Сестры ч.1.

Автор: Сальвадор Мнацаканов Она всегда чересчур зажата в обществе мужчин. Парень, ли это с которым она отважилась пойти на свидание. Коллеги по работе пригласившие на чашку кофе после тяжелого трудового дня в кафе напротив. Или целый коллектив на корпоративной пьянке, в котором она является одной из немногочисленных представительниц прекрасного пола. Не имеет значения. Ни при каких обстоятельствах события этого вечера не перетекут в горизонтальную плоскость. Она привыкла отдыхать совсем по-другому. В субботу она обколесит пару-тройку баров, в которых обычно проводит время и склеит там какую-нибудь бедную овечку, которая только что поссорилась со своим молодым человеком или от которой ушел муж. Но вначале она удостоверится, что сегодняшней ночью, та позволит ей помыкать собой как угодно. Нужно отдать ей должное, она превосходный психолог. Затем, распив на двоих бутылку Amaretto Disaronno, она потащит уже порядком захмелевшую новую знакомую к выходу, где вызовет такси и повезет к себе домой.

Несмотря на все это, она дико нравится мужчинам, которые и сами не могут объяснить, чем она их привлекает. В ней, на первый взгляд нет ничего особенного. Дело в ее безудержной энергетике и глазах, наполненных безысходным, опустошающим ее изнутри отчаянием, и она могла бы захватить в абсолютное владение любого мужчину, но существует некий блок, отталкивающий ее от них. Причина этого блока, как впрочем, и ее безудержной энергетики – нетронутая девственная плева. Удивительно, но до сих пор никто из окружающих об этом не догадался, считая ее просто самоуверенной стервой. Правда, некоторые озлобленные, из-за того, что она их отшила, сослуживцы поговаривали о том, что она, наверное, все еще целка. Но остальные расценили их слова, как похабное злословие и не приняли всерьез, продолжая делать вид, что ценят ее в первую очередь за уникальное свойство характера – стремление разбивать лоб о запертые ворота в открытом поле на полотне сюрреалиста. Столь немаловажное качество в современном бизнесе.
Даже просто в руки она без боя не дается. Приходится идти на хитрость: неожиданно подступить сзади и обнять. Мощные высоковольтные разряды ее тела передаются моему телу, как будто мы два провода, соединенные друг с другом и пронизывают нутро до мельчайших атомов, так что волосы встают дыбом и начинают шевелиться. А она размякает, становясь податливой, словно глина в руках гончара. Оборачивается и сама льнет в объятия, заглядывает в глаза, говорит доверительным тоном и искренне смеется. Беда в том, что после расставания установленный контакт утрачивается и приходится проделывать этот фортель снова и снова. Ее зовут Ларой, и она огненно рыжая словно уроженка Голуэя.

Сестра же — ее полная противоположность. Она бессовестно флиртует как с мужчинами, так и с женщинами, одаривая и тех и других французскими поцелуями, но предпочтение в отличие от Лары отдает первым, хотя немало дам мечтало бы оказаться в ее постели. Руководствуется, правда, теми же критериями, благо желающих совершать абсурдные и нелепые ошибки – море. Для мужчин – она золотой идол, ради которого те, не задумываясь, разобьют синайскую скрижаль пополам и потеряют ее вторую половину.

Каждое ее воскресное утро начинается одинаково: еще до того, как электронные часы на музыкальном центре покажут: О5:00 и на всю квартиру загремит «Танец рыцарей»(смененный недавно на Slayer “I’m Gonna Be Your God), в ее руку, по-детски подложенную под щеку ткнется нос очередного пет-боя. Пристегнув поводок к ошейнику, она отдаст команду «сидеть» и тот послушно займет место у входа. Пока она собирает волосы в тугой конский хвост и надевает плащ, он будет терпеливо дожидаться ее, освещая белизной голого тела полумрак прихожей. Поглядывая, как ее «питомец» осторожно спускается по бетонным ступеням в темноту и смрад парадного, она взмахнет сонной головой, всколыхнув закоченевшие, впавшие в анабиоз мысли. И подумает, что ее жизнь, словно вязаная вещь, испорченная ножницами выживших из ума дочерей Кроноса, но так и не распущенная в одну большую нить, которую можно было бы перерезать. Примечательно, но самые глубокие, незамутненные илом ежедневной суеты и страшные в своей отрезвляющей ясности мысли возникают либо далеко за полночь, либо незадолго до рассвета, иногда не успевая разминуться, и сменяя друг друга, как часовые на вахте. В особенности, когда не спишь ночи напролет. Время для прогулок с «четвероногим другом» самое что ни на есть подходящее – город спит, хотя он и так проявляет к вам интерес, лишь когда чувствует голод или похоть.
В последнее время, совершенно отчаявшись, она сдалась. Согласилась с тем, что для всех она — сливочная карамель. Позволила покрывать себя глазурью искусственного загара и заворачивать в красивую, блестящую обертку. Разрешила нетерпеливо разворачивать и надкусывать, смакуя приторную начинку из сладчайшей фальши. Три месяца назад требование, звучащее на множестве наречий и диалектов, со времен как был разрушен Мигдаль Бавель, обрело язык ее покровителя – Open your legs! –точь-в-точь как песня ее любимой группы Tiger Lillies. Используя свою врожденную дипломатичность и хитрость ей пока еще удается выкраивать время для этих ошеломительных суббот и воскресных променадов с «собачкой», а также еще кое-каких занятий, гораздо более важных, чем первые два. Но делать это с каждым разом становится все труднее и труднее, а вскоре будет и вовсе невозможно. Человек, сидящий с ней за столиком и накрывающий ее руку своей ладонью в лучших традициях голливудских мелодрам, не знает о ней ровным счетом ничего. Он даже не понимает языка, на котором она разговаривает с рождения. И общается с ней на том, который он считает родным с момента своего появления на свет. Словно он – завоеватель завладевший городом, а она – жительница оккупированной территории. Он не вникал в подробности и не искал «белых пятен» в ее биографии, его полностью удовлетворила преподнесенная ему легенда, о том, что она интеллигентная девушка из приличной, благополучной семьи. Нетрудно представить, как брезгливо сморщилось бы его лицо, как он непроизвольно отстранился бы, лихорадочно выискивая предлог, чтобы поскорей уйти отсюда и никогда ее больше не видеть, расскажи она ему о том, как складывалась ее жизнь до знакомства с ним.

Да, ее семья действительно была приличной и благополучной. Властная, не терпящая неповиновения мать, работающая завучем в близлежащей школе и флегматичный, рассудительный отец, занимающий должность замдиректора на одном из заводов города, беспрекословно слушающийся жену подкаблучник – таково было первое впечатление о ее родителях у любого, кто попадал в их дом. На самом же деле все было совсем иначе – в будни мать становилась полноправным домашним деспотом, чье самодурство по возвращении отца с работы перерастало в истерику. Она срывалась на нем за то, что он задерживается допоздна на работе, жаловалась на непослушание и мелкие проказы детей. И выносила вердикт – их нужно наказать. Уставший отец брал роль равнодушного и безжалостного палача и приводил приговор в исполнение.

В выходные, набравшись сил, отец принимал свой настоящий, привычный для него облик. «Серого кардинала». Еще со школьной скамьи, вкравшись в доверие негласному лидеру класса, он научился с его помощью сводить счеты с теми одноклассниками, которые не нравились ему по той или иной причине. В институте история повторилась – там он сдружился с сокурсником – падким на лесть сыном секретаря обкома и начал бесстыдно пользоваться его безграничной щедростью. Именно он, сделавшись со временем важным человеком в городе, и пристроил его на завод, а когда подвернулась возможность, предложил «близкому другу» пост замдиректора. Понемногу освоившись на руководящей должности, отец достиг того, что вызвал искреннюю симпатию у подчиненных и расположил к себе непосредственного начальника. Причем, заводчане были покорены его поддельной доброжелательностью и участливым отношением едва ли не к каждому, а директор предприятия души в нем не чаял из-за надежности и придирчивой педантичности. До него, бедолаги, и сейчас не дошло, что с того самого дня, как ее родитель занял кресло заместителя, его власть на производстве стала чисто формальной. Убежденный в том, что ни одна из перечисленных сторон не ждет от него подвоха, отец отшлифовал свое мастерство до такой степени, что теперь мог с легкостью извлекать собственную пользу из любого, происходящего на заводе события. Равно как и выходить сухим из воды, когда ситуация накалялась.

Не изменял он своим привычкам и в семье, отдавая жене номинальное превосходство. Если же супруга зарывалась, то он ставил ее на место, при этом заметно перегибая палку. Несмотря на ежедневные свары и тумаки матери, из родителей девочки меньше всего хотели бы увидеть взбешенным отца, особенно когда он возвращался в пятницу вечером, выпив немного больше обычного. Лара потому и боится мужчин, что в один из таких вечеров между ней и отцом кое-что произошло. Кое-что о чем она не любит вспоминать, а уж тем более говорить. Вряд ли это было насилие, вернее отец не считал это насилием. Как каждый добропорядочный человек, он хотел выдать свою дочь замуж девственницей, чтобы потом не было никаких слухов, которые могли бы их с женой опозорить. Просто он использовал принадлежащую ему вещь не по прямому назначению, немного отойдя от ее основной функции.

С самого детства они с сестрой жили по расписанию: занятия в школе, музыкальная школа, художественная гимнастика. Даже на каникулах бесконечные упражнения по математике и русскому языку. Осточертевшее фортепиано. В тот год, когда Лара перешла в десятый класс круглой отличницей, она окончила школу с золотой медалью. Поступила в институт. Завершила первый курс с одной четверкой. Мать не разговаривала с ней две недели. Отец приходил с работы поздним вечером и тут же ложился спать. К концу второй недели у нее сдали нервы. Она просто сидела у себя в комнате и плакала, а когда ее спрашивали, что случилось, начинала плакать еще сильнее. Было собрано что-то вроде семейного совета. Мать с отцом говорили, что они слишком заняты на работе, чтобы подыскивать ей сейчас психолога. По их мнению, для этого нужно было взять отпуск, а в тот момент это было совершенно невозможно. Так она впервые очутилась в психоневрологическом диспансере.

***
Сдав последний экзамен на летней сессии, она приехала домой. В зачетке напротив каждой дисциплины красовалась аккуратно выведенная надпись «отлично». Второй курс остался позади. Родителей дома не было: они уехали на дачу. На дворе стоял такой же душный и кошмарный июнь, как и в прошлом году. Войдя в свою комнату, она взяла с полки керамическую копилку. Выронила из рук. Ударившись об пол, копилка разлетелась на осколки. Присев на корточки, она пересчитала содержимое. Полученной суммы хватало на билет и двухдневный провиант. Открыв шкаф, она принялась складывать одежду в дорожную сумку. Застегнула молнию. Заперла входную дверь. Села в маршрутку, которая привезла ее на железнодорожный вокзал. Внимательно изучив расписание поездов, она решила ехать к морю, в Севастополь. Поезд прибывал в десять минут девятого. Часы в зале ожидания показывали четыре. Оставшееся время она решила скоротать за чтением «Мастера и Маргариты» и полностью погрузилась в перипетии романа.

В вагоне было тихо и немноголюдно. Она читала, откинувшись на спинку деревянной скамьи, которая видимо из-за усталости, казалась ей чрезвычайно удобной. В Запорожье из тамбура ввалилась ватага вдрызг пьяных молодчиков и расположилась напротив. Большая часть из них уже совершенно не вязала лыко и сидела, положив голову на руки или осоловело глядя перед собой. Двое из компании были трезвей остальных: один из них был явно ею заинтересован, он то и дело что-нибудь спрашивал – как ее зовут, откуда едет, куда держит путь? – она односложно отвечала, не отрываясь от книги. Второй же был к ней абсолютно равнодушен, он урезонивал товарища оставить девушку в покое и продолжить выпивать. Когда он вырубился, его собутыльник подсел к ней:
- Что ты о себе думаешь? – парень еле ворочал языком, и, по всей видимости, не мог правильно сформулировать мысль.
- В смысле?- начала было она, но он резко ее оборвал: — Меня, блядь, послушай. Ты в Севастополь едешь? — Она нерешительно кивнула. – Мы тоже едем в Севастополь. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя выебали всей кагалой в кустах около вокзала. Кореш мой – он ткнул пальцем в сторону огромного бугая, лежащего вниз лицом на верхней полке – например, любит бить телок. И сигареты об них тушить. Думай сама. Может лучше перестать выебываться и пойти со мной. Ты у меня отвафлишь, я кину тебе пару палок и разбежимся. Ну, так как?
Как ни в чем не бывало, она поднесла дрожащими руками книгу к лицу. «Ладно, хуй с тобой – сдался ее мучитель – отдыхай, сука. Готовь жопу, завтра ее будут насаживать на кукан шесть здоровых пацанов». Не на шутку перепугавшись, она дождалась, пока он заснет и встала в Джанкое. На часах было пятнадцать минут пятого. Фонари на вокзале горели приятным янтарным цветом, цветом утренней зари, которая, менее чем через час и сама обещала пожаловать. До Севастополя она добралась автостопом, причем большую часть пути проделала, сидя в «Мане» какого-то светловолосого улыбчивого парня, который довез ее едва ли не до самого города.