ВКУС ПОБЕДЫ

Автор: Dr. Mor — Василий Спиридоныч, а каков он – вкус победы?
Задав этот вопрос, Машенька покосилась в угол, где стояло старенькое, советских ещё времён, трюмо, (сейчас уж, поди, мало кто из молодых знает, что такое “трюмо”, лишь люди более старшего возраста имеют об этом представление), и украдкой полюбовалась своим отражением.

В каждой из трёх створок зеркала отразилась комната Василия Спиридоныча, сам Василий Спиридоныч – один из немногих последних оставшихся в живых ветеранов войны, настенный календарь на 2011 год, и стройная юная брюнетка с модной стрижкой и в модных же очках в тонкой металлической оправе – собственно, сама Машенька. Очки ей были не так уж и нужны, она носила их больше для придания своему образу особого имиджа, именуемого “солидной креативностью”. Довершали образ цифровой диктофон, лежавший на низеньком столике между Машенькой и интервьюируемым собеседником, и блокнот с ручкой.

Машенька вообще любила всё креативное. Вот и сейчас, беря интервью у ветерана Великой Отечественной по поручению солидной областной газеты, в которой подрабатывала внештатным корреспондентом, она не удержалась и скреативила: вопрос о “вкусе победы” висел у неё на кончике языка ещё со вчерашнего дня, когда она получила редакционное задание.

И вот, наконец-то, сорвавшись с кончика языка, вопрос обрёл свободу.
- Василий Спиридоныч, а каков он – вкус победы?
И глазками – зырк в сторону трюмо!

Василий Спиридоныч также зачем-то глянул на Машенькино отражение, затем перевёл взгляд на саму Машеньку.

Почти каждый год накануне праздника общаясь с корреспондентами, а иногда выступая в школах перед учениками, он привык к стандартным вопросам: расскажите про свой первый бой, да было ли Вам на войне страшно, да что Вам запомнилось больше всего?.. Привык настолько, что порою казалось: разбуди его ночью – и он без запинки, словно заученный урок, оттарабанит весь текст, за долгие годы многократных повторений буквально въевшийся в память (на которую, кстати говоря, Василий Спиридоныч в свои 89 лет нисколько не жаловался!), ставший своеобразной хорошо отрепетированной ролью.

И вот, нате, пожалуйста – “вкус победы”!
А и вправду, каков он – вкус победы?
Ветеран крепко задумался.
Память тут же услужливо подбросила ему эпизод – один день, а вернее, сутки августа 44-го года.


… В тот день они преодолели уже, наверное, километров двадцать, а то и больше, а командир отряда всё гнал и гнал их вперёд, словно одержимый:
- Ильченко, не спать! Не спать, говорю, на бегу! Сидорчук! Держим темп! Панкратов! Не отставать!

И отряд бежал. Небольшой отряд, состоящий всего из пятнадцати человек. Бежал, словно единый организм. Бежал, несмотря ни на что: ни на голод, ни на усталость, ни на мозоли на ногах.

А куда бежал – и сам не знал. Рядовой не должен задавать вопросов. Тем более на войне. Командир приказал бежать – стало быть, беги.

Иногда, правда, переходили на шаг. Пару раз останавливались, давая себе небольшую передышку. Потом снова бежали.

Уже затемно они вышли на какую-то речушку и без сил повалились на землю. Здесь решено было заночевать. Окапываться не стали, так как было незачем. Утром – снова вперёд. Есть тоже не стали. Сил хватило лишь на то, чтобы, кое-как добравшись до воды, жадно напиться – как животным, прямо из речки. Вода была подтухшей, с каким-то мерзким, чуть сладковатым привкусом. Напившись, легли вповалку и тут же уснули. Лишь часовых выставили. Война всё же, как-никак. Мало ли что!

Утром вновь спустились к реке, умыться да набрать воды для чаю.
И обомлели.

В реке, почти совсем близко к берегу, плавали трупы. Чьи они были, наши или немецкие, было не узнать, так как, судя по всему, находились они здесь давно, и наполовину уже разложились. Да рыба объела. Остались лишь бесформенные, безобразно разбухшие куски плоти, некогда бывшие живыми людьми.

Поняв, откуда взялся вчерашний сладковатый привкус, все, как по команде, бросились к кустам. И выворачивало их очень долго, и когда рвать уже, вроде бы, было нечем, они всё ещё продолжали давиться рвотными спазмами...


Василий Спиридоныч вновь глянул на молоденькую журналисточку. Как там она представилась? Машей, кажется? Машенька, значит. Хорошее имя. Русское.

Рассказать ей про вкус победы? Так и сказать: победа в войне, Машенька, не пахнет. Она воняет. Омерзительно так воняет! Портянками солдатскими грязными. Телами немытыми, окопными. И у всякой военной победы, Машенька, обязательно будет привкус смерти. Мерзкий такой, сладковатый привкус. Его не описать словами. Его знает лишь тот, кто пробовал.
Рассказать?
А зачем?

Ведь для того они и воевали, чтобы такие, как эта вот Машенька, никогда не узнали, какова на вкус смерть.

- А знаете что, Машенька? – тяжело наклонившись и по-старчески хрустнув суставами, сказал вдруг Василий Спиридоныч. – Давайте я вам лучше про свой первый бой расскажу? Про то, было ли мне страшно? И что мне запомнилось больше всего? А? Давайте? А под это дело мы с Вами чаёк сейчас сообразим! У меня хороший чаёк, индийский, настоящий! “Три слона”, может, слышали? И вода хорошая, фильтрованная.
- Давайте! – мило улыбнувшись, охотно согласилась Машенька.

Василий Спиридоныч, кряхтя, медленно поднялся и направился в кухню.
- Ой, давайте я Вам помогу! – чуть запозлало предложила Машенька, но Василий Спиридоныч решительным жестом руки пресёк её попытку:
- Сиди-сиди, ты у меня в гостях! Да и не трудно мне.
- Ну, как знаете!
Машенька пожала плечами и что-то быстро-быстро застрочила в своём блокнотике.

Спустя несколько минут Василий Спиридоныч появился в комнате, неся на подносе чайник, две чашки и вазочку с конфетами и печеньем.

Продолжающий работать диктофон бесстрастно фиксировал все звуки: глухой стук ручки чайника о его пузатый бок, чуть более звонкое треньканье носика чайника о края чашек, бульканье наливаемого в чашки чая.
Обычные мирные звуки.
Обычные.
И мирные.