Бытие и Кремль

Автор: Дядя_Яша «Мы живем в удивительное время. Сколько же нового оно нам принесет. Правда в этом не только его прелесть, но и беда. Никто точно не знает, что будет дальше и куда предпринятый сегодня шаг, заведёт нас завтра. Что будет со мной, что будет со страной, что будет со всеми нами…»
Борис Ельцин – Исповедь на заданную тему, 1990 г.

1.
-… ну а кто еще, кроме Ходора? Только он и сможет после бархатной революции победить, — засыпая Яков, по обыкновению, думал о судьбе России. — Трагизм у нас любят. Да хотя бы чисто по иронии судьбы изберут...
Яков заснул.

2.
По ночной Москве, среди грубых и серьезных немецких, дерзких британских, вульгарных французских и итальянских, скромных шведских, практичных американских и максималистских азиатских машин, а также остальных недомашин и различных бунтарских джипах, ехала серебристая Ауди. Скользившие блики огней по её элегантно — утонченному экстерьеру, плавно переходившему в еле уловимое женское обаяние, создавали неповторимое ощущение игравшей гармонии, источаемую седаном.
В машине сидело двое; оба молодых человека были мужского пола и сдержанно — хипстерского вида. Всё было бы ничего и даже гармонично, как эмблема бренда везущей их серебристой Ауди, но игравшее в салоне авто радио Шансон, удивительно диссонировало окружающую обстановку.
- Бля, Лёх, нахуя ты этот кал включил? — недоуменно — раздраженно спросил у водителя, сидевший на переднем пассажирском сидении человек.
- С народом на одной волне побыть хочу… — философски произнес Леха, задумчиво вглядываясь на дорогу.
- Какой в пизду, народ? Быдло-музыка, для быдло-слушателей, — не унимался пассажир. — Включи Максимум.
В этот момент по радио заиграла песня Шафутинского, «Соло». В ней, Михаил Натанович, неспешным и харизматичным голосом, старого мудрого еврея, пел жизненную притчу:

Крутит судьба тот же мотив
Но только ты всё еще жив
И говорить рано прощай
Ты музыкант дальше играй
Это твое соло...

- Вот это я понимаю, настоящий экзистенциализм! Народный, Сева, народный! — радостно воскликнул Алексей. — А не каких-то там косоглазых, снобистских интеллектуалов.
Но Сева, почему — то не спешил разделить восторг, нахлынувший на друга.
Закурив сигаретку, он с презрительно — циничным взглядом затянувшись, и цинично — умным выдохнув, сказал:
- Ты думаешь, эти муркопевы, знают это слово? Я уже не говорю, об их поклонниках… Ты понимаешь, какой это уровень мышления?
- Ну и что, что не знают. Главное это правильное мироощущение, а не слова. И попрошу не мазать всех одной краской. Миша Шафутинский это тебе не какой-нибудь приблатнённый Михайлов.
- Да какая разница? Говно, оно и есть говно. И неважно каких сортов.
- Сева, ты прав и неправ. Если так рассуждать то всё тогда говно: говнострана, говноклимат, говнонаселение, говножизнь… И что получится? Нужно немедленно покончить собой, что бы спастись из этого тотального говна, свалив в нежное небытие. А это и есть экзистенциализм.
- Ну, ты и демагог, конечно, блядь, — сказал Сева, натужено рассмеявшись, и посмотрел на проплывающий за окном Кремль.

3.
Тихий осенний лес западного Подмосковья, окутала влажная ночь. Небо мерцало маленькими огоньками звезд, а Луна отражала желтым цветом Солнце, освещавшее Южное полушарие Земли. Погода будто выпила 250 грамм хорошего коньяка и размякла в вязко — приятном покое.
В это же время в одной из дач, находившегося здесь элитного поселка, два человека пили элитный алкоголь. За столом сидели они уже не один час, и опьянение уже отяжеляло телеса. Вернее в такой степени тяжести состоянии, в каком хорошо идут серьезные разговоры о судьбах отечества.
- Да, хорошо же мы в нулевые подмяли под себя всех, Рома, — сладко — ностальгически, начал джентльмен лет пятидесяти, с усами и красным лицом. — А всё благодаря нему.
Он почтительно показал на портрет президента, висевший на стене.
Лик висевшего смотрел в даль (русскую), с пронизанным тупой болью взглядом, одновременно подсвечиваемый тусклой надеждой. Фото было очевидно сделано в период его первого срока исполнения президентских обязанностей.
- Ну и что, что подмяли? Нулевые-то закончились, — ответил Рома, молодой парень лет двадцати пяти. — Надо дальше уже думать, Кондратыч.
- Это ты о чем?
- О сегодняшнем. Сколько еще режиму осталось жить?
Кондратыч бросил хмурый взгляд на Романа.
- Ну, лет 12 еще это минимум. А дальше, посмотрим, — уверенно предположил он.
- Кондратыч, какие нахуй 12 лет? Дай бог до следующих выборов дотянет. Ты что не видеш, что народ негодует? — возмутился Рома. — Если сейчас цены на нефть ёбнуца — всё пиздец...
- Не ёбнуца. Пока Путин у власти, не ёбнуца.
- Это почему?
- А потому, Рома, что Путин это талисман России. Вот почему думаешь, когда в 90ые либералы страной рулили, нищета была? А как наш человек к власти пришел, сразу всё котировки взлетели. Вот-вот. Путин нам Богом послан.
- Бля, ну че за хуйню ты говоришь? Ну, просто повезло парню. А сейчас везти уже перестало и нужен новый парень, смекаешь?
- Путина сдать? Никогда, — сурово отрезал Кондратыч. — Это как говорили у нас во дворе: не по-пацански. Вам молодняку не понять, что это значит.
- Ну, вот придет, Лешка Навальный к власти, тогда узнаем, — ехидно сказал Рома.
- Кто? Навальный? Насмешил ежа голой жопой. Сейчас получит две четвертушечки и поминай, как звали, — вернул остроту Кондратыч.
Закурив сигарету, он решил сменить разговор в более глубокое русло:
- На самом деле всё эти Навальные — либеральные, они нахуй вообще не нужны. Я имею в виду так называемое гражданское общество. Эти всё европейские игрушки чужды России. Есть власть, есть элиты и есть народ. Всё, больше ничего ненужно.
Рома рассмеялся.
- Кондратыч, ты понимаешь, что это сорокинщина уже? Ну, пиздец насмешил, — вытирая слезы, сказал он.
- А че. Мне его книжка про опричников очень понравилась. Вот только гомосятина в конце всё портит.
Тут Кондратыч схватил стоявшую на столе бутылку, отхлебнув немного из горла, крикнул «гойда!» и диким голосом запел: «Россия любимая наша держава, Россия любимая наша страна...»

4.
Здравствуйте, это «Другое радио», я Татьяна Фельманд и в прямом эфире программа «Большое сомненье». У нас сегодня в гостях писатель — публицист, журналист и политолог, мыслитель Тарас Паршендгауэрц. Здравствуйте Тарас.
Паршендгауэрц: Приветствую Вас.
Фельманд: И так первый вопрос. Что Вы думаете о последних событиях в России.
П: Ничего удивительного в них не вижу. События развиваются логично замкнутой системе. Другими словами это завершение путинского режима.
Ф: Можете поподробнее рассказать об этом?
П: Режим полностью исчерпал себя. Поэтому импровизационные действия власти больше не работают. В обществе запрос на фундаментальные изменения.
Ф: Вы думаете, власть понимает это?
П: Вернее догадывается, но верит в удачу Путина.
Ф: Ну а чем же всё закончится, интересно?
П: По сути всё уже закончилось. Бархатная революция не за горами.
Ф: Интересно, интересно. А вот, Путин, он чего вообще хочет?
П: Путин вообще ничего уже не хочет.
Ф: Почему же он тогда не уйдет из политики?
П: Путин в этом смысле не свободный человек. У него есть огромное количество обязательств перед разными группами элит. Взять и нарушить просто так этот контракт смерти подобно.
Ф: Тарас, а если посмотреть на эту ситуацию взглядом не аналитика, а писателя или философа. В чем на самом деле истинная проблема России? Почему нам так сложно поступить демократию, ведь это по сути же всего лиш технический вопрос.
П: Да, технический. Но демократия она в головах. Нельзя назвавшись демократом, превратится в него. Чтобы стать демократом, нужно мыслить демократически. А это очень тонкая работа. Выросшие в тоталитарных системах люди, не способны перестроится на другой лад. Ну, возможно за редким исключением.
Ф: Вы хотите сказать, нужны люди другого поколения?
П: Абсолютно. Путин простой советский человек, не лучше и не хуже. Родившейся в СССР, созревший, выросший и можно сказать постаревший. Чистокровный продукт системы.
Ф: Хорошо, давайте тогда поговорим о будущем. Какова на Ваш взгляд будет постпутинская Российская Федерация?
П: Она исчезнет.
Ф: Как это?
П: Так. Ведь Путин хоть и не Сократ, но довольно не глупый и проницательный человек. Его слова, о том, что главный мотив борьбы оппозиции это «разрушить государственность», являются абсолютной правдой. С его уходом, уйдет и Федерация.
Ф: А что придет?
П: Российская Конфедерация.
Ф: Ух, ты. Да, ну что ж… Последний вопрос. Как Вам кажется, кто победит, Ромни или Обама?
П: Митти.
Ф: Это был Тарас Паршендгауэрц. Удачи.
***

Выйдя из студии Тарас набрал набрал мобильник.
- Алло, Борян. Идешь сегодня бухать в Жан-Жак? Нет? А кто пойдет? Брыков, Вася… Ну, нормально. Давай, тогда.
Завершив телефонный разговор с Боряном, он направил свои стопы в туалет.
Проникнув внутрь общественного помещения, Тарас подошел к писсуару и, приготовившись уже облегчиться, вдруг заметил краем глаза интересную картину… На стенке рядом висел плакат с фотографией в полный рост президента и его свиты на заднем плане. У всех были напряженно — сосредоточенные лица с прямыми изучающими взглядами. Из далека всё это больше напоминало постер какого-нибудь голивудского криминального боевика среднего пошиба. Но «название фильма» раскрывало суть креатива.
- KGB: Место преступления сортир, — прочитал Тарас. Натужившись, он приготовился к мочеиспусканию, но оно отчего-то не приходило...
Тарас отвернулся от фото президента. Постаравшись, расслабится, он закрыл глаза, но даже это не помогло. Образ холодно смотрящего на него северного типа финна — угорца, ни как не хотел выходить у него из головы. Нараставшая еще больше с закрытыми глазами тревога, уже исключала возможность совершить физиологический акт.
- Блядь, так же можно до хронического парурезиса довести! — в отчаянии воскликнул про себя Тарас застегнув молнию джинс, а затем направился в кабинку с надеждой уединиться.

5.
Яков проснулся в отличном расположении духа. Отчего-то в это утро ему была особенно уютна его экзистенция. Сердце буквально ёкало, от накатывающих на него теплых волн радости. Жизнь казалась разумной, похорошевшей и которую не хотелось покидать.
- Как же хорошо! — подумал про себя, Яков потягиваясь в постели. — Так бы жил и жил...