Фекаллиада. Круг второй.

Автор: Че катилло Сюжетно обособленная первая часть – тут: www.litprom.ru/thread28369.html

Говно не приходит одно. И к деньгам говно бывает только во сне. Ранним утром, пока все спят, оно, пробулькав в раковинах, и наполнив квартиру тухлым смрадом канализации, робко показывается из слива ванны. Убедившись в безопасности, оно вылазит из унитаза, и проползши по полу протискивается под дверью совмещенного санузла. Затем его разносит по комнатам пес, сочно чавкая по ламинату мокрыми лапами, и лишь потом раздается контрольный звонок в дверь. Автор бесплатного входящего — сосед дядя Вова, хитрожопый хохол, докладывает, что опять случился засор в районе врезки в городскую магистраль, что за ночь залило пол двора, подмерзло, и баба Тоня со второго этажа, бездетная сплетница и гнойная скандалистка, уже поскользнулась и сломала ногу. И что это единственная положительная новость сегодняшнего утра.
Десять лет назад канализационную линию в нашем дворе сделали, мягко говоря, хуево, без соблюдения должных уклонов, зажопив, к тому же, на диаметре.
- Котях, он в трубе должен величаво плыть, как белый лебедь, а не катиться кубарем — так говаривал, умело орудуя тросом, старый сантехник дядя Вася, пока не пал в неравной битве с зеленым змием — а у вас же там днепровские пороги какие-то устроили.
Из-за регулярных заторов, жильцы нашего дома — старинного, с лепниной, двухэтажного, три семьи вверху три внизу, делятся на два антагонистических класса — верховые и низовые. Если прекращается естественный отток дерьма, оно в поисках выхода идет по пути наименьшего сопротивления — в квартиры первого этажа, через унитазы, ванны и раковины. Пока низы борются с последствиями стихии, верхи продолжают равнодушно срать, ссать и подмываться. Когда неограниченная свобода испражнения верхов входит в жестокое противоречие с неготовностью низов принять и пропустить через себя чужие выделения — случается казус, имеющий признаки революционной ситуации, и выливающийся в скандалы, драки и трубопроводные диверсии. Как у взрослых. Обычно социальное напряжение снимает аварийная бригада, но сегодня все идет не так. 14 марта, воскресенье и единый день голосования, бригада сможет прибыть только завтра. Я один не вижу в этом логической связи?
Спасибо популярному рижскому сантехнику-блоггеру Славе Сэ — он как-то написал, что надутый воздушний шарик держит в трубе столб воды в нескольких метров. Раскручиваю ревизию, глушу стояк, надув два вложенных друг в друга гондона — снаружи ребристый, для лучшего сцепления, внутри с запахом клубники – для приятности надувания. Теперь верхи надо мной тоже не смогут.
Бужу жену, заставляю собирать перелившиеся через край унитаза помои. Затем сгребаю всю семью и отвожу в Макдональдс – на халяву пописать-покакать, помыть руки и позавтракать, с наставлением ни в чем себе не отказывать и не возвращаться до особых указаний.
Вернувшись, облачаюсь в замасленную фуфайку-подмашинку, резиновые сапоги, шапку-петух 91-го модельного года и в таком виде кажу себя народу. К моменту моего появления низовые, вдохновляемые словесным поносом дяди Вовы, открывают во дворе люк, подпертый изнутри напором заполненных стояков и веселые разноцветные какашки, толкаясь на выходе из колодца, шустро разбегаются по двору. Какие же они непохожие — как снежинки — двух одинаковых не сыщешь. Густой пар, сероводород с мыльными отдушками и букетом неубиваемых, идентичных натуральным, ароматизаторов поднимется вверх.
На втором этаже с шумом начинают открываться окна — «верховые», почуяв знакомый феромон, возбуждаются и высовываются по пояс — ругаться. Пусть орут — лишь бы не срали. Вот, из-за занавесочки, косит лиловым глазом дядя Коля — подпол в отставке, синяк и конченый подкаблучник. Он вторую неделю торчит мне пятихатку «до пенсии», поэтому чует, что от общественно-полезных работ не отвертеться.
- Эй дядь Коля, спускайся — машу я рукой. Жена шипит на него — сиди, мол, нахуй тебе надо, до нас не дойдет, но он, под страхом разоблачения, все же спускается — я спонсирую его пьянство тайно и регулярно, в счет будущих услуг.
Тем временем какая-то сука, невзирая на мораторий, все же сливает — в центре люка вздыбливается бурун, исторгая наружу ароматный бугристый котях. Соваться сюда бессмысленно, и мы, шумною гурьбою, идем на другой конец канала имени говна, к месту его впадения в городскую канализацию. Это устье находится посреди тенистого бульвара, по которому чистые и нарядные люди, радостно щебеча, идут в сторону избирательного участка, выбирать себе мэра. Распугав электорастов, открываем тяжелючий чугунный люк и заглядываем внутрь. Почти сухо. Можно лезть. Нужно лезть.
Вдруг, из всех собравшихся, я оказываюсь самым щуплым. У кого-то в люк не проходит жопа, у кого-то плечи, у дяди Коли — пузо. Понятно, почему олдскульные сантехники так безобразно пьют — какой мудак трезвым, даже за деньги, полезет в осклизлый и вонючий канализационный колодец, даже если, как говорят, из него днем видны звезды?
Я вот не мудак, поэтому выпиваю, не закусывая, 200 какого-то теплого ноунейма из пластикового стаканчика (у моих соседей всегда есть с собой, за пазухой) и оглядев исподлобья их облегченно-соболезнующие хари спускаюсь в преисподнюю.
-Не боись, мы тебя вытащим если чо – напутствуют меня участники экспедиции — кричи.
В колодце тепло, сыро и нечем дышать. Хуйня. Кто хоть раз отлизывал с забитым носом — тем не привыкать. К тому же, если встать в полный рост и на цыпочки — можно глотнуть свежего воздуха. В середине, в покрытом жирной слизью желобе, несется мутный мыльный поток, и изредка, вальяжно покачиваясь, проплывают «кораблики». А вот сбоку торчит и наша труба — оранжевая, пластмассовая. Из нее ничего не течет. Услужливые мои подмастерья подают толстую сталистую проволоку. Конец ее загнут крючком. Скособочась пихаю. Тесно, дурно. Фекалии — не мое призвание, и даже не хобби.
Наконец проволока застревает. Бля. Даю команду. Хуевы помощнички хватаются за проволоку всей толпой и тянут. Что надо вылазить, причем быстро, я понимаю лишь тогда, когда из обреза трубы показывается нечто, плотное и липкое, которое по видимому и мешало нормальному току вещей. Мгновение спустя это подцепленное на крюк «нечто», подозрительно напоминающее дохлую кошку, увлекаемое силою многих крепких тянущих рук, со свистом пролетает мимо моей морды и устремляется наверх, к звездам.
Из освободившейся трубы начинает течь. Поначалу густое, тягучее и черное, с комками, затем, по мере увеличения напора, все более светлое, жидкое и бурлящее. Судя по запаху не нефть, и даже не бензин. Набирать ЭТО в руки и радостно обливаться, подобно героям-буровикам, как-то не хочется.
Эге-ге, прикидываю я — там 4 полных колодца, сто метров трубы, метр перепада — и все хуярит сюда. Подняв руки вверх, подпрыгиваю, цепляюсь за обрез люка, яростно сучу ногами по скользким кирпичам. Подо мной прибывает. Срываюсь в водоворот холодных и блеклых позавчерашних какашек. Уже по пояс. Прыгаю еще раз, сбрасываю сапоги, и цепляясь пальцами ног за выщерблины кирпичей, ротором 6-го агрегата Саяно-Шушенской Гэс яростно вылетаю наружу. Где?!!! Трое пожилых олигофренов собрались в кружок, и тыча палочкой скорбят над кошачьим трупиком.
- Мужики!!! Вы чо??????
Скорбящие неспешно оборачиваются. Морщины на их лицах принимают причудливые очертания.
Все-таки копрофобия в нашем народе неистребима. Еще минуту назад ты был неформальным лидером коллектива, вел за собой стадо, совершал поступки, принимал, понимаешь, решения. Теперь же тебя брезгливо сторонятся, морщат носы и держат дистанцию. Ты хуже чем труп, ты – говно. Тебя даже бить – и то брезгуют.
Но мне то терять теперь нечего! И без того невысокая моя морально-этическая планка окончательно падает. «СССССуки!!!!!».
Первая связка – ой цки, гияку цки, маваши в голову — выстреливает автоматически, на эмоциях. Электрик дядька Женя потом еще долго будет гадать, почему погас свет в 11 утра. Следующим, увесистый йоко-гири — в солнышко, да с разворота, выхватывает болтливый протоукр дядя Вова. Всхлипнув на выдохе, он тяжело и неохотно отрывается от земли, в полете складывается пополам и, разогнувшись, плашмя падает на тротуар, беззвучно, как рыба, шевеля губами. Каждый удар сопровождается фонтаном тошнотворно-тягучих помойных брызг, словно в фильме «Кровавый спорт». Но наиболее эффективным оказывается секретный прием из арсенала ниндзюцу – «Последний прыжок мертвого тигра». Запущенный моей яростной рукой – хуле уже брезговать — многострадальный труп безвинного животного с костяным стуком настигает затылок спешно ретирующегося дяди Коли и повергает старого мудрого воина мордой в вездесущие помои, с любопытством выплескивающиеся через край люка. Иппон, чистая победа.
Сняв нервное напряжение, я собираю в охапку поверженных соратников и спешно собираюсь домой. Пиздец, как холодно.
Тем временем, подпруженный моими утонувшими сапогами канализационный поток бодро выходит на поверхность и устремляется в сторону избирательного участка. А это, как говорится, случай уже гарантийный – пусть расхлебывает водоканал. Несколько смущает меня лишь длительное отсутствие в этом мире дяди Коли, да стремительно растущая на его затылке шишка. Приглядевшись к поразившему его метательному орудию, я обнаруживаю странное металлическое кольцо, увесистое на вид, тщательно примотанное к шее безвинно убиенного животного. К кольцу прилипла не менее увесистая связка ключей, не успевших еще подвергнуться коррозии. Подозрительно знакомая связка.

Под угрозой принудительного измельчения оставшихся здоровых костей, баба Тоня, уже вернувшаяся из травматологии и сияющая новым гипсом, признается, что давеча упустила в унитаз ключи и смыла. Не в силах смириться с потерей, она не нашла ничего лучше, чем примотать скотчем к собственной кошке круглый магнит от динамика 10 ГДН, притащенного мужем с помойки, и запустить полученное биомагнитное поисковое устройство в дворовую канализацию, здраво рассудив, что трубы — пластмассовые, и ничто не помешает продвижению самоходного магнита до городского коллектора, где он и будет благополучно изловлен рыболовным подсачеком. Для придания движению животного правильного вектора жестокая старуха задействовала самого крикливого котенка из принесенного пару недель назад помета, бросив пищащий комок в последний из люков. Однако вышедши из точки А в точку Б несчастное животное так и не прибыло, было сочтено пропавшим без вести и тотчас же благополучно забыто. Блаженны склеротики.
Все это я узнаю позже – заскочив домой, приняв ванну и переодевшись — успеваю аккурат на импровизированное судебное заседание. Военно полевой суд, в лице дурнопахнущих участников концессии, всерьез рассматривает вариант принуждения старой мондовошки к повторению экстремального диггерского маршрута. Однако трухлявая пизда – тоже не промах, и в процессе прения сторон на свет появляется литровка водки, мигом снимающая между моими продажными соседями все разногласия. Разливает дядя Коля, похожий на революционного матроса — с забинтованной головой, в тельняшке. На крепкий спиртовый выхлоп начинают сползаться и верховые, ранее лишь с любопытством наблюдавшие из окон за развитием сюжета. Вот он, сладкий миг единения, когда и низы могут и верхи хотят.
Поскольку мое тело, ранее погруженное в помои, растворять в себе спирт почему-то отказывается — иду, хуле еще делать, на голосование. Благо – рядом.
В кабинке волеизъявления, похожей на дачный сортир, пахнет соответственно – то ли потому, что я пропитался насквозь этой летучей субстанцией, то ли потому что порожденный мной бурный поток добрался, таки, до дверей избирательного участка. Голосую, понятное дело, протестно, нарисовав «любой другой знак» в окошке у местного коммуниста. Он, кстати, мэром в итоге и стал, с моей легкой руки. Если не верите – сходите в избирательную комиссию. Бюллетень мой вы легко обнаружите – по запаху.