Родная земля

Автор: Ebuben В углу тамбура валялся мужчина в белом пиджаке и белых же брюках, и весь его изящный костюм был залит кровью, которая образовывала обширную лужу вокруг него. Человек не подавал признаков жизни. Он лежал на животе, одна нога был чуть согнута в колене, руки покоились вдоль тела. В моей голове возникла мысль об убийстве. Я даже сразу нарисовал в своем воображении жуткую картину со всеми подробностями: вот богатый влиятельный человек, возвращающийся из дальней и очень важной командировки, вышел в тамбур, чтобы выкурить сигарету, поразмыслить о своей трудной, но вполне успешной жизни, мельком взглянул на дорогие часы, оправил воротник безукоризненно чистой рубашки, закурил, задумчиво глядя на проносящиеся мимо села и станции, и даже не успел ничего заподозрить, когда на его голову опустился тупой предмет, (скорее всего это была бутылка, хотя вокруг осколков и не наблюдалось) пробив лысеющую макушку, из которой фонтаном начала бить кровь, орошая белый костюм багровыми брызгами. Но отсутствие осколков натолкнуло меня на другую не менее чудовищную историю: богатый влиятельный человек вышел в тамбур, чтобы выкурить свою последнюю сигарету, отправил близким короткое SMS с прощальными словами и пустил себе пулю в висок, хладнокровно досчитав до десяти.
И та и другая история были глупыми бреднями, которые развеял тихий стон лежавшего на полу человека. Мы с Олей, переглянувшись, синхронно подскочили к недавнему мертвецу и перевернули его на спину. Мужчина издавал нечленораздельные булькающие звуки, безостановочно шевелил губами, но глаз не открывал. На вид ему было лет шестьдесят. Стоило только побыть вблизи, чтобы определить, что престарелый пижон в белом (теперь уже красно-белом) был мертвецки пьян. От него разило адской помесью всего и вся, словно он жевал табак и обильно запивал его чистым спиртом, пивом, коктейлями и еще бог знает какой дребеденью. Безукоризненно белая рубашка таковой уже не являлась. Она походила на передник полугодовалого ребенка.
Это жалкое зрелище заставило меня рассмеяться против воли. Я смеялся и не мог остановиться: несчастная жертва жестоких убийц, меланхоличный самоубийца, сломленный жизнью, на поверку оказался старым пьянчугой, одетым как молодой щеголь.
Оля сначала непонимающе смотрела на меня, все еще справляясь о самочувствии старика, а потом тоже расхохоталась, не отпуская, однако, пьяного. Я набрал воды в ладони и плеснул в лицо старика. Он, наконец, продрал глаза и заговорил увереннее, громче и логичнее.
– Отведите меня домой, – бормотал он, – добрые люди, принесите меня домой и скажите, что я болен, что я заболел.
– Хорошо, – сквозь смех пообещала Оля, – сейчас отведем.
Я с трудом поставил старика на ноги. С оглушительным звоном разбилась пустая бутылка вина, выпавшая откуда-то из недр белого пиджака. Мне стало понятно происхождение крови на полу, на пиджаке. Я пару раз ударил пьяного по щекам, но он лишь что-то промычал. Глаз он, впрочем, не закрывал. Прежде мне доводилось видеть в буквальном смысле остекленевшие глаза, но мутные очи старика испугали меня не на шутку. В них не было никакой живости. Он даже не смотрел перед собой. Взгляда будто вовсе не было. Гигантские черные зрачки заполоняли всю радужную оболочку и никак не реагировали на свет.
– Куда его вести? – спросил я Олю.
– Не знаю, – ответила она и тупо улыбнулась. Она была точно обдолбана. Я заметил это, еще когда она безудержно смеялась.
– Пусть у нас побудет, – решил я и отправился со своей тяжкой ношей в купе. Девушка последовала за мной.

Старик стал приходить в себя, когда за окном забрезжил рассвет, и мне оставалось до дома не более часа езды.
– Пить, – попросил он, распахнув свои безумные глаза.
Оля в этот момент спала, а я смотрел в окно, сидя возле нее на койке и думая о том, что и с транквилизаторами и с алкоголем стоит завязывать. Дебильная улыбка так и не сползала с лица спящей девушки, и это меня сильно настораживало.
– Пить, – повторил чуть громче старик, сжимая рукой край постели.
– Сейчас. – Я достал запас своей минералки, предназначенной для таких вот случаев, которые хоть и не в такой мере, но все же случались со мной, и налил полный стакан жаждущему.
Он жадно осушил кружку до дна, уронил ее на пол и снова заснул.
Я, было, тоже задремал, когда ощутил у себя на коленях руку Оли. Она нежно поглаживала мои ноги одной рукой, а другой проводила по моему колючему подбородку.
– Какой ты добрый, – шептала она томным голосом, – какой ты нежный.
Не знаю, что она нашла во мне нежного. Ее ласки меня раздражали. Я отстранил ее руки и взял книгу, давая понять, что не желаю обращать на нее внимание. Всякий интерес к этой девушке у меня пропал. Я уловил в ней нечто такое, что затмило все ее достоинства, и более не желал продолжать с ней знакомство. Мысли о скором приезде на родную землю занимали меня куда больше, поэтому я пялился в книгу для вида, а на деле же гадал, что сталось с домом, похожим на особняк, не срубили ли рощицу, и не превратился ли пруд в грязную лужу. Живы или мертвы родители – я не думал. Меня это не волновало. Но я надеялся, что они все же отправились на тот свет, как это не прискорбно.
– Я тебе не нравлюсь? – нарушила мои мысли Оля.
– Нравишься.
– Ты бы полюбил меня?
Меня жутко раздражают разговоры пьяных баб о любви и о том, какое место женщины занимают место в этом жестоком мире, утратившем все черты утонченного, нежного, возвышенного. Нет ничего хуже, когда пьяная тетка начнет разглагольствовать, рассказывать тебе о постигнутых ею глубинных истинах, передавать свое мировосприятие, дыша перегаром в лицо, хлопая густо подведенными ресницами и всем видом показывая, что, в сущности, она готова показать тебе свое понимание любви прямо здесь и сейчас. Нет, я не выношу пьяных баб.
А эта моя соседка была все еще не в себе и поэтому все ее реплики выводили меня из себя. Она все продолжала бомбардировать меня глупыми вопросами:
– Женился бы на мне?
– Жил бы со мной?
– Хотел бы от меня детей?
– Нет, ну ради интереса?
– Будешь меня помнить?
– Ты женат?
– Почему?
– Я тебе нравлюсь?
– Женился бы на мне?
И так без конца, потоку ее бессмысленных вопросов не было предела. Она уже вроде бы спала, но все равно продолжала механически доставать меня, из-за чего мне пришлось поскорее ретироваться в тамбур, где я, наконец, смог отдохнуть в молчании и выкурить несколько сигарет, думая о скором приезде.
В купе я вернулся ненадолго – как можно тише забрал все свои вещи и вышел прочь, предпочитая не беспокоить спящих алкоголика и наркоманку. Она позаботится о старике, – решил я и со спокойным сердцем наблюдал, как поезд постепенно замедляет свой ход, позволяя мне любоваться знакомыми видами родной природы.
Я ликовал как поэт, да, в сущности, и был поэтом, слагающим помпезные гимны своей родине, пусть и не на бумаге, а где-то в глубине своей души. Ничто в жизни еще не радовало меня так, как вид серой, покрытой трещинами платформы с черным покосившимся знаком Шальдинское. Я снова возвращался сюда, после разлуки, длившейся десятилетия, но место это ни в коем случае не потеряло для меня своего очарования, а, наоборот, лишь приобрело еще десятки достоинств, открывшихся мне во время моей суетной городской жизни.
Поезд остановился. Открылись двери, и я спрыгнул на низкую платформу.
Вот я и дома. Сделав пару неуверенных шагов по неровной поверхности платформы, я остановился и стал пожирать взглядом все вокруг. Зеленое здание вокзала ни капельки не изменилось с момента моего отъезда – его только подкрасили и поменяли крышу – в остальном эта была все та же убогая постройка, готовая, казалось бы, рухнуть в любой момент, но уже простоявшая долгие годы и способная стоять еще столько же лет. Возле зеленого деревянного здания примостился маленький магазинчик, которого при мне еще не было, и появился телефонный автомат, уже давно вышедший из употребления.
Я подхватил сумку и двинулся вперед, продолжая изучать взглядом окрестности. Вокруг было совершенно пусто и безлюдно. Погода стояла туманная. Дальше вокзала я ничего не мог увидеть. А недалеко от него, как я помнил, находились обширные картофельные поля, на которые всегда совершали набеги местные бедняки, нередко попадавшиеся сторожевым собакам и валявшиеся потом где-нибудь аккурат по середке поля с перегрызенными глотками. Все местные знали историю Сени, перекопавшего почти половину картофельного моря и умыкнувшего сотни килограммов картошки прямо из-под носа у чутких псов и бдительных хозяев. Всем поселком люди выходили по ночам сторожить картошку, но Сеню так и не поймали. Потом, правда, узналось, что Сеня помер где-то в канаве, придавленный мешком с картошкой и поселок вздохнул с облегчением.
Я уже спускался по небольшой лестнице со сбитыми ступенями, как услышал позади себя громкий крик. Женский. Я нехотя обернулся, и мои опасения подтвердились: за мной бежала Оля, а позади нее плелся упитый старик. Мне приходило в голову, что девка могла увязаться за мной, потому что ей попросту было некуда ехать, и все свои деньги она потратила на дорогой билет в один конец, чтобы или сбежать от кого-то или попытаться скрыться от самой себя и собственного безумного порока. Может, она была поумнее и рассчитывала обольстить какого-нибудь придурковатого мужчину, а потом мирно жить на его средства где-нибудь в Санкт-Петербурге, без забот и проблем. Девушка она была красивая, и ей вполне хватало способностей и обаяния, чтобы провернуть именно такую операцию. Но выбрала она меня и этим решением поставила свою дальнейшую жизнь под угрозу. Ни денег, ни приюта я давать ей не собирался. Пусть делает, что хочет, решил я, не по моей вине она здесь.
– Что?! – заорал я ей и ее спутнику.
– Подождите, – на ходу бросила она, продолжая бежать ко мне. Поезд в этот момент тронулся, и все мои надежды на одиночество и мирное созерцание родины обернулись крахом.
– Что? – снова спросил я, когда она, тяжело дыша, остановилась возле меня.
– Он, – Оля указала на старика, – он тоже тут живет, чуть не проспал остановку.
– А ты? Тоже отсюда?
– Да, – ответила она и очаровательно улыбнулась. Эту улыбку я уже успел забыть, привыкнув к ее тупой вялой ухмылочке.
Впрочем, этот жест не помог ей убедить меня в своей правдивости. Оля тут не жила, я был уверен. Да и старик, если и был местным, то жил в приличном, судя по его хоть и испорченному наряду, районе, если так можно выразиться, с домами-особняками, а значит являлся моим потенциальным соседом. В это мне не верилось или, может, просто верить не хотелось.
– Не ври, – ответил я и зашагал прочь, нащупывая во внутреннем кармане пачку сигарет.
– Стойте! – закричала девушка. Дождавшись, пока я обернусь, она продолжила, – я буду жить у него.
– У кого?
Ответ я знал, но был ошарашен.
– У Константина Константиновича.
Ага, подумал я, значит, ей хватило нескольких десятков минут, чтобы ввести в заблуждение старика и обставить все так, что теперь у нее есть дом. Что она сулила ему за это? Давила ли на жалость или просто пококетничала и добилась своего? Мне это было мерзко, и я был решительно настроен поговорить с Константином Константиновичем как можно серьезнее. Он как раз только подошел к нам. Взгляд его бегал, видно было, что ему чрезвычайно плохо и муторно.
– Извините, – я обратился к старику, – вы что, правда берете эту барышню к себе пожить?
Оля попыталась было что-то вставить, но я больно сжал ее руку, и девушка вынуждена была промолчать. К. К. смог наконец-таки сфокусировать на мне свой взгляд и, отчего-то покраснев, заговорил, и заговорил, как оказалось, надолго, прерывая свой рассказ вздохами или кашлем:…

начало: