я быстро оформил протокол его задержания, его допрос в качестве подозреваемого и постановление на выемку его одежды. Кровь в квартире все-таки была, и требовалось выяснять, чья она.
- Написал? Теперь подпиши здесь и здесь... Так, хорошо. Теперь снимай рубашку.
- Зачем?
- Кровь в квартире откуда?
- Это моя кровь. Я нос разбил...
- Ладно. Разберемся. Снимай рубашку. Вот постановление на ее выемку.

Закончив с “интеллектуалом” Габрусенковым и “выбив” у дежурного машину, я устремился домой, где около семи утра с наслаждением забрался под одеяло к сладко спящей Анжелике, с удовольствием прижавшись к ее теплому телу.
- Что там случилось? - спросила она, не просыпаясь.
- Да опять сынок мать убил...
- Какой ужас... - она лишь сильнее прижалась ко мне, засыпая.

* * *

На работе я появился только после обеда. Следователь, выезжавший ночью, мог это себе позволить, и я старался не упускать эту возможность, предусмотрительно назначив все допросы на вторую половину дня.
- Ну, как съездил? - у прокурора как всегда было хорошее настроение.
- Да опять сын мать убил.
- Да ты что?! Это у тебя второе дело такое? Везет. Куда мир катится. Родителей ни во что не ставят, - моя новость настроила Тимофея Юрьевича на философский лад. - Хотя не у тебя одного такие дела. Вон у Петра дело: отец сына топором зарубил...
- За что?
- А сын ему нагрубил. Так тот ему топором по башке. Говорит: "Будет знать, как отца уважать".
- Да уж, с мертвеца уважения не много.
- Ну, это другой вопрос... Так что с Габрусенковым? Готовишь постановление на арест?
- Не все так просто, Тимофей Юрьевич, надо еще с медиком созвониться.
- А что такое?
- Да у дежурного эксперта какие-то сомнения были.
- Сомнения, говоришь... Ну, тогда все проверь обязательно. Не дай Бог арестовать невиновного. За это нам всем головы поотрывают, - прокурор задумчиво посмотрел в окно. - Ну ладно, иди работай.

- Марину Сергеевну можно услышать? Это из прокуратуры, - я звонил вскрывавшему эксперту, - Меня интересует труп Габрусенковой Марии Ивановны...
- Та-а-ак... Габрусенкова, сейчас посмотрю. Был такой труп. Она у меня уже пятая сегодня. Инсульт.
- Что?!
- Да. Инсульт. А что Вас удивляет?
- Но у меня признание ее сына о том, что он бил ее кулаками по голове, после чего она упала и умерла. Да и свидетель есть...
- Не знаю, не знаю, кто у Вас там что подтверждает, но Габрусенкова умерла сама от инсульта. Вот и все, что я могу Вам сказать.
- А следы от побоев есть?
- Очень незначительные. Два на затылочной области и один в височной...
- А нет ли причинной связи между побоями и инсультом? - хватался я за соломинку.
- Ну, это практически невозможно установить. У нее побои и на вред здоровью не тянут. Так что, смерть естественная.
- Спасибо, - трубка сама упала на рычаг. Аппарат обижено звякнул.

- Тимофей Юрьевич! Габрусенкова сама умерла, от инсульта. Я только что с медиком говорил, - ворвался я в кабинет прокурора.
- Да ты что?! - он аж приподнялся со стула.
- Но незаконного задержания тут нет, на него свидетель показал, - успокоил я начальника.
- А, ну тогда, ладно, - выдохнул Лукин. - Освобождай Габрусенкова. Где он? У нас в ИВС?
- Нет. В Выборгском районе, на Есенина. У нас же ремонт...
- Да-а, далековато ехать. Ну что ж делать...
- А как с машиной?
- Нет. И не проси. Сейчас начало шестого, а туда в один конец минут 45. Конец рабочего дня скоро.
- Ну что ж делать, я тогда поехал, - тащиться вечером на другой конец города мне не улыбалось. Но держать Габрусенкова в ИВС я уже не мог никак. Да еще и прокурору доложил, дурак. Поехал бы завтра, с утра...

Около восьми вечера я стучался в запертую стальную дверь Выборгского РУВД, находившемся на самом краю города.
Когда в следственный кабинет изолятора временного содержания ввели Габрусенкова, то было заметно, что его мучил похмельный синдром.
- Ну, повезло тебе, Габрусенков! Мать твоя от инсульта померла. Держи копию постановления об освобождении и распишись в оригинале. Все, свободен!
Процедура освобождения заняла пять минут, и я был абсолютно уверен, что Габрусенков так и не понял, что произошло с ним за истекшие сутки и зачем его тревожили какие-то непонятные люди, снимавшие рубаху и пачкающие руки черной тушью.
"А ведь Габрусенков оказался прав, мать он действительно не убивал...", - усмехнулся я, захлопывая тяжелую дверь РУВД.