Вензель на плече Урсулы.

Автор: Унтер-офицерская вдова Планируется в нескольких частях. Подскажите, пожалуйста, интересно ли узнать упродолжение.

- Спасибо тебе большое, - говорит мне соседка Людочка и бережно прижимает к бархатному животу банку соленых огурцов, банка тяжела, Людочка держит ее двумя руками, - я обязательно верну тебе. Съездим в погреб, и верну.
- Оставь, - отвечаю я, - мне все равно.
Мне правда все равно.
Людочка близоруко щурится, ее прямые ресницы частоколом торчат в неглубоких складках век, а живот ее бархатный вовсе не потому, что Людочка бесстыдно обнажена и бархат ее кожи матово блестит под светом кухонного абажура, превращаясь в шелк и атлас сверху, и снизу, где влажно, нет. Просто Людочка предпочитает носить домашние псевдо-спортивные костюмы из этого материала, сейчас - синенький, очень красиво.
- А что ты сказала, будешь готовить на горячее для новогоднего ужина? - спрашивает Людочка, уходить она не торопится, усаживается на табурет, оплетает его ножки своими - в кокетливых белокурых шлепанцах с опушкой.
Людочка живет этажом ниже, наши сыновья учатся в одном классе, и мы немного дружим на детскую тему. Людочкин муж держит небольшое кафе со странным названием "Иноходец Standardbred" - увлекается скачками. В одну из наших встреч на лестнице он неожиданно горячо и коротко рассказал мне, что для выведения элитных стандартбредных пород задние и передние ноги лошадей связывались ремнями попарно. "Да, конечно,"- ответила я, не выказывая удивления, ремнями - так ремнями. Людочка - домохозяйка, просыпаясь утром, она надевает один из десяти разноцветных бархатных костюмов, заваривает мужу чай, терпеливо вылавливая ложечкой улизнувшие чаинки, прерывает их ниспадающий танец, по кругу, по кругу. Людочка любит поговорить о курсе доллара, новинках литературы, эпиляции зоны бикини, социальных сайтах и нетрадиционных методах всего - лечения, секса и похудания.
Я смотрю на Людочку. Больше всего я хочу, чтобы она, прихватив огурцы свекровиного изготовления, покинула мою кухню, и быстро. Я невольно перевожу взгляд на высокий выдвижной ящик, как правило, он занят крупными кастрюлями, сковородами и казаном с утятницей, они перемывают мне кости, жалуясь друг другу на недостаточную собственную чистоту, блеск и закопченые донышки, но вот уже несколько часов там лежит моя тайна. Мне необходимо побыть с ней наедине. Люда, иди нафиг. Конечно, я этого не скажу.
- Собираюсь приготовить домламу, - спокойно отвечаю я, теребя правой рукой сережку в ухе, прокручивая ее, ухо уже горит, представляю, как оно - маленькое и розовое - становится большим и малиновым. На моих пальцах липкая кровь, царапучий миниатюрный бриллиант по-своему обошелся с дыркой, кладу пальцы в рот, с жадностью облизываю. У крови вкус крови. Стивен Кинг прав.
Людочка в ужасе. Надеюсь, теперь она уйдет. Нет.
- Ааа, и что это за домлама? - сглатывает она.
Ты тоже хочешь облизать мой палец, Людочка?
- Узбекское национальное блюдо, - мямлю я с набитым ртом, - в казан укладываются послойно мясо, баклажаны, помидоры, айва, морковка, картошка, капуста, чеснок, причем все крупными, очень крупными кусками. Солится, перчится, зелень, зира обязательно... Закрывается плотно крышкой, и - через два часа открывается.
- И что? - с каким-то непонятным выражением уточняет Людочка.
- И съедается небольшой толпой твоей семьи, - я оглядываю пальцы, побывавшие во рту. Надо было посильнее укусить. Сейчас уже неудобно снова набрасываться на них и рвать зубами, Людочка, иди, пожалуйста, я не могу.
Встает, приставными шагами направляется к двери. Огурцы при ней, прощаются со мной, помахивая смородиновыми пятернями и укропными вениками. Я почти счастлива, сердце колотится, проталкиваясь наружу, мечтает выползти из уютной пещеры, перелезть через прочный забор ребер, надавать мне по морде всеми своими четырьми долями, включая желудочки, и мощными коронарными сосудами - за постоянное над ним, сердцем, надругательство и лишние растраты его, сердца, потенциала.
Закрываю дверь.
Возвращаюсь на кухню, какое-то время бездумно смотрю в темное стекло, традиционно вижу только свое отражение в ореоле падающего комками поп-корна снега. Мне кажется, что выйди я на улицу - крупные кукурузины с разорванным нутром откажутся таять на моих волосах, плечах, длинноватом носу и высунутом розовом языке. Они смогут растаять только на правом, горящем ухе.
Я не выдвигаю высокого ящика для кастрюль. Мне нет необходимости этого делать, потому что большую плетеную корзинку простой геометрической формы - куб, просто куб, заполненную белыми лилиями, я помню очень хорошо. Сегодня утром мне ее вручил посыльный, мальчик-курьер, хороший парень с открытой улыбкой и чистыми ногтями маминого и бабушкиного любимца. Расписаваюсь в зеленой квитанции, я в недоумении. Приходит в голову нелепая мысль, что это ранний новогодний подарок от мужа, но тут же уходит из головы - муж принципиально не дарит цветов.
Среди мертвых тел белых лилий с зелеными хищными стеблями и жирными глянцевыми листьями что-то неуместно темнеет. Темнеет изогнуто, и ещё немного блестит. Эдак тускловато поблескивает. Я сильно зажмуриваю глаза, чтобы как можно крепче. Я открываю свой рот руками, чтобы как можно шире, я заставляю себя глубоко вдохнуть, и ещё раз, не получается, и ещё раз не получается, надо дышать, как это кричат во время иностранных родов, breathe! breathe! Понемногу проталкиваю в ленивую трахею порциями воздух, и ещё, и ещё немного, дерева бронхов радостно обнимают его своими ветвями. Я ещё долго не смогу взять в руки классическую плетку-девятихвостку с ремнями из черной кожи и узелками на концах, такой можно просто оставить затейливый иероглиф на гладком бедре, можно - рваную рану, а можно снять мясо до костей. На тяжелой серебряной рукояти выгравировано два слова и вопросительный знак: "не надо?"

КАК УРСУЛУ НАЗВАЛИ УРСУЛОЙ И ЧТО ПРОИЗОШЛО ПОТОМ.
Сначала неродившегося младенца в круглом трюме живота называли, понятно, по-другому, все больше Ванькой - мальчишку хотели Урсулины родители, мальчишку-футболиста, хулигана, отъявленного двоечника и лоботряса. Ууух, задаст он им жару! Ничего, справятся. Урсулина мама, ясное дело, отговорила Урсулиного папу от немедленной покупки складного велосипеда "Кама" и кожаного мяча, но детскую аккуратную клюшечку с набором шайб он все же ухватил в том спортивном магазине, что "Спартак". Тяжеленькие резиновые диски неустойчивой пирамидкой громоздились сначала в серванте, среди чашек-блюдцев и востребованных стопочек, потом переместились на антресоль, к толстенным книгам про вкусную и здоровую пищу, а уж потом и вовсе пропали куда-то, никто не помнил - куда.
Нет, Урсулин папа совсем не расстроился рождению крикливой лысой малышки, он просто как-то удивился. Просыпался удивленным, удивлялся весь восьмичасовой день труда, приходил домой, удивленно рассматривал свою семью, жадно кормящуюся синеватым грудным молоком. Наверное, от этого удивления он и назвал дочурку Урсулой, уж больно имя удивительное для насквозь русского их городка.
А Урсуле имя ничего, нравилось - сначала она не знала, что оно как-то связано с медведицами, а уж когда узнала - было поздно разочаровываться. Некоторые друзья-приятели из тех, кто попроще, пробовали было ее кликать Улей или даже Юлей, но Урсула обеими маленькими ручками стряхивала эти нищенские вариации с себя. Что это такое, никаких Уль, тем более Юль.
Росла Урсула, росла, хорошела, как-то себе училась в школе обыкновенной, как-то себе училась в школе музыкальной, дополнительной. Захотела сама на пианино блямкать, может быть, порешила своим детским умишком, что носителю такого красивого имени надо уметь всякие изысканные штуки делать. На пианино играть. Завивать длинные светлые волосы на материны термобигуди. Красить синим и без того длинные ресницы. Болтать на разных языках.
Очень хорошо ей эти самые языки давались, учительница немецкого Антонина Михайловна даже домой приходила, с отцом-матерью разговаривать, чтобы девочке дополнительно заниматься, два раза в неделю, а лучше три. Урсула и занималась, экзамены сдала с легкостью - и выпускные, и вступительные, на филологический, романо-германское отделение, проще говоря - на филфак. What do you feel? I feel fuck.
Очень протестовал против филфака Урсулин мальчик, первая любовь, у всех бывает, вот и Урсулы тоже была - с синеглазым одноклассником Алешей. Сначала в кино ходили, раза три, потом в кафе-мороженое, бряцали ложечками по мокрым металлическим креманкам, потом в Урсулином подъезде целовались, смешно тыркаясь теплыми сомкнутыми губами, освоили постепенно, что губы надо размыкать друг от дружки, а языком можно прогуливаться по деснам и глубже. Все остальное тоже освоили, прямо в выпускном десятом классе, прямо на Урсулиной неширокой кровати-полуторке - и высвобождение бледно-розовой, с темно-телесной нахлобучкой соска, эластичной груди, уже не помещающейся нежным грузом на широкой ладони Алеши, и необыкновенное путешествие вниз по вздрагивающему от несмелых прикосновений животу, а вот про существование клитора Алеша не знал, да и ладно - обошлись. Горячо целуя Алешу, Урсула легла на спину и широко раздвинула покрытые мурашками ноги, все-таки волновалась - а вдруг больно. Горячо целуя Урсулу, Алеша лег сверху и дрожащей рукой - все-таки волновался - а вдруг больно, направил свой изнывающий под грузом девственности член приблизительно туда, где его уже ждали. Урсула подвигала напряженными бедрами, корректируя цель, подалась немного вперед, так все и произошло. А больно было, кто ж спорит, но не особенно. И крови вытекло совсем мало, с пятикопеечную монету ярко-алое пятно в форме цифры шесть, Урсула с Алешей смеялись, что такую простыню и вывешивать было бы стыдно в благородном семействе.
Сам секс Урсуле не понравился. Просто упругие движение, раз-два, и ничего больше, три-четыре. Ожидала она немного другого от секса, пять-шесть, чего уж там. Эротические фантазии Урсулы были ярки, она только недавно и узнала, что ее тайные мечтанья так важно называются - эротические фантазии, думала - просто мысли специальные, приятные. А приятные мысли были такие: вот Урсула - индейская скво с тоже красивым именем Танцующая Вода, во время войны ее властно пленяет вождь противоположного рода-племени - Победивший Медведя, на его крепкой смуглой шее ожерелье из отрубленных пальцев, Победивший Медведя наматывает себе на руку ее длинные черные волосы, бросает в свой вигвам, стучат ритуальные барабаны. Или вот такие: Урсула - русская партизанка, варит в тесной печурке нехитрый партизанский харч, землянка содрогается от топота фашистских добротных сапог, и врывается какой-нибудь Ханс, или Курт, или Отто, весь в черном и непременно в каске, наматывает себе на руку ее длинные русые волосы, бросает на свой немецкий мотоцикл с коляской, лают собаки.
Мягкий Алеша меньше всего был похож на индейского вождя, да и на Курта с автоматом и губной гармоникой - тоже, но он влюбленно глядел синими глазами, интересно рассказывал про модную музыку, да и потом где Урсула возьмет, в самом-то деле, Победившего Медведя? То-то же.