Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Про скот:: - Змей-искусительЗмей-искусительАвтор: Хуятор Дохуяников Больше всего на свете Федя боялся змей. Давным-давно, в детстве, когда гостил у бабушки в деревне, Федька насмерть перепугался обыкновенного ужа. Потянулся за симпатичным боровичком, выглядывавшим из-за корней старой сосны, и случайно ухватил гада ползучего прямо за хвост. От страха долго потом не мог сдвинуться с места. Казалось, куда ни поставь ногу – на змею наступишь.– Чего ты, Федюшка? – тормошила его бабушка, – Это ужик, не кусачий он. Пошли скоренько, а то все грибки от нас попрячутся. Но Федька так и не смог тогда преодолеть охвативший его животный ужас. Темно-серая змейка с желтыми отметинами на башке навеки поселила панический ужас в душе мальчика перед этими холоднокровными тварями. Пришлось старушке, кряхтя и охая, тащить на себе, откормленного ею же, увесистого дошколенка к тропинке, по которой мальчик потопал, вцепившись клещом в бабкину юбку. С тех пор Феде чуть не каждую ночь стали сниться змеи всех размеров и расцветок. Они жадно тянули к нему свои быстрые раздвоенные язычки и шипели какие-то неразборчивые угрозы. Сколько жутких бессонных часов провел Федька, пытаясь спрятаться от ночных ужастиков под тяжелым ватным одеялом. Пододеяльная территория почему-то казалась наиболее безопасной. Страшно было высунуть наружу руку, ногу или даже нос. Бабушка, сама того не ведая, подливала масла в бушующий огонь ночных кошмаров любимого внука. Чуть не каждый вечер, творя замысловатые молитвы, которые едва ли можно было найти в молитвослове, бабка поминала какого-то змея искусителя. И долго умоляла доброго боженьку покарать это пресмыкающееся. Слушая бабкино бормотанье, пацан представлял себе огроменного гада, способного искусать человека с головы до ног. Бедный Федька понятия не имел, что речь шла о его собственном отчиме. Несмотря на герпетофобию (боязнь пресмыкающихся), повзрослев, Федор крепко подружился с одним замечательным змием – зеленым. Этот гад помог ему на некоторое время избавиться от ночных кошмаров. Пропустил пару стакашек перед сном – и порядок. Никаких тебе ужастиков, а сплошной «Плей бой» у Морфея в эфире. Если в детстве Федька сторонился чужого красноносого дядьки, то теперь змей-искуситель отчим ходил у Федора в лучших друзьях. Вместе шабашили, ремонтируя чужие хаты. Также сообща пропивали все, что пропивалось, столь же дружно получая нагоняй от матери. Маленький и лысенький отчим, скорее не змей, а змеёныш, побаивался своей крупной дородной супруги. Любой мужнин пьяный дебош Федькина мать могла легко прекратить, отвесив разбушевавшемуся змеенышу увесистую плюху. Эта тенденция все больше не нравилась её повзрослевшему наследнику. – Так, мать, – сурово заявил он однажды, – Давай завязывай мужика по полу валять – заебала уже! – Ах ты, гаденыш! – изумилась мать, и отоварила до кучи и сыночка. – Ах ты, корова! – не задержался с ответной пиздюлиной Федька, удавшийся в мамочку и норовом и комплекцией, – Сама теперь полетай кверху сракой, тварь! Совершив вышеозначенный полет, мать так разобиделась, что незамедлительно собрала манатки и свалила на ПМЖ в деревню. И поселилась там в ветхом домишке взамен почившей недавно бабки. С тех пор у Федьки с приемным папашей жизнь наладилась штописец веселая. За несколько месяцев они до неузнаваемости усрали малогабаритную двушку. И, руководствуясь народной мудростью «хуй ровесниц не ищет», перетрахали у себя на хате всех окрестных синявок. Соседи, в свою очередь, за это время извели гору бумаги, без устали строча заявления в ментовку на беспокойных обитателей нехорошей квартирки. Что де орут ночами шибко громко и матерно, что пустые бутыли летят из окон косяками, ажно цветочки внизу на клумбах вянут, а еще музыка блатная орет на всю округу. Но, недолго та музыка играла. Однажды, воротившись из магазина с пакетом похмельной порции спиртного, Федор обнаружил в тесном совмещенном санузле бездыханное тело отчима. Тот лежал на боку, простирая к загаженному унитазу не по росту большие мозолистые руки, подтянув под себя одну ногу и неестественно вывернув тонкую морщинистую шею. Широко раскрытые глаза покойника отблескивали зеленым. Федька вспомнил – такой же жуткий зеленоватый свет излучали глаза свежезаколотых мертвых коз. В детстве ему доводилось видеть, как их резал дедушка. Давно это было, еще до того, как Федька напугался ужа в лесу. А теперь он стоял с пакетом пива, замерев на пороге ванной, и боялся дохлого отчима куда больше, чем когда-то маленького живого ужа. Ту не кусачую змейку из детства, о которой живо напоминала струйка темной, почти черной, крови, струившаяся из полуоткрытого рта старого алкаша. Тонкий темно-багровый ручеек аккуратно огибал унитаз и скрывался в куче сваленных под ванной емкостей из-под водки и пива. Ни на мгновенье не отрывая взгляд от мертвеца, Федор нашарил в пакете прохладную бутыль. Затем на ощупь, с третьей попытки, откупорил о дверную ручку и присосался к горлышку, скосив глаза на растянувшегося у его ног покойника. Федька уже почти прикончил пивную поллитровку, как вдруг в глотке у прижмурившегося отчима что-то громко булькнуло, острый кадык судорожно задергался, плешивая голова чуток приподнялась, а затем уткнулась в заплеванный кафель. От неожиданности Федька выронил недопитое пиво. Звон бьющегося стекла вернул только что похмелившегося пасынка в реальность. А возможность не смотреть теперь в отблескивающие зеленью мертвые глаза придала смелости и злости. – Чо булькаешь? Завидуешь, ссука?! – Федор начал остервенело пинать ногами тщедушный трупик, – Все бля, отпился на хуй! Когда злость прошла, он опустился на корточки рядом с отчимом и продолжил опохмеляться, попутно беседуя с новопреставленным. – Возись теперь с тобой, ментов вызывай, деньги на похороны собирай, – парень отхлебнул еще пивка и полез в пакет за сушеными кальмарами, – И шабашить сёдня чо, один попрусь? Я ж не умею кафель класть, как ты. А сортир у торгашки этой недоебанной недоделанный, бля, недоуделанный… Федька пьяно захихикал, радуясь собственной удачной шутке-каламбуру. – Значит, все-таки придется её ебать, тварь жирную, – вслух сообщил он то ли усопшему отчиму, то ли самому себе. Оприходовав пятую бутылку и второй пакетик с кальмаровыми колечками, Федька вообще раздумал куда-либо переться. Справил малую нужду, перебросив струю мочи через покойничка. Стряхнул последние капли ему на плешь, зачем-то еще раз пнул в бок. Затем потопал в комнату, завалился на диван и захрапел. Когда Федор проснулся, за окном были уже сумерки. «Московская осень, московская осень. Темнеет так рано, темно уже в восемь» – завертелся в голове популярный шлягер. Бросив взгляд на часы, Федька убедился в правдивости песенных строк. Насвистывая себе под нос мотивчик, он поспешил в сторону санузла: выпитое днем пиво просилось на свободу. Вдруг Федька замер на полдороги в темном коридоре и чуть не обоссался от пронзившего его ужаса. – Бля, там же батя дохлый валяется, – он судорожно зашарил по стене ладонями в поисках выключателя. Зажмурившись от ослепившего его света, Федор испустил горестно-злобный вопль разочарования. Из дверного проема торчала отчимова босая нога, уже успевшая приобрести темно-фиолетовый оттенок. – Ну, йо-о-оптваюмать, – обреченно простонал Федя, – Не приснилось, значит… Еще разок оросивши плешь мертвого отчима капельками мочи, осиротевший пасынок крепко задумался. Пожалуй, ментуру вызывать не стоит. Выпуская на свободу свой страх и злость, Федор крепко намял покойничку бока. Еще подумают, что от этих побоев старик и откинул копыта. – Посадят, как два пальца обдристать, – горько шептал он, с отвращением и ненавистью разглядывая остывшего «батю», – У них там план, небось, горит по таким мудакам, как я. Непостижимо, но мертвый отчим почему-то вызывал такую же дикую неприязнь, как когда-то в детстве живой. Федька перебрал в башке множество виданных им когда-либо в кино симпатичных планов избавления от трупа. Расчленить и вытащить под покровом ночи в мешках для мусора на свалку – муторно, трудновыполнимо физически и, к тому же, противно. Завернуть в ковер, загрузить в багажник авто, вывезти за город и выбросить в кювет – было бы зашибись, если бы не одна маленькая деталь: у Федьки не было машины, даже сраного «Запорожца» с мотором в жопе. Наполнить ванну кислотой и растворить в ней отчима – просто чудесно, только где ж взять столько кислоты? Исходя из того, что избавиться от покойничка не так просто, Федор выбрал альтернативный метод: избавить мертвеца от собственного присутствия в квартире. Если не успею на последнюю электричку, переночую на вокзале, – решил Федька. Пожалуй, так будет лучше всего. Тащиться по грязюке пять километров от станции в кромешной темноте не хотелось. Проводить ночь под одной крышей с усопшим тоже не улыбалось. – А-а-а, не ужились-таки с отцом, пьянь проклятая? – обрадовалась мать нежданной встрече с единственным сыночком, завидев его с утра пораньше на покосившемся крылечке своего дальнеподмосковного пристанища. – Не-а, – лаконично подтвердил сын. После общения с дохлым отчимом Федька неожиданно почувствовал прилив нежности к живой и привычно-ворчливой матери. – Слышь, мать, крыльцо-то подправить надо, – добавил он вместо приветствия. – Так подправь, а не трепи языком попусту! – столь же нежно отвечала родительница, – Топор в сарае. И прочий струмент там же. Ну, да – «струмент», так почтительно называл добротный набор своих плотницких инструментов покойный дедушка. Да и сам дед был добротен – росту почти огромного, в кости широк, несуетлив, рассудителен, строг, но справедлив. Бабуля была его полной противоположностью – маленькая, суетливая, болтливая и вовсе не строгая. Особенно с любимым внучком. Сколько раз выговаривал ей суровый муж: смотри, мать, испортишь пацаненка. – Точно, – вслух подумал Федька, с удовольствием перебирая «струмент», – Это ты, дед, как в унитаз смотрелся. Произнесенное слово «унитаз» напомнило об оставленном в квартире мертвом отчиме. – Помянуть надо, – тихо сказал Федор самому себе. И матери громко, –Слышь, ма, куснуть бы чего, да это, за встречу не мешало бы… – Когда крыльцо починишь – тогда и не помешает, – ответила она таким тоном, каким говаривала в детстве, когда речь шла о невыученных уроках и отложенной по этому поводу прогулке. Значит, и впрямь была рада, что приехал. Однако радоваться ей пришлось недолго. Наспех подправив крылечко, сын в первый же вечер ужрался в мясо. Уничтожив припасенную матерью поллитровку, еще дважды мотался в сельпо за добавкой. Чуть свет потащился за опохмелкой. Обнаружив на двери магазина огромный кованый замок, двинул к местной знахарке, которая, помимо всяких лечебных травок и настоек, приторговывала самогоном. Этот пойло обладало поистине убойным свойством, и всякий, знакомый с напитком не понаслышке, предпочитал употреблять его строго на дому. И не мудрено – отключиться под столом куда приятнее, нежели под забором. Федька о чудесном сногсшибательном свойстве приобретенного зелья не ведал. Посему, приобретя у старушки внушительных размеров бутыль с мутной зловонной жидкостью, не отходя от кассы, вернее – от калитки знахарки, приложился к горлышку. – Ух ты, ёптыть! – откашлявшись, восхищенно прохрипел он. – Вещь! – добавил уважительно, прислушиваясь к тому, как адское самопальное бухло устраивается внутри пустого желудка. После нескольких глотков Федор сообразил, что зря не прихватил с собой какой-нибудь закуски. Хотя бы кусочка хлеба с салом. Наверное, самогонке надоело тусить в желудке и она помаленьку рассредоточилась по всему Федькиному организму. Больше всего досталось ногам в стоптанном поддельном «Адидасе». Зловредная огненная вода так и норовила сбить их с пути истинного – ухабистой проселочной дороги, заводя в придорожные кусты, толкая на чужие покосившиеся заборы. А Федор, еще не оценив коварства мутной жидкости, всё искал у неё поддержки, то и дело прикладываясь к бутыли. Отхлебывал большими глотками, давился, кашлял, умолял дать сил подняться, просветлить разум, указать дорогу к старой дедовой избе. Но тщетно – не просветлила, не указала. Уползал Федька, не разбирая дороги, все дальше от домов, от тепла редких печных дымков. Дополз аж до опушки леса, куда не наведывался уже много лет. Уткнулся в сосновые корни. И померещились ему, как в далеком раннем детстве, гадюки кусачие. Заорал Федя дурным голосом, отпрянул в страхе, ударил по корням-змеюкам первым, что подвернулось – бутылью с самогонкой. Жалобно звякнуло разбитое стекло, сухая лесная земля быстро и жадно всосала разлившуюся хмельную жидкость. А в руках у Федора оказалось грозное оружие – оскалившаяся сверкающими прозрачными зубьями розочка. – Вот вам, гады, получайте, нате! – один за другим с ненавистью наносил он удары по змеюкам. Те, осерчавши, набросились, крепко обвили запястье свободной руки, зашипели, грозясь пустить по жилам смертоносный яд. – Врете, не успеете! – ударил первым Федор. Разжались змеиные путы, потекла, впитываясь в мох, по проторенному самогонкой пути первая гадючья кровь. – Так вам, бляди! – хрипло захохотал Федька. Но тут на подмогу мелким гадёнышам подоспел большой гад. Даже не большой – просто огромный. Отделился от ствола ближайшей сосны, сам толщиной в ствол, и пошел на Федю. Медленно, пристально глядя в глаза, своими маленькими глазками, сверкающими на утреннем неярком солнышке, словно капельки сосновой смолы. Перед глазами все помутнело, поплыло от животного страха. Замер Федька с розочкой в руке, не в силах оторвать от змея взгляда. И подполз гад, обвился вокруг шеи, лишая возможности свободно дышать. Размахнулся тогда Федор, вкладывая в удар все оставшиеся силы, вонзил стеклянные зубья в гадину. Фонтаном брызнула кровяка из проклятой твари. «ОН это был, ИСКУСИТЕЛЬ!» – молнией успело промелькнуть в бедном гаснущем Федькином мозгу. А спустя мгновение уж никто и не знал о том, что Федькин отчим мертвый валялся в московской квартире возле унитаза, вокруг которого змеился пересохший кровавый ручеек. Равно, как никто не ведал о еще не остывшем Федоре, лежащем в луже собственной крови. Теги:
2 Комментарии
#0 23:58 05-09-2010кольман
Этот автор не менее талантлив чем Дуня Распердяева! Он продолжил тему про змей искусителей… Видать бухали вместе. Чота я не понял… Хороший рассказ. Чуть-чуть не хватило, чтобы испугаться. Еше свежачок ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МЕЖДУ БЕСАМИ И АНГЕЛАМИ.
В детстве, помнится, я смотрел по телевизору один мультик. Уродливый бесконечно, кукольный до неприятия. Добивало картинку плохое качество связи. Но это ладно, тогда я ещё не читал Волкова, и не мог оценить всей прелести злоключений маленькой Элли.... В ЦАХАЛ над Василием посмеивались. Нет, как солдат, он был образцово-показательный. И, даже при низком знании иврита, старался изо всех сил. К тому же за его плечами уже была служба в российской армии. Хотя это не освобождало от службы в армии Израиля, но проходить заново тяготы и лишения всё же было легче.... Вот раньше помню были случки. Подойдёшь к барышне, рачком её загнешь, головой в дупло упрёшь и оба получают наслаждение. А в дупле ей в это самое время пчелы лицо делают. Она стонет, то ли от того самого наслаждения, то ли от пчел. Потом вынешь, оправишься.... Кот Степан не может быть игривым Коль сестру родную потерял. Постоянно с морды кислой миной Возвращенья кошки ожидал. Из квартиры вдруг сестрёнка Лизка В путь далёкий видимо ушла. Возле дома кошки нет и близко Вот такие грустные дела.... |