ЯЗЫКОВОЙ БАРЬЕР

Автор: Сергей Маслобоев Давным-давно случилось мне совсем молоденьким матросом на одном стареньком пароходике добраться до Италии. А перед рейсом у лучшего моего друга родился сын, и друг, провожая меня, очень просил привезти пустышек для малыша. У нас-то тогда с этим трудно было. Дефицит!
Раз сказано, будет сделано. И вот стою в аптеке одного маленького итальянского городка и пытаюсь молоденькой продавщице объяснить, что мне от неё нужно. Она вежливо улыбается, не в силах меня понять.
Тут, звякнув колокольчиком, открывается дверь, и в аптеку заходит наш боцман, старый морской волк, оглядывается по хозяйски и, видя моё затруднительное положение, цедит сквозь зубы:
-В чём проблема?
-Слушай! Ты по-итальянски хоть немного шпрэхаешь?-
бросаюсь я к нему, обрадованный неожиданной помощью.
-Я на всех языках говорю,-
невозмутимо поправляет он галстук и делает шаг вперёд.
-Несколько пустышек для ребёнка нужно,-
смотрю на него с надеждой.
Он солидно, неторопясь, подходит к прилавку, засовывает себе в рот указательный палец, призывно чмокает и суёт улыбающейся аптекарше под нос свой обсосанный палец:
-Сеньорита! Бомбино!!!
Глаза итальянки вдруг начинают принимать осмысленное выражение, и через минуту весь прилавок уже уложен разноцветными пустышками на любой вкус.
-Учись, салага!-
боцман, не дожидаясь моей благодарности, также солидно поворачивается и выходит из аптеки.
прошло 30 лет
Однажды случайно услышал я разговор одного из моих матросов с филиппинским матросом. Говорили они вроде бы по-английски. Но я из их беседы и половины не понял. И тут до меня дошло. Говорили они на каком-то жутком сленге, замешанном, бог знает, на чём. Меня это заинтересовало. Стал изучать этот вопрос. Скрупулёзно собирать слова и выражения. Но за несколько лет набралось не больше сотни. Я даже попытался словарик составить. Представляете, как здорово! Выучить несколько страничек можно за один день, и языкового барьера не существует. Но, как в этот словарь включить интонацию, мимику, жестикуляцию, тембр голоса, наконец. И многое, многое другое. В результате, я оставил эту затею. Но, глобальнейшая проблема общения людей, говорящих на разных языках повязала меня прочно. На всю жизнь!
Да, простят меня дамы за ненормативную лексику. Но в сленге без неё никак! Итак: Германия. Кильский канал. Шлюз Хольтенау. Завожу судно в шлюз. На причал, как и положено, подают первый швартовый. Чтобы было понятно, постараюсь всё объяснить сухопутным я зыком. Швартовый – это такая толстая верёвка с петлёй на конце. Если она смотрит назад, то называется голландским словом шпринг. Если вперёд, то русским словом продольный. Видите. Уже здесь начинается языковой винегрет. Обычный трос, но, в зависимости от направления, не только называется по-разному, но и на разных языках. Шпринг не даёт судну двигаться вперёд, а продольный – назад.
Шлюзование – операция ответственная. Тут сопли жевать некогда. Чуть ухо завесил, и запросто можно вышибить закрытые выходные ворота, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
С техникой бывает всякое. Машина реверсируется с задержкой, и, хотя уже молотит на «полный назад», явно не в силах погасить инерцию. Судно стремительно летит в закрытые ворота. А береговой швартовщик, схватив швартовый, бежит вперёд, вместо того, чтобы бежать назад. Ситуация критическая. Всё решают мгновения. Я бросаюсь к громкоговорителю. Но, боцман, начальник швартовой команды, уже понял, что от беды нас отделяет ровно одна минута. Он, перегнувшись через фальшборт, орёт швартовщику во всю свою лужёную глотку:
-Эй!!! Камарада! Камарада! Гоу на хуй! Ит из шпринг!!!
А акустика в шлюзе хорошая.
Швартовщик врубается моментально. И, развернувшись на одной ноге, кидается в обратную сторону. А теперь, картина маслом! По причалу человек с выпученными глазами тащит швартовый. Поневоле глаза выпучишь. Швартовый-то тяжёлый. И при этом с неподражаемым голтштинским прононсом орёт во всё горло:
-Гоу на хуй! Гоу на хуй! Гоу на хуй!
Через двадцать секунд швартовый заведён, обтянут, и судно, благополучно погасив инерцию, останавливается буквально в пяти метрах от ворот. Швартовая команда в полном составе лежит на палубе, дружно икая от смеха.
И тут ко мне поворачивается не проронивший до этого ни единого слова лоцман. Такой чопорный немец. И на хорошем английском:
-Мистер капитан. Ваш боцман есть очень большой профессионал! Только я ничего не понял. На каком языке они говорили? Пожалуйста, переведите их диалог.
Тут уж меня перекосило от смеха.
А, если отставить смех. Обращение прозвучало на немецком. А потом три слова: на английском, русском и голландском. Всего три слова на разных языках. А какая смысловая нагрузка! Впору за диссертацию садиться.
вернёмся на 20 лет
К любому языку относиться нужно с уважением. Когда я ещё учился, и приходилось мне бывать на всяких групповых практиках за рубежом, наши наставники очень любили водить нас по разным морским учебным заведениям, чтобы мы общались с такими же оболтусами, как и мы, только заграничными. Ещё в те года в Англии познакомился я с одним кадетом. А однажды встретил его в Питере. Ник к этому времени уже был старпомом, как и я, и его балкер грузился у нас на угольном терминале.
Он сразу же затащил меня к себе, предлагая отметить встречу. Я начал отнекиваться, мотивируя это тем, что завтра мне в капитанате порта сдавать экзамен по английскому языку.
-Ну и что?-
искренне удивился он:
-Ты же неплохо говоришь.
Да, уж! Неплохо. Если бы он только знал. Мегера, с которой мне предстояло встретиться, была сущим монстром. Ходили легенды, что ещё до революции она училась в Смольном институте благородных девиц. Сколько ей лет, определить было невозможно. Но, уж точно, столько не живут. С первого раза никто и никогда экзамен сдать ей не мог. Очень она любила, чтобы человек походил к ней недельку, другую. Педагогический садизм, какой-то!
Вот всем этим я и поделился с Ником. Он призадумался на секунду, и тут его озарило. То, что он предложил, привело меня в восторг. А предложил он на мой аттестационный лист переклеить его фотографию и самому пойти сдавать экзамен вместо меня. Проблем не было никаких, потому что в подобных ситуациях эта мадам общалась только по-английски.
-Серж! Завтра о тебе будет греметь слава, как о тонком знатоке языка великого Шекспира! Это тебе британский офицер говорит,-
Пафосно вещал Ник, наполняя бокалы.
Гудели мы всю ночь. Утром, немного вздремнув, почистили пёрышки и двинули на дело.
Я остался в вестибюле. А он с чувством собственного достоинство поднялся по лестнице. Отсутствовал он довольно долго. А, когда вернулся, на нём лица не было.
Короче говоря, эта грымза сразу стала запутывать его во временах глаголов. Поясню. В английском языке времена глаголов даже для англичанина такие заморочки, что будут покруче русских падежей для иностранца. А, когда он начал с ней спорить, то она обнаглела до такой степени, что обвинила его в не совсем качественном произношении. Это человека, родившегося и выросшего в Уэльсе. Природного англичанина. И не просто англичанина, а англичанина с высшим образованием, окончившего морскую академию в Лондоне. И в завершение она нарисовала в аттестационном листе жирную пару. Прошу заметить. В моём аттестационном листе.
Вернулись на судно мы подавленные. Погоревали немного. И тут я решил взять инициативу в свои руки. Повинную голову меч не сечёт. И мы вместе отправились на приём к капитану порта.
Тогдашний капитан самого большого в стране морского торгового порта был человек удивительнейший. Умница. Эрудит. К сожалению, вскоре после тех событий он трагически погиб. Старые моряки, кому довелось его знать, до сих пор с большой теплотой его вспоминают. Но это я отвлёкся.
Так вот. Секретарша ему так и доложила:
-К вам два старших помощника. Русский и английский. По международному стратегическому вопросу.
Когда мы, стоя на вытяжку в огромном кабинете, на двух языках наперебой рассказывали о педагогическом беспределе, капитан порта хохотал так, что сбежались все его заместители. Но, мужчина он был очень крутой. Все вопросы решал исключительно кавалерийскими методами. Уже на следующий день эта бывшая смольненская институтка с почётом была отправлена на пенсию.
Да! Довелось и мне в этой жизни погреться в лучах славы. Целую неделю, пока наши суда не ушли в море, со всего порта к нам приходили благодарные моряки. Мне досталось даже больше, чем Нику. Все считали, что именно я избавил русский флот от иноземного языкового ига.
Чувствую, у кого-то дрогнуло внутри. Мол, жалко бабку. Но, ей богу! Ведь легче же стало.
Спустя несколько лет, когда я уже был капитаном, довелось мне опять оказаться в кабинете английского языка нашего капитаната. Пришли мы туда с моим коллегой, таким же капитаном, как я. Сидим напротив очаровательнейшего юного создания и мило так беседуем втроём по-английски. У молоденькой «англичаночки» от напускной строгости аж румянец играет на детских щёчках.
И тут она задаёт вопрос, который вводит нас в ступор. Где только раскопала такое? Неловкая пауза длится невероятно долго. Первым приходит в себя мой коллега. Наклонившись вперёд, он елейным голосом выдаёт:
-Эх! Дочка! Да, пойми же ты. Мы забыли уже по жизни больше, чем ты знаешь. Подпиши ты нам эти бумажки, да пойдём мы пиво пить.
Бедная девушка! Бумажки она, конечно же, нам подписала и, провожая до дверей, без умолку тараторила, пытаясь за одну минуту прочитать университетский курс лекций стилистики английского языка.
По роду своей профессии и должности мне очень часто приходится учиться на всяких никому не нужных курсах, призванных повысить мою квалификацию. А теперь представьте себе аудиторию, заполненную очень солидной, уже изрядно поседевшей публикой. От золота нашивок и нагрудного железа в глазах рябит. А наши флотоводцы почему-то считают, что справиться с таким контингентом легче всего будет молодым преподавательницам. Вот и подсылают к нам сексапильных училок.
Я уже давно подобные мероприятия считаю полным дурдомом. Нет! Первые два дня я ещё как-то держусь. А потом у меня начинает просто крыша ехать. И, чтобы окончательно не сойти с ума, придумал я развлечение. Сижу на занятиях и пишу эротические рассказы про училок. Как говорится, пишу с натуры. Благо, натура вот она, передо мной, размахивает руками и остальными частями своего тела. А потом посылаю исписанные листки по рядам. Мои коллеги читают с интересом и тут же пишут замечания и пожелания, которые я с огромным вниманием учитываю при редактировании.
И вот однажды одна молодая педагогическая дама с пышными формами, расхаживая между рядами, вдруг, останавливается и бесцеремонно забирает эти листки у одного из моих коллег. Пробежав их глазами, она поворачивается и идёт к учительскому столу. Ух! Как зацокали её каблучищи в нависшей тишине. Достаёт из своей сумки последний номер нашего городского журнала. «Питерский бульвар» называется. А там, как раз, мой новый эротический рассказ, кстати, написанный за этой самой партой. Подходит ко мне и невозмутимо просит автограф. И я под оглушительный хохот аудитории размашисто через весь журнал пишу ей много, много, много тёплых слов.
Не знаю. Был ли это педагогический приём. Или просто красивой женщине порезвиться захотелось. Но с тех пор, во всяком случае, на её лекциях, я эротику писать перестал.
Вы, что подумали? Наши училки вот так легко могут из нас верёвки вить? Ага! Как бы не так!
Заканчиваю совсем уже свежими событиями. Экзамен после очередного похода к светочу знаний. Меня со всех сторон обступают мои коллеги. Такие же горемыки, как я. И так ласково:
-Саныч! Ты у нас самый старший по возрасту. Тебе и идти первому.
Одёргивают на мне мундир. Рукавом протирают железки на груди. Поправляют галстук. И, открыв дверь, вталкивают в кабинет. Сволочи!
А за столом сидит гроза всех моряков Питера. Доктор наук. Профессор. Заведующая кафедрой английского языка нашей бурсы. Пришла она к нам после университета молоденькой девчонкой, когда я ещё учился на первом курсе. Только там я ей двенадцать раз экзамены сдавал. Специально посчитал. А после по жизни столько раз пересекались, что и не вспомнить. Постареть уже успели оба. Но она значительно больше.
Захожу и робко присаживаюсь на краешек стула. А она без всякого вступления начинает задавать какие-то глупые вопросы. И тут меня понесло. Со мной случается такое. Рассматривая свои ботинки, я раздельно, почти по слогам проговариваю:
-Анна Андреевна. Я отвечать не буду.
Прошу обратить внимание. Имя и отчество привожу подлинные, не опасаясь, что она может прочитать это. Видно, годы берут своё. Совсем страх потерял.
-Почему?
она удивлённо снимает очки.
-А я не знаю ничего,-
меня уже понесло окончательно.
А я вот сейчас поставлю вам двойку,-
её зрачки начинают расширяться, как у кобры перед броском. Но я уже остановиться не могу:
-Вы никогда не сделаете этого. Хотите, чтобы вся Альма-матер говорила, что результат длительной педагогической деятельности профессора Андреевой — это кучка недоучек, вроде меня, которые элементарную мутотень разложить не могут?
Её аж подбросило на стуле. Она не впопад стала задавать вопросы, и сама же на них отвечать. Разговор перешёл уж совсем на неприличные темы. Типа того, что, как вы себя чувствуете, или с вами всё в порядке? Завершилось всё тем, что поставила она мне отлично и попросила так больше не шутить.
Выхожу из кабинета. Меня обступает толпа с традиционным вопросом:
-Ну, как?
-Ой! Мужики!-
берусь я за голову:
-Совсем озверела старуха. Учите! Учите! На шару не прокатит.
И, махнув рукой, ухожу по коридору.
Это надо было слышать, как за моей спиной шокированная толпа судорожно зашелестела конспектами. Музыка!
А что? Нельзя же солидного человека всё время держать за школяра? Я, что? Вечный студент по жизни, что ли?