Мыслить немыслимое

Автор: Bebeu Осень ветряным дворником подметала листья под ногами.Перебегающие улицу лужи укладывались в ложбинки.Редкое солнце, спрятавшееся за углом, то и дело выглядывало мелками на асфальте.День близился к полудню, и ребятня, недавно закончившая уроки, неслась шумным гамом вдоль улицы, втаптывая тепло молочных шагов в холодный листопад сырости.Он шел следом, волоча за спиной груз прожитых дней, подбирая выроненные воспоминания, бесхозяйственно разбросанные по асфальту.Улица, в свою очередь, благодарно возвращала ему их в ответ, расправляя морщинки воспоминаний бегущей молодостью.Ставшая с годами родной, она, эта улица стала единой с ним кровью, и так умело вытаскивала вбитые гвоздями осколки прошлого, что в итоге то ли сочувственно приняла за сына, то ли стала его медсестрой.

Издалека слышалось лязганье приближающегося трамвая.Он, желтый, несся во всю мочь и лихорадочно цеплялся за рельсы.Всасывая осиными усиками, будто трубочкой, электрические провода, он звонко трещал, нарушая неторопливое чавканье улицы.Поравнявшись с ним, трамвай, взвизгнув, затормозил и вытошнил в открытые двери пережеванные воспоминания.

-Эээ… дак вот отчего ты такой желтый! У тебя же желтуха от них,-сказал он, споткнувшись об одно большое, вымазанное сажей воспоминание, расположившееся прямо у него под ногами.

-А мне тогда какого! Если трамваи и те желтеют, то во мне, получается, давно уж болеет желтая лихорадка.-подумал он.Трамвай, не оставив диагноза, молча закрыл двери и унесся прочь.

Почти неделю как его мучил невыносимый жар.В полубреду, болезнь настолько раскроила сознание, что отличить реальное от галлюцинаций он уже не мог.Почерк мыслей выстраивался в судорожный ряд, хаотично разгуливая заглавиями: одно воспоминание смешивалась с другим, отчего третье, придуманное, выдавалась за данное, не в силах быть уложенным им самим.Это противоречие раздирало по кусочкам все, что оставалось в нем еще живым, отчего болезненность лишь прогрессировала.Взгдяд блуждал между мыслимым и немыслимым, и, уверовав в последнее, к концу недели посеял-таки в нем ростки.

В этом немыслимом воображении он шел по силуэтам чудовищных теней, выстроившихся в ряд часовыми вдоль улицы.Раздраженное галлюцинациями сознание играло тенями наперегонки, то исчезая, то появляясь вновь, регулируя движение.Со временем, он перестал их бояться, и, как-то по-своему подружившись, научился даже здороваться, как здороваются с давешными приятелями.Он настолько уверовал в их существование, что они, эти тени, теперь казались ему еще более живыми, нежели люди.Многих из них он знал наизусть: привычки появления, манеры общения, видимость-все это заставляло его верить, что они все-таки и вправду существуют, и что видов-то трое, и третий вид-это они.

Кто был он? Спроси его, он сам не знал ответа: так много было тех, кем он хотел стать, так много, чего не случилось.Помнил лишь, что звали его Рома, что жил на Лесной, вот наверное и все.Остальное же все смешивалось с вопросами, главным из которых был он сам.В его голове, где так шумно жужжал рой мыслей, давно уже сидел сотканный рассказ из воспоминаний, отчего она, голова, видимо, желая высказаться, все никак не могла улечься в текст, поддавая в печь плавящегося сознания каждым движением все больший и больший жар.

Человек понимает глубже, чем язык позволяет выразить, и думы его, не поспевая за происходящим, убретали в немыслимое, где сама его самость, вместилище чувств, удач и неудач сознания, никак не находила покоя.Он верил, что искомая высказанность таится где-то впереди, там, где неожиданное «вдруг» сразу начинает взбрыкиваться оттого лишь, что от тебя ожидали одного, а ты предложил другое.И в этом предложении, полагал он, состояла свобода.Ее-то он и искал, от нее и заболел, да так жестко, что вот-вот готов был ступнуть на предел безумия.

-Слепой ведет слепых.И в этой погоне они, люди, боятся таких как мы,-обратился он к тени, выросшей у него на пути,-Они говорят, что они -мыслящие? А они лишь разумные.Что значит мыслить? Мыслить немыслимое-вот что это значит.

Тень выступила из мрака, и, отчетливо поравнявшись с ним, пошла следом.Повернувшись к ней, он продолжил:

-Такие как мы, понимаешь ли, нарушаем порядок.В нас нет ни правил, ни логики.Глупцы! Да разве они, люди, мыслят? Разве «я думаю» значит «я мыслю»? Они считают нас выдумкой, воображением, в то время как истоки ума- в безумии.

Он запустил руку в карман своих брюк, нашел вырезанную в нем дырку, в которую, будто сбегая, наполовину уже пролез складной нож.Затем достал его, и, обнажив лезвие, провел по мягким подушечкам пальцев, задержавшись на мизинце.Кровь, очумев от неожиданности, хлынула багровой струей.

-Ты думаешь, я сумасшедший? Быть может,-прошептал он идущей рядом с ним тени.Лицо его вдруг резко побелело, и ухмылка застыла как-то наискосок, отчего болезненность стала еще заметней.Видимо испугавшись, тень тут же, что было силы, понеслась прочь.

-Красный как парадокс, как предел! Что на пределе, то перестает быть тем, что оно есть! Понимаешь?!-судорожно, во все горло, прокричал он ей вслед, раскрывая поднятой рукой пятерню крови.

Однако тень и не думала оборачиваться, и он жадно начал оглядываться по сторонам в поисках нового собеседника.Не найдя никого, он схватился за мирно развалившийся поперк улицы столб, и, видимо желая быть услышанным, стал настойчиво его раскачивать.Столб лишь сочувственно промокнул кровь и так и продолжил стоять на месте.

-Без безумности они, люди, задохнутся в скорлупе своей субъективности.Слышишь?!

Но столб не слышал.Не слышали и тени, спрятавшиеся по углам.Не слышали люди, давно дремлющие в своих кроватях.Он и не заметил, как было уже далеко заполночь, и как день, желтым трамваем лязгнув по рельсам, унесся прочь: как начало смеркаться, как звезды одна за другой уложились покрывалом по небу, выпроваживая его домой.И лишь одинокие фонари да голодные собаки подвывали колыбельную вослед, рассеивая шаги его безумия вдоль улицы.

Обратной дорогой он шел один.Тишина позволяла грустить, отчего одиночество становилось не таким уж одиноким.

-Вот люди спят по ночам, и они, галлюцинации, также не все время меня тревожат.Значит, получается, у теней тоже есть сон?-размышлял он,-И если сейчас я грущу, значит я вижу их сон? Выходит грустить не значит мыслить, но чтобы мыслить надо грустить?

Так дошел он до остановки, где порция дневных воспоминаний все еще продолжала лежать неразобранной кучей.Он присел на скамейку и закурил.Дым петлей пронесся над головой, и, задержавшись, рассеился по плакату, стоявшему напротив.Надпись так ярко и зазывающе выглядывала красным шрифтом, что он даже удивился, как это ранее он умудрялся его не замечать:«Добро пожаловать в мир мертывых людей».

-Интересно,-подумал он,-Надо попытаться не умереть еще при жизни.

Он находился в каком-то странном для себя состоянии.Жар все еще мучил, испариной выкладывая мысли на теле.Они, эти мысли, уже не были сентиментальны, не пытались вызвать жалость к себе, и даже не кусали яростью или отчаянием.Это было состояние вне состояний.

-Ну что ж,-решил он,-Если мне предстоит так или иначе лишиться рассудка, то это не такой уж и плохой вариант.Однако буду наслаждаться общением с безумием, так как все остальные уже давно мертвы.

Прийдя домой, он переоделся в халат, поставил кипятиться чайник и включил радио, где заунывно трещала какая-то непонятная его языку песня.Затем достал лист бумаги и начал писать, раскладывая воспоминания абзацами бережно, одно за другим.