Смерть Ивана Семеновича (в соавторстве с Раскаленное Сопло)

Автор: Mr. Bushlat Бубенцов Иван Семенович залез в переполненный троллейбус и сразу начал задыхаться оттого, что какой-то бугай оградился локтями от напиравшей людской массы. Один из локтей был установлен аккурат на солнечное сплетение Ивана Семеновича.
"Хы! Ых!" - ловил Иван Семенович спертый воздух, таивший в себе запах немытых тел, вчерашних носков и тяжелого похмелья. На лбу у него выступила испарина, по спине поползли первые капли пота.
Чувствуя, что теряет сознание, Иван Семенович решил поискать счастья дальше от дверей, но бугай стал поворачиваться вместе с ним, оставляя локоть на прежней удобной позиции. Иван Семенович отер лоб, и, поняв, что уже не до вежливости, попытался резко спихнуть донимавший его локоть. Однако эта чужая часть тела словно успела прирасти к его животу, и упрямо не покидала насиженное место.
Иван Семенович слегка подогнул колени, и дышать сразу стало легче. Но неожиданно он ощутил поток горячего воздуха откуда-то снизу, ударивший в нос, густым смрадом сероводорода. Мгновенно покраснев до корней волос, Иван Семенович, привычно
изображая негодование, стал вертеть головой по сторонам, оглядывая публику. Впереди, чуть справа, был побитый молью седой затылок тощего пенсионера, почти рядом с ним находился бугай с локтем, слева - студент, чуть дальше нелепого вида старуха, укутанная в детское платье и несколько мужчин-люмпенов, плотно обступивших какую-то субтильную девицу.
Сначала он грешил на пенсионера, но потом решил, что в его маленьком теле не может содержаться столько газов - оно просто не выдержало бы такого давления. Его размышления были прерваны новой газовой атакой и ужасным криком бугая:
- Кто пердит, блядь???!!!
Иван Семенович побледнел от ужаса и снова выпрямился, чтобы локтю бугая стало удобнее.
- Пусть тот, кто перданул, лучше сам на остановке выйдет, я предупреждаю, - пробасил бугай.
Иван Семенович с облегчением и надеждой ждал остановку - меньше народу, больше кислороду. Но никто не вышел, так как это было бы все равно, что вслух признаться в постыдном деле. Кое-кто даже проехал свою остановку. Более того, в троллейбус умудрился втиснуться дистрофичный хлыщ, тут же облокотившийся на спину переспелой дамы с рыхлыми нездорово-розовыми щеками, и прикинувшийся ветошью.
- Ах так, значит, раскудрить вашу?! - разошелся еще больше бугай, и, напрягшись так, что задрожал локоть, до этого смиренно покоившийся на животе Ивана Семеновича, длинно и оглушительно громко испортил воздух. Бубенцова охватила бессильная злоба - запах точно соответствовал двум первым выхлопам.
- Я предупреждал, еб вашу… - подобревшим голосом заявил бугай, подхватывая одной рукой теряющего сознание студента, и сажая его на колени старичку.
- Остановите! Я не могу тут! - вдруг истерично завизжал тощий хлыщ, и замолотил
кулачком в запотевшее окно.
Задыхаясь в ядовитых миазмах, Иван Семенович почувствовал, как жизнь выдавливается из его тела, словно паста из тюбика, под нажимом чудовищного локтя. Захотелось ему блевать, отчаянно, невыносимо, но сама мысль о том, что вот сейчас, на глазах у живодерствующей толпы, блеванет он сокровенным своего внутреннего пространства вызвала ужас и свербеж в заду.
Внезапно, бугай, придвинул заросшую морду к самому уху Бубенцова и тихо, но отчетливо проворчал:
-Немытый старикашка! Похотливый дегенерат! Оторву тебе яйца!
Последнюю фразу он произнес с утробным рычанием. И с силой вдавил локоть в солнечное сплетение Бубенцова.
Все смешалось в голове и животе Ивана Семеновича-и люди, и вещи, и кудлатая собачка, что жила у его немой старухи-сестры, и неистовое сияние глаз его жены, когда застал он ее с заскорузлым соседом, страстно охаживающим ее зад, на кухне их собственного дома. Давление на живот усиливалось, толпа вокруг шумела, кряхтела и дышала осклизлым луковым ртом. Что-то страшное, невиданное, росло в животе Бубенцова, урчало и бухало, грозило разорвать его пополам
-Только бы не блевануть!-раз за разом повторял он, словно мантру твердил.
Внезапно, напряжение выросло до максимума. Иван Семенович взвизгнул по-лебединому и обделался.
Влажный ком наполнил его штанишки сзади. Вот уже что-то липкое, теплое и тяжелое вяло поползло по внутренней стороне бедра. Грозный смрад поднялся в воздух.
Бубенцов онемел. Зайцем смотрел он внутрь себя, ощущая, страх, смятение, отвращение, и, в то же время, некое славное облегчение. Даже локоть бугая, более не казался ему судьбоносным. Несмотря на ужас своего положения, где-то в глубине души, Бубенцов был счастлив, ибо не столь физические муки его выразились в этой дефекации, сколь духовное остервенение.
-Эко! Да я герой!-подумалось ему тускло.
Вонь заполняла салон. Забился раненым котом тощий хлыщ, неистово закричала старушка в кокетливом платье, завыл пожилой инженер, расцарапывая лицо.
Глаза бугая медленно наливались кровью. Вокруг него и Бубенцова образовалось мертвое, свободное пространство. Верзила опустил локоть, руки его теперь свободно висели вдоль тела. Огромные кисти пульсировали, то сжимаясь в чудовищные кулаки, то разжимаясь лопатообразно.
По звериному всхрапнув, он вперился в Ивана Семеновича.
-Что ты сделал?
-Я герой!-хотел было ответить Иван Семенович, и даже, почти ответил, и плюнул было, в ненавистную рожу, но в этот момент, в гробовой тишине, что заглушила, словно вата, все звуки вокруг, раздался звучный шлепок. То коварная какашка, червем стекая по ноге, плюхнулась на пол.
-Что ты сделал?-повторил верзила, и в голосе его не было гнева. Там был лишь ужас.
-Это он сделал, товарищи!-зашипела кокетливая старушка, умильно закатывая глаза,-Грязный копрофаг!
Слово произнесенное возымело эффект разорвавшейся бомбы. Внезапно, троллейбус с треском остановился. Завизжали колеса по пыльной мостовой, посыпались искры. Пассажиры, в попытке удержаться на ногах, хватались за дряблые влажные тела друг друга, имитируя страсть. Во тьме людской сутолоки, никто не заметил, как изможденный хлыщ, на четвереньках, словно тать, подобрался к самым стопам Бубенцова, и украл заветную какашку.
Троллейбус стоял посреди улицы, подобно истукану. Восстановив равновесие, пассажиры с опаской поглядывали то на бугая, что крепко, но с какой-то растерянностью держал Бубенцова под грудки, то на кабину водителя. На лицах пассажиров было и смятение, и страх, и некая оторопелая радость.
Дверь кабины распахнулась. На пороге показался водитель-мужчина крупный, бывалый, оголтелый. В руках его, что лишь на два сантиметра не доставали земли, таилась чудовищная сила.
Обведя крошечными, глубоко посаженными глазами, притихшую толпу, он насупился, тяжело вдохнул воздух, и вперил свой взгляд в Бубенцова.
-А что!-весело пискнул дух чудачества в голове последнего.-Покаюсь во всем, чего уж! Скажу, что мол, локоть, и , что я герой и к тому же, все это яйца выеденного не стоит.
Переступив с ноги на ногу, он, было, открыл рот, но тотчас же осекся под взглядом водителя.
-Сударь,-пробурчал водитель, смешно и страшно двигая кустистыми бровями,-как вы это изволите обьяснить?
Толпа пришла в движение. Пассажиры размахивали руками, сучили ногами, будто в танце.
-Засранец он!-пискнула старуха и высоко подобрала платье, обнажая костлявые ляжки, обтянутые серой слоновьей кожей.
-Именно так! Это какой то беспредел!-верещала рыхлая дама,-Давайте все начнем гадить в транспорте! Это невыносимо!
-Говноед как есть!-с набитым ртом заявил тощий хлыщ.
На старичка, со студентом на коленях было страшно смотреть. Он силился что-то сказать, но голова студента, с чудовищно вывернутой шеей, перекрыла ему дыхательное горло. Старик давился и кашлял, но изо рта его вылетали лишь отдельные звуки.
Водитель медленно покачал ужасной своей головой. Указал пальцем на бугая, что съежился тотчас же и будто меньше ростом стал.
-А вы, товарищ, что скажете?-язвительно спросил он, словно зная все наперед
-А что говорить- то? Что говорить? - бугай засуетился,-Работаю в три смены! Жена, детишки опять же! Младшенькой трех еще нет, а уже слепенькая на один глаз,-он картинно прослезился.-Бабушка моя с нами живет, новопреставленная. Вот уж третью неделю. Жена говорит-прикопай, прикопай ее, Митенька! А где ж мне ее, товарищи, прикапывать? Все куплено, продано и просрано!- Он с ненавистью замахнулся на Бубенцова. - Ууу, гад!
-Верно, товарищи!-снова вступил хлыщ, вытирая рот,-людям нечего жрать, а эти, с позволения сказать, функционеры, жрут за троих. Вот уж и держать в себе не могут! Да у него, если позволите, в экскрементах, поди, больше питательных веществ, чем в моем дневном рационе!
Толпа загудела. Старуха все силилась скинуть с себя платье, но запуталась в складках плоти, и выла неразборчиво, жалобно. Бугай плакал. Студент, что успел задушить старика, проснулся и теперь, размахивая мерзкой своей шеей, силился понять, что происходит, щуря близорукие глаза.
-Тихо!-зевнул водитель, простирая руки над пассажирами.-Суть дела ясна, товарищи. Непозволительное хамство! Развратное поведение в общественном транспорте. Возможно, некрофилия…-он вздохнул,-На что только не идут люди, в угоду животу своему, товарищи. Спят с собственными детьми, с собачками, с козами, в конце концов. Гадят!
-Ведь это бред,-подумалось Бубенцову. И тотчас, мысль эта сменилась апатией,-Пустое, все пустое,-увещевал он себя. Сейчас меня изобьют, возможно, до полусмерти. Сломают позвоночник… Вышвырнут посреди оживленной проезжей части, намеренно, с умыслом. Но ведь все они плевла! Всего лишь плевла. Ни у кого из них не хватит духу вот так вот, запросто, сделать то, что только что сделал я!-он и впрямь, почувствовал себя былинным богатырем, вознесся мысленно, в белых, испачканных немного сзади, одеждах над жидким месивом толпы, что окружала его.
-Презренные псы!-пискнул Бубенцов.-Фарисеи! Выродки!-он хотел было произнести связную речь, но поймав внезапно похотливый взгляд старухи, что глядела на него с новым интересом, и посекундно облизывала губы струпчатым языком, запнулся.
Водитель потускнел. Во глазах его читалась теперь лишь скорбь.
Он побрел вперед, то и дело, припадая на четвереньки. Толпа расступалась перед ним. Подойдя почти вплотную к Ивану Семеновичу, он встал во весь рост, касаясь головой потолка.
-За публичную дефекацию,-тяжело пробасил он,-за инакомыслие и государственную измену….подателя сего,-и он брезгливо ткнул пальцем в ком, что отчетливо выпирал чуть пониже ягодиц Бубенцова…-и кивнул бугаю.
-Зарежь его как свинью, Митяй. Это несправедливый мир, и смерть во благо, быть может, спасет всех нас.

В последние секунды своей жизни, Бубенцов познал покой. Нежные, почти интимные объятья бугая, блеск охотничьего ножа, обернутого белой тканью, проникновение холодной стали, разрывающая душу с телом боль, кровь, что алым дождем оросила грязный пол, свет, что померк.

Бубенцова похоронили на кладбище висельников в полночь, семнадцатого числа. В братской могиле, среди гниющих трупов конокрадов и убийц, тело его, источало мир.
На третий день, бренная оболочка Ивана Семеновича, исчезла из могилы. Впрочем, никто этого не заметил.