Сновидение Вилли Блеймюллера

Автор: Cамусенко 1-6 стр.
Сны! Что же это за такое? Если задать этот вопрос обычным людям, то мнения мало у кого будут схожи. Например, задавая этот вопрос, какому-нибудь образованному человеку, то ответ пойдёт в научную сторону, что, в принципе, по большей части слушать не интересно. Задавая такой вопрос романтикам, то они, скорее всего, будут рассказывать о чём-то прекрасном и чудесном.
Да! сны прекрасны, но они также могут быть и чертовски ужасны: как с научной, так и с романтической точки зрения. Скажите вы, что сны ужасны, это когда ночью просыпаешься в поту, от только что видящего изображения сна? Да! возможно на практике это уже было. Но некоторые молвят о снах, как о видении будущего. Возможно, что сны могут даже предотвратить катастрофу или найти выход из неё. И когда подобное видение приснится, теряешься в загадках.

1 глава

Люди… С годами понимаешь, что это те же муравьи в муравейнике, только больше. Жизнь людей, как и муравьёв, мало что стоит, и зависит от случая. И на наш большой, круглый муравейник, с которого никуда не убежишь, (а если его и покинешь, то обретёшь смерть) как и свойственно другим муравейникам в лесу, обрушивается ненастье. Такое несчастье, как и в лесу, когда лесничий или грибник, ни заметив, наступает на рой муравьёв, разрушая конструкцию муравейника, придавливая десятки живых. То же самое и с нами, людьми, только место лесничего, на нас наступает иная нога. Может это ступня бога, или рассеянность судьбы, которая своей неловкостью подавляет под собой тысячи жизней.
Стыдно? Нет. Я, Вилли Блеймюллер, не стыжусь говорить такое, потому что это правда. Ибо это истина.

***

Беларусь, город Гомель. Пятиэтажная квартира, примерно этаж четвертый. Квартира сама не большая, двухкомнатная, не считая: кухни и, конечно же, ванной комнаты, в которой можно умыться, принять душ и туалет. Одна комната была спальней, в которой стоял телевизор на подставке, широка тумбочка с фотографиями, шкаф с одеждой, мягкое кресло, и, конечно же, большая кровать. Другая комната казалась более пустая, так как деревянный стол и трюмо с зеркалом, сильно её не пополняли. В той комнате даже обоев приличных нет, только старые и подранные, а в местах где подрано, показывались более старые, до этих наклеенных, разной расцветки. Вся эта слегка бедненькая квартирка, находящееся в центре города, всего лишь временное место проживания одного немецкого молодого человека, приехавшего сюда, в Гомель, прямо из Германии, ради одной самой важной на свете причины. Причина, называлась — «любовь!» Да, это была Белоруска — Немецкая любовь. Немецкий парень по имени Вилли Блеймюллер влюбился, по настоящему, притом первый раз в жизни. Обычно с Вилли ничего подобного не происходило, то есть, он ещё никогда так сильно, не влюблялся, и по этому, до теперешнего времени, и не знал этого чувства, — любовь. Но теперь, когда он рядом со своей девушкой, у него пробуждаются необыкновенно-оживляющие, внутренние чувства.
В отсутствии этой девушки, Вилли чувствует себя, простым языком говоря «ужасно». Настолько ужасно, что даже готов покончить жизнь самоубийством. Вилли всегда считал, что самоубийцы это непонятные, странные люди,… по большей части психи, у которых не в порядке с головой. Он так считал раньше,… но не теперь. Сейчас, вполне их понимает.
Чувства страдания, нежности, тяги к этой девушки… Вилли не знал конкретно, причины чувств, что за такое? И по этому, принял их за самую обыкновенную и настоящую любовь. Ведь ничего подобного в своей жизни, к людям прежде совершенно не ощущал.
Сам та Вилли был образованный человек. Образование у него, безусловно «высшее», с отличным знанием «русского языка». Вилли настолько хорошо знает русский язык, что даже по речи, нельзя определить: русский человек, или немецкий? Идеальный акцент русского, подарила ему не природа, а судьба, которая с детства, постоянно сталкивала с русскими людьми и с самого детства, Вилли, слышал русские слова и высказывания. Да и мать у Вилли чистокровная, русская женщина, а отец — коренной немец. Потрясающее сливание, слепившее русско-немецкого человека, ну больше, всё же немецкого. Лицо Вилли говорило о настоящей, немецкой крови в жилах.
В последнее время, он очень часто стал говорить по-русски. Настолько много и часто, что даже когда он в одиночестве, что-либо обсуждая, размышляя и разговаривая вслух сам с собой, а он часто так делает, то тоже говорил по-русски. Уж больно часто употребляемый для него стал этот язык. Настолько часто употребляемый, что даже становился чуточку роднее, чем свой, немецкий. В него даже стали понемногу вшиваться славянские привычки и традиции.
Характер у Вилли не сильно спокойный. Хоть чуточку да он был агрессивен, особенно в острых и паникующих ситуациях. Видимо нервы у него, пускай немного, да всё равно, расшатаны.
В основном, Вилли всегда следил только за собой. Конечно, этот эгоистический характер не самая лучшая характеристика со стороны, но для самого Вилли, это вполне нормально. Это высказывалось тем, что он был слишком гордым человеком. Гордость, так называемого «делового человека». Да! Он любил и старался хоть немного быть похож на «делового человека». Но со стороны, как не старался, он был ещё как бы, чуть старше юноши. Поведением, человек он довольно интеллигентный и культурный, хотя… имелись свинские замашки, считая также характеристику о заботе только, о себе. Ещё один большой минус в Вилли, это трусость. Боялся много чего, и в экстремальных ситуациях мог упасть в панику, и даже заплакать. По внешности, как обычный, развитый парнишка. В каком смысле? Ростам примерно 1.85 см, при этом не худ и уж тем более толст. Вес полностью соответствовал росту. По мускулатуре: пропорционален и красив. Если говорить конкретнее: мелкие мышцы, хорошо выражающиеся на его скелете. В общем, с виду он смахивал на обыкновенного юношу, хоть и по годам, уже довольно взрослый человек. Лицо красивое, в смысле… красивые черты лица, хоть и с маленькими синичками под глазами. Нос хорошо пропорционален лицу. Зубы, всегда начищенные и белые, а улыбка, так уж точно, сладко-детская. Уши, слегка лопоухие, одно даже оттопыривает больше чем другое, но этот недостаток, Вилли скрывал своей немного лохматой причёской. Она не была конечно сильно лохматая, но коротенькие острые пряди, небольшие волосы на макушки, удлиненная чёлка, и довольны длинные и острые виски по бокам, достаточно маскировали этот мужской недостаток. В общем, сам парень довольно симпатичный, чем он и опять же гордился. И вот, сидя в мягком кресле, в квартире своей девушки, немецкий парень по имени Вилли, смотрел по телевизору новости последнего часа. Как обычно, ничего радостного тогда не сообщали и не показывали, только что про убийства, насилие, грабежи, и прочие бестолковости, нашего всеобщего, любимого человечества.
— Хм! — ухмыльнулся Вилли и далее тяжело вздохнул, прямо как старейшина, перед каким-то ответственным принятием решения.
Ухмылка говорила о том, что Вилли что-то беспокоила. Также она говорила, что он в сильном размышлении. Думал, при этом медленно и нежно гладил себе подбородок пальцами рук. Его расстраивал телевизор, который не хотел что-то показывать. Ведь он смотрел в этот квадратный ящик с антеннами и ждал одной сенсационной новости. Новость, называлась «катастрофа на одной городской станции», и то, что о ней молчало радио, о ней молчал телевизор — Вилли как-то пугало. Очевидно это неспроста. Это доказывалось тем, что сейчас, по телевидению, воспроизводят всякий пустяковый бред, а о такой сенсации как катастрофа на станции, почему-то молчат. По сколько о ней так всё засекречено, о ней молчал также и Вилли, который ЗНАЛ, кой-какие подробности. Из-за этого Вилли чувствует огромный груз на своём сердце. Нет, Вилли не стал банкротом и у него даже пока ещё ни кто не умер. Эта тяжесть немного в другом. Она не в печали, наверное,… в страхе! Вилли боялся последствий аварии, ведь если о ней молчат, значит, пытаются скрыть, а если пытаются скрыть, значит что-то секретное и очень опасное! А если что-то начинается с опасности, то может закончиться гибелью. Так думал Вилли.
— Нет сомнений, там точно что-то опасное! — Запугивал сам себя Вилли, своими же догадками и рассуждениями.
Но что может быть опасного в аварии, на какой-то станции, притом, которая произошла достаточно далеко от Вилли и его девушки? Так далеко, что это расстояние, примерно, километров двести. Ответ прост. Эта станция, не смогла сдержать внутри себя все прелести работ учёных, и выпустила в атмосферу, для дыхательных путей всего живого, невиданное облако, которое будет губить человеческое здоровье. Эта радиация! Её не видно, не слышно, её нельзя почувствовать, её нельзя потрогать, но она рядом, и даже может уже внутри организма. Это тот же самый воздух, который будет разноситься по земному шару, всё дальше и дальше, хоть немного, да поражая воздушные массы своей грязью. И что тогда дальше? Что будет с нами, сколько мы проживём? Ведь мы, как беспощадные, подопытные крысы, которые будут умирать тоннами. Это будут тонны мяса, которые накроются землёй. Чтоб этого не произошло, надо как можно дальше эвакуироваться. Ведь расстояние, это единственное что может спасти. Правительство, военные, которые должны защищать, они же ничего не сделают, потому что не смогут. Численность та большая, даже можно сказать «огромная», а значит, мало управляемая. Максимум, это увезут нас в другую страну, потому что будут в безвыходной ситуации, да и то, вряд ли. Кто возьмёт беженцев? да ещё подумают что, пораженные радиацией. Начнутся беспорядки, ведь найдутся недовольные, которые опасаются всего. Там же найдутся и изгнанные. Надо значит уезжать пока не поздно, а то,… наверное, придётся умирать здесь.
Обо всём выше перечисленном, рассуждал Вилли. Он запугивал самого себя, тем не менее, главных подробностей о случившемся, не знал, лишь предполагал. Возможно, что всё не так уж серьёзно и опасно. Но Вилли не знал конкретной опасности, лишь поверхностную информацию, и этого оказалась предостаточно уйди в думу, зарыться по уши в мысли. Со всеми этими мыслями, становится предельно жутка. Он встаёт с кресла, уже конкретно потеряв надежду, что по телевизионным новостям что-нибудь подобное покажут. Далее, медленно подходит к окну и наблюдает, как стая птиц улетает вдаль, в сторону еле видного под тучами солнца. Летят, при этом, не пугаясь маленького, моросящего дождика, шедшего на улице. Просто куда-то улетали, но Вилли сразу решил, птицы что-то почувствовали и летят на встречу свежего воздуха. Улетают в чистые, не поражённые радиацией края, дабы защитить себя и будущих птенцов.
Да! Может глупости и бред. Ведь всё дело в том, что Вилли владел только малой частью информации о станции, то есть, что она химически опасна и что уже выпустила эту, так называемую радиацию. Но Вилли не знал конкретной опасности этой аварии, конкретно: «на сколько, всё серьёзно?», и по этому, в голову лезли всякие нехорошие мысли. Всё что угодно! Все, что уму захочется! В моменты, когда знаешь плохие новости и когда не знаешь хороших, а хорошие новости — это новости которые облегчают плохие, то ты начинаешь верить во всякий бред. Ты даже начинаешь придумывать всякий бред, который тебя заводит в заблуждение и запугивает, и тогда ты себе говоришь: «ведь, а кто знает, может быть и так,… может быть и такое».
«Уроды и мутанты! Сейчас будут у людей рождаться уроды и мутанты. — Рассуждал Вилли. — Смертность повысится, в которую как-то не хочется подключаться».
Вилли стоял у окна и рассуждал, а также очень многое представлял. Представлял, что в лесу, около которого стоит эта станция, что там бегают двух галловые животные. Они мучаются, умирают, и рождаются новые, полумутанты.
Всеми этими мыслями, Вилли запугивал сам себя. Но мысли сами лезли в голову, как бы ему не хотелось. Если посмотреть на Вилли со стороны, то можно подумать, что это какой-то банкир, который сейчас на грани полнейшего банкротства. Видимо Вилли всё больше и больше уходил в паникующее состояние, а это состояние, не назовёшь хорошим. Даже удивительно, как обычная информация, может подействовать на психику человека. Главное, что эта информация не была какой-то сплетней и Вилли это прекрасно знал. Ещё Вилли представил, если бы жители города, узнали об этом, как бы они себя повели. Что бы было? Наверное, меньшая часть половины жителей не поверила, и отнеслась совершенно спокойно, равнодушно, а другая, уносила бы ноги как можно дальше. Даже к счастью, что новостью об аварии, не владеет не один житель города, и ещё пару дней, это останется для всех шокирующей тайной.
С боку, отсвечивает глянец не совсем нового настенного календаря 80-х. Сейчас, середина этих годов, а хороших или плохих, это уже для кого как. Кто как устроился в жизни, тот так и отзывается. Вилли, отзывался об этом времени положительно. Действие в мире, последние два дня, внедрили обратное. И похоже, что последние годы этого десятилетия, на языке будет присутствовать только отрицательные отзывы. Есть такие зрители будущего, что и раньше уничтожающе говорили о конце 80-го десятилетия. Хочется верить, что эти шарлатаны не правы. Хотя, что творится и подразумевается, нутро напрашивает проповедать их слова.
Вилли, медленно разворачивается спиной к окну и усаживается обратно в тёплое и мягкое кресло, возле которого стоит включённый телевизор. По телевизору идёт передача, где обсуждают, самые продвинутые историки, верхи буржуазного общества и шишки политического круга, — Соединённые Штаты!
Боже мой!!! Будто не о чем сейчас говорить, как о Соединённых Штатах Америки! Они, все, не просто смело дебютируют с недобрым уклоном на страну, а нахально в камеру её критикуют! И очень хочется, надеется, что подобная, теледискуссия, не возьмёт начала развития конфликта между странами. А вот психологическая война — это уже походу неизбежно.
Даже смешно становится: в такой катастрофический момент, показывают и рассказывают про них, про Америку.
Посреди мудрых, столь коротких, красноречивых высказываний, и спорами между гостями передачи, время от времени, показывался на теле экране специальный, подготовленный видео материал, по той же тематике. Становится понятно: клеят клевету, и без политического замысла, здесь, иначе не обходится. Всё не просто! Цель участников дискуссии, у всех одна: боятся, что население начнёт покидать родину. Готовят людей заранее, подготавливают. Патриотов с каждым годом всё меньше и меньше, и это пугает политических деятелей. Потерять рабочую силу, значит замедлить, и возможно вовсе затормозить, развитие будущего для потомков. От данной передачи — в данное, не лёгкое время — Вилли впадает в печаль. Её показ, сейчас, когда он совершенно неуместен, является виновником ярко выраженного, нелёгкого воздыхания, означающий что Вилли озадачен, не дешёвым волнением. Наплевательское отношения государства к человеческому здоровью и продолжительностью жизни — пугает. Ведь главные цели страны: не создавать бучу, что бы ни произошло. Понимают, что информация о катастрофе просочиться, и даже обычные слухи, могут перелиться панику, превращающая людей в стадо неуправляемых трусливых баранов, и семейные выезды с целью предательства родины, а это не на руку. Так что, сейчас, пока не поздно, пытаются через телевизор, напичкать человеческие умы материалом, который будет народ толкать на нужные рассуждения и побуждать, на выгодные для их действия. Люди, они очень наивны и доверчивы тем, показушным, сладкоголосым умам по телевизору. И этим, управляющие страной и даже воеводы, бесстыдно пользуются. Утверждают, мол, заграничные страны, это ЯМА, для таких как мы! И возвращаясь к Америке, убеждают, что там, местные буржуазные круги, стоят над всем жителями, и каждый вступивший в ряд обычного, трудолюбивого, порядочного, американского жителя, будь то иммигрант или лицо с гражданством, всё равно, становишься под кнут, как скот. Простым языком говоря: превращаются в пушечное, рабочее мясо! И их правительство в этом заинтересованно, что бы имелся буржуазный строй, управляющий таким мясом. Рабочая сила — ценное достояние!
Телевидение становится зомбирующей телепайкой, гипнотизирующая граждан. Отравляет душу психологией, и засаживает в человека нужное мнение. И что тут можно сказать: психология! великая и непобедимая. По телевизору и так, в последнее время одни психоярмарки, а тут ещё и эта пудрящая мозги передача — умным людям этого предостаточно, чтобы наконец понять, что ничего нужного показывать не будут, а это, «всё подробное», в данном случае, «всё плохое про страну, в которой живут». И поэтому, сейчас, заинтересовывают людей, что бы те отвлеклись и подумали всё что угодно, но только ничего плохого про страну, в которой живут. Запугивают, и отталкиваю от заграничных людей, не только, УЖЕ, Американских. Выливают тонны словесной грязи на чужбину, тем самым, очищают от примеси родину, в людских глазах. И может, кое-где и говорят правду, а может, и нет. Люди зачастую не задумываются, а твёрдо верят словам бородатых, образованных чиновников, утвердительно выступающих в кругу разбирательства, как это показано сейчас па теле ящику.
— Там царит непобедимая монархия, дворовый и уличный беспредел. Власть в городах принадлежит насквозь коррумпированным политикам, которые делят сферы влияния с мафиозными кланами при попустительстве продажной полиции — напрягая сосуды, на одном дыхании, убеждал историк-путешественник, выступающий перед аудиторией, и одновременно перед всей страной. — По статистике проведённого опыта, мой знакомый коллега из прессы, выяснил, что больше и больше появляется граждан, желающих покинуть родину — в зале, раздаются скромные недовольства и шептания — не понимая, всей прелести желания.
— А чем переманивают наших граждан? — задаёт вопрос ведущий.
— Да много чем! — продолжил историк — Враждебные радиоголоса несут притягательную, сентиментальную лживость, на которую ведутся миллионы наивных. Они точно сети, затягивают наших граждан к себе, в рабство. — Никто, спорить с историком не пытался, а все внимательно слушали. — А фильмы про жизни богатых людей? Люди смотрят, мечтают. Их притягивают огнями и красивой жизнью, которая, по приезду, например, в те же Соединённые Штаты, не осуществится. Мечтают о материальном достатке по шкале ценности, а в итоге…. Отправляются туда за призраком, миражом. Видят полные добра магазины, обилие товаров на витринах, красивые машины, одежду, но позволить этого себе не могут. В итоге, со временем, понимают, что это всего лишь маска, которой закрывают настоящее. За всей привлекающей красотой прячется истинное лицо страны и его общества: насилия и каждодневного убийства. Может и есть такие личности, кто вырос при социализме и потом уживётся в заграничном, буржуазном обществе — я не отрицаю. Но с преступностью и беспределом — нельзя! Невозможно, жить, там! — Все внимательно слушали убедительную речь, многие, удерживали внутри себя зловещий крик на заграничные страны. — Каждый, сам за себя! Страны, в которых царят — как власти утверждают — равноправие и порядок, НО, на самом деле, полны несправедливости, такой как монархии и дискриминации. В негласный, скрывающийся за углами домов и квартир ТОТАЛИТАРИЗМ — он есть, поверьте!
— Химера! — вскричал человек с трибун. — Думай что говоришь! Ты ведёшь нас к государственному, политическому конфликту.
— Нет! Я хочу остановить, открыть глаза, спасти людей. Это всё, ни химера. — Ведущий направился к человеку на трибуне с микрофоном, а историк пока продолжил. — Большая часть общества населения вопит, и не только от буржуев. — Зал зашумел, а дебютант выкриком закончил, чтобы все услышали — зверьё, и, эгоизм!!!
После, столь утвердительного, старательного доклада, побежали по экрану строки с неправдоподобными (как показалось Вилли) цифрами, перечисляющими количество насилий и грабежей, за последнее четверть года.
Пошёл видео репортаж с естественным избиением граждан, дубинками и ботинками.
Обычный, незнающий, местный гражданин, увидев такое, побоится рискнуть и вывезти туда свою семью. Даже в Вилли, уже созревала сомнительная опаска о гостеприимности дальних, зарубежных стран. Значится, система зомбировки по телевидению «работает». Не зря показывают. Либо показывают чтоб запачкать эфир, но только не явью. Валят бочки на другие страны, закрывая людям глаза, что б те, не видели, что происходит здесь, под носом, и даже что б и не нюхали. Всё что угодно, но только не то, что надо.
Никому нельзя доверять, в особенности касается государства. Никак нельзя! А поскольку ты ещё чужестранец и не патриот, плюющий на будущее страны, отдающий предпочтения только своему, настоящему, ну и, может немного будущему, конечно, своему — дек тут получается, что вообще делать нечего. И незачем полагаться на чужое правительство. Правительству нельзя верить: ни раньше, ни сейчас, ни потом. Оно не поможет, особенно в такое катастрофическое время.
Как же тепло греет факт, что на родине, в Германии, всё есть. Может и впрямь, чужестранцем быть плохо? Ведь легко судить, когда там, за бугром, есть дом. Если бы там ни чего не было, возможно и запел бы по-другому.
Вилли поворачивается к рамкам на широкой тумбочке, смотрит на профессиональную фотографию своей любимой, счастливой девушки. Тяжело, с улыбкой вздыхает. Понимает, ради чего стоит жить на свете. Одна её улыбка, уже согревает нутро. Потом задумался. Убрал улыбку с лица.
Причиной короткой продолжительности улыбки стало раздумье о свое девушке. Накатывает несварение, когда задумываешься, что грозит пагубное здоровье возлюбленной.
«Надо что-то делать! — здравый вывод, настоящего семьянина». «Как же жалко, что нельзя заглянуть в будущее. — Вилли замечтался. — А если рассуждать разумно. Если надо бежать, то куда?»
Стрелки сразу падают на то, как бы уехать обратно на родину, в Германию. Ведь Германия, достаточно далека и там куда безопаснее, чем здесь, в Белоруссии, в городе Гомеле. Ведь по теперешним обстоятельствам, находится в Гомеле, просто напросто опасно для жизни. А в Германии, на родной улице, где он вырос и продолжал жить на данный момент до приезда в Гомель, называлась и называется до сих пор «Батанише Гэртен». Там экологически и безопаснее, чем здесь.











264-270 стр.
Странные испытываемые чувства, то что легли на долю Виллиного состояния, это был обычный, нормальный, людской, так называемый в народе «отходняк», наступающий спустя определённого времени, после большого принятия внутрь алкоголя.
Это не было перестройкой организма во что-то каннибальское или звериное, эта была обычная, здоровая реакция организма, на алкогольное опьяненье. Организм отвергал градус, а Вилли взял и затравил его — конечно, тут будет тяжело. Но Блеймюллеру неведомы эти чувства, естественно до сегодняшнего, Божественного утра. Эти ощущения были новыми, не испытанными — до этого момента — и по этому, они, с его точки зрения, действительно имели место в строке безбожных чувств. Но это уже мелочь проблем. Формальность, да и только. Нужно потерпеть и всё пройдёт. Главное, что синяя чума с тела сошла, и это означало, что опасность миновала. Вилли твёрдо шёл на поправку.
Немец уже не заражён, но вид у него болезненный. Не заражённый, а просто болезненный, какой-то обычной, мелкой простуды. И это, опять же формальность, тех основных проблем, которые были, остались позади, и лучше, чтоб не вернулись обратно.
Потянув воздух через нос, Вилли определил, что у него насморк. Глотая слюну, почувствовал в горле боль. Это были признаки простуды, но для Вилли это пустяк. Он не относился к какой-то простуде серьёзно. Она не значила важной роли и за живое, сильно не хватала. Но как не крути, это сбивающий фактор в жизни.
Отрезвев ещё больше, Вилли откидывает с себя ткань в сторону, которой накрывался, и медленно встаёт на ноги. Нелегко это давалось, но он справился, нужно было только напрячь анемичные мышцы, и голова уже выше уровня пола.
В глазах всё расплывалось, словно надел грязные очки, да и яркий свет ещё, заставлял щуриться. В итоге картинка перед глазами хоть и яркая, но не ясная, и прояснятся, не торопилась, пока не протёр глаза руками. Как только зрение улучшилось, Вилли, был ошеломлён. Он был ошеломлён от увиденного. То, что пришлось увидеть, для него непросто неожиданность. То, что он увидел, он назвал бы просто фантастикой. Катастрофа, предвидеть которую, могут только что фантазёры.
За последнее время около Вилли, бок обок шла полоса неожиданностей и не объяснимых явлений. По всей видимости, это та самая полоса — она ещё рядом. Вилли смотрел по сторонам и давался диву. Восхищённые, дикие от увиденного глаза, видели, как на окнах, располагались потрясающие, белые узоры. Эти узоры, могли образоваться на окнах, только из-за сильного мороза. Должно быть, пока Вилли спал, погода так сильно похолодела, что аж но,… все окна, заморозились! Но как такое может быть, в середине летнего сезона? Образованному немцу и в голову такое не могло придти, что может что-то подобное произойти в ближайшие дни.
Единственное чего ждал немец, это света. Ждал просветления в небе. Он ждал солнца, и этого вожделенного утра, и оно наконец-то пришло. Утро, которое Танечка не увидит.
Наконец-то, серые, хмурые облака, уступили лучам солнца и дали им возможность, немного, пройти сквозь них, и осветлить хоть чу чуть, планету земля. Может случиться, что пройдёт некоторое время и тогда облака сдадутся полностью и вполне реально, что на землю спустятся прямые лучи солнца. Те самые лучи, которые греют, радуют, убивают вредные микробы организма и снабжают витамином. Лучи, несущие в себе радость. Но сейчас их к сожалению, нет! На улице ней коя пасмурность, в каком-то роде «осветлившиеся сумерки». Простуженному Вилли это не под руку. Ему очень не хватает солнца, ему не хватает тепла. По его телу бегает маленькая от холода дрожь, под глазами маленькие мешочки, в носу обитают ручьи соплей, а в горле, будто режущая бритва. Он ослаблен, он худ… За последние дни скинул пару килограмм, от чего здоровье немного опустилось на ступень ниже. Но радость всё же есть — он жив! Он жив, а значит, сердце бьётся, а это самое главное. Жизнь и свет в округе — это было многое для Вилли. Это счастье, по край мерее для него.
Поднявшись на ноги с холодного пола, Вилли захотелось выглянуть наружу. Но этому желанию мешал холод. Холод так сильно заморозил все окна, что увидеть, что делается снаружи — невозможно.
Обходя глазами все стеклянные, наружные стены, по кругу здания, Вилли смотрел во все очи от неожиданности. Это было то, что он никак не мог предугадать. Это было то, чему он никогда бы не поверил, пока не увидел бы своими собственными, глазами. Изящные, белые, игристые узоры — ими были обклеены все наружные стёкла здания. Миллионы миллиардов изумительных, друг на друга не похожих, маленьких, безжизненных, спирально-пёстрых льдинок — вот они как выглядят. Выпал в жизни шанс, увидеть такой красивый лёд на окнах, описываемый множество раз поэтами и стихотворцами, но разобрать их полную красоту, можно лишь только увидев.
Медленно ходя по кругу, из угла в угол, Вилли нечаянно нагой зацепил пустую бутылку «Столичной» водки. Подняв её с пола, посмотрел на отсыревшую, с одного края, почти порванную этикетку. Улыбнулся… Бутылке водки «Столичная», достойнее было бы присудить название «Супрессия». Подействовала в ограничение, или даже сказать, как подсказывает память, оборвавшаяся в последние минуты, ПОЛНОЕ подавление ЛЮБОЙ физиологической активности. Устранила все внешние симптомы болезни и предотвратила ее дальнейшее прогрессирование. Прям не водка, а защитный механизм какой-то, при помощи которого человек, сознательно игнорирует неприятные или нежелательные для него мысли. Она прочищает мозги, устрашает, расслабляет, и дезинфицирует. Одна из самых полезных вещей в мире. Чудо, а не находка.
— Вот! Вот эта формула исцеления. Игорь! вот эта формула. Знал бы я раньше…
Заплакав от жалости к бедному ученому, закричал Вилли.
Он его простил. Вилли простил Игоря за содеянное, ведь так, звучит слово божие: «прощайте, и да будут прощены вам, грехи ваши!». Вилли простил, а значит, последовал слову божьему, дабы, что произошло сегодня, к обычным явлением отнести трудно. С трудом, но всё же, Вилли уверовал в сегодняшнее чудо Божие. Весь яд, переменивший человека в не человека, был закован в холод, и была найдена противодействующая защита. И тогда Вилли замыслил: «Дек вот оно, чудо? Это оно!»
«Психологический профиль, а с ним и вся личная философия человека легко изменима» — логика Игоря. «Стоит тока произойти чему-то невообразимому, и человек тут же начинает верить в бога» — слова Вилли, имеющие прямую связь с логикой Игоря, и во всей полноте это те грабли, которые призирал Вилли, и на которые, он сам же и наступил, сам того не заметив.
Радиации покидала здешние края. К счастью, у неё есть срок, и сегодня, он подходит к концу. Облака, освобождались от тёмных оков.

***

Вилли проглотил последние четыре капли, находившиеся в бутылке.
Судьба пощадила его. Ведь как хорошо, что он достал и выпил эту водку, а не кинул в этих людоедов, лишний раз, спасаясь от них. Вилли даже не знал, что и делать, а то есть плакать, или радоваться. Вроде бы он спасён, всё хорошо, а вроде бы мог спасти ещё пару человек, или хотя бы Игоря. Он не заслужил такой суровой смерти, но,… с другой стороны, и заслужил.
Сжимая накрепко от злости стеклянную бутылку в руках, Вилли настраивает себя на сегодняшнее прощение. С этого утрешнего, халтурного рассвета, все обиды и злобы, необходимо оставить позади. Все, будут прощены! Тот, кто грешен, уже наказан. Все получили по заслугам, и не все: были и не виновные, они же большая часть. Мёртвецов поминать не добрым словом и грязной мыслью не хорошо, и Вилли не стал.
Блеймюллер нашёл жидкость, воздействующую на остановку мутагенеза как раз таки тогда, когда ему это было нужно. Антидот найден, когда уже не вернёшь всех тех, кого можно было ещё спасти. Так что нашёл эту находку Вилли как раз таки вовремя, или поздно? не понятно! Вроде бы он спасён, значит, оказалась как раз таки под рукой, а вроде бы в тоже время и поздно, так как многие погибли. Хотя, если они уже одичали, то их явно уже не один бы спирт не исцелил. Так что печалиться Вилли, было нечему, ну и радоваться в тоже время, не к чему.
— Да-а-уж! Плохим учёным оказался Игорь. — Сказал Вилли, поставив аккуратно пустую бутылку на пол.
Как же Игорь не мог разобраться в том, что обычная водка может исцелить человека? Либо он был настолько плохим учёным, или просто все тайны ещё не раскрыты. Может Игорь вовсе и не искал противоядие? Кто знает, чем на самом деле, был увлечён Игорь. Может он и виновник глобальной катастрофы? Основной род его деятельности скрыт, а поскольку он мёртв, значит и цель его, там же…. Уничтожена! Да и какая уже в принципе разница, сам та Вилли исцелён, да и спасти уже некого. Та огромная мозаика, из пару тысяч пазлов, она наконец собрана. Мозаика, которую так усердно пытался собрать Игорь и его коллеги — собрана. Нашлась та дверь, и нашёлся тот ключ, который уже не нужен. Ключ уничтоженной, не существующей двери. Слишком поздно… есть, и будет. Слишком поздно.

***

В то время, это наверное была самая первая водка с добавлением наполнителей. Может это они, наполнители, и спасли? Кто знает, какое вещество входит в добавку и как она воздействует на мутацию. Хотя, уже не важно! Вилли, «Столичная» водка, больше не пригодится. Он уже заботится о том, как бы побыстрее выглянуть на свежий воздух.
Такой поворот событий, заставит запечалиться и задуматься многих. Ну а Вилли, по-прежнему жаждал выглянуть наружу.
Если судить по окнам, смело можно сказать, что снаружи не жарко. И тогда, исходя из этого вывода, Вилли набрасывает большую ткань себе на плечи, подтягивает на плечах, затягивает в области шеи, и, тем самым, делает себе так называемый плащ с капюшоном. Сильно он не спасёт, но все-таки, с ним теплее, да и чувствовать себя с ним, Вилли будет уверенней. Шансов что продует, будет уже меньше.
Подойдя решительно к замерзшему окну, резко останавливается. Цель его, резко на этом приостанавливается и даже, немного меняется, так как стоя возле окна, Вилли ощущает, как через маленькие щели, продувает до дрожи холодный, ледяной воздух. Ощущает открытым участком тела, как этот воздух, будто острый нож, колит его своим острым концом. Морозящий, ледяной воздух. Вилли догадывался, что за окном будет холодно, но он не догадывался, что там холодно до такой степени. Такие не догадки говорят, что Вилли вообще не знаком с зимой. Ему не ведомы морозы, а они здесь, как не как, просто так, стёкла не обрастают льдом. Воздух был очень, и очень леденящим! Определить точный градус не получится. Если говорить приблизительно, то где-то, ниже десяти, а может, скорее всего, и ниже, но уж точно не выше.
Проходит секунд двадцать, как Вилли стоит рядом с обмороженным стеклом, и уверен, снаружи даже больше чем минус десять. В общем, на таком морозе, жизнью как-то не попахивала.
— Да-а-а! — сказал он, понимая, что за окном явно не палящее солнце и не курортный остров Гавайи.
Стоя возле окна, немец дотрагивается всей своей тёплой ладошкой, до этого замерзшего, перед ним стекла. Прикоснувшись, почувствовал холод. Почувствовал, как своей тёплой рукой растаивал ту область окна, до которой коснулся ладошкой. Вилли будто дотронулся до муравейника, из-за чего под его ладонью забегали взбудораженные, маленькие, щекотливые муравьи. Бегают, щекоча ладонь и пальцы. Но это не муравьи, это холодная вода, растаявшего льда.
Из под ладони, по стеклу, медленно поползла вниз капля воды. За ней потекла ещё одна, а за той последовало ещё четыре. На окне появлялись оттёки. Убрав ладонь, Вилли увидел на стекле след. Он растопил тёплой рукой лёд на окне, из-за чего образовался этот штамповый, точной отпечаток ладони.
Все окна из-за мороза были разрисовано узорами, из-за которых ничего не видно. Все окна здания, белые-белые, кроме отпечатка Вилли. Эта копия его руки, был как маленькое окошко, через которое можно посмотреть — пускай и не чётко — что делается снаружи, пока конечно оно обратно, не покрылось морозным узором.
Присмотревшись в этот отпечаток, в этот след руки, в этот оттаявший глазок, в это неровное, маленькое окошко, Вилли увидел снег, и большее: кучи снега! летавшие по воздуху. Увидел, как снаружи самая настоящая, удалая, снежная зима. Полюс такого холода — север, но уж не как не Гомель, далеко не в зимнее время. Смотря через эту оттаявшую область, Вилли не мог поверить своим глазам. Вилли смотрел в этот след на стекле, будто через окно будущего, ну уж не как не в настоящее.
Таращившись в это плохо-видимое, маленькое окошко, Вилли смотрел будто в дверной глазок, в котором видит нереальность. То, что он видел, не должно было быть, настоящим временем. Глазок, с проблесками фантастики, отражением чужбины.
Отойдя назад, сделав два шага, Вилли убрал взгляд в сторону, задумался.
— Чёрт побери! Этого просто, не может быть — сказал дрожащим и к тому же, простуженным голосом.
В голосе имелись волнообразные колебания дрожи — первые признаки, начало паники. Становилось страшно. Видимо если не удалось утонуть, то наверно будет суждено замёрзнуть. Смерть будто постоянно где-то рядом. Смерть ходит бок обок и прежде ходила рядом с каждым жителем города, но ускользнуть удается, только самому удачливому в этом городе; самому скользкому и везучему. Вилли — этот тот самый удачливый человек. Поскольку он единственный, живой человек, то его легко можно назвать «самым удачливым» в городе, а может, и во всём мире. Но это ведь не может продолжаться вечно! В конце та концов, придёт такой момент, когда придётся смотреть в глаза смерти и когда он не сможет ничего сделать. Это момент безвыходности, наступающий у каждого на пути, после которого, полосы жизни обрываются. Долгожданный момент, о котором каждый, время от времени задумывается. Наступит он и у Вилли. Смерть восстанет перед ним, а он вступит с ней в бой, который все, абсолютно ВСЕ, — его проигрывали, и вряд ли Вилли особенный, в этом случае. Останется только перестать дышать, чтоб как можно быстрее, отправиться в мир мёртвых.
Смерть, страдания — от всех этих мыслей, пульс, а с ним и сердцебиение, поднималось всё выше и выше. Дыхание увеличивалось, организм требовал всё больше и больше кислорода. Страх, полыхал в Вилли, как в своём привычном доме. Страх, он наполнил его тело полностью. Погрузившись в размышление, пытаешься понять: стоило ли радоваться, когда проснулся сегодня? И наверняка, фраза «когда завидуют мёртвым» — совсем не глупая. Есть жизненные переменны, не преодолимый тобой, и действительно, есть, кому позавидовать.
Сделав глубокий вздох, потом ещё один, Вилли целенаправленно приблизился к окну, которое можно было открыть. Обострив все свои чувства, Вилли вплотную подходит к большому, обледеневшему окну с отпечатком человеческой руки, останавливается возле него, и аккуратно, открывает, повернув холодную ручку.
Повернув ручку и толкнув окно высотой с рост немца, он услышал треск. Усилие на ручку образовало треск, как будто от корабля, идущего по обледеневшему океану. Треск, как от ломающегося дерева. Треск, раздался сразу же, после открытия окна. Трескался лёд, наросший на окне двух миллиметровым слоем и далее, эти наросли льда, упали вниз. Лёд, также говорил Вилли о суровой и низко-градусной погоде снаружи. Хотя он это и так знал, — сейчас просто удостоверился.
Толкнув окно, лицо тут же получило холодный удар, он же слабенький удар мороза, или же просто, холодный воздух. Ударился мёрзлый, зимний ветер, точно сама погода нанесла пощёчину. Глаза защурились. Веки заморгали быстрее, а кожа, реагируя на холод, покрылась маленькими пупырышками. В тот же миг, шевелюра на голове не продолжала лежать просто так. Ветер стал отрывать от головы его тонкие, лёгкие, острые волосинки и поднимать в разные стороны. Волосинки, будто живые, перепугались и желали разбежаться в стороны, но корни, препятствовали. В те секунды, когда Вилли открыл окно, позади стали слышаться звуки, будто за его спиной взлетает стая птиц. Это были листы бумаги, подлетевшие вверх, и кружившиеся по всей комнате от ветра, который он впустил внутрь. Бумажки стали летать и шелестеть как маленькие, белые, взбесившиеся воробьи. Потоки воздуха подкидывали их вверх, точно вселяли в них дыхание и короткую жизнь. Лицо Вилли, на те шумные секунды, обрело выраженья ребёнка, которого только что посадили на взрослый, экстремальный аттракцион и запустили. Его лицо было действительно напугано и удивленно от неожиданности, ведь перед очами восстало взбесившееся дуновение, отрывающее с поверхности снеговой покров, и уносивший за собой по ветру. Перед очами восстала вьюга, суматошно блуждающая па белой поверхности, оставляя после себя гул. А это означает, что метель не ушла, а наоборот, усилилась и охладела. Раздулась так, что наперекор такой, не пойдёшь.
Дальнозоркость, впервые, имела такой диапазон, но это не означало, что он что-то увидит и это как-то поможет. Вилли смотрит вдаль и видит бескрайний горизонт. Нигде вдали, ничего подозрительного нет, кроме конечно белого, холодного снега. Перед его глазами было поле, которому нет ни конца, ни края, лишь снег и только снег.
Везде в округе всё в белом цвете, прямо как на самом настоящем, северном полюсе. Только этот полюс, был уж больно из идеальной поверхности: ни бугров, не низин, не возвышенностей, только идеальная ровная поверхность, усыпанная белым снегом. Это была точно белая, бескрайняя, ледяная скатерть, на которой нет ни складки, ни бугорка, ни конца, ни края. Обращая зрение на это снежное, ровное как скатерть белое поле, кажется, что здесь никогда ничего и не было, только этот белый горизонт. Будто и наводнения никакого в помине и не было, лишь только снег, и этот пугающий, бескрайний край. Шок и ужас охватил Вилли. Всматриваясь на эту погоду, у него вставал трудный вопрос: «что делать дальше и что ждёт, меня впереди?!!!».
Что ждёт Вилли, известно только богу, а он, как известно, ничьё будущее, никому и некогда не рассказывает. Но было бы очень интересно послушать версии по этому поводу, и даже от метеоролога. Как бы они объяснили данное явление? Выкрутились бы точно! Только чем?
Посмотрев на небо, Вилли видит светлые, яркие тучи. Всё было затянуто тучами. Хоть солнце и не удалось вылезти с под этих туч, оно всё же могло посылать свои мелкие лучи света, от чего и настало, это долгожданное утро. Спустя столько времени, небо все-таки поддалось светлым лучам солнце, и всё же немного растаяло. Растаяло чёрная чума, застрявшая в небе, которая закрыла землю от солнца, как солнцезащитный шлем. Чума рассеялась, и осталась лишь только небольшая прослойка туч, которая отделяет землю, от прямых лучей солнца. Ох уж эти тучи! Ну, это пустяки, главное, что они были уже немного осветлены, пускай и не полностью. Небесный покров, был на пути исцеления и исчезновения. Бурый небесный ярус — таял!
От этого неполного небесного очищения, вся небесная твердь была в алом покраснении. Даже снег на улице, был как будто бы, немного в оранжевом цвете. Видимо это был для Вилли небольшой обман зрения, ведь как может быть снег оранжевым? Легче доказать что у Вилли просто оранжевое зрение. Хотя… после всего произошедшего, повезло, что он вообще ещё что-то видит и нормально соображает.
Вдыхая в лёгкие свежий воздух, Вилли наблюдал за самым обычным, зимним, очень ранним утром. Смотря на алый, свод небесный, чувствовал свежесть и натуральность. Он видел не обман зрения, он видел натуральную, обычную пару года. В списке желаний всегда имелось строка «увидеть настоящую зиму», теперь её можно вычеркнуть.
— О боже! — тяжело вздыхая, сказал немец, а после, медленно и аккуратно закрыл окно, пока не отморозил нос да уши.
Захлопнув окно по надёжнее, на миг замер на месте, смотря на отпечаток ладони на стекле, который уже прихвачен морозом. Хватило всего минуты, или около этого, как след, оставивший им самим, покрылся свежим узором, из-за чего, через него уже ничего не увидишь. Ниже отпечатка, те капли воды, которые когда-то бежали вниз по стеклу: они уже превратились в маленькие, твёрдые льдинки, похожие на большие, воспалительные прыщи. Висели на стекле как маленькие, твёрдые шарики.
Это гибель! Сама природа, вытесняла немца из рамок существования на земле. С такой погодой, продержаться на этой земле будет не реально. Смерть — она рядом, совсем близко.























310-314 стр.
Таня шумела в спальной комнате. Вилли, находясь на кухне, слышал, как она там молча рылась в вещах, что, никак не отражалась на его заинтересованности. А вот то, что впереди….
Пробивался внутри интерес и приятие к вещам, которые миллионы раз видел и замечал, но ранее, как-то, было на них всё равно — так, ничего особенного. Вилли уставился, и имелся на нём редкий взгляд, подобный только к удивительным, или первый раз увиденным вещам. Он всмотрелся точно в киноэкран, с хорошим, остросюжетным фильмом. Но нет, это был не телевизор. Смотрит Вилли в обычное окно на улицу, с таким видом, будто там, виднеется чудо.
С открытого, нараспашку, оконного проёма, падают на пол яркие, золотистые лучи солнца, и навевают прохладные, уличные потоки воздуха, еле-еле покачивающие с места рулончики тюли по бокам. И задает себе Вилли вопрос, который другому, зачастую, показался бы глупым: «Ну разве это не чудо?». «Неважны материальные ценности… Главное что впереди, и что я там вижу». «Чудо…. постоянно упоминавшееся во сне, но так и не пришедшее, тогда когда надо».
Острые лучи режут глаза и не разрешают удобно распахивать веки, и даже, умаляют чаще моргать, — но это только радует. Вилли смотрит на подоконник светящийся от солнца, и приятно успокаивается. Уравновешиваются нервы, и то, что покалечилось стрессами. На душе становится спокойно. Так хорошо и приятно, жить и радоваться жизни в это яркое, тёплое утро, что хочется выпрыгнуть вон с окна, и бежать и бежать по полям и лесам, наслаждаясь свежим воздухом, и зелёной траве.
Ветерок проходит мимо, оставляя квартиру и окно Вилли, с боку. И этого предостаточно, чтобы нежные и милые, отобранные его части, они же самые чистые — проникли в окно, наполнили комнату, и часть, заполнила здоровые лёгкие немца. Свежесть и благодать, благодаря обычному ветерку и солнышку. Смесь, уравновешивающая не каждого, только самих ценимых и понимаемых. Вилли вступил в ряды подобных ценителей. Людей, которые насквозь видят окружающую красоту, ценят и наслаждаются каждым, прекрасным, природным моментом. Особенно воздух. Вилли давно не принюхивался к воздуху, а сейчас, само по себе, принюхалась. Вина в том, что оказался он свежим, необычно лёгким для организма. В общем, не таким как всегда. И если где-то и упоминался бы разговор о блаженном, горном воздухе, то наверняка, Блеймюллеру, сразу бы припомнился данный момент.
Сухой, целительно-упоительный, прохладный ветерок.
Чудесный день. Лучший! Хотя, если па нормальному, то он такой же, как и все остальные, ранее прожитые деньки. Если конечно не считать сумасшедшего сна, пожаловавшего в гости прямо в ванне.
Вилли получил небольшой психологический удар, после всего увиденного во сне. С момента, как он вылез с ванны, у него тока сейчас пропал озноб. Его челюсть, только сейчас, без исключения, перестали дрожать.
Сзади, послышались шаги. Это зашла Таня.
— Танечка…. Как это мы так, с мамой твоей запоздали, а?
— Да, забыли малёк. Особенно я: легла отдохнуть, думала вздремнуть пару минут, а получилось, что крепко заснула. К счастью, она нас сама нашла. Что-то её кстати неслышно. Притихла…. Видать заснула. Переезд утомил.
Ответила Таня обычно, как подобьется простой девушке, но сыграли на настроении Вилли, довольна пагубно, будто заметил он в словах её подвох или злую шутку в свой адрес.
Дежавю. У Вилли дежавю, и не слабое. Спокойствие вмиг нарушилось. Последние слава, точно отрезали кусок счастья. Подействовали толкателями на, пока что слабое, паническое раздумье.
Лодка, стала раскачиваться.
Выражения лица переменилось. Испуганно — как Тани показалось — смотрел потом Вилли туда, куда смотрел с самого начало, когда она тока, молча, заходила.
Вилли, вспомнил фрагмент, или даже, момент, со своего чудненького сна. Что-то похожее уже, кажется было! Если не изменяет память, то это уже когда-то происходило.
— Она пришла по адресу, который ты когда-то указала в одном из писем написавшей ей. Верно? — Сзади поближе подошла Татьяна, Вилли, повернулся к ней лицом, а она, кивнула головой. — Странно — убирая взгляд в сторону, чеса подбородок рукой, ответил Вилли.
Татьяна поняла, что Вилли, подумал как раз таки, о чём то, не хорошем. Наверняка о сне, приснившемся в ванне. Он сбил его с толку, и это волнует. Главное для Тани, чтобы Вилли не сошёл с ума, хотя уже наблюдались первые симптомы, начальной стадии срыва. Вилли занервничал, как нервничают скрывающиеся от полиции убийцы.
— Помнишь: красивое, высокое здание,… кажется, называется «Sampauer».
— Что-то не припомню, хоть и не первый год, живу в Гомеле — ответила Танечка.
— Да я вот тоже. Мне казалось, что я очень хотел в нём побывать. Но теперь, я вообще не помню, что бы ранее видел это здание. Будто,… будто вообразил его, а потом, захотел там побывать. Да так захотел, будто вообразимое здание, существует!
— Дэжавю?
— Ой, не знаю. Хотя…. Хотелось та мне во сне. Не припомню подобного желания на яву.
Вилли отошёл немного в сторону, стараясь медленно, вдыхать и выдыхать комнатный воздух, успокаивая в себе неспокойное.
— Ну что ж, как я говорила: иногда во снах проскакивают мелкие фрагменты будущего. Это я слышала по телевизору. А там, между прочим, иногда говорят правду.
— Да уж, не хотелось бы. Что бы это, как раз таки, оказалась правдой — ответил Вилли. — Тронутся умом, во сне реально… Я тебе это обещаю!
На пол минутки воцарилась тишина. На Тани, эти тридцать секунд, простилался задумчивый вид.
После переработки того что сказал Вилли, и не только, ещё и дополнительных своих мыслей, Таня развернулась и ушла в спальню.
Вилли, остался стоять у окна, с падающими, тусклыми, лучами солнца, поскольку неба стала облачным, и как раз сейчас, одна из туч, слегка прикрыла солнце.
У Вилли заболела голова. Замелькали перед глазами моменты с памяти, которые запечатлел, и забил в свою голову,… в свою память. Запечатлел то, что невозможно забыть. Поместил не забываемую информацию, в голову: в комнату с самыми запоминаемыми отрезками жизни, с которой никогда нельзя ничего уничтожить.
Блеймюллер хорошо помнит, прямо как вчера, тот самый, злостный, сжирающий взгляд огромного, синего людоеда. Это был не человек, а проклятый богом и судьбой берсерк. Существо, с тёмным цветом крови. Вилли хорошо помнил это чудовище, этого,… скалозуба, и особенно смерть Тани. А там же Игоря, и ещё тот редкостный пейзаж застывших трупов. Мурашки бегут по коже, вспоминая тот ужас.
Для Вилли, это было довольно странным явлением — всё помнить. Никогда сон так не запоминался. Обычно хватала меньше пяти минут, как полностью всё забывалось, что снилось (хотя бы частично). А сейчас, всё в памяти, притом в такой чёткости, будто это происходило на самом деле. Это явно был для Вилли не сон, а что-то выше. Но что? Есть два варианта.
Первый: это был сон! теперь он прошёл, оставив невероятно феерические осадки; эмоции, просто невероятные. Подобные ощущения, никогда в жизни, сон, не приносил. И допуск такого возможного момента, что эта «правда», уже греет, прямо сейчас.
Другой вариант: это было видение будущего, и теперь, всё осуществится! Вернётся в явь, и такой вариант даёт прикусить сердцу ложку соли. Вариант, который сковывает и морщит всё внутри.
Хочется думать о лучшем, но худшее, перевешивает. Не значительно, но похоже, что в дальнейшем, негатив превзойдет, и возьмёт под контроль всего. Страх — это чувство намного больнее, телесного ножевого ранения. Лучше нож в пах, чем психический и моральный удар, мучавший душу. Страх — он из человека и макаку сделает.
Вилли застыло стоит боком у открытого окна, и если бы не помеха дуновения, навивающие сбоку, важные размышления затянулись бы ещё надолго. Вилли повернулся к окну, с которого дула чистым, прохладненьким, западным ветерком. Своей лёгкостью и силой, ветерок плавно, поднимал белую, лёгкую тюль. Рулончики тюли по бокам окна, также покачивались, будто до них, прикасается невероятно робкие, нежные пальцы чего-то живого. И Вилли поманило подойти к окну поближе. Сделав пару воровских, мягких шагов, оказался возле окна. Ветерок, дул прямо в лицо. Этот чистый воздух, оказался настолько нежным и приятным, что Вилли от удовольствие, аж но закрыл глаза, расслабил мышцы лица, и погрузился в удовольствие. Прохладненький, лёгенький ветерок, как бархатная щёчка робкой, незримой девицы, нежно ложится на лицо. И тишина…. Как-то странно тихо. Ни сирен, ни рычание моторов, ни криков детей. Полная Тишина. Вилли это конечно расслабляло. Нервы успокаивались, но…. почему так тихо? Поначалу подумал, что на время оглох, ведь находиться в городе. А в городе, хоть ад куда-то, да должны идти звуки, хотя бы самые приглушённые. Пускай даже еле слышно будет, но хоть что-то, да будет слышно, — это точно!
Отвёл взгляд в бок, приблизился к умывальнику. Услышал течь крана. Видел, как на кончике крана, нарастала капля, а потом слышал, как она точно килограммовая гиря, громко падала на пустое дно железного, гигиенично-чистого, белого, скорее всего нового умывальника.
Вилли слышал такую мелочь, но не мог услышать город: его движение, его жизнь, точно очутился в глухой, старой, восточной деревни.
Потом, Вилли высунул голову наружу, за подоконник, и пробежался вокруг взглядом. На дороге — не единой машины, на тротуаре — не одного человека. Нельзя не смутиться в данной ситуации.
— Это было! Что-то такое, уже было. — Размышлял Вилли, и пришёл к выводу. — Дежавю