Спаси и сохрани

Автор: HЕФЕРТИТИ Францускому самогонщику
по просьбе Удава Каа.

Пятидесятилетний настоятель Свято-Троицкого храма Юрий Гольдштейн только что отслужил обедню. Был Великий Четверг, омовение ног. Кончилась служба, и когда он, вслед за уходящими людьми, вышел из церкви, то ощущение безграничного восторга перед гармонией и совершенством этого мира, перед мудростью творца создавшего всю эту красоту целиком овладело им. Была весна и мир был наполнен солнцем, теплом, весельем, журчанием талой воды, нежным пением птиц. Свежий ветерок путался в кронах деревьев, которые уже проснулись и улыбались приветливо, и над ними, бог знает куда, уходило бездонное, необъятное голубое небо. На душе было легко и спокойно. И слёзы, слёзы бесконечной любви и радости заблестели у него на лице. Он плакал и благодарил бога за всё что с ним произошло и плохого и хорошего ибо на всё есть только одна воля и воля эта божья. Он плакал и вспоминал как давным-давно совсем маленьким мальчиком он упрашивал свою горячо любимую мамочку не гасить свет и почитать еще, ну совсем чуточку, а мать говорила что уже поздно и ему пора спать и целовала его на ночь и после её поцелуя он чувствовал тепло, навстречу которому из груди его словно тянулись тысячи невидимых рук. Он вспоминал как отец привозил из-за границы и дарил ему дорогие игрушки и сверстники завидовали ему, а он гордился этим. Он вспомнил как отец учил его играть в шахматы, а он скуки ради для каждой фигуры придумывал смешную историю и свою первую выигранную у отца шахматную партию тоже вспоминал. Его тогда переполнило ликование, а отец сильно расстроился и с трудом скрывал досаду. А когда он выиграл свой первый шахматный турнир, то отец подарил ему велосипед, на котором он так и не успел толком покататься потому что какой-то дворовый хулиган отобрал его. У него никогда не было друзей, одноклассники издевались над его не складной, долговязой фигурой, над тем как он картавил, над его близорукостью, его часто колотили, просто так смеха ради и, хотя позже, порода и занятия спортом сделали из него физически сильного человека, сверстники всё равно презирали и сторонились его, обзывая ботаником и книжным червём. И он вновь восхитился мудрости проведения: ведь именно из-за своей нелюдимости, из за того что никто его не понимал и не хотел с ним общаться он принял решение оставить учёбу в институте и встать на стезю служения Господу. Сказать, что было трудно, это ничего не сказать: всё было против и его образование, и воспитание и даже внешность: выкрест - самое безобидное из того, что ему довелось услышать, но врождённое упорство, пытливый ум и вера, ничем непоколебимая вера в господа нашего Иисуса Христа сделали своё дело - он достойно пронёс свой крест и окончил духовную семинарию по первому разряду. Но главное это то, что по милости божьей в его жизнь вошла Варенька его вторая половинка, его первая и единственная любовь, человек, которому он предан и душой и телом, человек с которым ему предназначено идти по жизни рука об руку до конца дней своих. Ведь это же чудо-чудное, как Варя, простая русская девушка из провинциального городка, приехала за сотню вёрст и из сотни семинаристов выбрала именно его и стала матушкой и с тех пор они вместе каждый день служат богу и в этом главный смысл их христианского брака.

Когда настоятель, пройдя сквозь церковные ворота, развернулся, чтобы перекреститься на залитый солнцем храм, то к нему в ноги бухнулся церковный сторож Тихон. Истово крестясь и пытаясь поцеловать его руку, Тихон беспрестанно повторял: "Батюшка, батюшка... Господи Иисусе Христе... Вот так... Вот так...". Год назад он помог сыну Тихона хорошему и доброму мальчику, страдающему олигофренией, поступить в приходскую школу и с тех пор Тихон не знал как ещё можно выразить свою благодарность. Настроение переменилось у него как-то вдруг. Он смотрел на Тихона и не понимал, откуда у него это рабское, по пёсьи преданное выражение лица, зачем оно. Стало грустно. Он откашлялся и сухо сказал: "Ладно, будет тебе. Ступай, лучше, посмотри всё ли тут в порядке." И чуть позже, когда он шёл вдоль церковной ограды и слышал возгласы нищих, инвалидов и попрошаек, которые ежедневно стекались сюда со всех сторон, то все эти люди казались ему маленькими, испуганными, виноватыми. Он никак не мог привыкнуть к страху, какой он, сам того не желая, возбуждал в людях, несмотря на свой тихий, скромный нрав. Все «бухали» ему в ноги, а недавно один проситель, старый деревенский дьяк, не смог выговорить ни одного слова от страха, так и ушёл ни с чем. Да. Уважали его люди и ведь было за что. Он вспомнил то время когда он был назначен в этот приход, какая же всюду была нищета и мерзость запустения, ведь прежний настоятель был алкоголиком, который даже смерть свою принял через это дело. Понято, что такому человеку было не до веры, Бог ему судья. И как же всё переменилось с его приходом! Недаром, ох недаром его славили на последнем соборе. Ведь это именно он с божьей помощью построил новый храм и какой храм! - экскурсантов автобусами возят подивиться этой красотой, а приходская школа, а палеонтологический музей, да что там музей, даже сайт свой есть, и теперь на весь мир из простого русского прихода честно, истинно, справедливо разносится слово и слово это божье. От этой мысли на душе у Юрия Гольдштейна вновь стало легко и радостно. Это ощущение было сродни тому, что он испытал когда венчался с Варенькой или когда получал сан протоиерея - благодать, благодать ниспосланная богом вот истинный смыл этого чувства. И мысли, радостные мысли вновь зажурчали в голове у первосвященника, и он, разомлев от весеннего солнышка, шёл родной стороной и улыбался.

"Выбор, как же важно сделать правильный выбор" - думал отец Юрий, аккуратно обходя лужи, дабы не намочить новую рясу, как, вдруг, его взгляд упёрся в испуганные голубые глаза. Девушка, скорее девочка-подросток. Бледная, худенькая, как стебелёк, спутанные, ничем непокрытые льняные волосы, на нежной шейке пульсирует тонкая синева вены, когда настоятель проходил мимо, то опустила глаза и заученно затянула: "Дайте мне немножечко денег, прошу вас Христа ради, мы с братиком остались несчастными, мамка и папка померли, нам кушать нечего...". Девочка начала всхлипывать. Он тоже прослезился и долго от волнения не мог выговорить ни слова, потом погладил ее по голове, потрогал за плечо и сказал: "Хорошо, хорошо, девочка. Вот наступит светлое Христово воскресение, тогда и потолкуем... Я помогу... помогу...". Потом зыркнул по сторонам и добавил: "Деточка, я прямо сейчас помогу тебе. Слушай меня внимательно. Ты пойдёшь до конца этой улицы и свернёшь направо и там будешь ждать меня у первой калитки... Ну, ступай же...". Девочка подняла на него свои недоверчивые глазки, но, встретившись с властным взглядом первосвященника, испугалась и пошла куда было указано. А он, подождав, когда та повернёт за угол, перекрестился и двинулся следом.

Подходя к своему дому, отец Юрий с удовлетворением отметил, что девочка послушно стояла у дверей.

"Добрый день, Варварушка, добрый день, матушка, добрый день, любовь моя ненаглядная" - сказал с порога отец Юрий: "Встречай гостей!"

"Здравствуйте, здравствуйте, гости дорогие" - всплеснула руками попадья, и бросив на девочку внимательный взгляд строгих серых глаз, певуче продолжила: "И кто же к нам на этот раз пожаловал? Как, зовут тебя, прелестное дитя?"

"Катя" - тихо ответила девочка, переминаясь с ноги на ногу и не зная куда деть свои руки.

"Добро пожаловать, Катенька, гостей будешь" - вторил жене отец Юрий: "Не стесняйся только, Бога ради. Наш дом - твой дом. Мы заменим тебе и батюшку и матушку, правда ведь, Варенька?"

И Гольдштейн залюбовался своей жёнушкой. Попадья была в лиловом платье и в белой шали, муаровой, как всегда очень нарядная. Лицо пухлое, большое, глаза пучеглазые, слегка на выкате, росту высокого, русая коса до пояса, солидная, полногрудая и крутобёдрая, настоящая русская красавица.

"Правда, Юрочка, клянусь спасителем нашим. Мы ради тебя, Катенька, на всё готовые" - гостеприимно улыбнулась Варвара.

"Ну а чем же мы попотчуем нашу гостью дорогую?" - спросил отец Юрий.
"Так ведь пост же Великий, грех то какой!" - вспыхнула пунцово попадья.

"Ты только посмотри на нашу, Катеньку, ведь оголодала вся, ради такой сиротинушки и согрешить не грех. Бог поймёт." - успокоил супругу поп.

"Ну тогда, пожалуйте в трапезную, извольте отведать, из того, что нам Бог послал" - пригласила попадья.

Oх и хороший бог у Юрия и Варвары! Чего только не было в трапезной: и холодная белуга с хреном и ледяными огурчиками, и судачёк, жаренный в сухариках, и икорка красная и чёрная ныне запрещённая, и форшмак, специально для Юрочки приготовленный, и грузди солёные для Варвары и многое, многое, многое ... Всего и не перечесть.

Стали дружно отец Юрий и матушка Варвара угощать Катеньку, а когда та наелась так, что уже кусок в горло не лезет, то попросили раздеться Катеньку. Страсть как захотелось посмотреть Юрию и Варваре на голенькую Катю. Захныкала Катя, стала домой прситься к братику, да где там! Быстро и ловко в четыре руки раздели Катю отец Юрий и матушка Варвара.

Ох и большой уд у Юрия Гольдштейна! Кажется, что вся сила и мудрость его народа воплотилась в нём. Больно-больно было Катеньке, когда вставлял в неё свой уд отец Юрий. Рыдала Катенька, просила Катенька, умоляла Катенька не делать c ней этого и отпустить её к братику. Но строг и непоколебим был батюшка и старателен, ох старателен, аж очки запотели и слюни по бороде потекли. Кричать и плакать стала Катенька, а батюшка вошёл в неё и ёрзать стал в ней, а она изгибалась своим худеньким тельцем и пыталась вырваться. Пришлось матушке Варваре держать Катеньку за руки и закрывать рот Катеньке. А когда кончил своё дело настоятель и пошёл обмыть свой уд от крови, то стала успокаивать матушка Варвара Катеньку, так успокаивать, как только простая русская баба может успокоить. Жалела Варвара Катеньку, ох жалела, как могла жалела - и по головке гладила, и слова ласковые шептала, а потом попросила поцеловать себя там. И вот вернулся отец Юрий, дабы продолжить начатое, а его благоверная Варвара, воет дурным голосом и ляжку свою жирную отцу Юрию кажет, а на ляжке той укус, да такой укус, что сразу видно человек так укусить не может. Только нечистая сила может так отметиться. Глянул тогда отец Юрий на Катеньку, а у той ножки её худенькие, вдруг, костлявыми стали с копытами богомерзкими и прямо на глазах хвост звериный расти начал, а вместо головы череп конский с клыками кривыми.

Сразу понял отец Юрий, что в дом к нему проникло зло - тварью поганой обернулась Катенька. И тогда схватил он эту тварь двумя руками и поднял над головою своею, а тварь хвостом вертела и клыками лязгала. И стал отец Юрий подобен штангисту, взявшему рекордный вес, токмо заместо спортивного снаряда в дланях у него бес был зажат. Моля у Бога помощи, напрягал все свои силы отец Юрий и держал тварь над собою, а тварь визжала, извивалась и пыталась ухватить настоятеля за лицо.

"Даждь ми, Господи, крепость и мужество твердаго исповедания имени Твоего святого, да не отступлю страха ради дьявольского, да не отрекусь от Тебя, Спасителя и Искупителя моего ..." - гундосил первосвященник, уворачиваясь от клыков экс-Катеньки. Ужас обуял попадью от зрелища сего, и она, забыв о том, что уже укушенная, то же заблеела: " Господи, Господи боже мой ... Юра, Юрочка, да что же это деется?" Потом встала на колени и продолжила блеять:" О Пресвятая Владычице Дево Богородице, спаси и сохрани под кровом рабов своих, мя и мужа маего Юрияяя ..."

Ох и тяжело было отцу Юрию держать над собою мерзкую гадину. Кажется, что вся сила и мудрость его народа воплотилась в этой борьбе. Но вот почуял отец Юрий, что тают силы его в смертельной схватке со злом во имя добра. И хриплым от адского напряжения голосом сказал он жене своей:

- Звони, Варя, звони!

- Да кому же мне звонить, Юрочка?

- Ёб твою мать, ментам звони, ментам!

Отец Юрий со своей женой всегда общался доверительным басом, однако фразу, оказавшейся во всех смыслах последней в его земной жизни почему то произнёс визгливым фальцетом, чем окончательно расстроил попадью Варвару. Зарыдала Варвара, испугалась Варвара и совсем совсем растерялась Варвара. "Боже, да как жешь туды звонить та, нумер та какой?" - плакала она и тыкала в мобильник толстыми пальчиками. Вдруг, что то шлёпнулось ей под ноги, приглядевшись, Варвара поняла, что это "что-то" являло собою человеческую руку аккуратно срезанную по локоть. "Ой, рука... Чья рука?" - возопила попадья, с ужасам наблюдая за конвульсивными движениями свежесрезанной конечности. Спустя мгновенье конвульсии прекратились, а пальцы скрючились и замерли в виде фиги. Обратила тогда Варвара взор на мужа своего и кровь застыла у неё в жилах, ибо сейчас настоятель более всего походил на статую "Рабочая и колхозница", только без колхозницы и в руке зажат не молот, а тварь и тварь не дрожащая, а дико визжащая и челюстью клацкающая и хвостом бьющая и копытами лягающая. А у мужа у ейного Юрия заместо второй руки обрубок беспомощно торчащий, чёрной венозной кровью всё вокруг орошающий. И вот вновь лязгнули челюсти, и раздался грохот оглушающий и узрела Варвара сознание теряючи, своего супруга, простого русского священнослужителя Юрия Гольдштейна под образами стоящего и культями беспомощно трясущего, аки петух взлететь пытающегося.

Конский череп - первое, что увидела попадья, когда очнулась. Сквозь пустые глазницы череп фосфорицировал холодным звёздным сиянием. Боль в укушенной ляжке заставила прийти в себя окончательно. Убедилась Варвара, что беда случившаяся с ней и её мужем была самой настоящей правдой, а не дурным сном. Она обнаружила, что сидит за трапезным столом, а напротив, там где всегда, принимая пищу, располагался её муж сидело оно, жуть и мерзость, существо, коим обернулось их гостья, девочка Катя. Между существом и попадьёй прямо в центре стола уютно расположилась голова её мужа. Под головой натекло кровавое пятно, а очки, покрытые паутиной трещин, были водружены на кончик носа и не мешали разглядывать вылезшие из орбит мёртвые глаза. И смрад, приторный смрад от недавно освежёванной человеческой плоти плотно стоял в воздухе. Погружаясь в пучину ледяного ужаса попадья увидела, что весь стол был завален кровавыми кусками вперемежку с кишками и слизью, всем тем из чего совсем недавно состоял отец Юрий.

И тут взгляд Варвары упал на то, что заставило её завизжать, ибо прямо перед собой, на своей любимой тарелке, гжельсьский фарфор с хохломским орнаментом, она узрела и сразу же узнала член и мошонку Юрия Гольдштейна. И слезами, горькими слезами по невинно убиенному мужу Юрию наполнились глаза попадьи Варвары. И подняла Варвара, гневный и праведный взгляд на тварь поганую и сказала твёрдо и искренно: "Ничего ты со мною не сделаешь, потому что в моём сердце Христос!"

В ответ, в наступившей гробовой тишине, тварь беззвучно приказала:" Ешь."

"Нет!" - вновь взвизгнула попадья.

И тогда хвост твари, длинной упругой змеёй, через весь стол, метнулся к Варваре, и стал проникать в Варвару, во все места, даже в такие, о которых сама Варвара и не подозревала.

Сладко-сладко стало Варваре. Заохала Варвара. Заахала Варвара. Изогнулась дугой Варвара и даже "Dastich Fantastich" сказала Варвара. А потом, когда всё прошло, похотливо улыбнулась, облизала губы и ловко орудуя ножом и вилкой, отрезала себе маленький кусочек и взяла его в рот.