По стечению обстоятельств

Автор: Dr. Gonzo (Страх и ненависть в Люберцаx) - Мать умерла, - просто сказал отец. – Ты ее больше никогда не увидишь.
Потом он еще долго что-то говорил, но я воспринимал его будто бы через плотную дождевую стену, когда плохо слышно и плохо видно. В ушах гудело, под ложечкой противно щемило и слезы ручьем лились по моим не знавшим тогда еще бритвы щекам. Может быть именно из-за них и создавался эффект дождя.
- Я хочу ее увидеть, - всхлипнул я.
Отец немного поколебался, но все же открыл дверь палаты.
Мама лежала на подушках. Худая, измученная. Лицо ее было оттенка вощеной бумаги. И все-таки никогда она не была для меня такой красивой, как сейчас. Я бережно поцеловал ее в лоб и сразу же задохнулся новой серией безудержного плача. Полная медсестра сочувственно погладила меня по голове.
Мой отец Уильям Стюарт был влиятельным лондонским чиновником, занимавшим высокий пост в мэрии. Тогда я не мог сообразить, чем он занимается. И лишь будучи взрослее, я понял, что папаша состоял в комиссии по распределению городской земли. Именно поэтому у меня первого из всех моих друзей (а общаться я предпочитал с детьми из простых семей) могли появиться остромодные тогда брюки-дудочки, пластинки Элвиса, или Битлз. Почему я сказал «могли»? Потому что я должен был все это зарабатывать. Послушанием, хорошими оценками и так далее. Мой отец состоял в партии консерваторов, был человеком «той закалки» и повторял, что я не получу даром даже пенни и мне к этому надо привыкнуть, потому что так будет всю жизнь. Я не любил отца. Не любил и даже боялся. Неоднократно в своих методах воспитания он прибегал к таким средствам, как домашний арест, или даже ремень. Если же я приходил к нему за советом, он, как правило, говорил: «Ты уже взрослый, Майкл. Сядь и разберись сам хорошенько. Да-с, извольте напрячь мозги сэр!» Таким образом с раннего детства в наших с отцом отношениях возникла трещина. И она становилась что ни год – все шире и шире. Мать же была единственным человеком, которому я мог поверять все свои радости и горести. За всю мою жизнь она отругала меня один единственный раз, когда я запустил в уличного кота камнем. Она накричала на меня и сказала, чтобы я не смел больше так делать. Правда, тотчас же она смягчилась и повторила все это своим привычным спокойным тоном. Крик матери был для меня таким необычным явлением, что я на всю жизнь зарекся обижать животных. Тогда же, когда она умерла, вспоминать этого злополучного кота было почему-то особенно горестно.
Уже сидя в отцовском «Форде», я спросил сквозь слезы:
- Папа, а от чего она умерла?
- Из-за болезни сердца. Я же тебе сотни раз говорил, что у нее больное сердце, - сказал отец с раздражением.
Я внимательно посмотрел на него в тот момент. Седеющие волосы, пышные усы, желтоватые от непрестанного курения, жесткий упрямый подбородок, сигара. Отец казался таким же, как всегда, разве что более раздраженным. Интересно, его тронуло случившееся? И может ли его вообще что-нибудь тронуть?
Он развернулся ко мне.
- Почему ты на меня так уставился?
- Папа, - тихо спросил я, - тебе ее жалко?
О! Я еще не видел отца таким злым. Он остановил машину на обочине и принялся жутко орать на меня, размахивая своими ручищами с безукоризненным аристократическим маникюром. Он орал минут пятнадцать, а потом пообещал мне хорошенечко всыпать дома, если я спрошу еще раз что либо подобное. Потом уже я понял, что смерть мамы тронула его не меньше моего, но он всеми силами пытался это скрывать и подвергался колоссальному внутреннему давлению. Мой же наивный детский вопрос заставил эти чувства прорваться наружу.
Пожив с отцом три месяца вдвоем, мы оба поняли, что нас это не устраивает. После непродолжительных раздумий, он решил, что я буду жить за городом у тети Элизабет, маминой сестры. Она предложила свою помощь в первый же день, когда узнала о случившемся.
Я уже бывал летом в деревне у тети Элизабет. Она была ко мне очень добра и напоминала мне маму. Да и вообще деревенская жизнь была мне по душе. Я понимал, что отцовское решение – это самый оптимальный вариант.
Хорошо запомнилась мне поездка на пригородном поезде. Отцовский Форд был отдан на починку, и я был даже рад этой возможности вот так прокатиться в поезде. Я сидел в новенькой клетчатой кепке, недавно подаренной отцом, и держал в руках клетку с моим любимым хомячком Динки, так и не решившись положить его на полку для багажа. Отец, как обычно курил сигару. Сидящая напротив беременная женщина вежливо попросила отца потушить ее, на что он безапелляционно ответил, что в соответствии с действующим законодательством, он имеет полное право курить в этом вагоне. Женщина, как-то сникла и съежилась. Я же, глядя на нее, вспомнил, сколько раз я видел вот такой покойную маму, когда она разговаривала с отцом.
Когда мы наконец приехали, все семейство, как раз сидело за столом и обедало: тетя Элизабет, ее муж Ричард; две дочери: Лаура и Дейзи и сын Ларри.
Тетя усадила нас на свободные места и начала расспрашивать о нашей жизни, ни словом не обмолвившись о матери. Но я видел, что она ждет момента, когда останется наедине с отцом и обговорит этот вопрос.
Я решил им не мешать, и быстренько уничтожив свою порцию, предложил Ларри пойти прогуляться, на что он охотно согласился.
Мой кузен Ларри был средним из детей – тринадцатилетним разгильдяем. Меня всегда тянуло к нему. Во-первых, потому что он был на год старше меня, а во-вторых, он всегда выдумывал что-нибудь такое, что могло поставить на уши всю деревню. Один раз он устроил пожар в лесополосе, просто чтобы посмотреть на пожарные машины, приехавшие из города. А то, бывало, прокрадется на чей-нибудь участок, откроет двери сарая, и повыпускает оттуда всю живность. Я подсознательно понимал, что ничего хорошего мне общение с ним не принесет. Но, в то же время, меня к нему страшно влекло и я ничего не мог с собой поделать.
- Мама мне рассказала… - начал он, смотря в сторону.
- Ни слова, - перебил я его. – Оставим эту тему.
Он внимательно посмотрел на меня, и, могу поклясться, в его глазах мелькнуло любопытство.
- А ты ее видел? Ну… когда она…
- Заткнись! – крикнул я. Правда, сразу же извинился.
- Да ничего страшного, - пожал он плечами. – Конечно, я же все понимаю.
У нас, подобно большинству детей было «наше место» - заброшенная угольная шахта. Уголь там прекратили добывать еще до войны, зато теперь там получилась отличная «штаб-квартира». Наши ровесники не рисковали туда ходить, потому что в деревне ходили характерные для пригорода слухи о привидениях, обитающих там. А ребята постарше такими вещами уже не интересовались. Поэтому, повторяю, это было сугубо «наше место». И сейчас мы шли, как раз туда.
В свое время мы поставили туда пару пуфиков, раскладной столик, натаскали старых газет и журналов. Даже притащили неработающий радиоприемник. В общем, обосновались довольно комфортно, как для нашего возраста.
Ларри развалился на пуфике и, покопавшись под стопкой “Autocar”*, извлек оттуда пачку “Lucky Strike”.
- Будешь? – протянул он ее мне.
Я хотел привычно отказаться, но внезапно заколебался.
«Может это хоть немного мне поможет отвлечься?» - подумал я.
- Давай, - махнул я рукой.
- Молодец, - повеселел Ларри, - я вижу, ты повзрослел.
- Да какой там повзрослел… - начал было я. Но, не захотев возвращаться к больной теме, просто еще раз махнул рукой.
Первая сигарета запоминается на всю жизнь. Подкуривание со стороны фильтра, резкое головокружение, бешенные молоточки в висках, бесконечные плевки на пол и, наконец, сильный прилив тошноты, к твоему, не знавшему ранее яда, юному организму.
Я пересел с пуфика прямо на пол и закрыл глаза. Как сквозь туман до меня доносился смех Ларри и его подбадривающие окрики. С остервенелым упрямством я сделал вторую затяжку и меня вырвало.
- Эх ты, - сказал Ларри, - девчонка… - Правда смягчился, - ну ничего, на первый раз прощается.
Я минут десять посидел, немного отошел и упорно потребовал подкурить сигарету снова. Не зря отец повторял, что среди наших предков было много шотландцев.
В этот раз было уже немного легче и я докурил сигарету почти до конца. Мне было очень плохо, но я изо всех сил старался небрежно улыбаться, так что Ларри меня даже похвалил.
Затем мы, в сотый уже, наверное, раз полистали журналы и Ларри предложил немного «поразвлечься».
- Как? – спросил я, внутренне понимая, что безобидных развлечений у Ларри не бывает, но, в то же время, терзаемый любопытством.
Ларри пояснил, что на дороге, ведущей к вокзалу, есть один резкий поворот. Можно набить из старых вещей чучело человека и посмотреть, что получится, когда водитель на повороте в последнюю секунду его заметит.
- Представляешь, как машину киданет! – его большие голубые глаза восторженно сияли. – Это будет фантастика!
«Фантастика» было любимым выражением Ларри и оно всегда применялось только к тем вещам, которые по его мнению были чем-то первоклассным.
- Но ведь водитель может разбиться, - возразил я. Возразил, а сам уже понимал, что не в силах отказаться от такой первоклассной идеи.
- Да ладно тебе, - отмахнулся Ларри. – Крутанет руль хорошенько, да и все, подумаешь. Ну давай же, соглашайся. Я уже давно это задумал, только не с кем было. Тут все тени собственной боятся, амебы… А ты смельчак, Майк, я же знаю.
Понимая, что я силою какого-то неведомого рока все равно не в силах отказаться, я обреченно кивнул.
Старые брюки, рубашка и даже потрепанные башмаки были припасены Ларри в кустах, прямо недалеко от поворота. Видимо, он действительно уже давно к этому готовился. Мы запачкали все брюки, пока ползая на четвереньках, нарвали достаточно травы, чтобы сделать из старого барахла чучело человека. Наконец, оно было готово. Торжествующий Ларри привязал ботинки шнурками к брючинам и оставив «человека» на дороге, мы нырнули в кусты, росшие метрах пятнадцати от дороги.
- Я еще никогда так не резвился, - хихикал он. - Это будет нечто!
Я же молчал, но меня тоже распирало от любопытства.
Просидев так минут с двадцать пять и поболтав о разных пустяках, мы наконец услышали шум приближающегося автомобиля.
- Тихо! – шикнул Ларри. – Смотрим…
Мы притаились и напряженно следили за дорогой.
Из-за поворота вынырнул старенький Бьюик, и без всякого смущения проехал прямо по нашей конструкции. Красный от возмущения Ларри подскочил и запустил ему вслед булыжник.
- Это наш почтмейстер, чтоб ему перевернуться! Вечно зальется, как матрос и едет, не разбирая дороги. Он меня даже чуть раз не сбил. Старый трухлявый гриб!
Продолжая ругаться, Ларри пошел восстанавливать конструкцию. Кое-как мы запихнули траву обратно и вернулись на наш наблюдательный пост.
В этот раз мы ждали куда дольше – не менее полутора часов. Я уже начал волноваться, что нас ждут дома и предложил, было, уходить, но Ларри сказал, что мы никуда отсюда не уйдем, пока не добьемся своего. «Впрочем, - презрительно добавил он, - девчонки могут идти домой, если им так уж хочется». В ответ я надулся и поклялся себе, что не уйду отсюда, не дождавшись машины, даже если нам тут придется сидеть до утра.
И наконец, послышался вожделенный шум мотора. У Ларри даже костяшки пальцев побелели от напряжения. Во все глаза он смотрел на дорогу, слегка высунув кончик языка набок. Меня же кольнуло какое-то дурное предчувствие.
«Все будет нормально, - успокоил я себя. – Просто повеселимся немного, да и все. Тем более уже поздно передумывать».
Дальше начался столь известный нам всем эффект замедленной киносъемки. Вот из-за поворота показывается синий Фольксваген. На сей раз наше чучело было замечено, потому что водитель крутанул руль до отказа. Сделав несколько немыслимых виражей, машина с такой силой врезалась в придорожный дуб, что ее щедро осыпало желудями.
Я мельком взглянул на Ларри. Он был в восторге.
- По моему, это машина нашего соседа Бенкрофта! – воскликнул он.
Не в силах бороться с любопытством, кузен вскочил и понесся к машине. Немного поколебавшись я бросился вслед за ним. Поравнявшись с машиной, Ларри заглянул в салон. И тут его лицо так исказилось, что меня с головы до пяток пробрало ледяной волной нарастающего ужаса.
- Что там Ларри?! – крикнул я подбегая.
Он стоял и молча глядел на меня. У него дрожали губы и руки. Вместо знакомого мне бесстрашного Ларри я видел насмерть испуганного подростка.
Заглянув в салон автомобиля, я в ужасе отпрянул. Мне пришлось схватиться за дверь, чтобы не упасть. За рулем сидел мистер Бенкрофт, сосед тети Элизабет. Лоб его был рассечен, нос свернут набок, а глаза бессмысленно смотрели в сторону. На задних же пассажирских сиденьях в неестественных позах скрючились тетя Элизабет и отец.
Я не помню первые несколько минут. Единственное, что тогда врезалось в память – это мои отчаянные попытки удержаться на ногах. Словно откуда-то издалека раздалось хныканье Ларри. Он отчаянно размазывал слезы грязными руками по щекам.
Я безумно посмотрел на него. Оцепенение сменилось дикой, не испытываемой доселе яростью. И я, сжав кулаки, принялся его избивать. Я не раз уже дрался, за что получал от отца хорошую трепку. Но ТАК я еще никого не бил. Я повалил ненавистного мне кузена на землю и лупил до тех пор, пока все его лицо не было залито кровью, а сам он потерял сознание…
Как потом выяснилось, отец сильно торопился и решил уехать в Лондон, не дожидаясь меня. Тетя Элизабет вызвалась его проводить и попросила соседа подвезти их.
Тетя «легко» отделалась переломами двух рук и левой ноги. А мистер Бенкрофт и отец упокоились навечно. Когда я последний раз смотрел на отца, перед тем как его опустили под землю, я видел все те же седеющие волосы, пышные усы, желтоватые от непрестанного курения, жесткий упрямый подбородок… не хватало только неизменной сигары в уголке рта…
Отец был мертв и теперь никто не мог заставить меня посещать лондонскую привилегированную закрытую школу, которую я люто ненавидел, поэтому я пошел учиться в простую местную школу. Наследство, оставшееся от отца, позволило мне по ее окончании отправиться учиться в Сент-Эндрюз*. Недаром отец любил повторять, что среди наших предков было много шотландцев.
Не раз мне потом на протяжении жизни доволилось встречать таких, как мой кузен. Людей жестоких, жаждущих острых ощущений для своей паршивой души. Людей, без зазрения совести шагающих по трупам. Людей, не имеющих ни страха, ни сострадания, выродков рода человеческого, готовых на все, ради какого-нибудь маниакального желания. Страстно чего-либо захотев, они этим загорались, и уже никакие силы не могли их остановить, кроме смерти. Но, поскольку судьба справедлива, то жили они, как правило, недолго. Я же, памятуя свой детский опыт, старался их обходить, хотя меня по-прежнему к ним влекло.
Что же до самого Ларри, то он после школы поступил на юридический факультет, а по его окончании пошел работать в полицию. И лично я сочувствую тому бедняге, который попадет к нему на допрос.

* “Autocar” – старейший в мире британский автомобильный журнал. Издается с 1896 г.
* Сент-Эндрюз (Saint Andrews) – престижнейший шотландский университет. Среди прочих абитуриентов в нем обучались некоторые члены королевской семьи.