На каток

Автор: саша кметт Предупреждение: в тексте присутствует троллейбусная эротика


Вероника умеет бегать по воде. Замерзшей. В кинжалы обуется, ласкает лед шрамами. Мне не дано, а у Вероники коньки.
Холодно, скользко кругом, все попы в гематомах. Падают люди обреченно, вспоминают недобрым словом процесс зачатия. Одна Вероника в падениях не участвует. Чиста помыслами, сияет макияжем. У неё дар редкий – равновесие не терять. Я вот теряю постоянно, а она мудрее.

Каждую пятницу Вероника на катке — мудрость тренирует. Там где реклама пылесосов на бортике, там и Вероника на лед высаживается. Внимание привлекает, вся из себя остро-соблазнительная. Неторопливой разминкой начнет, продолжит поспешным разгоном. Затем прокрутится сверлом и заскользит рубанком. Напоследок прыгнет ножницами и приледнится с прогибом. Спину выгнет, да так, что-бы помнили.
От Вероникиного прогиба, у ватаги мудрецов в шарфах судороги. Холостяцкие конвульсии и слюна ниагарой. Они тоже воду топчут, но не спеша, по-философски, без телесной дружбы с травматологом. Скорость не превышают, берегут копчики и умные мысли. Предпочитают задумчивое одиночество, но порой сбиваются в стаи. Услышишь гудок со смыслом, уходи с дороги. Едет паровозик коллективным тараном, пытается тебя задавить. Это мудрецы-вагончики сцепились страховочной хваткой и носятся с общей идеей – давить дураков. На руках варежки с тайными знаками ордена вязальных спиц, на шапках помпоны. Глаз на жертву наметанный, для них все дураки. Гудят хором, категоричны в стремлении очищать дороги.

И тут Вероника! Мчится навстречу новым учением, на поворотах не тормозит. Демонстрирует взрывоопасные виражи, пускает мужские составы под откос. Мимоходом так, по-партизански. Тут уже не до дураков. Тут крушения и жертвы.

Как узрят мудрецы Веронику в позе Анны Семенович, так сразу тонут в заблуждениях. Трясут помпонами, думают об измене. Крушение!
А как слетятся жены карательно-спасательным отрядом, начинаются жертвы. Мудрецы-мужья оправдываются, от холостяцких конвульсий открещиваются. В дискуссиях виртуозны, врут со вкусом. Но тут не выкрутиться. Хоть тещей клянись, хоть нобелевской премией. Факт — дело серьезное, и жены к обвинениям готовы. Вооружены аргументами, у каждой в кармане научные достижения. Достают пеленгаторы активности помпонов, предъявляют злорадно шкалу в десять баллов. На трех баллах измена долгу, на семи — жене, на десяти — Родине. Зачитывают приговор, затягивают шарфы как пояса верности. Веронике желают прорубь поглубже, мужей уводят домой – сушить от заблуждений и учить Родину любить.


— Будешь учиться бегать по воде, — говорит Вероника. Нависла сверху с преподавательским авторитетом, не дает вырваться. В туалет не выпускает, готова на все.
А у меня на всех учителей иммунитет с рождения. Мочевой пузырь крепкий и гордое лицо неуча. Однако, Веронике верю – буду учиться, буду бегать. Не сразу, конечно, сначала покажу характер. Капитулирую, но с сопротивлением. И лицо сохраню, и гордость не утрачу.

Вероника бывает очень убедительной, толк в педагогике знает. Применяет хитрый метод конька и декольте. Конек на мое горло давит, а перед глазами аппетитные глубины. Сижу за решеткой каштановых волос, дышать трудно от волнения. То ли большие перспективы в декольте покоя не дают, то ли воздуха не хватает.
Чувствую, вползает лед в наши отношения. Вклинивается с упорством романтического айсберга, тянет меня на дно. Пора принимать решение. Пришло время сдаваться. Машу белым флагом, записываюсь в потенциальные отличники. Вероника довольна, будто полярник на курорте, сажает меня на временную цепь назначенной встречи – как стемнеет, на катке.


Выхожу заранее. Еще солнце не целует горизонт, а у меня уже свидание. С троллейбусом. Переживу контакт с общественным транспортом, доеду до конечной остановки.
Лучше всего добираться с комфортом. Оседлать четыре колеса, уткнутся стремительно в пункт назначения. И ветер в лицо, и пахнет хорошо. Жаль отношения с машиной не сложились. Я ее бензином поил, про день покупки не забывал, пьяным не показывался. Ухаживал в меру возможностей, а она не благодарной оказалась. Бросила меня, укатила с автоугонщиком к морю. Сердце разбила, техпаспорт забрала, оставила соленый привкус и стресс погони. Захотелось мне тоже к морю, по следам, да по путевке. Сумку собрал, плавки приготовил, ее любимый домкрат не забыл. Потом присел на дорожку и подумал: Ну его к черту это море, хреновый из меня следопыт…
Вызвал оперативных «психологов», поборол стресс лечебным протоколом. Они меня внимательно выслушали, приметы аккуратно записали, прописали прогулки пешком. Машину неверную посоветовали простить и забыть. Навсегда. А я не могу, она мне по ночам снится. Стоит себе на пляже в новой резине, морским прибоем омытая и загоревше-перекрашенная.

В мстительном порыве, закрутил роман с троллейбусом. Номерной знак 1720. Езжу только на нем. Свидание по графику, проездной билет в подарок. Наедине ни разу не был, делю троллейбус с другими. Толкаемся темпераментно, ведем себя как соперники, рвемся к интимным местам. Но сидений на всех не хватает, исключительно для фаворитов. Шанс им стать есть у каждого, главное успеть. Тут естественный отбор, чем наглее, тем любимей. Заняты, как правило, хамскими рожами. Я такую же хочу…

В целом я не ревнивый, но сегодня перебор. Такая групповуха, все в клубке неестественных поз. Сто человек, плюс водитель: лицо никогда не показывает, требует оплату затылком, ведет себя как сутенер. Лимиты исчерпаны, мест для новых тел практически нет. Слишком плотно, слишком страстно. Да и техника безопасности троллейбусной «камасутры» нарушена по нескольким пунктам.
Едем в притирку. Прижимаемся друг к другу, тремся пуговицами, молчим на пределе. Зубы стиснуты, ладони в чужих карманах, ступни под каблуком. Увесистым и не всегда женским. Главная эрогенная зона в троллейбусе – ноготь большого пальца левой ноги. Умелая стимуляция с легкостью доводит до высшего скандального удовольствия с последующим рукоприкладством. Но заветный ноготь не каждому предложишь. Без доверия симпатией не обойтись.

Вот и я, кочую с усилием по самоходной утробе, пытаюсь уйти от особо жарких объятий. Перекатываюсь помятым колобком, избегаю укусов. Ищу партнершу полегче, да каблук помягче. От бабки ушел, от деда удрал, их внучка тоже не приглянулась. Протискиваюсь в пальтовые ворота, попадаю в капкан любвеобильный. Судя по весомому эгоизму, личность известная, пожалуй, даже популярная. Наверное, поэтесса. Кривит губы дугой, зачисляет меня в поклонники. Требует признания. Припечатывает двумя тяжелыми автографами к окну, растягивает мое лицо по стеклу матерной рифмой. Я страдаю, она вдохновляется. Можно считать, встреча с читателем удалась. Вечером вернется домой, породит от нашего прикосновения поэтические строки. Скрипнет диваном, напишет что-нибудь о лужах слез на скатерти и ласковых руках…


Конечная остановка встречает указателем. Растет он синим камнем, определяет ориентиры. Налево – кладбище, направо – замерзшая вода и мудрецы в загоне. Рядом множество следов, и все в одну сторону. На кладбище никто не завернул. Ушли люди на каток, там смерти нет. Мне тоже туда. Я ведь, как все — хочу жить вечно.

Отлепляюсь с силой от окна, склоняюсь вправо. В троллейбусе уже нет никого, только я и сумерки. Изменился салон, изогнулся дугами, увесился зеркалами. Превратился в салон красоты, наполнился вечерними клиентами. Загустели в нем сумерки, взбились таинственными силуэтами, расположились на сиденьях. Готовы ехать по адресам, ждут, когда я выйду. Прихорашиваются, поправляют тени, укладывают волосы темными волнами и подчеркивают контраст. Сглаживают завораживающую красоту, прячут углы. Впереди город, слепые переулки, глухие тупики. Высадятся сумерки на улицах, зайдут в подъезды. Заискрятся, зажгут фонари, улыбнутся витринами. Принесут с собой нужное настроение для признаний в любви и грабежей.
Но надо спешить. Дышит им в спину красавица в лунных ботинках – следующий рейс повезет уже ночь.

Мне и самому некогда. Укорачивается временная цепь, теряет минутные звенья. Ждет у врат на каток привратник, желает меня освободить. Он все понимает, сам на цепи. Выглядывает из-за дубов могучим родственником, притягивает мое лицо к себе для контроля.
Стремлюсь я к заветному входу. Трамбую снег, ступаю безжалостно по неродившимся снеговикам. Звук шагов разлетается воронами, кружит вокруг падшими перьями. Над головой, кроны деревьев шумят прохудившейся крышей. Им нужен ремонт листвой, но до весны не залатать. Внизу, скрюченные деревянные пальцы вьются корнями. Спрятались в белом цвете ловушками, ждут жертву, рассчитывают на меня. Иду осторожно, обхожу коварные места. Смотрю под ноги, думаю о Веронике. Вот и последний шаг спугнул хромую ворону, и привратник-судья у входа загородил мне путь. Мимо не проскользнуть.

Возвышается привратник челюстью кузнеца, пожирает жадно последние лучи солнца. Ему решать о достоинствах, ему замечать недостатки. Тучное тело покрыто небесной картой, на спине созвездие молота. Голова в лысом блеске, в голове кузница. Кует для каждого приговор, в зрачках огненные жерла. Слов не говорит, сплевывает металлом. Можно пройти за деньги, а можно и по призванию. Все в его власти, как проведет фэйс-контроль, так и будет.
Осматривает меня, складывает мнение, гнет его подковой. Пробует на вкус зубами, пускает по ветру язык. Я спокоен как на судилище, последнее слово все равно не за мной. Сжимаю взятку в кулаке, жду своей участи. Наконец, привратник шипит довольно, деньги не замечает, дает пройти. На прощанье улыбается и глотает последний вздох заката.
Все, стемнело. Я на катке.