Талант

Автор: Florchak — Дан приказ ему на запад,
Ей в другую сторону.
Уходили комсомольцы
На гражданскую войну, — разнеслось вдоль всех подъездов, полетело дальше, опутав дом словно петлей, закружилось, достигнув последних этажей, и скрылось в морозном воздухе где-то за застывшими облаками.
- Уходили, расставались,
Покидая родной край.
Ты мне что-нибудь родная
На прощанье пожелай, — продолжала лететь песня, и дом, вокруг которого она кружилась, начал потихоньку оживать.
Одно за другим начали зажигаться окна, и, с каждым новым куплетом, все больше и больше, пока весь дом не засветился огнями. Лишь два окна в уголке на третьем этаже оставались темны. Но об этом чуть позже…
Кончилась одна песня – началась другая, будя и подбадривая просыпающихся жильцов, вплетаясь в их жизни, ныряя в их ванны, одежду, утренний кофе, присутствуя везде и во всем. Так и лились они, не переставая, одна за другой, пока жильцы одетые и снаряженные не начали выходить из подъездов, направляясь на работу. И каждый непременно подходил и здоровался с исполнителем песен. А точнее с местным дворником Виталием Ивановичем, уже который год радовавшим жильцов каждое утро все новыми и новыми шедеврами певческого искусства.
Многие жалели Виталия Ивановича, считая, что его призвание не дворы мести, а в консерваториях выступать. Впрочем, самого Виталия Ивановича его доля ничуть не тяготила. Его вполне устраивала та аудитория, которая имелась, и дворы мести ему очень даже нравилось. Всеобщая идиллия и гармония, казалось бы, царили по утрам во дворе и в самом доме. Но это только на первый взгляд.
Был один неприятный момент, а именно, вечно темные окна одной из квартир на третьем этаже. Там жил Еремей Сергеевич Вадьянтов, всем сердцем ненавидевший все эти песнопения, и более всего виновника их, то есть дворника.
В то февральское морозное утро, когда «расставались комсомольцы», Еремей Сергеевич был особливо не в духе. Он ворочался в кровати с боку на бок, бурча что-то себе под нос, разбуженный пением Виталия Ивановича. Наконец, когда остатки сна совершенно его покинули, Вадьянтов резко со злобой откинул одеяло и встал. «Да что ж за наказание-то! — пробормотал он, направляясь на кухню. – Шесть утра! Спать да спать! Полоумный дом!» Вадьянтов заварил кофе и, взяв в руки телефон, вновь лег на кровать. Полежав и сделав несколько глотков, он набрал номер. Через пару гудков на другом конце раздалось сонное «алло».
- Так, спим, что ли? — с легкой угрозой спросил Вадьянтов.
- Еремей Сергеевич, вы? — голос сразу стал бодрым.
- Представь себе! И, почему, как ты думаешь, в такую рань?!
- Что, неужели опять поет?
- Поет то, поет, что ж ему не петь! Не о том речь. Ты мне что обещал? Что когда я твои сраные окна вставлю, у меня здесь тишь да благодать будет.
- И вправду слышно? – удивленно спросил голос.
- А ты что думаешь, я развлечения ради тебе в такую рань звоню? На, послушай, — и Вадьянтов поднял трубку вверх. Подержав так какое-то время, он продолжил – что скажешь?
- Ну да, слышно, — неуверенно объявил голос.
- «Ну да, слышно», — передразнил Вадьянтов. – И без тебя знаю, что слышно. Что делать-то будешь? Ты обещал, что это, наконец, прекратиться. «Чудесные окна! Стопроцентная звукоизоляция!» Я уши развесил, кучу бабок выложил, а результат – ноль. Я вновь в шесть утра сижу и слушаю весь его идиотский репертуар.
- Давайте я к вам сегодня подъеду. Что-нибудь решим, — примирительно произнес голос.
- Хорошо, жду. Я до обеда дома, — сказал Вадьянтов и повесил трубку.
Настроение не улучшалось. Тогда Вадьянтов включил погромче телевизор, и, уставившись в него, предался своим мыслям. Мысли были все те же, о дворнике и его таланте, так полюбившемся всем жильцам, и так отравляющем его жизнь. Вот уже пять лет с момента вселения Вадьянтова в эту квартиру длился кошмар, начинающийся каждое утро и портивший ему настроение на весь оставшийся день. Так уж сложилось, что все его соседи работали на вшивом государственном заводике, находившемся неподалеку. На работу вставали ни свет, ни заря под песнопения дворника, которые никого не смущали, так как в довершение ко всему, он каким-то странным образом доводился им всем дальним родственником. И, вообще, фигура Виталия Ивановича была легендарной. Ходили слухи, что это в прошлом известный тенор итальянских опер. Из-за несчастной любви или чего-то в этом роде, вынужденный влачить жалкое существование дворника. Подобных романтичных историй вокруг было много, одна красочнее другой. Поэтому дворник, помимо своих родственных связей, был дорог жителям дома за свою таинственность и даже легендарность. Всем кроме Вадьянтова. Еремей Сергеевич не поленился и навел справки, ничего легендарного в прошлом дворника он не нашел. Виталий Иванович был дворником в третьем поколении и, как и его пращуры, всю жизнь трудился во дворе собственного дома. Как этого не знали жившие здесь, несколько поколений семьи, сначала было не понятно. Но все встало на свои места, после однажды подслушанного Вадьянтовым разговора между одним из жителей дома и его знакомым возле подъезда. Всё было просто, все притворялись и специально плели легенды вокруг Виталия Ивановича, очень уж было здорово щегольнуть в кругу друзей историей загадочного певца-аристократа, подметающего их двор. Короче из-за всей совокупности этих благоприятных для дворника фактов, как Вадьянтов не старался, выжить дворника не получалось. Дом стоял за него горой, бандиты к которым он обращался, смеялись и отказывались от любых денег, коллеги и друзья в лицо сочувствовали, а за спиной крутили пальцами у виска. Конечно, он мог бы запросто сменить квартиру, но и тут было две загвоздки, во-первых, квартира досталась ему в наследство от горячо любимой бабушки и в силу воспоминаний была ему дороже любых денег, в–вторых не в его правилах было бежать от проблем, отступать и сдаваться. Решений никаких не находилось хоть многочисленные усилия и предпринимались, Вадьянтову оставалось кипеть от злости и думать, думать, думать. А пока, за пять лет беспрестанной войны с дворником, результатом была потеря сна, постоянная нервозность и полностью утраченный покой.
Вадьянтов выключил телевизор и прислушался: тишина, концерт окончен, по крайней мере, до обеда. Он взглянул на часы. Как всегда по расписанию — ровно 8-00. Еремей Сергеевич печально вздохнул, взбил подушку, лег и попытался заснуть. Как водится, ничего не получилось. Тогда он встал и направился в душ. Едва он закончил утренний туалет, зазвонил телефон. Вадьянтов подошел, взял трубку: — Алло.
- Еремей Сергеевич, добрый день! Это Павел, насчет окон. Вы сутра звонили,- пробасила трубка.
- Слушаю.
- Вы просили подъехать. Я в принципе готов, и если у вас есть время, я буду через двадцать минут.
- Я свободен. Жду.
- Ок. Скоро буду.
Трубка запикала короткими сигналами. Вадьянтов пошел на кухню и, заварив себе еще один кофе, принялся ждать. Павел прибыл без задержек ровно через двадцать минут. Еремей Сергеевич встретил и проводил его на кухню.
– Ничего сейчас не слышали? – поинтересовался Павел. Вадьянтов отрицательно покачал головой.
– А что, должен был?
- Угу. Не знаю тогда, зачем и приехал – развел руками Павел.
- Не понял? – нахмурился Вадьянтов.
- Да я, перед тем как к Вам подняться, минут пять на улице орал во всю мощь, сигналил. Короче, делал все, что только можно, чтобы привлечь ваше внимание. Соседи, между прочим, услышали и сказали мне не особо лицеприятные вещи. А вы, стало быть, не слышали. Значит все в порядке, – объяснил Павел.
- Что ты мне голову морочишь, ты же сам сутра слышал, – нахмурился Вадьянтов.
- Сами убедитесь. Подойдите к окну и смотрите, через пару минут форточку откройте, послушайте, – предложил Павел и выбежал из квартиры. Вадьянтов подошел к окну и посмотрел на улицу. Через секунду там появился Павел, он начал прыгать, размахивать руками и открывать рот. По раскрасневшемуся лицу и напрягающемуся горлу было понятно, что он орет. Вадьянтов резко открыл форточку.
–А-а-а-а-а,- донесся до него оглушающий ор Павла. Он несколько раз повторил это действие и, убедившись, что Павел прав, махнул ему рукой давая понять, чтобы тот поднимался.
Когда раскрасневшийся и запыхавшийся Павел возник на пороге кухни, Вадьянтов усадил его за стол и поинтересовался:- Может кофе или чая.
- Да, кофе, если можно – согласился Павел. Вадьянтов быстро приготовил напиток и, поставив перед парнем, присел на стул.
- Спасибо, – поблагодарил Павел.
- Ладно, ты мне объясни, разве такое бывает, чтобы одни звуки окна пропускали, а другие — нет, – поинтересовался Вадьянтов.
- Вообще, однозначно я Вам сказать не могу, в свете открывшихся событий. Но еще вчера на ваш вопрос я бы ответил твердо — нет, — сказал Павел.
- Тогда как объяснить то, что происходит? Почему я тебя не слышу, а нашего утреннего горлопана — вполне отчетливо?
Павел пожал плечами.
- Или ты думаешь, я тебя обманываю.
- Что вы! Не в этом дело. Просто я и в самом деле не могу объяснить, что это за чудо такое. Разве что у вашего дворника голос как турбина реактивного двигателя,– развел руками Павел.
Вадьянтов тяжело вздохнул:- Выходит, что так. Но что же делать?
- Не знаю. Переедьте,- предложил Павел.
- Нет, не могу, – сказал Вадьянтов со злостью, сжав кулаки.
- Я думаю, что у человека с вашими возможностями и деньгами отыщется выход.
- В том-то и дело, что нет. Пять лет уже страдаю.
- Тогда могу пожелать только терпения. А сейчас пойду. Дела, – с этими словами Павел поднялся и направился к выходу.
-Ну что ж, идите, – согласился Вадьянтов.
Уже в дверях Павел обернулся: — А он пьет, этот ваш дворник?
- В смысле? – не понял Вадьянтов.
- Водку пьет? – уточнил Павел.
- Наверное,- пожал плечами Вадьянтов.
- Ну, так вы его напоите холодной, да на улице. А потом попросите спеть на морозе, вмиг простудится, хоть недельку поживете спокойно, – посоветовал Павел и, кивнув на прощанье, удалился. Вадьянтов задумался на секунду над словами Павла, потом помотал головой, что-то слишком нереально. Но когда на следующее утро вновь мечась по квартире в бессильной злобе, он решил попробовать, идея Павла показалась ему здравой, неделька отдыха пошла бы его душевному спокойствию только на пользу. Победа в одном сражении ничего по большому счету не решает, но хоть ее в чреде бесконечных пятилетних поражений он одержит. Решив так, он успокоился, а выполнение коварного плана отложил до выходных. Именно недосып в выходные был для него самой тяжелой мукой.
В субботу, еле досидев до вечера, Вадьянтов с уже приготовленным спиртным, остуженным до минимума, с холодными солеными огурцами, и чуть не в лед замерзшим соком отправился в дворницкую, находившуюся в подвале. Виталий Иванович был там и перевязывал заново старые метлы. Увидев Вадьянтова, он отставил инструмент и поприветствовал незваного гостя. Они, конечно, прекрасно знали друг друга и по неоднократным беседам и по многочисленным стычкам, поэтому приход Вадьянтова дворника не удивил.
– С чем пожаловал Еремей Сергеевич,- поинтересовался дворник.
- Да вот помириться решил,- ответил Вадьянтов.
- С чего бы? – изумился Виталий Иванович
-Да глупо как-то, надоело. К чему лишняя нервотрепка? Переехать решил я вскоре, дела знаете. В другой город податься придется надолго. А память плохую оставлять все же не хочется, примета говорят такая. Вот и зашел, — пояснил Вадьянтов.
-Что ж, причина веская и уважительная. Могу сказать, что зла на вас не держу, так что можете считать — примирение состоялось, – сказал Виталий Иванович и протянул руку скрепить мир.
- Нет, не гоже так, нам, русским людям, только рукопожатиями мириться, надеюсь, не побрезгуете, — произнес Вадьянтов и достал из пакета запотевшую бутылку.
Дворник улыбнулся,- Согласен, дело хорошее, отчего и не спрыснуть. Присаживайтесь.
Вадьянтов отрицательно помотал головой:- Нет уж! У нас, у Вадьянтовых, издревле все примирения совершались под открытым небом, вроде как у Господа Бога на виду. Впрочем, может и поверье просто, но отступить не могу никак, так что окажите любезность.
Виталий Иванович развел руками в стороны, видимо показывая, что раз надо — так надо и нарушать традиций не намерен и, прихватив шапку, двинулся к выходу следом за Вадьянтовым. Выйдя во двор решили устроиться в беседке. Распитие проходило в молчании. За редким исключением время от времени Вадьянтов говорил: — А воздух-то, воздух, какой! Вдохните поглубже, Виталий Иванович, вдохните, нигде уж такого воздуха не сыщете. И не успокаивался, пока дворник не делал глубокий вдох. Наконец, по окончании распития Вадьянтов упросил Виталия Ивановича спеть, да так, чтоб погромче, при этом расстегнул всю одежду до голой груди якобы для того, чтоб песня без преград лилась. Пьяный дворник, видевший уже в Вадьянтове отличного мужика и стопроцентного друга, был готов на все. После пары песен Вадьянтов успокоился и, упросив напоследок дворника поесть снега, чтобы остудить напрягшееся горло, довольный отправился домой. Дома, приняв душ и выпив чашку чая, лег спать. Завтра у него был первый выходной, в который он, по расчетам, должен был выспаться. Заводчане, работавшие на своем предприятии семь дней в неделю, должны были впервые за долгие годы пойти на работу без своих песен.
– Только бы все получилось, – с этой мыслью Еремей Сергеевич Вадьянтов отдал себя в руки Морфея.
Забежав немного вперед можно сказать, что идея Вадьянтова осуществилась в полной мере. Как следствие того, дворник не пел в то утро и даже вообще не вышел на работу сраженный простудой. За все время его карьеры — это было впервые. Также надо добавить, что и весь дом проспал в тот день. Проспал и опоздал на работу. К началу рабочего дня не пришел никто. Причина была проста: люди просыпавшиеся не первый год под пение талантливого дворника попросту не имели дома будильников. Именно этот просып послужил цепи дальнейших трагических событий, но об этом по порядку.
В то злополучное утро, стук в кабинет директора завода космических технологий
Либерзона В.М. раздался аж в семь пятнадцать. Он искренне удивился: по утрам его обычно не тревожили. Либерзон открыл дверь, и перед ним предстал начальник цеха Спиридонов.
-В чем дело? – спросил Либерзон нахмурясь.
- Вениамин Мафусаилович, беда! – жалобно пискнул Спиридонов.
- Что еще?
-Аврал! Цехи стоят.
-Не понял? – Либерзон грозно надвинулся на Спиридонова.
-Цехи стоят, – повторил Спиридонов и затараторил, – ей Богу не знаю в чем дело, никто на работу не вышел, а у нас ведь заказ. Я отдал распоряжение созвониться со всеми работниками, но у некоторых даже телефона нет, соберутся, если повезет, часа через четыре, а это значит заказ провален, за сегодня не успеем, в пять приедут забирать.
- Что вы мне тут городите! У нас что, семнадцатый год? Как никто не вышел? – изумленно спросил Либерзон. Спиридонов развел руками в стороны:- Сам не пойму, все говорят, проспали. Истинная причина пока не ясна. Но сути это не меняет, заказ-то мы провалим однозначно. Что делать… – Спиридонов хотел добавить, что-то еще, но дверь перед его лицом резко захлопнулась.
Либерзон, еще не до конца осознавший всю катастрофичность ситуации, понял, что это конец в любом случае. Такой заказ как этот проваливать было нельзя, люди разместившие его так просто это не оставят, тут дело не только увольнением пахнет.
Ровно через полтора часа после того как Спиридонов зашел к Либерзону, в кабинете последнего раздался оглушительный выстрел. Либерзон Вениамин Мафусаилович ушел из жизни на 47 году жизни.
В промежутке времени между Спиридоновым и выстрелом Либерзон совершил несколько телефонных звонков, в основном друзьям и знакомым, в том числе и своей супруге. Из сказанного им сумбура и маловразумительных объяснений, в которых очень часто употреблялись слова смерть, пистолет и убийство, все сделали вывод, что Либерзон вновь напился, последнее время это случалось с ним довольно часто, и несет пьяную околесицу. Жена — Людмила Евгеньевна Либерзон пришла в ужас. Из обрывочных фраз и остальной околесицы, густо разбавленной вышеупомянутыми словами, она сделала вывод, что муж раскрыл ее тайный роман с Осиповым, работающим у нее в фирме менеджером, и теперь напившись, планирует убийство ее фаворита. Потому перепуганная Людмила Евгеньевна сразу по окончанию разговора с мужем бросилась звонить Осипову, и когда тот на третьем гудке взял трубку, выпалила ему свои мысли, при этом прибавив кучу жутких подробностей от себя. Обалдевший от столь резких перемен в своей жизни Осипов, который до этого дня был уверен, что для него все складывается как нельзя лучше, быстро собрал самые необходимые вещи и, прыгнув в машину, рванул к дядьке, проживавшем в двухстах километрах от города. Никак не осознавая до конца крах своей карьеры, подстегиваемый страхом Осипов гнал не разбирая дороги. Отвлекшись, чтобы переключить радиоволну на магнитоле, Осипов не заметил резко вылетевшего из-за поворота пешехода. Как выяснилось дальше, человек, сбитый Осиповым, скончался мгновенно и был ни кем иным как братом хорошо уже известного нам дворника Виталия Ивановича, мучившегося в этот момент простудой у себя дома. Телеграмма о смерти брата пришла к нему днем позже, и Виталий Иванович в тот же день выехал на похороны. После похорон выяснилось, что дом, принадлежащий брату, отходит к Виталию Ивановичу, и тот, уже давно мечтавший переехать в эти края, решил остаться. На работе он естественно взял расчет и уж никогда более не появлялся в этих местах.
Спустя пять дней на вакантное место Виталия Ивановича был принят новый дворник — молодой энергичный парнишка. Что больше всего понравилось начальнику ЖЭКа, так это несравненный талант молодого человека бесподобно играющего на губной гармошке.
Вадьянтов, спавший спокойно уже восемь ночей подряд, на девятую уже под утро вдруг неожиданно проснулся, квартиру наполняла какая-то переливчатая музыкальная трель весьма неприятная для уха. Вадьянтов прислушался: звуки шли с улицы. Он поднялся и, подойдя к окну, выглянул на улицу. Неподалеку от подъезда работал новый дворник, в губах он держал гармошку. Из нее-то и лились эти трели. Он прерывался, когда мимо пробегал кто-нибудь из жильцов, спешащих на работу и приветливо здоровавшихся с ним. Вадьянтов стоял не шелохнувшись и долго наблюдал за работой парня. И только когда первые лучи восходящего солнца проникли в его квартиру, он развернулся и, согнувшись будто старик, шаркая по полу тапками, отправился на кухню делать себе кофе.