Дитя

Автор: Ромка Кактус Отец
Мать

Когда Анне исполнилось шестнадцать лет, в её жизнь властно вошёл и наполнил её до краёв страх изнасилования. Мать девушки, одинокая несчастная женщина, привыкшая справляться со всеми трудностями с помощью алкоголя и снотворного, приняла ударную дозу того и другого и решила, что дочери пора узнать всё про пестики и тычинки и про то, что все мужики опасные маньяки-насильники. В результате, женщина наговорила таких ужасов, что не будь она в состоянии полнейшего беспамятства, термоядерный психоз был бы обеспечен и ей, услышь она себя со стороны.

Неопытная и безмозглая девушка поняла всё так, что во всём виновата она сама и её соблазнительная красота. Анна была горбатой страшилой с кривыми жёлтыми зубами и жидкими русыми волосами, собранными в две косицы, она носила очки-аквариумы и смеялась с таким звуком, с каким воздух выходит из пробитого лёгкого. Она была самим совершенством. В мире не было мужчины, равнодушного к её деформированному телу, никого, кто бы по достоинству не оценил её всегда своевременных цитат из Шатобриана и Гельвеция: её феноменальный идиотизм парадоксальным образом вызывал у окружающих ещё больше похоти, чем её очевидное уродство. Затрагивая вопросы пола, мы с головой погружаемся в воды абсурда. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить то, что прекрасные дамы мнят о себе, с тем, чем они являются на самом деле.

Мужчины с содроганием отводили от Анны свой взор, когда она попадалась им на глаза. Сочащиеся похотью насильники, они только и ждали подходящего момента, чтобы наброситься и совершить своё гнусное, чудовищное растление, к которому их призывает звериная мужская натура. Безразличие Анна трактовала как знак внимания. Этот скверный знак полностью подтверждал всё, что ей рассказала заботливая мать. Воздух звенел от налитых соком, эрегированных тычинок, и всюду были осквернённые, разорванные, стенающие в предсмертной агонии пестики. Самец ландыша с адским хохотом мчался на бреющем полёте над полем скромно понуривших бутоны самочек, разбрызгивая пыльцу на их бледные от ужаса лепестки.

Чтобы уберечь себя от мужского насилия, Анна стала уродовать свою внешность. Она резала плоть вдоль и поперёк зазубренными хлебными ножами, осколками бутылок, побитыми ржавчиной кусками жести, раздирала ногтями там, где рана начинала заживать, прижигала огнём и клеймила. Раз уж Бог создал её по своему образу и подобию – совершенной, — а сам Бог, согласно библейской легенде, тоже был насильником, охочим до юных дев, — она взялась исправить насильственно данное совершенство по своему усмотрению.

- Моё тело – это моё дело, — сказала Анна, схватив паяльную лампу.

Культуристы, алкоголики и наркоманы единогласно её поддержали. Производителей механических, биологических и биомеханических имплантатов ещё не было в природе, точнее, они существовали на уровне зубного протезирования и поэтому не могли составить мощного лобби в поддержку этой выгодной для них идеи. Но и этого оказалось достаточно, чтобы привлечь к Анне внимание прессы.

Заголовки газет пестрили таким выражениями как «ЧУДОВИЩНОЕ УРОДСТВО» и «НЕПОЗВОЛИТЕЛЬНОЕ БОГОХУЛЬСТВО». Тиражи газет значительно возросли. Анну показали по телевизору, в интернете возникло многочисленное сообщество сторонников Анны. Ещё более многочисленное сообщество противников: от тихих, кухонных моралистов до экстремистов самого радикального толка, призывавших немедленно утилизировать Анну в свинцовом саркофаге и ввести мораторий на шрамирование и пирсинг. Оба сообщества полностью контролировались одной конторой. Экстремисты были респектабельными немолодыми людьми со стабильной зарплатой и высшим образованием: они гораздо эффективнее изображали полуграмотных придурков, чем это могли сделать сами полуграмотные придурки из социальных низов, добравшиеся до всемирной паутины.

Контора с успехом продавала маечки с атрибутикой «За» и «Против». Ей было невыгодно затихание скандала, который бушевал вокруг Анны. Сначала девушке официально вручили премию самого пугающего и отталкивающего человеческого существа, а потом запланировали и устроили ей Свадьбу Века.

Мероприятие было сродни «Ледяному дому» — забаве, придуманной камергером Татищевым для императрицы Анны Иоанновны. По иронии судьбы или по злому умыслу конторы, урода, которого назначили Анне в мужья, тоже звали Татищев. Был это прыщавый отрок, помешанный на членовредительстве, и не было у него ни одной целой косточки, и кости его срастались всюду неправильно и даже порой хаотично.

Театрализованное венчание двух омерзительных человеческих особей, показанных во всей красе, стало главным культурным событием эпохи, навсегда определившим направление развития шоу-бизнеса.

Вскоре Анна забеременела. Хозяева конторы ехидно потирали ладони, ожидая очередную сенсацию: появление на свет сверх-чудовища. Доморощенные евгеники жаждали чуда.

На ярко освещённую сцену с двух сторон выезжают две сверкающих каталки: на одной из них Анна, у неё схватки, на другой – её муж Татищев. Оба замотаны в стерильные белые бинты. Звучит тихая музыка. Анна и Татищев встают с каталок и идут навстречу друг другу. Два конуса света двигаются вместе с ними. Они останавливаются, когда между ними остаётся полтора метра.

АННА: Когда бы мыслью стала эта плоть…
ТАТИЩЕВ: Но плоть — ужели с ней разлад? Откуда к плоти безразличье? Тела — не мы, но наш наряд, мы — дух, они — его обличья.
АННА: Уйдём скорей!
ТАТИЩЕВ: Спешим!

Татищев протягивает руки к Анне, она оказывается в его объятьях. Медленно они начинают возноситься.

По проходам зала бегут люди в деловых костюмах.

РАСПОРЯДИТЕЛЬ: Этого нет в сценарии! Остановите их! Занавес! Занавес!

Анна и её муж достигают потолка. Татищев отпускает её, они расходятся в стороны. Музыка смолкает. Бинты слетают с них, обнажая прекрасные, светящиеся изнутри тела. Анна рожает в воздухе младенца. Все, кто видит его, плачут от умиления. Анна, её муж и ребёнок пробивают крышу и, оставляя в воздухе серебрящиеся конденсационные следы, уносятся в небо.

В стратосфере они взрываются тремя ослепительными вспышками. Плоть погибла. Плоти больше нет. Дух победил.