Братское сердце (часть2)

Автор: Kappaka


Короче, житуха  теперь у Игорька поперла такая, о какой он и мечтать не смел. Домик, даром что с наружи казался маленьким, внутри был очень даже благоустроенным. Кожаные диваны и кресла, по стенам висели головы разных убиенных в неравном бою с человеком животных, телевизор каких-то невообразимых размеров, камин… в общем, всё то, что для Игорька было буржуйством одной из последних ступеней. Самой главной достопримечательностью комнаты, в которой его поселили, была невообразимых размеров кровать, застеленная белоснежным бельем. На таком Игорек не спал ни разу в своей жизни.

         Но прежде, чем ему разрешили на неё опуститься, да и вовсе пройти в дом, его загнали в баню. В предбаннике ему велели раздеться и сложить всё своё тряпье в пластиковый пакет. Зуб, брезгливо взяв его рукой, облаченной в резиновую перчатку, вынес на улицу, положил в железную бочку, облил бензином и сжег. Потом Игорька загнали в небольшую душевую и долго мыли под струей горячей воды, хлещущей мощным напором из шланга, подключенного к насосу для мытья автомобилей. Ему велели повернуться то боком, то спиной. Беспрестанно лили на него жидкое мыло, заставляя растирать его по себе при помощи жесткой мочалки. После очередного намыливания повторялась процедура со шлангом.

         Когда его провожатые посчитали, что он уже достаточно очищен, они препроводили его в парилку. Из парилки в сугроб и обратно. Так повторялось, пока его не оставили силы и он стал уже не способен переступить порог раскаленного помещения. Его вынесли на руках, водрузили в душ, облили холодной водой, заставили ещё раз помыться и, судя по довольным лицам, удовлетворенные результатами своих трудов, выдали Игорьку чистую майку, трусы и носки. В таком виде, прямо по снегу, отвели его в дом. Игорек раскинулся на чистых простынях, натянул на себя пуховое одеяло и тут же, привычно свернувшись калачиком, провалился в сон.

         Снилась ему Нинка, которая зажав подмышкой раскаленную буржуйку, убегала от него с криками: «Не отдам! Моя она! Моя! Ты нас бросил, значит и я больше не твоя и печка не твоя! А-А-А!!!» Он всё никак не мог её догнать. Кричал, чтобы она остановилась, что вроде как ему не печка нужна, а он ей хочет сказать что-то важное. Но она справедливо не верила и продолжала драпать.

 

 

         Разбудил его Зуб:

— Эй! Подъем! Ты чё тут разорался? Давай, вставай, к тебе пришли.

         Игорек, теряясь в догадках, кто бы это мог к нему прийти, поднялся из кровати и привычно направился в угол. Зуб непонимающе смотрел, куда это он двинулся. О намерениях Игорька он догадался только когда тот, встав лицом в угол комнаты и расставив ноги на ширину плеч, потянул вниз трусы. Он молнией подлетел к изготовившемуся к мочеиспусканию гостю и с криком: «Ты чё, бля, сука творишь!», легко толкнул его в спину. Этого легкого толчка, однако, было достаточно для того, чтобы Игорек впечатался лбом в стену и толи от неожиданности, толи от неспособности сдержать начавшийся процесс – обмочился. Зуб заорал:

— Фокстрот! Он, сука, обоссался!

         После оповещения о происшествии, он шагнул к Игорьку, рывком поднял его из лужи мочи, припер одной рукой к стене, а другую отвел для удара. Зассанец зажмурился, готовый к вспышке боли, которая вот-вот взорвется в голове, но тут услышал голос молодого – Фокстрота: «Тише, Буся, осади коней! Отпусти его!». Давление на грудь ослабло. Игорек несмело приоткрыл один глаз. Зуб – Буся всё ещё держал его припертым к стенке на вытянутой руке, но вторую руку уже опустил. Худшее было уже позади и избежавший экзекуции счастливчик открыл второй глаз.

         Фокстрот, осуждающе качая головой, сказал, неизвестно к кому обращаясь: «Да, блин… такого у нас ещё не было». И продолжил, повернув голову к провинившемуся и смотря на него в упор:

— Ты сейчас за собой тут всё уберешь, белье кинешь в пакет, в шкафу возьмешь новое. Твоя бомжацкая эпопея, если ты ещё не понял, закончилась. Теперь ты – нормальный человек. Ссать и срать надо в сортире. Мыться, бриться и чистить зубы, а делать всё это теперь придется постоянно – в ванной. Разуваться – на коврике в прихожей. Верхнюю одежду вешать в шкаф. Если какой-то из этих пунктов тебе не понятен, в следующий раз правила поведения тебе объяснит глубоко нами всеми уважаемый Буся. Жестами. Тебе всё понятно?

         Во время монолога Игорек тупо кивал. Из всего сказанного он понял только то, что если он сделает что-то не так, то верзила Буся будет его бить. Возражать или спорить с этими ребятами он не хотел. Настанет и его время. Вот встретится он с братом, тогда и задаст им трепку. А сейчас надо делать так, как ему велят. А иначе неизвестно, что из всего этого получится. Возьмут, выгонят его обратно на улицу, а Павлу Пантелеевичу скажут, что так, мол и так, не нашли мы вашего брата, а тот никогда и не узнает, что братишка его по помойкам в поисках еды ошивается.

         Видя в глазах поучаемого свет осознания истины и убежденный его утвердительным киванием, Фокстрот продолжал:

— Буся, принеси ему ведро с тряпкой и давайте уже быстрее спускайтесь. Не можем же мы вечно ждать. К тому же наш друг, — он кивнул на Игорька, — Наверняка проголодался.

         При упоминании о еде, в животе у него пронзительно заурчало и он закивал с удвоенной силой. Фокстрот направился к выходу, следом за ним двинулся Буся. В проеме мелькнул рыжий силуэт, вероятно кошки. Буся рыкнул: «Гребаное животное! Сука!» Фокстрот ничего не сказал, но прогудел какой-то явно утвердительный звук. Игорек, снимая обоссанные трусы подумал: «Какой он всё-таки злой этот Буся. За что же бедного кота так ненавидеть?».

         Здоровяк принес ему ведро с мыльной водой и тряпкой. К этому моменту гость успел облачиться в новое нижнее белье, которое он взял на полке в шкафу. Майка намокла совсем немного и потому её он менять не стал, а просто заправил её в трусы. Увидев его в таком виде Буся недовольно поморщился, пробурчал: «Надо же было сначала помыться». Вручил ему уборщицкий инвентарь и всё время, пока Игорек тщательнейшим образом замывал следы своего уретрального бесчинства, молча наблюдал за его манипуляциями. Удовлетворенный качеством работы, он буркнул: «Пойдем, пожрем!».

         В столовой, которая была заодно и залом, посередине стоял круглый стол сервированный на троих. Посередине стояла кастрюля, из которой поднимался такой ароматный пар, что у Игорька закружилась голова. Немало этому головокружению способствовала стоящая на столе запотевшая бутылка. Форма этой тары говорила так много знающему человеку, особенно когда этому человеку становится некомфортно от того, что выпитое с утра уже прекратило своё действие. Если бы не Буся, ухвативший его за плечо, он наверняка бы грохнулся на застеленный ковром пол. Громила заржал.

— Слышь, Фокстрот! — Довольно захрюкал он, — А нашему парню запах твоего варева нравится. Не зря тебя в путяге на повара учили.

         Фокстрот польщено улыбнулся:

— Он просто её ещё не пробовал. Садитесь уже давайте. – Он  сделал приглашающий жест.

         Когда все расселись, молодой самолично обошел всех присутствующих и разлил по глубоким тарелкам, стоящим рядом с тарелками со вторым, содержимое кастрюли. Этим содержимым оказался наваристый густой суп. Буся свернул крышку с бутылки водки и разлил по стопкам столь алчимое страждущим Игорьковым организмом горячительное. Фокстрот уселся на своё место и они втроем заработали ложками. Ничего вкуснее Игорек в жизни не пробовал. Да он и вовсе не помнил, когда в последний раз ел горячее первое. А тут ещё и такое! Кажется, это называется солянкой. Были там и сосиски, и колбаса, и куски мяса, и оливки, и даже маленькие дольки лимона. Игорек урчал и хлюпал. Парни, недовольные его манерами, морщились, но молчали. Младший подлил ему ещё половник. Казалось, что аппетиту гостя нет границ. Ему и самому, с одной стороны не терпелось приступить ко второму – жаренному мясу с картошкой, а с другой, он никак не хотел остановиться. Ему казалось, что второго такого обеда может и не быть.

         У Фокстрота зазвонил телефон. Отложив нож и вилку, он достал из кармана сотовый, поприветствовал звонящего и со словами: «Уже открываю», встал из-за стола и вышел в прихожую. Зашуршала ткань его куртки, хлопнула входная дверь, послышался звук открываемых ворот, работающего мотора и хруст гравия под колесами. Буся сказал, кидая в рот кусок хлеба, которым он собрал остатки соуса с тарелки:

— Ну вот, приехали, — и, обращаясь к Игорьку, — Ты давай, хавай быстрее!

         Игорек с набитым ртом попытался поинтересоваться, кто это приехал. Но Буся, охарактеризовав приехавших как нормальных ребят, уточнять наотрез отказался, сославшись на то, что сейчас он сам всё увидит. Хлопнула входная дверь и через минуту в комнату вошли двое мужчин в сопровождении молодого. Все трое хохотали, Фокстрот заканчивал развеселившую компанию речь:

— Вот так, ты прикинь, в жизни бывает – как из брандспойта все залил. Так что придется немножко потерпеть…

         Продолжая смеяться, мужчины по очереди пожали руку Буси, потом взмахом руки поздоровались с дожевывающим Игорьком. Были они примерно одного – среднего – возраста. Один из них с небольшой матерчатой сумкой, другой с кожаным чемоданчиком, в каком доктора носят свои инструменты. Первым заговорил доктор, обращаясь к Бусе:

— Идет мальчик, льет фонтанчик. До тебя дошло?

         Компания взорвалась хохотом. Табун лошадей позавидовал бы столь громкому и дружному ржанию. Громила едва выдавил сквозь душащий его смех: «Слава богу – нет!», чем привел всех, кроме, пожалуй Игорька, просто в экстаз. Сытый и захмелевший гость  не смеялся шутке просто потому, что забыл, как это делается. Он давно знал загадку про писающего мальчика и не помог понять, что так искренне развеселило присутствующих. Но всем было весело и ему от этого тоже было хорошо. Когда компания перестала хохотать, а Фокстрот поднялся с пола, по которому катался, держась за живот, доктор повернулся к Игорьку.

— Так-так. Вот это и есть наш пациент?

         Вопрос был риторическим, так что никто отвечать на него не стал. Подойдя к виновнику своего визита, Доктор раздвинул его густую, давно нестриженную шевелюру. Игорек даже повернуться не успел, как Доктор уже отошел от него и сел за стол со словами, обращенными скорее к себе, чем к кому-либо:

— Что ж, стандартный вариант – педикулез. Я думаю, так же будут лобковые, набор венерических, ну и обычный букет для этой группы. Лишь бы не СПИД.

         Фокстрот поплевал через плечо, Буся постучал костяшками пальцев по дереву столешницы. Второй пришедший тихо сидел на стуле и никак на сказанное не отреагировал. Чем он занимается, было непонятно. Но этот вопрос пусть волнует того, кто его сюда пригласил, а Игорька сейчас волновало продолжение трапезы, вернее той её части, которая ещё была не допита. Доктор снял с рук тонкие резиновые перчатки, подождал, пока Фокстрот наполнит его и второго тарелки аппетитным варевом, а Буся разольет по рюмкам содержимое уже ополовиненной бутылки. Все не чокаясь выпили. Обед продолжили в тишине.

         Тишина была какая-то напряженная. Центром этой напряженности был мужичок с сумочкой. Сразу было видно, что Буся, Фокстрот и Доктор – команда, а этот здесь явно лишний. Он стрелял на гостя глазами и тут же стыдливо опускал взгляд. Ел, в отличие от доктора, мало и вел себя беспокойно. Как будто находился здесь не по доброй воле и хотел быстрее покинуть толи помещение, толи компанию. В итоге он отложил ложку не доев положенного ему, встал из-за стола и пересел в кресло около не горящего камина. Никто не обратил на это внимание.

Кто он такой и чем занимается, стало понятно сразу по окончании приема пищи. Стол отодвинули, ковер скатали, а пол застели полиэтиленовой пленкой. На центр поставили крутящееся кресло, усадили в него Игорька, включили яркий свет под потолком. Фокстрот, начавший было убирать посуду, остановился и недоуменно воззрился на сидящего в кресле молодого человека.

— Ромочка! – спросил он у него не без издевки в голосе, — Чего сидим, кого ждем? Давай уже, родной, приступай! Да не смутят тебя насекомые, коими кишит шевелюра твоего клиента.

         Рома встал и начал извлекать из сумки цирюльный инструмент, при этом недовольно ворча: «Вообще-то, я с живыми не работаю». В ответ на эту его фразу троица снова расхохоталась, а Буся радостно щерясь сказал: «Все там будем!». Это замечание вызвало новый взрыв хохота, как будто ремарка была настолько удачна и свежа, что могла претендовать на премию «Шутка юмора года». Заразившись общим весельем, чему немало способствовал употребленный внутрь спиртосодержащий продукт, впервые за последние годы Игорек, оттаявший душой среди этих милых людей, тоже робко захихикал. Смех моментально стих. Доктор кашлянул, а на глазах у Ромы навернулись слезы. Буся, как-то слишком зло и резко рыкнул:

— Хорош базарить, визажист хренов! Давай, стриги уже!

         Встал и вышел из комнаты. Фокстрот зазвенел посудой, Доктор стал что-то усердно перебирать в своем чемодане. Рома накинул на лохматого, заросшего густой нечесаной бородой клиента накидку, взял со стола ножницы и принялся за дело. Через минуту, разморенный едой, водкой, теплом и мерным щелканьем ножниц, Игорек уснул.

         Проснулся он под то же мерное щелканье, но с осознанием того, что начавшийся праздник жизни нельзя прерывать из-за сна или по какой-либо другой причине. Ему отчаянно хотелось ещё выпить. Доктор с чемоданчиком в руках кунял в кресле, Фокстрот читал автомобильный журнал. Игорек издал нечленораздельный звук, призванный привлечь к нему внимание. Читающий отложил журнал, посмотрел на него:

— Чего?

Игорек не знал, как бы половчее попросить, чтобы наверняка не отказали.

— Ну, — замычал он, — Мне я это… Мне бы этого…

         Фокстрот улыбнулся, подался вперед, делая вид, что не понимает, чего от него хотят. Вопросительно наклонил голову и заморгал. Игорек смутился ещё больше, но попыток не оставил.

— Ну, я это… Того… Ну это… У тебя ж есть ещё!

         Тут он догадался, наконец, прибегнуть к универсальному, понятному всем языку жестов и рванул руку к горлу, чтобы щелкнуть по нему пальцем. Такой жест разве что первоклашка не поймет. На пути к горлу, однако, рука встретила препятствие в виде усеянной волосами накидки. Волосы посыпались на пол. Рома неподдельно возмутился:

— Хватит уже издеваться над человеком! Налей ему выпить! – И плаксиво добавил, — Я не могу так работать. Он шевелится!

         Фокстрот, видя, что брадобрею вовсе не до шуток, упорствовать не стал. Подойдя к бару, он достал бутылку коньяка, налил грамм пятьдесят в стакан для виски и поднес нетерпеливо подскакивающему на месте Игорьку. Протянутый стакан он взял трясущимися от возбуждения руками и, не думая о закуске, вонзил в себя вожделенную жидкость. Тепло, разлившееся по пищеводу, а оттуда по всему телу, не имело ничего общего с жаром водки и уж тем более “красной шапки” Игорьку захотелось, чтобы этот день никогда не закончился. Это было новое, потрясающее своей теплой глубиной ощущение. От наслаждения он невольно зажмурил глаза и умиротворенно заурчал. Он всегда пил с удовольствием, но тут его посетило всеобъемлющее чувство сопричастности к тайне пития и он, открыв глаза, смог произнести только одно слово: «Ещё!».

         Фокстрот хмыкнул:

— А где же спасибо?

         Рома, нервно щелкавший вхолостую ножницами на протяжении всей этой питейной затеи, топнул ногой и зло проговорил, обращаясь к Фокстроту:

— Послушай, либо ты нальешь этому… этому…, — не сумев подобрать подходящего эпитета, парикмахер неопределенно повел рукой в сторону томимого блаженным алчением гостя, — Выпить и я, наконец, смогу закончить свою работу, либо вот ножницы, — он протянул Фокстроту свой инструмент, — И делай с ним всё, что твоей душеньке угодно!

         В этот момент у Ромы появился ещё один настоящий друг. Если бы он видел глаза Игорька, когда произносил свою гневную тираду, то был бы немало удивлен той щенячьей радостью и благодарностью, которой они засветились. Выпив второй стакан, на этот раз медленно и раздумчиво, смакуя божественный дар каждым квадратным миллиметром своих внутренностей, Игорек сел в кресле прямо и погрузился в приятную истому. Он целиком и полностью вверял себя благородному алкоголю и нервному парикмахеру. Из плавной эйфории его выдернул щелчок по затылку и голос цирюльника:

— Принимай работу, начальник!

         Игорек не сразу понял, к кому тот обращается и обращение «начальник» ему весьма польстило. На призыв откликнулся и Фокстрот, так что разыгравшееся было самолюбие вчерашнего бомжа встало на место. Молодой хозяин дома подошел поближе, не наступая, однако, на усыпанный остриженными лохмами полиэтилен. Посмотрел на остриженного и побритого гостя с одной стороны, с другой, прицокнул языком:

— Ай да Ромка! Ай да стервец! Доктор, — он швырнул журнал в дремлющего в кресле эскулапа, — Сюда смотри!

         Доктор открыл глаза, непонимающе огляделся, осмотрел всех троих с головы до ног, сфокусировал взгляд на Игорьке. Наклонился, поднял журнал, пробурчал что-то вроде: «Так-то лучше. Теперь мы вшей за один раз выведем», положил журнал себе на колени и снова закрыл глаза.

         Без сального колтуна на голове и лице бывший обитатель помоек и заброшенных домов чувствовал себя едва выбравшимся из скорлупы цыпленком. Голым и беззащитным. Ему вдруг стало неуютно и холодно. Очень захотелось закурить. Под взглядом пристально разглядывающего его Фокстрота, Игорек засмущался ещё сильнее. Звук голоса хлестанул его по ушам и заставил втянуть опущенную голову в плечи:

— Тебе что, совсем не интересно, как ты теперь выглядишь?

         Молодой протянул руку и легонько щелкнул его по коротко стриженному затылку. Игорьку было не интересно. Своего отражения он не видел уже очень давно. Бывало иногда, найдет на помойке разбитое зеркало. Но смотреться в такое – плохая примета. А если и смотрелся, то видел лицо ничем не отличающееся от тех, что он мог видеть и без амальгамных стекол. Гораздо больше его раздражало ощущение беззащитности и желание покурить, о чем он, в доступных его небогатому языку фразах и при помощи жестов не замедлил сообщить своему провожатому. В ответ получил:

— Успеешь  ты ещё покурить. Пошли к зеркалу. Посмотришь, как нормальный человек выглядит.

         Рома остался явно не доволен таким безразличием со стороны клиента, во-первых – живого, во-вторых – с которым он сотворил почти что чудо. Игорек встал и стараясь не наступать на волосы, чтобы не получить по шее от Буси, покинул место свершившейся расправы над его Самсоновой силой. Фокстрот повел его в прихожую, где на стене висело большое зеркало в человеческий рост. Рома крикнул им вслед:

— Подождите! Надо же голову помыть и укладку сделать.

         Но тот лишь отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Подведя остриженного к зеркалу, он включил свет. Ничего экстраординарного Игорек там не увидел. Тот же самый он, что отражался в витринах. Только без бороды и с короткой, очень ему идущей, прической. Та же припухшая морда, те же соловые глаза. Правда, после бани и душа морда стала чуть светлее – частично отмылась въевшаяся грязь. Но эта перемена была настолько незначительна, что Игорек и не заметил бы её, если бы Фокстрот на неё не указал. Не увидев прозрения и радости от произошедших перемен в его глазах, хозяин потащил его в душ. На этот раз бежать в носках по снегу не пришлось: ещё одна ванная была в доме.

         Моясь под пристальным контролем и чутким руководством своего товарища, который выдавал подробные инструкции по пользованию шампунем от вшей и мылом для собак, он искренне недоумевал, нахрена нужно столько душевых, ванн и прочих помоечных заведений в одном месте. Но, тем не менее, стояние под струями горячей воды доставляло ему несказанное удовольствие из-за того, что душ разогнал насыщенную алкоголем кровь, что обусловило вторую волну приятных ощущений. Если бы Фокстрот не выключил воду, как только с остриженного смылась последняя пена вместе с короткими волосками, он с радостью помлел бы ещё. Он выгнал его из кабинки, дал полотенце и пока Игорек вытирался, задал ему вопрос:

— Слушай, а что вы там жрете вообще? – Кинул Игорьку чистые майку, трусы и носки, продолжил, — Вот вроде питаетесь отбросами и объедками, а посмотришь на тебя вот так, — он сделал жест в его сторону, как бы оглаживая его по бокам, — Нормальный даже мужичок.

         Игорек непонимающе воззрился на говорящего. Фокстрот поспешно уточнил:

— Ну, в смысле, не худой там, даже такой, хоть и худой, но… упитанный.

         Игорек ничего не ответил. Объяснить, что в пище выброшенной на помойку изменяется в основном эстетическая составляющая, он бы не смог. То, что основные питательные вещества остаются в фактически неизменном составе, он и сам навряд ли догадывался. Ну а уж о витаминах, диетах и теории раздельного питания он просто даже и не подозревал. Он хорошо знал лишь то, что если вытащить из мусорного контейнера коробку с куском пиццы и этот кусок пиццы съесть, то голод отпустит, а если не съесть, побрезговав надкушенной другим человеком пищей, то этот кусок съест кто-то другой, а тебе придется искать дальше. И не факт, что найденное будет лучше того, от чего ты отказался ранее. Так что тут правило одно: что нашел, то и жри. И чем больше и быстрее – тем лучше. А то ведь могут и отобрать. Потому и упитанные.

         Когда они вернулись в зал, подстилка с волосами была уже убрана. Фокстрот окликнул вновь задремавшего Доктора:

— Эй, Доктор! Подъем! Ваш черед! Принимайте пациента!

         Доктор сначала осмотрел Игорька стоя. Заставлял поднимать и опускать руки. Пытался заставить дотрагиваться пальцем то одной руки, то другой кончика носа, но, видя безрезультатность этих попыток ввиду опьянения пациента, оставил эту затею. Однако, ему удалось заставить его два раза успешно присесть и даже повернуться вокруг оси, сохранив при этом свойственное высшим приматам вертикальное положение. Затем пациента уложили на диван, щекотно щупали живот и простукивали бока. После этого поверхностного осмотра, Доктор достал пробирки с иголками, передавил специальным жгутом руку Игорька повыше локтя, заставил «поработать кулачком» и взял у него две пробирки крови. Как раз к концу осмотра, когда Игорек, держащий сгибом локтя ватку со спиртом страдал от того, что у него забрали несколько капель его драгоценной, обогащенной коньяком крови, Буся принес новый спортивный костюм, кинул его Игорьку и велел одеваться. Пока лишенец облачался, Доктор общался с хозяевами:

— Всё нормально. Реакции в норме. Поверхностный осмотр необратимых изменений внутренних органов не показал, а значит они в порядке. – При этом он подмигнул Роме-парикмахеру, от чего того передернуло, — Более точно расскажу, когда будут готовы анализы. Но в общем, можно сказать, что наш дядька в плане физическом, если не брать в расчет вшей всех мастей, совершенно здоров.

         Довольный своим рифмованным каламбуром, он тоненько захихикал, достал из своего саквояжика тюбики противовошной мази, вручил их Бусе вместе с инструкциями по пользованию и стал укладывать свои медицинские пожитки. Уже когда они с Ромой стояли на пороге, Игорек услышал, как Доктор вещает братьям что-то о здоровье его органов. Для себя он вычленил одну наиболее важную фразу в которой он велел братьям спаивать гостю не более полулитра конька в день. У него аж дух захватило. Ещё бы – целых пол-литра. И не какой-нибудь сивухи, а благородного, шикарного напитка богов.

         Остаток вечера он провел в компании братьев у телевизора. Они смотрели фильм про то, как американские бандиты внедрили своего человека в полицию, а американские же полицейские своего к гангстерам. Сюжет был лихо закручен. Два красивых парня разыгрывали на экране трагедию. Оба они узнали друг о друге одновременно, параллельно с этим открыв, что они сыны одного отца. Игорек искренне сопереживал братьям, вставшим по разные стороны баррикад, одновременно вливая в себя сакральные пол-литра, разрешенные – ему казалось, что рекомендованные – доктором. В его разомлевшем мозгу, и раньше не отягощенном сложными логическими конструкциями, пульсировала одна лишь только мысль: «Вот оно – счастье!»