Сеансы спиритической магии (репост)

Автор: Dudka *Письмо*
После того времени старик Днепро унёс немало вод в Чёрное море. Вот и Лана уже Президент какой-то немецко-израильской компании. До сих пор не замужем и иногда звонит мне из Мюнхена просто поболтать. Чтоб на русском. Правда последнее время, всё больше английских и немецких слов, проскальзывает в её сбивчивом разговоре. Вот и на Алёну, в замызганном сарафане поверх старых треников, уже больно смотреть. Вот и Катька родила три месяца назад двойняшек. Вот и Юля, симпатичная девчонка с губами Анджелины Джоли, (пусть она меня простит за столь банальное сравнение), вышла замуж за египтянина и теперь, говорят, прячет свои губы под чадрой. Вот и у Николая сгорела очередная то ли подставная контора, то ли инвестиционный фонд. А Валик допился до чёртиков и теперь, опять же поговаривают, обитает под присмотром врачей на Фрунзе, 103. Я не знаю, не проверял, но вполне может быть.
Вот и я. А что я? Окончил Университет. Тружусь в конторе по продаже консервированных грибов и маслин. Директором по маркетингу. Женился. Жена отрезала меня от посиделок с друзьями и студенческими подругами, да что там – запретила даже ходить на футбол и на рыбалку - замкнув цепочку «дом-работа». Счастлив ли я в браке? Не знаю. Иногда, кажется, что нет. То живот у неё постоянно болит, то тёща с тестем в контрах (сие для Виктории самая большая трагедия), а то посмотрела на меня какая-то мадмуазель в супермаркете... Скандал на скандале. Но иногда, прижмётся к тебе так нежно после рабочего дня, спечёт в духовке яблок или картохи с мясцом. И даст перед сном. Хорошо так даст. Со смаком. В кайф. И ты готов всё простить. И слёзы по пустякам и зацикленность на себе и ограниченность такую, типично бабскую. В общем, наверное, как у всех. Я стал частью общества. Создал его ячейку. Вкалывал, паря грибы населению и постоянно наяривал жене на мобильный:
- Ну как твоя голова?
- Уже лучше, спасибо. Будешь ехать домой, купи макарон.
- Хорошо милая. Может еще что-нибудь?
- Да! Шубу норковую!
- Хватит тебе!
- Ну-ну, шучу. Я люблю тебя, милый.
- Я тебя тоже, солнышко.
И вот всё в таком духе уже три года. На выходных вояжи к родителям... Как спасенья я ждал нечастых командировок. Если повезёт в Будапешт или Салоники, а не повезёт, куда-нибудь в Житомир или Харьков… В общем, житейская рутина. Без любви, без куража и без летаний по американским горкам молодецкой судьбы. Стабильность, покой, робота и жена Вика.
И вот в обычный день среды, отправив клиенту прайсы с названьями грибов и маслин, я обнаружил вот это самое письмо «От Греговой». И принялся его читать, попутно комментируя довольно странный и немного нелепый текст, написанный ни к селу, ни к городу.
«Здравствуй, Юра, - писала Анастасия Грегова, - Вот решила тебе написать. Как ты, наверное, знаешь я два года жила в Варне…» - (вот же ж эгоистка, да всё равно мне было Настюша, где ты обитала последние два года своей говенной жизни,) – «…Но последние три месяца живу в Киеве. Мы с мужем переехали на Украину и теперь живём здесь…» - ( ну что могу тебе сказать на этот счёт, Настя Амиак, Вы с мужем молодцы, раз вырвались из концлагеря Евросоюза и прибыли на процветающую, в экономическом и социальном смыслах, Родину. Только причём здесь, собственно, я? Но дальше она всё объясняла. – « …Соскучилась по всем вам и хотела бы повидаться. Но хочу увидеться со всеми по отдельности, а то, как ты, наверное, знаешь, не люблю шумных компаний…» - (этого я, то ли не знал, а то ли запамятовал), - « … Уже виделась с Серёжей Глуховым и Ваней Пролежаевым. И с Ирой Кот…» ( Да-а-а! Знатная компания собралась. Глухова я сто лет не видел и не знал, где пропадал сей престранный субъект, скопытивший родную мать за двести долларов. Пролежаев, хоть и не числился в моих друзьях, но изредка я с ним пересекался по работе. Грибы вроде бы у меня покупал оптом. Или маслины. Женился уже вторично. Ехидный и жадный такой типчик. А Ирка Кот – эта затяганная клубами потаскуха с посыпанным пудрой коржиком вместо лица, вообще была без комментариев! Ну, ясное дело, что в этой беспесды приятной компании не хватало только меня. Старого доброго алкоголика, обнимающего деревья. Но письмо продолжалось: «…Если у тебя есть время и ты еще хочешь меня увидеть, то давай в эту пятницу, в семь вечера в нашем старом добром «Рембрандте». Письмо, как годится, заканчивалось дурацким смайликом.
Сначала я немедленно набрал на панели быстрого ответа «Пошла на хуй!», но затем меня кто-то отвлёк из сотрудников, а когда я вернулся к письму, то стёр эту фразу и ничего не стал отвечать. Идти в «Рембрант», после Глухова и Пролежаева я, естественно, не собирался.
Но в пятницу в семь вечера в «Рембрандте» я был как штык. Заранее забронировал столик, заказал коньячок, конфеты, две сигары и нарезанный дольками лимон. Так получилось, что накануне крупно поскандалил с женой, а в четверг продал крупную партию товара казахам и был при деньгах, причём немалых. И потом двое суток она совершенно не шла у меня из головы. Вспоминались наши с ней дни. Причём вспоминалось почему-то самое хорошее. Портвешок, недокуренный бычок один на двоих, коченеющие пальцы, рябина на окраине Голосеевского леса, её завораживающий смех и совершенно зелёные, как у ведьмы, глаза. Короче говоря, довспоминался я до того, что от меня, образца средины среды, не осталось ничего. Я был весь такой пятничный, немного уставший, потягивающий коньячок, довольный продажами, злой на жену и предрасположенный к встрече с прошложизненной любовью.

*Встреча в «Рембрандте»*

В колонках включили «Океан Эльзы». Песня, вроде бы, называлась «Модель». Я не был фанатом Вакарчука, хотя, не скрою, кое-что из творчества ассимилировавшихся в Киеве львовян мне нравилось:
Ти взяла мене у свої долоні
Без одеколонів і томних ночей…
Лет семь назад, когда я был с ней здесь в последний раз, играл «Mopeds» и вроде еще проскакивали композиции «Nirvana». Как же всё быстро меняется. Публика посолиднела: вместо пьяных панков теперь какие-то банковские служащие с ноутбуками на столах и миловидными женщинами под боком. На столах появились скатерти, разные солонки с зубочистками, а на стенах, мой Бог, висели репродукции картин. Наверное, теперь, после такого ребрендинга, кабак стал оправдывать свое название «Ресторан «Рембрандт».
Напротив, за столом, одинокий тип в дорогой серой тройке, потягивая коктейль цвета говна и, кивая, совершенно не в такт музыке, головой, пытался подпеть припев:
Я твоя, твоя-я моде-е-е-ль,
Ты моя Коко Шанель!
И я вспомнил, как семь лет тому назад, вот за этим же столом, какой-то неизвестный народу человек, с причёской Джимми Хендрикса, и в видавшей виды «косухе», чистым, высоким, явно поставленным вокалом, подпевал Курту Кобейну, на совершенном английском. Вспомнил и заржал, едва не поперхнувшись коньяком. Да-а! Измельчал «Рембрандт». Сильно так измельчал. Нет, не всей этой мишурой, антуражем, картинами на стенах и коньяком двадцатилетней выдержки! А людьми. Люди - какая-то наносная пена, оставляющая здесь по тысяче за вечер, заливающая свою пустоту и мерзость. Пена, скрывающая свою никчемность за фасадом дорогих платьев и не менее дорогих костюмов…
Я не философ и не сноб. Отнюдь. Просто выпил хорошего коньяку, закусил шоколадкой, закурил сигарку и вспомнил молодость. Даже не свою. Ведь я принадлежал уже к поколению Next. Поколению, ставшему теперь менеджерами среднего звена, служащими разного рода контор и офисов. Поколению с атрофированными мышцами и душой. Поколению, о котором, как нельзя лучше спел Шнур: «Ты менеджер среднего звена, ты работаешь не в…Ты работаешь на… И пускай у тебя давно не стоит, зато начальник тебя благодарит…». Получив всё, они остались ни с чем…Они продали свою душу за непыльную работу с хорошим окладом. Но этот оклад еле покрывал их расходы. Жизнь, взятая в кредит у банков, не приносила им счастья. Да, впрочем, о каком счастье идёт речь. Ведь они не получали даже морального удовлетворения от жизни, работая, и зарабатывая геморрой, близорукость и перманентную мигрень для того чтобы ежемесячно гасить проценты за взятый кредит.
Я был такой же как они, но мне довелось, благодаря той же Насте, побывать в компании хиппи первых поколений. Мне доводилось иногда пить с ними портвейн или вино, спорить с ними и слушать их до утра. Доводилось кушать водку с панками, только начинавшими это движение в Союзе. С людьми, лично знавшими Летова и Майка. После таких вот пьянок-бесед, я чувствовал себя как-то одухотвореннее, выше, сильнее и мудрее. Эти люди с колоссальным духовным опытом, с философией социального похуизма, который имел под собой глубокую трансцендентную и диалектическую почву, очень сильно повлияли на формирование моего студенческого мировоззрения. Они, имея за спиной десять классов образования, а в лучшем случае два-три года Университета, свободно рассуждали о категорическом императиве Канта, знали разницу между метафизикой и диалектикой и могли целую ночь спорить о разнице между Торквемадой и Сталиным. У них были битлы, Хэмингуэй, Высоцкий и внутренняя свобода. Это были сильные телом и духом люди, которые всадив за ночь полтора литра водки и отполировав это дело пивом, заводили мотоцикл и ехали из Киева в Одессу на байкерский слёт.
А что сейчас? Люди с двумя (тремя) высшими образованиями, в руки никогда не бравшие Камю и Сартра и считавшие Коэльо и Ричарда Баха величайшими философами всех времен и народов. Блюющие после двух стопок рафинированной водки и лихо пляшущие под Бритни Спирс. Они не занимались сексом, они разговаривали о нём. Годами они общались по Инету с виртуальными партнёрами, ни разу не видя их в реале. Им они открывали душу, мастурбировали на мечты о встрече, изменяя, таким вот образом, своим жёнам и мужьям, но при этом, ни разу не посмотрев друг другу в глаза и не подержав партнёра даже за руку. С такими нельзя было говорить под водку ни о чём сколь либо духовном. Они молча кивали, смотря на тебя осоловелыми глазами, а потом плавно переводили разговор на более близкие им темы. О том, что на жизнь этой зарплаты хватает только впритык. О том, что проценты на кредиты растут и дорожает доллар. О том, с какой классной Алиской из Москвы, он списывается уже третий месяц. О том, что горит абонемент в фитнесс-клуб, потому что никогда нет времени. И про то, что всё плохо, но, может быть, со временем всё наладится и он получит должность руководителя отдела. Последнее было пределом всех мечтаний и амбиций…
Зомбированные деньгами рабы, отупевшие и разомлевшие, утратившие не только душу, но уже теряющие и свои дряхлые тела. Я не осуждаю их. Ни в коем случае. Сам стал таким же. С волками жить, по-волчьи выть. Я давно уже не испытывал настоящих эмоций. Любви, ярости, страха (такого чтоб надпочечники взорвались от переизбытка адреналина), счастья (такого чтоб плескало через край) или ненависти (такой чтоб в челюсть, в дых об стенку и на ногах). Чтоб сорваться и улететь на край света, за ней единственной, милой, любимой. В Лондон, в Париж, в Йоханнесбург. В Париже, правда, я был. В гостинице, и в трёх офисах. Подписывал договора с французскими партнёрами. Сходил башню Эйфелеву сфотографировал, в какой-то забегаловке японской посидел, съел суши, йобнул саке и в аэропорт. Даже за границей уже нет для меня настоящей жизни. Ведь всё это не жизнь! Это дубликат. Некачественный симулякр. Дешевая китайская подделка. Черновик, который мы мечтаем переписать начисто.
Когда я дошёл до этих вот размышлений о черновике то понял, что уже основательно пьян. Осознав, сей весьма прискорбный факт, я оторвался от поглощения внутрь конины и поднял глаза. Взгляд мутился, менеджерюги со спутницами расплывались и вновь сплывались в одно нечёткое пятно. Наконец я, сделав колоссальное усилие над собой, сфокусировал взор на какой-то женщине у входа. Стоило признать - она была красива, хотя вернее было бы сказать, что она в моём вкусе. Лет двадцати пяти-двадцати шести. Платье с глубоким декольте. Короткая стрижка - каре. Лакированные туфли-лодочки на высоких каблуках. Приятные черты лица. Мягкий, не вызывающий макияж. Такие росли в обеспеченной семье, рано и удачно вышли замуж за старшего и богатого мужчину, и так как были заняты исключительно собой и имели приличное гуманитарное образование, умненькие и хорошенькие, а главное любимые, то искали себе на голову приключений. Сомнений быть не могло – это была Настя Амиак, только стриженная под каре и перекрашенная брюнеткой.
Я, пошатываясь, вылез из-за стола, едва не опрокинув ёмкость с лекарственными настоями «Ной», и пошёл ей навстречу. Сгрёб её, такую мягкую и плохо сопротивляющуюся, в охапку и понёс к столу. Вот ведь, господа и дамы, что творит с людьми алкоголь и ностальгия за прошлой жизнью. Зуб даю, встреть я её в среду, будучи трезв как стёклышко, я бы может даже привет, сквозь зубы не процедил. А тут и в охапку схватил, и лобызаться полез, и за стол усадил и текилы заказал, серебряной. Бутылку. Она отдавала предпочтение текиле, перед другими крепкими напитками, и я это помнил. И вроде нет у меня жены, ждущей дома. И будто нет у неё болгарина Веселина Грегова, покинувшего родную Варну и передислоцировавшегося в столицу незалэжной. И нам не по двадцать пять, а по восемнадцать лет. Мы свободны, молоды и, наполнившие себя верой в светлое будущее, идём по Пути Силы от Контрактовой площади, через засранный склон горы Замковой, к кладбищу. Там мы сядем на единственной, уцелевшей кирпичной стене, откупорим ключом от квартиры, а не штопором, какой-то шмурдяк и будем глушить его ровно до той поры, пока Киев под нашими ногами не начнёт плавать огнями фонарей и неонами реклам, аки волнующийся штормом океан…

Гарсон принёс текилу и нарезанный лайм. Я разлил и мы, не чокаясь, выпили.
- Ну, здравствуй!
- Привет!
Помолчали. Я еще разлил и сказал:
- За встречу!
- Я думала, первый раз был за встречу!
- Нет! – возразил я, заплетающимся языком, - Первый раз была штрафная. Ты опоздала, как всегда, на двадцать минут.
- Меня ГАИ остановило за превышение скорости!
- Уважительная причина. Ну-с! Выпьем-же!
Выпили. И опять замолчали. Ибо она была еще слишком трезвая, я уже слишком пьян и не видели мы друг друга сто лет, да и расстались когда-то не в лучших традициях мелодрам, чтоб теперь жевать розовые сопли. Поэтому, дабы уравнять наши состояния я заказал себе кофе, а я ей еще налил текилы. И, слава монахам, придумавших эти напитки для развязывания языков, но уже после третьей накаченной разговор случился. Вернее случился монолог. У неё. По мере выпитого, монолог расширял свои горизонты, обрастал новыми фактами и подробностями из жизни. Я слушал, подливал спиртное и, когда пошли пьяные бабские слёзы, подавал салфетки. При всём этом процессе у меня в черепной коробке зудила мысль такого характера: зачем, собственно, если она собиралась напиться и выплакаться, то приехала сюда на машине, о которой прозрачно намекнула в разговоре о ГАИ. Но монолог о Болгарии уже заходил в какие-то, неведомые для меня дебри, она пьянела, а я трезвел от озвученных ею фактов, пил кофе, пыхтел сигарой и… отчего-то обретал умиротворённое спокойствие и внутреннее равновесие, какого уже давно не испытывал. Через час я уже не слышал о том, как она несчастна в браке с мужем, сколотившем миллионы на бизнесе, связанном с переработкой мусора. Про то, как она скучала по Киеву. Ведь только на Печерских холмах можно обрести дикую силу первобытной природы, а Варна – город-вампир, высасывающий из людей все жизненные соки. Все это лилось потоком сквозь мои уши, а я смотрел на её полные губы, зелёные глаза, мягкие движения, белую грудь, поднимающуюся из декольте и думал о том как мне с ней хорошо. И снова вспомнились семилетней давности мысли о том, что без нее я вовсе и не жил, а только существовал. И позабылись и её вздоры, и наше беспробудное молодое пьянство, и её прогулка по Крещатику со сводным братом и даже письмо трёхдневной давности про Пролежаева с Глуховым.
Наконец она закончила выливать душу и спросила:
- А как твоя жизнь?
И я, сам того не ожидая, ляпнул:
- За тобой скучал.
Густые ресницы захлопали, то закрывая, то обнаруживая пьяные глаза.
- Почему же не искал? В Одноклассники даже пару слов за три года не нацарапал?
- Не царское это дело! Выпьем!
- Я больше не могу пить! Ты вот мне скажи, ты еще не забыл «Путь Воина»? – она икнула и таки снова выпила.
- Не забыл, - ответил я, отрыгнул кислым лимонным соком, с примесью коньячно-текильной смеси, и заорал на весь зал, перекрикивая какой-то «Бумбокс»:
Эвкалиптовые тени
Завораживают, да-а!
Ты уснёшь лишь на мгновенье,
А проснёшься навсегда-а!

Сакате-е-е-е-ека танцева-а-а-а-ал!
Сакате-е-е-е-ека танцева-а-а-а-ал!
Сакате-е-е-е-ека танцева-а-а-а-ал!
Допивающие свой вечер офисные крысы, испуганно начали на меня косится, а она одобрительно закивала головой:
- Хорошо! А я вот здесь с одним бомжем познакомилась.
Я чуть не обрушил свое тело под стул.
- Каким еще бомжем?
- Колюшей!
- А, собственно говоря, зачем?
- Я когда в Киев с Греговым переехала, сразу на следующий день пошла бродить на Андреевский спуск. Помнишь, там на кладбище мы с тобой еще студентами гуляли?
Я утвердительно кивнул.
- Так вот. Там под кладбищем был дом художника, который сгорел. Помнишь?
Я опять кивнул.
- Я туда зашла, залезла на чердак. Вспомнила, как мы лазили туда и с тобой и до этого, еще в школе. У меня школа сверху стояла, возле Андреевской церкви и мы сюда спускались. Курили там, с выпивкой шифровались. Понимаешь?
Я, конечно же, опять кивнул и разлил в ёмкости остатки огненной воды.
- А когда уже собралась уходить, то наткнулась на этого Колюшу. Он там живёт. Давно уже, между прочим.
- Понимаю. Ты выпей.
- Выпью. Ты слушай. Короче я с ним разговорилась. Хороший такой бомж. Умный. Я с ним договорилась приходить на чердак, за бутылку водки.
- Но зачем это тебе?
- Ты не понимаешь?
- Нет!
- Это место силы! – она хотела казаться серьезной, но количество выпитого не позволяло ей сделать это убедительно. И меня весь этот бред начал злить.
- Тьху, блять! И что с того? Если это место силы, то нужно обязательно с бомжем тусоваться? Там же вонь и антисанитария!
- Никакой вони там нет. Чисто всё! Говорю ж тебе - бомж толковый. Там на чердаке кресло кожаное есть, стол, три стула, ковёр. На потолке ангелы нарисованные художником.
- Но я не понимаю, зачем тебе всё это?
- Повторяю – это место силы! Можно сеансы разные проводить. Мессы служить. Духов вызывать. Да всё что угодно! Я договорилась с ним раз в месяц. Чаще не выйдет, а то муж заподозрит. Да и чаще чем раз месяц нельзя. Можно себя разрушить из-за контактов с Нагвалем и выходов в астрал...
- Да! Идея в твоём духе, Анастасия!
- Так что, ты согласен?
- На что?
- Раз в месяц будем встречаться в доме художника!
Меня удивила эта безаппеляционность.
- Слушай, я не против встречаться с тобой раз в месяц. Мы бы прекрасно проводили время вдвоём. Но зачем же с бомжами? Есть прекрасные отели. «Рэдисон», «Премьер-Пелес», «Ривьера» вон на Почтовой площади – отличное место. «Турист». Или комнату посуточно, на худой конец, можно снимать.
- Во-первых, не с бомжами, а у бомжей. Мы даём Колюше бутылку, и он уходит, оставляя нам весь дом. Во-вторых, трахаться в отеле может каждый долбоёб, а вызвать дух Рамакришны или выйти дублем из собственного тела, дано единицам. И для такого дела «Ривьера» на Почтовой, ну никак не подходит.
Последний аргумент показался моей, насыщенной винными парами, голове, достаточно весомым и я начал плести в ответ, что-то в духе:
- Предлагаю каждую последнюю пятницу месяца! Как сегодня! И чтоб потом в субботу отдохнуть! Диктуй телефон!

Закончилась наша попойка в Рембрандте тем, что я вывел её, идущую уже на гнущихся ногах, из ресторана и отвёз на её же Порше на Саксаганского, 21. Там я отдал ей ключи, помог открыть дверь в подъезд, и еще раз пообещал, что на следующий месяц мы обязательно встречаемся у Колюши. Потом я выкурил сигарету, попытался собрать в кучу разбегающиеся мысли, плюнул на это бесполезное занятие, поймал такси и уехал домой. Дома меня, конечно же, ждал невероятный скандал с собиранием вещей жены и прочими чудесами семейной жизни. Но я уже жил ожиданием последней пятницы сентября и такие мелочи как уход и возвращение через сутки жены меня, мало волновали.
Дом художника
Колюша действительно оказался довольно милым и улыбчивым бомж'э с бородой как у Хемингуэя на широком, открытом лице. Одет он был в старую, но выстиранную спецовку метростроя и в красный, крупной вязки, свитер. А на голове у него красовалась настоящая ковбойская шляпа из затёртой замши. Единственное, что выдавало в нём не зажиточного американского фермера на отдыхе, а подольского бомжа, так это отсутствие в руках бутылки «Джек Дэниэлс» и еще, на ногах, заместо кожаных сапогов, на высоком каблуке, имел он рваные китайские кеды. А так, вполне даже не Колюша, а какой-нибудь Джон Адамс. Вообще не пойму откуда взялось это – Колюша, но он сам так представился, протянув для приветствия большую, мозолистую ладонь. Колюша, так Колюша я спорить не стал, а дал ковбою в спецовке бутылку «Хортицы» и полез на чердак вслед за Настей. Колюша вежливо поблагодарил за презент и, как и предполагалось, исчез, оставив нас одних на чердаке.
Здесь и впрямь было неплохо. Сентябрьское солнце еще грело закатными лучами и в щелях весело танцевали паучьи нити и чердачная пыль. На столе имелась даже ваза, с каким-то засохшим бурьяном. Особенно радовало ретро-кресло, скромно притаившееся в тёмном углу. Всё это придавало какой-то невероятный шарм и чудную атмосферу прошлого века. Когда никто никуда не спешил и мог позволить себе мирно насладится закатом сидя на открытой террасе и пожевывая сигару. Удел обеспеченных людей. Я достал из рюкзака две бутылки бурбона и водрузил их на стол:
- Выпьем, добрая старушка?
- Подожди, - сказала она и положила, рядом с бурбоном, какой-то толстенный альманах.
Я подозрительно покосился, но прочёл из любопытства. «Папюс. Магические заклинания».
- Охуеть, не встать! И что прямо сейчас начнём заклинать?
- Можешь почитать пока.
- Да это можно! Сколько здесь страниц?
- Тысяча пятьдесят семь.
- Нормально! За полгода справлюсь.
- Ты можешь сегодня только одну страничку прочесть.
- Может лучше бахнем по чуть-чуть?
- Нет, прочти, - сказала она и сама начала разливать бурбон по стаканам.
Я открыл потрёпанную груду страниц где-то посредине и прочёл:
- Клетки человека меняются очень быстро. Это действие генетически запрограммировано и года через три от прежнего человека не остается ровно никакого следа. Все прежние клетки умерли и на их месте возникли новые. И, поэтому, встретив старого знакомого на улице и говоря ему о том как он изменился, мы подразумеваем чисто физиологическую особенность организма меняться. Все клетки запрограммированы на функционирование и отмирание. Все клетки на протяжении онтогенеза и филогенеза претерпевают трансформации…
- Мудрит, что-то твой Папюс. Простые вещи какими-то терминами описывает.
- Ничего он не мудрит. Ты читай.
- А что такое онтогенез и филогенез?
- Развитие организма на протяжении жизни и развитие организма как вида за какой-то исторический период.
- Это, что-то типа эволюции в развитии?
- Да ты гений! Читай дальше!
- «…Но человек меняясь физиологически, совершенно не желает меняться психически. Люди застревают в лучшем случае в тринадцатилетнем - четырнадцатилетнем возрасте. Психика замораживается в развития после периода полового созревания. Причиной тому боязнь к трансформациям. Человек консервативен…», - это чтение не представляло для меня никакого интереса, - Тоже, можно подумать, Америку открывает!
- Это раздел трансформаций и моделей психического развития, - сказала она и протянула мне бурбон.
- А причем здесь «Магические заклинания»?
- Сначала теория, а потом практика! Можешь еще почитать.
Я перевернул еще несколько десятков страниц и прочёл. Цитату из Георга Зиммеля:
- «…Необходимо установить лишь начало и направление бесконечного пути. Любые попытки систематизации бесполезны. Достижение совершенства возможно лишь в субъективном смысле…».
- Слушай, а это вообще-то Папюс или солянка из медицинских, психологических и философских трудов.
- Скорее сказать солянка. От Папюса здесь только магические заклинания. Просто вынесли известную в эзотерических кругах фамилию на обложку, чтоб покупалась…
Меня это объяснение вполне устроило. Я выпил бурбона и успокоился в кресле. Дальше не произошло в принципе ничего интересного. Мы пили бурбон, читали вслух альманах о магии, любовались закатом и она мне сделала минет. Так что пятница, конечно, удалась, но ничего особенного и достойного повествования не произошло. Как говаривал один мой хороший знакомый – руководитель отдела промоушна одного из киевских телеканалов и любитель хорошо загудеть, Санька Кокуль:
- Есть, что вспомнить, да нечего детям рассказать.
Всё самое интересное началось в последнюю пятницу октября...