ОКОП

Автор: AZDN Вы все хотели жить смолоду,
Вы все хотели стать вечными…
И вот войной перемолоты,
Ну а в церквях стали свечками.
Александр Чикунов

Он лежал в траве. Рядом валялись его трость и разбитые очки. Дико болела нога. А в небе светила печальная луна, и подмигивала одинокая звезда. Теплый ветер ласкал его.
Что-то подобное с ним уже было. Но тогда он смог подняться и выжить, а сейчас… Сейчас он стар, очень стар.
У него раньше был сын. Теперь нет. У него два внука, а могло быть больше. Было больше. Если бы не война… войны… Сколько он их пережил… Сумбур в мыслях… Он закрыл глаза, и в памяти вновь всплыли картины из прошлого…
***
Где-то вдалеке ухнула мина. Воздух разрывают автоматные и пулеметные очереди, щелкают винтовочные выстрелы. Он привык к этому. Привык к постоянной стрельбе. Привык к ночным атакам и обстрелам. Привык к вою мин и авианалетам. Свыкся с тем, что все смертны: и он, и его друзья. Ко всему можно привыкнуть…кроме своей беспомощности. А он был сейчас беспомощен. Беспомощен и зол…

Его звали Михаил, Миша. Завтра у него должен быть день рождения. Ему должно было исполнится двадцать лет. За свою короткую жизнь он уже успел многое. Успел с отличием окончить школу и поступить в институт. Учился на инженера. И оставалось то ему всего-то ничего. И вдруг – война…
На фронт пошел добровольцем. Попал в пехоту – сибирскую «махру». Их необстрелянных пацанов отправили защищать столицу – Москву. В этом адском котле они не знали, от чего раньше погибнут: от рук немца или от русского мороза. Страшно. Он вжимался в землю, вкапывался в сугроб, когда в небе гудели фрицевские самолеты. Было страшно. Но действительно страшно было три дня назад, когда в соседний окоп попал снаряд. Все, кто там были погибли. От них остались какие-то обугленные останки и рваные куски ткани. В том окопе сидел его бывший однокурсник - Никита. Вместе они уходили на фронт. Попали в одну роту. Старались держаться вместе. И вот он погиб… Стал обугленным куском мяса…
Упокой, Господи, его душу…

Нога дико болела. Казалось, что внутри неё кто-то постоянно бил молоточком по оголенным нервам. Он поискал рукой гранату. Вот она – родимая. Ф-1. Оборонительная. На двести метров вокруг она уничтожает всё живое. А живой он здесь один. Собрал её, выдернул чеку, отпустил рычаг и всё. Но просто так уходить не хотелось. Надо бы захватить с собой пару-тройку фашистов. Всё дорога веселее будет. С трудом приподнявшись на локтях, он осмотрелся. Весь окоп был завален мертвыми. Русские, немцы – все вперемешку; братья не в жизни, так в смерти. На его ногах лежало тело какого-то фрица. В руках убитый сжимал автомат. МР-38 – немецкий пистолет-пулемет, грозное оружие пехоты против пехоты. Предназначен для поражения живой силы на расстоянии двухсот метров. Магазин на тридцать два патрона. Всем хватит. Разогнув онемевшие пальцы, Андрей взял автомат. Проверил магазин, снял с пояса трупа патронташ и столкнул тело. По ногам сразу резанул мороз. «Не обморозится бы», подумал Михаил, - зима в этом году была холодной. Всё, он готов и к труду и обороне. Враг не пройдет. Михаил сунул руку в карман шинели, где хранил свой кисет. Пусто. Потерял. А как хорошо бы сейчас закурить… После этого Михаил с трудом перевернулся на живот, положил перед собой автомат и гранату и принялся ждать. Чего? Врага? Своих? А может, смерти? Да и сам он не знал чего, просто ждал.

Их разбудили крики командира. Было приказано захватить вражеские укрепления, расположенные недалеко от рощи Круглая. После непродолжительной артдуэли, они пошли в атаку. Дикая гонка. Свистят пули. Падаешь. Стреляешь. Морозный воздух разрывает легкие. Снова бежишь. Ныряешь за камень. Какой хороший камень, как здесь хорошо. Заберу его с собой. А лучше здесь и поселюсь. Лишь бы не под ним. Рядом кто-то падает. Руки раскинуты. Оружие рядом. Голова запрокинута. Мертвый. А может, и нет, - может, просто раненый. На лицо ложится и тихонько тает снег. Страшно. Переводишь дух. Кидаешь гранату. Лови, милый, кушай – не жалко. Снова бежишь. Прощай, камешек, пора мне. А в голове одна лишь мысль – выжить бы. И кричишь. Какой там «За Родину, за Сталина!», таким матом трехэтажным кроешь, что самому странно: я ли это говорю. Нет, некоторые ещё кричали имена, за кого мстят. «За Сашку, за Никитку, за Леху», - за вас, пацаны! Займите нам там плацдарм получше, а мы здесь за вас отмстим, не беспокойтесь, отмстим.

Он оглянулся. В десяти метрах слева от него появилась голова. Михаил помахал ей рукой. И вдруг он увидел, что это немец. Враг. Тот помахал ему в ответ. И вновь нырнул на дно окопа. Странно, но ненависти к нему Михаил не испытывал. Скорее жалость.
Шум боя как-то незаметно стих, а, может, это была просто контузия. Вдруг он понял: у немцев нет сил отбить окопы. Они ведь не знают, что здесь кроме калек, таких как он сам, никого не осталось. А свои пока не подойдут. Сил тоже нет. А ему бы здесь не замерзнуть… Зима в этом году лютая…

Вспомнился дом, школа, институт. Вот он маленький с большим букетом цветов идет в первый класс. А вот уже выпуск. Бал. Самая красивая девушка класса улыбается ему. Вот, их танец. Вот, они уже в спортзале – целуются. Как же её звали? Как?! А вот и институт. Новые друзья и новые подруги. Они гуляют по городу, мечтают о светлом будущем. А вот они что-то празднуют. Вот снова маленький на каком-то параде. Как много их было. Речи Сталина по радио. Вот они на каком-то пляже. Купаются. Плескаются около берега. А вода холодная. Как снег в Подмосковье. Какие-то занятия. Скучная лекция. Весёлые записки. Игра в подкидного на последней парте. Вот он обнимается с какой-то девушкой. Уже ночь, а они не могут расстаться. Целуются. А вот и последняя сессия. За ней должно быть жаркое лето сорок первого. Планировали своей дружной группой съездить на юг. Отдохнуть. А потом в стройотряд – прокладывать канал или трассу. Но вот и 22 июня – война…

Михаил сам не понял, как оказался во вражеском окопе. Вот он ещё бежит, мгновение и уже в окопе отбивается от немца. Кому-то - прикладом в челюсть, другому – штык в живот. Провернул внутри, выдернул. Как в «учебке» - легко и просто, только вместо кукол живые люди. После этого противнику остается держать свои внутренности и умирать. И они тоже пытаются убить. Его. А он должен их обмануть, не погибнуть и самому уничтожить их. Вот так. Он отбросил винтовку – сломалась. Достал саперную лопатку. Хорошая вещь, нужная. Ей можно и окоп вырыть, и подрубить что-нибудь, и убить кого-нибудь. Некоторые, особо одаренные, ещё и спать на ней умудряются, и картошку печь. Михаил так и не научился этому. А вот рубить лопаткой ему нравилось. Напоминало уличные драки дома, только вот там не убивали. А здесь приходится. Что же с тобой стало, Миха, думал он: ещё недавно убить человека тебе казалось чем-то диким, а теперь, сколько их на твоем счету – чьих-то сынов, отцов, братьев? Нет, врагов, захватчиков, фашистов…
Прости нас, Господи…

Надо было что-то делать. Он уже чувствовал, как мороз сковывает его тело, как горит и пульсирует нога, как коченеют пальцы. Клонило в сон. Гранату под брюхо, и всё – «пал смертью героя». Но нет. Надо жить. Да кому он нужен – одноногий калека?! Но он выберется из этого долбанного окопа, доползет до своих. Он сделает это на зло костлявой. А что будет дальше – всё равно…Главное, к своим…к своим…

Лопатка с хрустом впилась в шею молодого худого немца. Из раны брызнула кровь. Тело медленно осело. Следующий. С трудом вырвав лопатку из трупа, Михаил увернулся от приклада противника. Обманное движение. Поднырнул. Удар лопаткой плашмя в корпус. Враг, толстый белобрысый паренек, упал на землю. Слабак. Прыгаешь ему на грудь, – каблуки сапог пробивают грудную клетку. АГгр! Ещё! В нем пробудился первобытный человек – неандерталец. Это он сейчас крошил немцев саперной лопаткой, вгрызался в плоть сталью, рвал мясо. Неандерталец жаждал крови. Столько веков он жил где-то рядом, в тени. Сидел у своего первобытного костра в бессознательном, где-то между Эдиповым комплексом и детскими страхами, выл на луну и вспоминал кровавые охоты прошлого. А теперь пришло его время. Фас! Рви их! Ату! Загнать бы его потом назад …

Закинув «шмайссер» за спину, а гранату вновь положив в карман, он медленно пополз на дно окопа. Он старался обползать тела убитых, но это не всегда получалось – их было слишком много. Тогда он полз прямо по ним. Его тошнило. Тело замерзло. Пальцы окоченели. Нога уже не чувствовалась. Холодный ветер выдувал из его глаз слёзы. «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня?» Она осталось там, на дне окопе. Погибла. Эх, сейчас бы, спирту…и закурить. И поспать…

Вдруг убивать стало некого. Немцы кончились. Но вместо чувства победы, его охватила пустота. Вселенская пустота, когда нет ничего, и есть всё. «Черный квадрат», - он видел его репродукцию. Но вот где и когда?! В прошлой жизни? Забыл. Михаил тщательно отер лопатку об штанину, повесил её на пояс и поднял с земли брошенный кем-то немецкий карабин. Проверил магазин. Опустившись на колени, Михаил стал методично обыскивать убитого фрица. Мерзко на душе. К горлу подкатил ком рвоты. Забрал патроны, нож, гранаты. Хотел забрать флягу, свою он потерял в рукопашной, но побрезговал. Он же не мародер какой-нибудь. Он забирает, чтобы выжить, а не нажиться. Подошел однополчанин Федр. Предложил выпить. Спирт обжег горло, но тошнота прошла. В голове приятно зашумело. Стало заметно теплее. Он достал из кармана шинели кисет. Скрутил себе и Феде цигарки. Закурили. Странно, но до войны он не курил. Научился. Подошли ещё пацаны из их полка. У всех на душе было муторно. Кто-то рассказывал анекдоты, но над ними не смеялись. Дымили и молчали. Каждый о своём…

Он был уже на самом дне. Здесь лежало больше всего тел. Сюда кидали гранаты однополчане. Здесь кипела рукопашная. Сюда падали немецкие мины, разворотившие окоп. Здесь было тихо. Очень тихо. И очень холодно. Михаил навалился на тело убитого немца и начал потихоньку расстегивать пуговицы шинели… Это было нелегко, - озябшие пальцы не слушались. Было очень холодно…Надо будет потом снять его фляжку. Но ведь не будет у немца спирта – шнапс максимум. А этим «компотом» не отогреешься…
Вдруг морозную тишину разорвал грохот орудий. Били советские «сорокопятки». Свои. По крайне мере в это хотелось верить. В полуметре от него в окоп нырнул Т-34. Средний танк, но если он наедет на человеческое тело, то от задавленного останется только светлая память. Этим и пользовались. Кто-то рассказывал, что наши танкисты здесь, под Москвой, давили немецкие обозы и противопехотные укрепления. Давили, не стреляя. Давили, как зверей. А сейчас такая участь могла постигнуть его. Не хочется. Страшно. Михаил сорвал автомат со спины, перевернулся на спину (это получалось у него уже лучше), дал очередь в небо и громко заматерился…

Затишье после боя продолжалось недолго. Вот, они уже сдерживают контратаку немцев. Снова свистят пули, громыхают разрывы гранат. Ползут вражеские танки. В рацию кричит матом капитан. Ни шагу назад. Удержать окоп. А враг всё ближе. Его не удержать. Рядом с Михаилом сидел пулеметчик. Томич Колян. Ему было 18 лет. Он только школу недавно закончил. И тут война. Дома его ждала девчонка. Красивая. Он часто показывал её фотографию. Ему оторвало часть головы миной. Вот Колян ещё гвоздит фрицев из «дегтяря», кричит что-то, ругается, миг - и у него уже нет полчерепа. А пулемет всё также стреляет, кося врагов. Молодец, Колюха, ты отомстил за себя сам. Михаил вырвал пулемет из онемевших рук друга. Положил его тело на землю. И встал на его место. Лови свинец, немчура, не жалко. Это тебе за Николку, это за Никитку, это за других пацанов из роты! И вдруг перед ним взмыл столп пыли, раздался ужасный рев. Мина! Все, что он успел сделать - закрыться пулеметом и повалится на землю. Вдруг его ногу пронзила жуткая боль, и он потерял сознание…

Вслед за танками пришли солдаты. «Махра». Своя «махра» - сибирская. Ба, Кирюжа, с параллельного курса. Привет, братишка. Бойцы вынесли его и других «тяжелых» из окопа.
Затем был госпиталь. Снова фронт. Наступления и отступления. Десятки километров пешком и сотни – ползком. Затем Сталинград. Здесь московский ад казался детским садом. Снова госпиталь. И вновь фронт. Войну он закончил в Австрии. На родине Гитлера. Потом был парад. Жуков на белом коне. Фашистские знамена под сапогами советских воинов. Демобилизация. Мирная жизнь. Он закончил институт. Потом устроился на завод. Инженером. Женился. На Юле – самой красивой девушке из госпиталя. С ней познакомился там - на войне, под Москвой. И ведь потом нашли друг друга. У них родилось сын. Назвали его Никитой. В честь погибшего фронтового друга. Никита и профессию себе выбрал соответствующую – военный. Он был капитаном, командовал ротой. Никита погиб в Афганистане в восемьдесят пятом. В юбилей Победы. Спасал своего солдата, и погиб. Взорвался вместе с бэтэром. Все что осталось можно было сложить в коробку из под телевизора. Небольшого телевизора. А ведь был здоровый мужик – два метра роста. Десантник. Как сказал один из толстых чиновников от армии, бывших на его похоронах, он был настоящим советским офицером. После сына осталось три внука. Жена сына устраивала личную жизнь и строила карьеру, дети ей были не нужны. Они с бабушкой сами их воспитывали. Как сыновей. Старший, Леша, погиб через десять лет после отца. На другой войне. Воюя за другую страну. Погиб во время штурма Грозного зимой девяносто пятого. Под Новый год. Он хотел стать инженером, как дед, а стал героем, как отец. Посмертно. Средний, Антон, сейчас работает в какой-то иностранной фирме. А младший учится на архитектора в Новосибирске. Тоже полезное дело…
Дай им, Господи, удачи…

Скоро Михаилу восемьдесят. Возраст немаленький. И сделал он немало. Повоевал. Построил. Нашел свою единственную. Воспитал сына-героя, внуков на ноги поставил… а одного схоронил. Не должно быть так… За что?.. Мысли сумбуром…
Он любил гулять в парке. Там всё было как в дни его молодости. Тихо. Спокойно. Ничего не напоминало о войне. Эти ребята ему сразу не понравились. Не понравилось, что они сидели на спинках скамеек, что слушали громкую музыку, что они пили пиво. Что они вскидывали правые руки, как это делали те, с кем он воевал шестьдесят лет назад. Он спросил их, зачем они это делают. А они, увидев его награды, начали избивать. Они кричали «Хайль, Гитлер» и били его ногами. Как давно он не слышал этой фразы. И за это он воевал? Было больно. Надо было сгнить в этом окопе под Москвой, или бросится под танк, или закрыть амбразуру…что угодно лишь бы не слышать эти слова здесь, дома, из уст своих ребят.
***
Боль в ноге потихоньку стихала. Теперь ему предстояло сделать самое трудное. Открыть глаза и встать. Как тогда в сорок первом. В окопе. Под Москвой. На зло всем… и к своим, главное к своим…

Никто не забыт. Ничто не забыто. Аминь.
Юрий Шаровский.
Май 2005-апрель 2006