Было дело:: - Прыжок

Прыжок

   [ принято к публикации 08:21  12-04-2010 | я бля | Просмотров: 1251]

Был полдень первого солнечного дня после двухнедельного дождливого похолодания –  весьма обычного для питерского июня явления. Солнце припекало так, что всякого прогуливавшегося в Летнем саду петербуржца так и тянуло присесть на одну из нагретых скамеек, вытянуть ноги, закрыть глаза и, откинувшись на ребристую спинку, застыть на полчасика в состоянии блаженного ничегонеделания.

Но двое молодых людей, оккупировавших одну из парковых скамеек, были далеки от подобного расслабленного состояния – между ними шла дискуссия, весьма занимавшая обоих. Склонность к поиску истины в спорах, как известно,  весьма типична для юношей нежного возраста, к тому же оба были студентами знаменитого философского факультета Санкт-Петербургского университета, да ещё и изрядно надулись баночным пивом с утра по причине удачно завершившейся для обоих сессии. Словом, дискуссия получалась довольно жаркой. Звали молодых людей Павлом и Андреем. А спорили они на вполне ожидаемую по перечисленным выше причинам тему – о загробной жизни.

Началом спора послужил один маленький эпизод двадцатиминутной давности: к ним за пожертвованием на восстановление какого-то петербургского храма подошла монашка в чёрном апостольнике.  Друзья бросили мелочь в подставленную монашкой фанерную коробку и с нетерпением выслушали дежурную короткую проповедь о соответствующем вознаграждении в загробной жизни. Когда монашка отправилась дальше за свой жатвой, вопрос о загробном существовании как-то одновременно возник в головах обоих записных спорщиков.

— Да нет ничего после смерти! – горячился Паша. – Все эти мифы, верования и россказни объясняются только одним – страхом перед самим процессом умирания. Ты чего, Андрюха, в идеалисты записался, что ли?

— А ты не задумывался, – возражал ему более спокойный Андрей. – Почему за всю историю человечества такое количество людей упорно создавало эти самые мифы и верования? Ну ладно, в прошлые века: можно всё это свести к недостаточному уровню технологии, засилью религиозного сознания, влиянию церкви и так далее… А сейчас? Храмы вот восстанавливают. Кому это нужно? А вот мой отец говорит, что ещё двадцать лет назад других концепций, кроме марксистско-материалистических, на филфаке всерьёз даже и не рассматривали.

— Это всё от слабости! Слабости духа. Сильный человек трезво смотрит в глаза реальности. Мир материален, или нет? Существование материи отдельно взятого индивида – конечно. Следовательно, рано или поздно, индивид прекратит  свою жизнь – как бы ни возмущало это самого индивида.

— Знаешь, Пашка, я вчера после экзамена в журнале «Собеседник» прочитал интервью одного московского писателя. Меня поразила его мысль, он её там убеждённо так развивает: «Я не боюсь смерти, потому что для меня абсолютно очевидно, что этим всё не может закончиться. Разве вам самим это не очевидно?».

— Писатели, поэты, — досадливо отмахнулся Паша. – Это всё существа с неустойчивой по определению психикой. «Очевидно» ему, видите ли… Это всё тот же завуалированный страх смерти, самоуспокоение…Нет ничего после смерти! Никакого загробного мира нет!!!

— Не ори, – Андрей покосился на остановившегося от Пашиного возгласа высокого седого мужчину в плаще, проходившего в этот момент мимо их скамейки. – Народ пугаешь.

Мужчина покачал головой в широкополой шляпе и продолжил прогулку.

— Этого, что ли? – усмехнулся Паша. – Он тут уже третий раз проходит. Чего-то ты меня, друг, удивляешь своими крамольными мыслями. Ты, может, уже и в церковь ходить начал?

— Не начал, – почему-то со вздохом ответил Андрей. – Но подумываю. А вообще, я просто разобраться хочу в этом вопросе.

— Я могу вам помочь разобраться, молодые люди, – внезапно раздался над их головами спокойный уверенный голос. Студенты вздрогнули от неожиданности.

Голос принадлежал тому самому высоком старику в шляпе и плаще, который проходил только что мимо. Он, оказывается, вернулся незаметно для ребят к их скамейке и теперь возвышался над ними во весь свой немалый рост, по-старомодному приподняв шляпу над головой.

— Простите, что вмешиваюсь в ваш исключительно интересный спор, но меня этот вопрос интересует не менее, чем вас. Позвольте представиться – Серебровский Александр Венедиктович, востоковед.

— Как? Венедиктович? – хмыкнул Паша. Андрей незаметно ткнул его локтем в бок и, чтобы сгладить неприятное впечатление от Пашкиного смешка, задал более осмысленный вопрос:

— А как, собственно, вы можете помочь? Вопрос-то чисто теоретический…

Серебровский не стал надевать шляпу и, уверенно усевшись без разрешения на свободный конец скамейки, положил её себе на колени:

— Вы не правы, Андрей, — с лёгким вздохом начал старик. Ребята переглянулись. В голове у Андрея мелькнула мысль: «Откуда он знает, как меня зовут? Похоже, старикан нас давно подслушивает!». Не обращая на это внимания, Серебровский продолжал:

— Вы не правы в том, что этот вопрос – чисто теоретический. Вопрос о продолжении земной жизни давно перешёл в область практическую, уверяю вас…

— Да знаем мы, слыхали… – несколько разочарованно протянул Паша. – Медики всего мира над этим работают. Генная инженерия, стволовые клетки там всякие…

— Я не о том. Простите, я, видимо, не совсем точно выразился. Говоря о продолжении земной жизни, я имел в виду не продолжение вот этого нашего земного существования, – старик поднял руку с зажатой в ней шляпой и широким жестом обвёл панораму переливающегося в солнечных лучах Летнего сада. – Я говорил об иной, неземной форме бытия…

— Что?!!! Неземной? – перебил его нетерпеливый Паша. – Опять об этом, что ли? – Паша жестом показал на чёрную фигуру монашки, продолжавшей свой неторопливый обход парковых скамеек.

— Нет, не об этом. То, с чем я хочу вас познакомить, не имеет почти никакого отношения к религиозному аспекту… по крайней  мере, в традиционном его понимании.

— Вы нас, откровенно говоря, заинтриговали, – сказал Андрей, опять ткнув в бок скептически ухмылявшегося Пашку. – Но к религии, стало быть, ваша концепция всё-таки имеет какое-то отношение?

— Андрей, вы слышали что-нибудь о дзэне?

— О дзэн-буддизме? – переспросил Андрей. – Кто ж не слышал о дзэн-буддизме?

— Не о дзэн-буддизме, — поморщился старик. – А именно о дзэне. Я предпочитаю говорить о дзэне. О дзэне, как состоянии. О дзэне, как о некоем психофизическом феномене, который открыли китайские средневековые искатели, стремившиеся найти наиболее короткий путь в нирвану.

— Китайские? – вмешался ёрзающий Пашка. – Так буддизм-то индийцы придумали!

— Вы всё время сбиваетесь на религиозную почву, молодой человек. Дзэн, как учение, возник в Китае, в раннем средневековье. Он и к буддизму-то отношения практически не имеет. Бодхидхарма, основатель этой секты – а дзэн в буддизме многие до сих пор считают сектой – попытался объявить его буддийским скорее по мотивам политическим: надо было уцелеть в религиозной разноголосице средневекового Китая. А буддизм уже тогда был и в Китае весьма популярен и уважаем.

— Так ваша… м-м-м… концепция – из дзэна? – начал терять терпение уже и Андрей.

— Нет! О дзэне я начал говорить только с одной целью – проиллюстрировать ту поистине уникальную информацию, которой я хотел бы с вами поделиться. Словом, если кратко:  практикующие дзэн адепты учатся достигать такого психофизического состояния, которое помогает на первом этапе достичь им «сатори» – просветления, открывающего им правильное ви