McDonald's №538

Автор: Крик «Начиная с 1990 года, в мире начался хаос. Каждую неделю открывалось по 4 новые точки от МакДональдса. К 2025 году этот монстр сожрал весь мир. Появилась иная реальность, иной быт. Хотя быта вообще не стало, осталось только жалкое существование ничтожных групп. Эта Всемирная Сеть вытеснила все остальные продуктовые компании и мощные организации с Рынка. С 2002 МакДональдс начал особенно быстро расти и мутировать. Теперь это уже стала не просто сеть ресторанов быстрого питания, теперь появилась реальность МакДональдса. Жизнь уже не мыслилась без него. Мощная Организация Правителей практически зомбировала людей. МакДональдс стал жизнью всех вместе и каждого в отдельности. Серая планета состояла из огромных желтых агрокомплексов в форме буквы М. Власть МакДональдса была велика, безгранична и вечна».

Парт 1

Я – teen – 538, обычный teen, такой же как и все остальные. Среднего роста (170 см), брюнет, серые блеклые глаза, пальцы длинные, худощав, 18 лет. Совсем скоро стану Sprig-ом. Живу в Маке вместе со всеми. Работаю помощником Трафикера. Мать моя умерла совсем недавно, 2 месяца назад. Она вообще считалась чуть ли не самой старой за последние годы. Мой отец умер, когда мне было еще 3 года. Говорят, что мои родители родились до рождения МакДональдса, как общественной структуры. Честно говоря, я этому не верю, это обычная сказка. Чтобы они тогда ели и где работали, если бы не было МакДональдса. Даже не представляю себе прошлое. Хотя может его не было? Да не, год то уже 2025 от Рождества Христова, как говорили раньше. Не знаю, что за Христос такой был у них, в которого они верили. Говорят, Правители уничтожили Исторический Архив, и теперь нам ничего не известно, что было в прошлом. Я верю в Мака, в его силу. Мы живем только благодаря Правителям, они дают нам всё, без них нас бы давно не было в живых.


я снимаю трубку.
- Teen – 538
- Teen – 362
- Что надо.
- Пойдем?
- Пойдем.

Идем по спиральной улице вместе с 362. Из – за постоянной боли в животе и легкой ломоты в суставах не говорим много, только по существу. Ходить все же лучше, чем сидеть в Маке, приятней. Какие – то старики говорят, что раньше болей не было, все рождались здоровыми и сильными. Я и все остальные им не верят, их уже и не осталось почти, единицы, да и то в критическом состоянии. Их что – то не устраивает, вот они и наговаривают на Правителей. Срок годности их мозга вышел, обычное дело. На самом деле раньше было еще хуже.
- Питаться идем?
- Идем, – с жадностью сказал я.
Жадно поглощая свои обеды с БигМаками, и запивая Колой, мы насыщались. В это время боли немного спадали, это меня радовало, хотя потом было невыносимо. Ничего невозможно делать, только корчиться. Но это у всех, это нормальное состояние людей.
- Сууупер! – протянул 362, дожевывая свой бургер.
Я промычал в знак согласия с набитым ртом. 362 – teen. С ним я общаюсь больше всех. Он мне уже хорошенько поднадоел. Смуглый, как и я, на 8 см ниже. Особого интереса люди друг к другу не испытывали, они жили Маком. Люди были без имен, это считалось пережитками прошлого, что было гораздо легче. Делились на 4 разряда:
1) Kids – от 1 до 11 лет
2) Teens – от 12 до 18 лет
3) Sprigs – от 19 до 35
4) Oldz – от 36 до ?

До возрастной категории Oldz практически никто не доживал, вообще не понимаю, зачем нужна эта группа. Всего было около 5000 Oldz на нашей планете, включая мою мать. Мой отец был один из самых знаменитых борцов с Маком на планете. К сожалению, умер он рано. Обидно. Хоть я его и не знал, но мама говорила, что он был добрым. Еще она говорила, что Правители очень позаботились о папе. А я так и думал, Они очень хорошие.
Просматривал недавно свой фотоальбом, и нашел фотку где мы стоим с 123 – им Teen с роликовыми досками. Помнится мне, мы нашли их в каком-то подвале и начали кататься. Мы даже не поняли, что это было такое, просто какие-то деревянные доски с колесами. Ни у кого в Маке не было таких. Говорят, что на этих досках катались Древние, но к сожалению я не нашел в архиве никаких фактов об этом. Да нашли мы их чудом, последние уцелевшие доски. Сейчас ими уже никто не увлекается, у всех есть дела поважнее, все заняты Маком, его Продвижением, его Ростом. Мак – это все для всех категорий. Иногда мне кажется все это глупым, идиотский Мак в культе, но я отгоняю эти мысли. Я был рожден Маком, выращен и вскормлен им, я не имею права так говорить о нем. Решил прокатиться по улице со 123-им, давно не разминался.
Еду со 123-им и смотрю в лица всех людей, встречающихся мне. Мне грустно. Сам не знаю причины, но иногда на меня накатывают такие сильные волны грусти и отчаяния, что становится не по себе. Но я всегда давлю это ощущение, зная, что я рожден не просто так, что моя миссия еще впереди, я должен жить для Него, и выполнять его приказания, Он – Мой хозяин. Сейчас не могу себя побороть, хочется плакать, но я кое-как смиряюсь, не даю волю эмоциям, что если это увидит 123-ий? Позор.
- Слушай, пойдешь через неделю к G556? Она приглашает. Говорят, там будет весело, - разбудил меня 123-ий.
- Не знаю. А кто это?
- Да бунтарка одна.. А вообще – моя знакомая старая.
- Ладно. Мне все равно нечего делать. Вы давно знакомы?
- Да, достаточно.
- Как ты с ней познакомился-то?
- Потом как-нибудь расскажу, - Он замялся.
- ОК. Не настаиваю.
Я видел, что 123-ий не хочет мне рассказывать это, а мне было и не так интересно. Из вежливости спросил (блядь, какая вежливость?). Но что-то неладное я почувствовал в его голосе. Как будто бы он что-то знал, но не хотел говорить, что-то постыдное либо для него, либо для нее. Так говорят люди, когда разговор касается их личных подробностей, которые не должны выходить за пределы их самих. Мне стало очень любопытно, что же такое 123-ий от меня скрывает. Мы знаем друг друга тысячу лет, он никогда не держал от меня секретов. Любопытство достигло крайней стадии, и я начал давить на него.
- Да ладно, брат. Чего ты, расскажи. Интересно все-таки. Тысячу же лет друг друга знаем, никогда ничего не скрывали друг от друга, - ну все, думаю, сейчас расколется.
- Я же сказал, не хочу! – с легкой злостью в голосе сказал 123-ий.
- Ладно, ладно, дружище. Не кипятись. Не хочешь, так и не надо, никто тебя не заставляет.
Я понял, что он отчаянно пытается от меня что-то скрыть, но решил разобраться в этом позже. Придет время, и я всё узнаю. Только надо подождать, он потом сам расскажет. Не такой человек – 123-ий, чтобы что – то скрывать.
- Так ты придешь? – голос 123-го оторвал меня от раздумий.
- Да, да. Я же уже сказал.
- Отлично. Давно хотел вас познакомить. Ты, друг, не сердись, просто…
- Ладно, ладно. Понял, не сержусь.
Но на самом деле я был недоволен таким исходом. Мы еще немного покатались и пошли по своим точкам.
У каждого человека каждой группы, который входил в первую половину ( половиной она названа условно, на самом деле части были далеко неравны) чинов, был Друг «Трафикер». Он существовал и общался со своим человеком независимо от того, нравился тот ему или нет. «Друзья Трафикеры» были вроде наставников у каждого человека, обитающего в Маке. Они были приближены к Правителям, поэтому обладали немалыми правами и привилегиями. Трафикеры давали план работы на неделю своим подчиненным. И если ты ни дай Бог рассердишь своего «Друга Трафикера», то он может просто-напросто убить тебя, или наказать, жестоко наказать. Такие случаи были нечастыми, но, тем не менее, имели место. Все до единого исполняли свою работу, и думали, что другие делают то же, что и они. На самом деле бывали редкие случаи неподчинения, но их быстро нейтрализовывали и информация практически не просачивалась, практически. Но все же утечки были, я ведь, например, знаю об этом. И, кстати, эти смерти подходили под алгоритм, под закономерность. Каждое движение каждого двигающегося объекта было известно Правителям и Трафикерам заранее. Если человек помышлял об убийстве, они тут же его находили и предотвращали деликт, во всяком случае, так говорят.

Траффикерами были абсолютно обычные, с виду ничем не приметные люди, не имевшие каких-либо сверх способностей и сверх данных. Все хотели ими быть, и это понятно, все хотят власти, каждому она нужна как воздух, но ее так мало, так ничтожно мало. А хотят и претендуют абсолютно все. Отбор, проводимый Правителями, вследствие которого появлялись новые Трафикеры, был совсем непонятен, точнее, непонятен был его механизм и то, по каким параметрам люди отбирались для Траффикеров. Но мною было замечено, что в основном Траффикеры – жестокие люди, не имеющие ни капли сочувствия и сострадания к другим. Мой Траффикер приходит в ярость, если я неточно выполняю его указания или пытаюсь отказаться от лекарства (это было невозможно, как я ни пытался, меня все же заставляли), но я делаю жалостливый вид и даю ему что-нибудь ценное, например, сигареты, и он успокаивается. Вообще мне повезло с Траффикером, по рассказам других, их менеджеры просто звери.
За эту неделю, которую я просуществовал, меня гложило неподдельное любопытство по поводу этой загадочной G556. И тут пришел день вечеринки. Скажу честно, что весь этот день до самого вечера я очень нервничал, что со мной бывает очень редко. Обычно я пребываю в спокойном состоянии и духа и разума. А тут меня будто подменили. Наверное, давно не был ни на каких вечеринках, ни с кем не знакомился. К тому же боялся не понравиться этой новой знакомой G556. Есть у меня такая плохая черта: все должно быть идеально и я должен всем нравиться.


- Teen 538
- Teen 123
- А, это ты. Что там насчет сегодня то? Все остается в силе?
- Да, все идет по плану. Я зайду за тобой.
- Жду.
Я сидел на диване один, мне опять стало одиноко. Всю неделю, выполняя свою работу, я не успевал задуматься о жизни, но теперь опять выходной, опять есть свободное время, которое меня убивает. Точнее это не совсем свободное время, точнее совсем несвободное. Я сидел с книгой на коленях и тупо в нее таращился. За 2 часа я не прочитал ни единой строчки, а только копался в своих мыслях и воспоминаниях, глупое занятие. Дело в том, что у нас в Маке, в воскресенье:
10:00 – подъем
10:00-10:10 – умывание и одевание.
10:10-11:00 – просмотр телепрограммы, посвященной Маку и проведению воскресного дня в нем.
11:00-11:30 – молитва Маку
11:30-12:00 – завтрак
12:00-13:00 – чтение книги «Мак – мой дом»
13:00-14:30 – всеобщая прогулка, из дома должны выходить все, кроме тяжело больных и тех, кто не в состоянии ходить.
14:30-15:00 - обед
15:00-20:00 – это хотя бы немного было похоже на свободное время, потому что был выбор, можно было остаться на улице, а можно было пойти в агрокомплекс, в свою ячейку.
20:00-20:30 - ужин
21:00 – всеобщий отбой. Если после 21:00 ты окажешься на улице, то тебя постигнет наказание.
Все и вся существует по графику. Возможны легкие отступления, но только легкие, иначе это заметят Правители, и ты будешь наказан. Мне рассказывали, как один Сприг отказался выполнять график. Сначала он 7 дней и ночей мучился от каких-то неведомых болей, не спя и не бодрствуя. Он полностью принадлежал боли, и постепенно сходил с ума. Те, кто его видел, говорили, что это было нестерпимое зрелище, просто душераздирающее. После недели нечеловеческих мук он впал в состояние полнейшего равнодушия ко всему. Его уже с тех пор ничего и никто не интересовал. И, конечно же, он не пытался повторить проступок. Так говорят.
Итак, 123-ий зашел за мной в срок. До 15:00 мы обязаны были провести время на улице, иначе нарушили бы график. К 15 часам мои нервы были на пределе, и 123-ий это заметил.
- Что с тобой? Ты не болен? – недоумевал он.
- А, а что?
- Да ты белый, как сметана! – озабоченно воскликнул он.
- Да не, со мной все в порядке, - сказал я с легкой дрожью в голосе.
- Э-эй! Да ты волнуешься что ли?
- Ни-ни сколько, - пролепетал я.
- Перестань, парень. Тебя там не съедят, в конце концов, - 123-ий усмехнулся моей нервозности.
- Да, да. Конечно. Надо успокоиться, - лепетал я беспрестанно, тем самым опускаясь в глазах 123-го. Как девчонка, подумает он. Но в тот момент мне было по фигу.
Мы зашли в какую-то неизвестную ячейку в 15:10. Она была полна Тинами, Спригов было только несколько. Все они сидели на кожаных диванах, креслах и пластиковых стульях, дожевывая свой обед. Сидели и смеялись. Увидев такую картину, я мгновенно пришел в ярость. Мне хотелось уничтожить кого-то или что-то. Я давно не видел здорового смеха, такого, как у этих, незнакомых мне Тинов. Хоть он был и не совсем здоровым, даже с оттенком свинца, и, может быть, еще стали. Нет, все-таки свинец. Он не такой блестящий и крепкий как сталь. Он принимает разные формы, мягок. При виде этих недоносков мне захотелось вызвать их всех на бой и по одному убивать. Меня распирало. Но я мгновенно ушел от этого. «Ты – форменный псих» - сказал я себе. «Успокойся! Эти безобидные люди ничего тебе не сделали!». Да, ничего. Я – само спокойствие и самоконтроль.
- Заходите ребята! – радостно закричала G556, на нас практически никто не обратил внимания.
- Привет, дорогая! Познакомься, вот, привел друга! – залепетал 123-ий. - Душевный парень 538, 18 лет, отличный друг.
Я сдавленно ухмыльнулся и немного залился краской.
- Что ж, очень приятно, - G556 посмотрела на меня и красиво широко улыбнулась. - G556!
- Да, да. Знаю, ой… - скомкано заговорил я. В это время G556 не сводила с меня своего пилящего взгляда. Она рассмеялась.
- Да, а ты забавный!
Я опять взглянул на нее, меня что-то кольнуло. Какая-то еле видимая искорка из ее глаз вылетела и впилась в мое тело. Я ощутил приятную дрожь, у меня слегка свело мышцы ног. Так, что я чуть ли не упал, но это не было болезненно. На тот момент, когда 123-ий нас друг другу представлял, у меня в ушах на секунду притихли горячие разговоры незнакомых мне Тинов и их громкий смех. Но теперь я явно слышал все, что меня окружало.
Какой-то смешной модный Тин был одет в желтый коленкоровый костюм. Его черный хохолок, вымазанный гелем, забавно торчал. Под костюмом виднелась оранжевая рубашка в мелкую клетку. Нубуковые бежевые туфли удивляли своей зияющей чистотой. Но в отличие от его модного экстравагантного прикида, его глаза и его лицо не выражали ровным счетом ничего. Ничего. Пустота. Мрачная серая бездна. Нет, не бездна, вакуум. Вот. Этот смазливенький парнишка рассказывал всем преинтереснейшую и пресмешную историю о своем чудаковатом друге. Послушав с минуту, я понял, что читал эту историю в юмористическом журнале «Вокруг Смеха», один из немногих утвержденных журналов. Иногда было смешно его почитать выборочно, но по большей части это был маразматический бред.
Почти каждая фраза рассказчика сопровождалась громким смехом, безграничным весельем и выкриками, типа: «Ну да?», «Да не может быть!». Еще не дослушав эту поганую историю до конца, я уже знал, чем она закончится.
- Да ты эту фигню в журнале прочитал! – строго выпалил я.
- Прости? – недоумевая, переспросил он.
- Ни фига этого не было, ты просто идиот! Прочитал в журнале комическую статью и теперь всех этим травишь! – достаточно агрессивно ответил я.
В его глазах выразилась ярость и презрение. Я ему поломал все планы. Своей историей он хотел повысить внимание к своей никудышной личности.
- Да я, да я тебе приведу его, он все подтвердит! – в исступлении закричал он. – Да как ты смеешь обвинять меня во лжи?
- А я тебе лучше принесу журнал «Вокруг Смеха», выпуск 5 2024 года. И покажу эту историю, как сейчас, помню ее в подробностях.
- Да ты! Что же ты несешь! – злоба его уже вырывалась наружу. Он уже порывался ко мне.
- Хочешь меня ударить? – я громко и противно рассмеялся. – Ты же знаешь, стоит мне хоть слово сказать своему Траффикеру и ты труп, – я продолжал смеяться.
Честно говоря, мне стало жаль этого парня, я ему все испортил. И что мне это дало? Да ничего абсолютно. Я просто хотел разоблачить его противную ложь.
- G556, либо я, либо этот мерзавец! Гони меня или его! Другого варианта не потерплю!
- 665, успокойся ради Бога, все нормально, ничего не случилось, – сквозь ее голос прорывалась усмешка, вообще многие смеялись. Его это совсем взбесило.
- Раз ты не выгонишь его, уйду я, и больше ты меня никогда не увидишь!
- Да что ты, в самом деле. Он же тебя ни в чем не обвиняет. И вообще, может быть, в газете действительно было написано что-то похожее. А ты уже из себя выходишь, – она опять не сдержалась от ухмылки.
- Да идите вы все! – сказал он и хлопнул дверью ячейки.
Позже все уже встало на свои места, и компания опять зашумела, но меня уже не интересовал их разговор. Я смотрел на нее и не понимал, кто же она такая.
19:00.
У меня дико болит живот.
Скоро ужин.
А потом лекарство.

Нам принесли наши обеды с БигМаками. И мы все вместе начали их поглощать, не проранивая ни слова. После трапезы все мы откинулись на спинки наших мест, ощущая прилив новой силы и энергии. Но мы все знали, что долго это не продержится, и достаточно быстро все опять встанет на свои места. То есть все мы опять станем депрессивными, спокойными и ко всему равнодушными Тинами. Изо всей силы будем пытаться веселиться, что не будет у нас получаться. Собственно так оно все и произошло.
Лекарство – некий раствор, который нам вкалывают Сестры. От него становится гораздо лучше и приятней, и телу и душе. Я с нетерпением ждал дозы, чтобы успокоить наконец-то свой раздраженный и воспаленный разум за последние три дня. Норма была – две дозы за неделю. Почти все обожали это лекарство, но были и единицы, которым становилось плохо. Когда к ним приходили Сестры, они начинали паниковать и буйствовать, в-общем были просто неудержимы. Их достаточно быстро усмиряли. Меня это не трогало нисколько, я сидел и ждал свою дозу, предвкушая блаженство и спокойствие. И даже сама мысль о лекарстве меня успокаивала. Я очень устал за эти три дня. Меня сильно наказал мой Траффикер, и вообще ничего не удавалось. Все валилось из рук, и голова была ни на что не годна. Я ждал Его, мое спасение. Ходили слухи, что нам вкалывают яд, от которого мы постепенно умираем, а также обезболивающее, чтобы мы не чувствовали диких болей в желудке. Говорят, что мы зависим от лекарства, если его постоянно принимать. Нам хочется его снова и снова, мы не в силах совладать с собой. А порции все растут и растут, и мы умираем. А еще мы становимся послушными, и выполняем все, что нам будет велено Траффикерами и Правителями. Мы становимся машинами, обретаем несвойственное людям хладнокровие и равнодушие, теряем свою сущность, свою душу, свою индивидуальность. Нам нужно только Оно, и больше никто и ничто. Я не верил во все эти бредни и очень злился, когда какой-нибудь мудак их распространял. Правители не могут так поступать, они честны и чисты, они Боги. В этом я никогда не усомнюсь.
Честно говоря, Тины давно пронюхали, что после принятия лекарства становится легко и божественно. Отпадают все желания и обиды. Все радуются жизни и ничего больше не хотят, только лишь бы их это ощущение не покидало. Все вокруг вдруг становятся братьями, у тебя нет больше ни врагов, ни обидчиков. Не зря многие Тины собирались именно во время раздачи лекарства. Они обожали вместе подвергаться воздействию невидимой божественной силы.
А Она считала совсем по-другому. G556 была именно из числа тех, кто ни при каких условиях и ни при каких обстоятельствах не желали принимать лекарства. По-моему это было совсем глупо с ее стороны. Сестры По-любому одержат верх над ней, и никому ее сопротивление не принесет ни пользы, ни вреда. Только абсолютный нуль, пустое место.



- Не открывайте! Это сестры! Прогоните их! - закричала почти в истерике G556. Настолько меня сильно поразил ее дикий крик, что я уже было, ринулся запирать и подпирать дверь, чем только можно, но потом, слава Маку, быстро опомнился.
- Что ты несешь? Сестры – они благодетельницы. Тебе же хорошо после лекарства? – сказал я ей в довольно насмешливом тоне, за который потом себя проклинал.
Ее глаза налились краской и яростью.
- Да они же травят вас, безумные! Как кроликов, вашу мать! Вы откроете только через мой труп! Поняли ослы?! – она встала у двери лицом к нам и выглядела беспомощной, ей нужна была поддержка. Но мне было насрать, мне нужно было лекарство. А стук все усиливался, и были слышны недовольные возгласы Сестер.
- Нет, G556! Я не хочу делать тебе больно, поэтому отойди от двери! – грозно сказал я.
- Да! Иди отсюда, дура, если тебе не нужно лекарство, так проваливай! – закричал кто-то гневно у меня из-за спины.
Между всеми Тинами пошел шум, начался беспорядок. Все что-то кричали, и никто никого не слушал. G556 не отходила от двери, но понимала, что она побеждена.
- Ребята, давайте ее, наконец, от двери оторвем, мне осточертела вся эта комедия. Я лекарства хочу!
- Нееет! – почти завыла она. – 538, хоть ты помоги мне! Пойми же, это ведь дерьмо, полное дерьмо, не влезай в него, – ее уже хватали по рукам и ногам и относили в сторону.
- Не могу, – сказал я, пряча от нее глаза. Не знаю почему, но вдруг мне стало совестно, что мы так с ней поступили. – Все, нет! Лекарство мне очень нужно сейчас, извини! – наконец решился я.
- Когда ее относили в другую комнату, она смотрела на меня слезливыми глазами и была уже спокойна, не сопротивлялась и не боролась.
Дверь наконец-таки открыли. Сестры вошли.
- Сестры, дорогие, как мы вас ждали, – сказал кто-то благоговейно.
- В следующий раз такого неповиновения я все расскажу Правителям. Вас лишат лекарства и накажут очень жестоко, поняли? – сказала одна из Них. Мы все знали, что она не шутит, и это было очень страшно и печально. Все боялись не получить лекарства, иначе обрекались на муки и боли на три следующих дня. А не получать его месяц. Это было что-то нереальное. Каждый бы сожрал себя сам заживо от таких мучений.
- Это все она, это все G556! Это она не хотела вас пускать, не давайте ей лекарства, а дайте мне две дозы! – заорал 123-ий.
- Мы уж сами решим, кому что давать, а кому нет, понял, малец? – тоном строгой мачехи сказала она.
Игла мягко вошла мне в свободную, хорошо выделившуюся голубовато-зеленую вену и лекарство теплыми ручьями наполнило меня всего от головы до пяток. Я лежал и чувствовал невесомость. Где-то сквозь пелену забытья слышались какие-то крики, возня, суета. Но мне было наплевать, я закрыл глаза и погрузился в иной мир. Мир наслаждения и удовольствия. Я не чувствовал ни рук, ни ног. Мне было дико хорошо. Я ощущал райское блаженство. И засыпал…




Через 6 часов у меня, как и у многих других, был отход. Было очень хреново, ломило все кости и суставы, ныли все внутренние органы. Мы все поеживались от только что ощутимого нами удовольствия и позволяли отходняку завладеть нами, мы абстрагировались от него, существовали отдельно, не замечали его, во всяком случае, изо всех сил пытались этого добиться. Жили только приходом. Благословен тот день, когда я стал Тином и приход одолел меня с дикой силой. Я вспоминаю это мгновение с благоговением и с улыбкой удовольствия и удовлетворенности на лице. Я помню, как я глупо сопротивлялся и как ощутил действие лекарства в первый раз. С тех пор я счастлив,… но только в минуты прихода.
Мы все понемногу отходили. Но наш всеобщий отход не идет и в сравнение с отходом G556. Сначала мы подумали, что она сошла с ума. Я зашел в ее комнату и пошатнулся. Вся мебель была перевернута и изломана, все вещи в комнате были изорваны, разбиты, смяты. Она сама сидела на днище перевернутого дивана и медленно протыкала его стеклянным осколком от рамки. Она была вся в порезах и ранах, ее прекрасные голубые глаза были теперь воспаленно-красными, на смуглом лбу красовалась огромная глубокая рана, видимо, она нанесла ее себе тем самым осколком, который держала в руках, большие пряди волос были вырваны и валялись на полу. Лицо ее, с огромными синяками под глазами, никак не походило на лицо человека. Она была каким-то обезумевшим животным и все время кричала. От ее крика не было никакого спасения, это был дикий крик страха и полнейшего безумия, похожий на крик самого деспота, он просто выворачивал наружу. Мозг ее не функционировал сейчас, и не будет работать полноценно еще несколько дней. Она стала буйным овощем на время.
- О, Мак! Что ей вкололи?! Твист 125? – сказал выглядывающий из-за моей спины 123-ий.
Я никогда не видел, как выглядят люди после Твиста 125, но мне рассказывали. И даже преувеличенные рассказы не были столь шокирующими, как та картина, свидетелем которой я стал. Я стоял и наблюдал за G556. За ее лишенными рассудка движениями и животными инстинктами. Я не мог оторваться, эта картина завораживала и вдохновляла, я чувствовал прилив сил и злобу. Злобу на этот мир.
- Ее вернули на предыдущий эволюционный уровень, на время. Она ощущает себя животным. У нее нет мыслей, оформленных чувств, только лишь сумбурные эмоции, беспорядочные образы и внешние раздражители, – сказал из-за моей спины какой-то умник.
- А ты откуда знаешь-то? – обернулся я.
Передо мной стоял не совсем обычный Тин (а может быть и Сприг), он был слишком высок ростом, и его лицо имело чересчур вытянутую форму. Маленький, узкий рот, большие, широкие глаза, смотрящие сквозь меня. Я отчетливо ощутил на себе его пронзающий взгляд, и меня передернуло. Мощный великан, подумал я сначала, но потом, приглядевшись, понял, что его сложение слишком хилое для великана. Что-то его отличало от остальных и кроме внешнего вида, он был как-то уж очень спокоен и равнодушен к тому, что происходило с G556, в то время как все были напуганы и сильно нервничали. Он выглядел, как человек, познавший смысл жизни, ее тайны, умудренный опытом.
- У меня мать была сестрой. Недавно умерла, - он задумался, опустив плавно взор в пол. – В моем доме часто велись разговоры о лекарствах, Правительстве и Маке. Так что я впитал немало чего полезного, хотя лучше бы я этого не знал, – он еле заметно усмехнулся. – И кстати ей вкололи не Твист 125, а что-то помощнее, Твист 135, может быть еще примешали Центрини.
- Да, обширные у тебя познания в области медицины, я смотрю.
- Кое-что знаю.
- Какой твой номер?
- 540.
- Просто 540? Без всякой буквы?
- Ну да. А что такого?
- Да тебя зарегистрировали сразу же после меня. Вот так случай. Тин – 538, – скороговоркой проговорил я и протянул руку.
- Приятно.
- Ты знаешь ее? – я указал на G556.
- Конечно, если я у нее на вечеринке, как ты думаешь, знакомы ли мы?
- И так хладнокровно смотришь на ее муки? – искренне удивился я.
- А что тут делать. Остается только смотреть и не принимать близко к сердцу, с ума сойдешь. С отходняком бороться сложно. Нужна либо еще одна доза лекарства, чтобы ее успокоить, либо еще кое-что.
- А что? Что еще может помочь? – интересовался я.
- Осторожно? – закричал мой новый знакомый.
Я обернулся и увидел обезумевшую G556, надвигавшуюся на меня с большим осколком стекла. Я дико испугался и от страха ловко выбил у нее осколок из рук и со всей силы толкнул ее внутрь комнаты. Она сильно ударилась спиной о шкаф. Но боли она точно не почувствовала, только гнев. И кинулась на меня. А к этому времени мы уже успели выйти из комнаты и подпереть дверь снаружи.
Немного очухавшись от шока и испуга, я сидел за столом с 540 –ым и пил Колу.
- И как скоро она придет в себя, станет адекватна и разумна? – спросил я у своего нового друга.
- Часов через восемь, не раньше. Лучшее для нее сейчас – это отсутствие внешних раздражителей. Так что скажи всем, чтобы ее никто не беспокоил.
- Ладно.
Я обернулся и понял, что все в страхе уже давно убежали из ячейки. К тому же уже светало. 540 засмеялся.
- Чего ты смеешься? – спросил я с улыбкой у него.
- Ты что не заметил, что все уже давно ушли? – сказал он сквозь смех.
- Нет, – ответил немного обиженно я, и взорвался сильным наплывом смеха и головной боли.

Я проснулся в своей ячейке от звука телефонного звонка. Это был Траффикер.
- На работу! Ленивая тварь! – злобно сказал он, и его голос ударил меня словно дубиной по голове спросонья.
- Да, да, иду. Сейчас только позавтракаю, – проговорил я хриплым после сна голосом.
- Чего? Какой завтрак? Ты опоздал уже на час! На завод, сукин ты сын! – телефонная трубка с силой ударилась о гудок.

Я быстро встал с кровати, не понимая, где я и что со мной было. Немного подумав, я восстановил всю цепь событий, но так и не понял, как я оказался у себя. Да и неважно это, в конечном счете. Главное, что я заметно посвежел и стал намного энергичнее, хотя за минувшие сутки проспал только пару, тройку часов.

Понедельник.
Я впрыгиваю в свои изношенные джинсы и несусь на автобусе на завод. Там меня ожидает мой Траффикер, который обещал наказать за опоздание. В автобусе я дико нервничаю и не нахожу себе места, как в прямом так и в переносном смысле. О, Мак, зачем же я столь энергичен сегодня. Был бы я подавлен и равнодушен, я бы не нервничал, мне было бы пофиг и на Траффикера и на наказание. Но я будто заново родился. Меня переполняют чувства и эмоции, я словно влюблен в весь Мак и в другие Сети, если они существуют. Мой разум свободен и чист, я не чувствую обычного порабощения. Завтрак. Я не позавтракал. Мне хочется есть. Ну и пусть. В последнее время я заметил, что голодать лучше, чем есть. Во всяком случае, иногда надо пропускать завтрак, обед, или ужин, желудок не так болит. И сейчас я ощущаю приятную ноющую пустоту внутри себя, очищение.
- Где тебя носило, плесень? – встречает меня интересным вопросом Траффикер.
- Понимаешь, друг, мне очень плохо было после лекарства…
- Кого ты кормишь этим дерьмом? Я тебе не друг, никогда им не был и не буду! Понял! Ты просто ленивая тварь! Убил бы, падлу!
Мой Траффикер не в духе, с каждым новым словом он краснеет от напряжения, а я, соответственно, бледнею от страха. Я не хочу административного наказания.
- Хочешь 20 плетей? Чтобы спину жгло 3 месяца? Чего молчишь, дерьмо, я тебя спрашиваю!
- Нет, нет, только не плеть, - взмолился я. – У меня есть сигареты, много, я могу проработать сверхурочно, но только не наказывай меня, – почти плакал я.
Он громко и неприятно рассмеялся мне в лицо, сильно ударил кулаком в живот, забрал все мои сигареты и зажигалку, начислил три часа сверхурочно.
- Ну, ты и баба! Моли Правителей, что я так мягко с тобой обошелся!
Я вздохнул с облегчением, потому что получил свою порцию унижения на сегодня. Быстро побежал в свой павильон и встал к станку. Мой завод производил транспортные средства. Работа очень тяжелая, я должен был без перерыва стоять у конвейера и пропускать детали, не было времени пойти покурить или отдохнуть. Только 30 минутный перерыв на обед. Раньше я просто не мог протянуть до конца дня в таком сумасшедшем режиме, но постепенно стал привыкать. Я придумал, как сохранять силы. Так как думать сильно не надо было, я просто отключал мозг на время всего рабочего дня и становился овощем. Стоял весь день и двигал ногами, руками, как машина.
Обед. Я с яростью уничтожил его, без завтрака было голодно. Боль опять охватила мой живот.
Продолжил рабочий день, ни о чем не думал.
После окончания смены я решил пойти и раздобыть телефон моего нового знакомого 540, и направился к Информации. Было очень людно, все шли домой со своих Точек работы. Когда я свернул на улицу 12H и прошел по ней 100-150 метров, меня окликнул чей-то знакомый голос.
- 538 – ой! – заорал кто-то опять. Я поднял голову и никого не увидел.
- Ты что оглох что ли, придурок?!
Теперь я понял, что кричали мне с другой стороны улицы, это был 123-ий с кем-то еще. Кто это? 540. Вот так совпадение. Они перешли на мою сторону.
- Здорова, парни! – радостно произнес я, пожимая им руки. – А я в Информацию иду, твой телефон узнать хотел, - обратился я к 540-му.
- Да я тебе и так скажу, - он произнес номер, я запомнил.
- Я сегодня работу прогулял! – сказал негромко и взволнованно 540-ой с довольной улыбкой на лице.
- Да тише ты! Услышат! – скороговоркой и почти шепотом проговорил 123-ий и ударил 540-го своим хилым кулачком в плечо.
- А как так получилось? – недоумевал я. - Тебя же теперь серьезно накажут.
- А ни фига. Мой Траффикер как-то сильно провинился, и это узнали Правители. Он избил другого Траффикера. Не поделили что-то. И сейчас сидит в камере. 10 дней с «процедурами» 3 раза в день. Обо мне забыли. Завтра или послезавтра Правители, конечно же, спохватятся и направят мне нового Траффикера, но пока я свободен.
- Круто! Вот бы мне так! – проговорил в волнении я.
- Чувак! Скоро мы не будем работать! Очень скоро все…
- А давайте навестим G556! – перебил 540-го 123-ий, причем мне показалось, что нарочно.
- Согласен! Прямо сейчас, ок? – подхватил 540-ой, холодно отнесшийся к тому, что его перебили, как будто и не заметил этого.
- Ну, пойдем! – сказал я, - мне все равно не хрен делать.
- На автобусе доедем?
- Да что ты! Тут идти ровно 550 секунд, не больше.
- Ну, пойдем.
Мы шли молча. Каждый думал о чем-то своем. Меня накатила внезапная боль. Несильная. Но мне все равно не хотелось произносить ни слова. Да к тому же было о чем подумать. Я размышлял о том, что все что-то знают, чего я не знаю. И никто не хочет, чтобы я узнал об этом, а когда кто-то заговаривается, то другие его останавливают. Какие же могут быть тайны от меня? Я недоумевал. Все они какие-то странные стали, блеск какой-то в глазах появился. Раньше абсолютно все были полностью равнодушными ко всему. Каждому было посрать на другого. Ни у кого не было радости, энтузиазма. Никто даже не улыбался, не кричал, и уж тем более не радовался. Сейчас же многое изменилось. Все какие-то подвижные, активные, оживленные. Ничего не пойму. Такое чувство, будто им открылась какая-то тайна, открылась истина. Но что же это могло быть?
Я понял, что Правители, их строй, и Мак не так совершенны, как я думал 18 лет подряд, и в чем не позволял себе усомниться. Если 540-ой прогулял весь день работы, и его тут же не наказали, то значит это вина Правителей. Они недосмотрели. Понимая эту несложную вещь, становится гораздо приятней на душе. Нет, нет! Конечно же, не оттого, что Мак и Правители несовершенны. Это меня наоборот огорчает, причем очень сильно. Стало будто немного свободнее. Я стал внутренне более раскрепощенным. Вздохнул полной грудью и звонко закашлялся. Воздух был очень загрязнен.

Множество раз даже были бунты по этому поводу, несколько лет назад. Но сейчас об этом люди даже и не думают. Правители придумали лекарство и сразу же успокоили народные массы. Ну не гении ли они? К тому же Правители всенародно заявили, что они разрабатывают технику, которая сама будет производить кислород искусственным путем, деревья просто потеряют свой смысл, станут бесполезной материей, которая только занимает лишнюю площадь на поверхности Планеты, а также объем в атмосфере. Да, это верно, надо экономить каждый клочок и приспосабливать его к всемирной цивилизации. Долой деревья! У нас будет кислород и без них. Правда, ходят слухи, что он не такой качественный, как природный, но и с таким можно выжить. Уж во всяком случае, Правители плохого нам никогда не пожелают. Они наши Добродетели, на них надо молиться. Но остается целый пучок экологических проблем помимо нехватки кислорода. Вода загрязнена. Причем ее уже не очистить, как это можно было сделать раньше. Произошло загрязнение на молекулярном уровне. Она вредна теперь. Зубы постепенно прогнивают из-за наличия в загрязненной воде большого количества вредных металлов. Но, говорят, что Правители усиленно борются с этой проблемой, они разрабатывают Колу без наличия воды. Но по-прежнему все эти проблемы – дерьмо, по сравнению с нехваткой лекарства. К счастью, таковой еще нет. Да здравствует лекарство, освобожденный разум и тело. Да здравствует Мак! Ибо он придумал лекарство новой эры. Солнце разрушается из-за наличия в атмосфере и стратосфере вреднейших веществ и по некоторым прогнозам перестанет светить лет через 5. А нам не нужно солнце. Действительно, зачем оно нам, если у нас есть лампочка. Теперь каждый сможет иметь столько персональных солнц, сколько ему заблагорассудится. Природный свет – ничто, Мак – все! А как же витамин Д? Да он же давно синтезирован искусственным путем. Настолько давно, что в то время еще существовали Древние. Эти неразумные существа, не имеющие никакого понятия кому подчиняться и кого любить, не имеющие никакой глобальной цели, не имеющие великого и единого идеала. Даже они, эти смешные существа, смогли придумать искусственный синтез, то почему бы нам ни придумать искусственную воду и воздух. Все чушь! С Правителями, Маком мы непобедимы!
Дети на улице играют в мяч. Выглядят они ужасно. Все в грязном тряпье, никому не нужные, никем не пригретые. Наше будущее. Забавно. Мне повезло, что я уже Тин и могу работать, а что было бы, если бы мы с моими друзьями были Детками без родителей? Также бы перекатывали этот долбаный квадратный мяч.
- Ваш мяч квадратной формы! Он не покатится никогда в жизни! – орал я им.
- Дай другой, - и взоры всей компании оборванцев устремлены на меня, так что я даже смутился от их равнодушных взглядов.
- Откуда у меня мяч, я не играю…
- Ну, вот видишь, - перебил меня мягко один из них, - все говорят, что квадратный, а круглого дать не могут. Вот и играем в квадратный.
Меня удивило, с какой уверенностью и мудростью говорил этот несчастный Кид. Все по-прежнему смотрели на меня. Я стоял, словно деревянный, не зная, что им сказать или как себя вести.
- Пойдем 538! Надо тебе с детьми возиться! Мы уже почти пришли! – прокричал мне 540-ой, который уже порядочно удалился от меня.
Дети засмеялись.
- Почему вы смеетесь? – спокойно спросил я, но единогласный смех продолжился. Я ощутил себя предметом насмешек каких-то недоделанных детишек, каких то гнусных оборванцев, которые иждивенцами сидят на шее Правителей и не приносят пользу Маку.
- Да в чем же дело, сукины вы дети? – уже не выдержал я.
- Тебя зовут 538-ой? – ответил мне вопросом все тот же, еле удерживаясь от смеха.
- Ну да, - неуверенно проговорил я вполголоса, и мое обычное имя, которое мне казалось стандартным всю жизнь, вдруг вызвало у меня отвращение.
- Как глупо, - мягко произнес Кид куда-то в сторону, отвернувшись от меня. Я ощутил то же самое. Именно глупо, и ничего больше. Но решил себя хоть как-то защитить и оправдать и продолжил разговор.
- А вас же, как тогда зовут? – насмешливо произнес я.
- Называю по очереди, с востока на запад, начиная с меня, - неохотно произнес он, - Эраст, Полина, Тим, Джордж, Ната, Тося и Крис.
- Но так нельзя! Это не так! Вы сами выдумали себе эти прозвища! Вы зарегистрированы под номером! Это преступление! – недоумевал, и все больше кипятился я.
- Да, мы придумали их себе сами, это все же лучше, чем пустые цифры, мы хотим жить, и поэтому мыслим и фантазируем, – все так же хладнокровно произнес он.
- 538! – опять закричали мои друзья в нетерпении. Опять посыпались улыбки и усмешки, но уже не как в первый раз.
- Да сейчас, подождите! – мне хотелось закончить разговор.
- Но имена, состоящие из букв, были у Древних, зачем вы им уподобляетесь?
- Это просто-напросто гораздо интересней и живей, да к тому же запомнить гораздо легче длинного номера. Личность человека стирается при наличии одного номера, люди становятся глухими массами и ничем более, – откуда он такой умный, подумал я.
- Но ведь знаете, что у людей во всем Маке номера состоят только из цифр и иногда добавляется одна или две буквы?
- Да, знаем.
- И что же, все они заключают бездумную массу и имена их глупые?
- Да, конечно, чаще всего. Но есть исключения. Ты, например.
- Я? Почему же я – исключение? Чем я отличаюсь от остальных? – недоуменно произнес я.
- Ты – индивидуальность, ты умеешь думать, мыслить, твой мозг еще не полностью эксплуатирован и порабощен Правителями…
- Что же ты несешь, маленький гаденыш? – взбесился я. - Что же ты считаешь, что Правители эксплуатируют разум и они – твои враги? – гневно прокричал я.
- Да, так и есть.
Я размахнулся и наотмашь ударил его ногой в живот, так как он сидел на полу, а я стоял.
- Получай, сука! Дерьмо! Никто не смеет говорить так про Мак и Правителей! – я бил его, пока не подбежали мои друзья и не схватили меня. Так бы я убил их всех.
- Что ты делаешь? Опомнись! – еле оттащили они меня.
- Сейчас нагрянет Полиция, нам не избежать наказания, они ведь только еще Дети! Бежим, пока худо не стало!
Но я еще рвался убить маленьких гадких сволочей. Странно, но тот Кид, которого я почти искалечил, даже не плакал, как это делают дети, а смотрел мне в глаза и вытирал окровавленное лицо рукавом своего тряпья. Он был совсем непохож на других детей, и за это я порывался его убить. Я хотел стереть с лица Земли эту умную головку. Такие не должны существовать в наше время. Всех должно истребить! Истребить это гадкое своеволие!
- Да бежим же! – дергали меня друзья, - совсем, что ли голову потерял?
Мы побежали, а полиция уже подкатывала. Видно кто-то быстро стуканул. И вдруг в спину мне ударился, как камень, хриплый вопль этого малолетки, которого я избил.
- Ты все можешь! Ты – один! Ты все изменишь!
Я на миг повернулся и издалека увидел его в луже крови и ужаснулся. Я не знал, что люди так могут реагировать на сильные побои. Да к тому же дети.
Его слова ударили меня в голову и я побежал еще быстрее. Я хотел вытащить этот клин из головы, который мне вбил Кид, но у меня ничего не получалось. Он основательно засел в мой мозг. О чем же он говорил? Этот ребенок? Что я изменю? Мы далеко отбежали от проклятого места и шли уже спокойно.
- О Мак, о чем ты с ними так долго разговаривал? Что на тебя нашло, черт тебя подери? Зачем ты избил бедного ребенка? – сыпались на меня вопросы.
Я не отвечал. И рассеяно смотрел на своих друзей.
- Да не трогай ты его, видишь, у него временное помешательство. Ни хрена не понимает.
- Хотелось бы верить, что временное, а то пропал наш дружок!
- Да ладно тебе, все с ним нормально будет. Ну, погорячился, избил парня. Негатив же надо скидывать, у него непроизвольно получилось.
- Умный ты какой! А если бы он его убил? Нормально бы это было? А?
- Да ты сам-то успокойся, ничего не произошло! – повелительно сказал 540.
- Совсем ничего. Да, так, фигня какая –то! А если нас мусора искать будут? Пропишут нам по 30 плетей каждому или еще чего хуже? А, блядь? Что тогда будет? И все из-за этого гандона! Урод! – негодовал 123-ий.
540 размахнулся и ударил 123-го со всей силы по скуле, которую сразу же рассек, на меня брызнула струйка крови.
- Ах ты, сука! Что ты делаешь, гад? – мгновенно заскулил он и схватился за лопнувшую скулу.
- Я тебя успокаиваю, понял? Не смей гнать на нашего друга, или он тебе уже не друг? Чуть менты, так ты уже ссышь, дерьмо! Иди домой, и подумай о своем блядском поведении! – грозно сказал 540.
123-ий держался за кровоточащую скулу и не отвечал, а только злобно смотрел на своего обидчика.
- Иди, я сказал! Убирайся вон! Завтра же попросишь у 538 прощения! Понял?
- Иди на хрен, козел! – сквозь зубы процедил 123-ий и убежал.
540 довел меня до моей ячейки. Откуда он знал, где я живу? В тот момент мне в голову не пришла эта мысль. Он разул меня и скинул с меня куртку, так как понял, что сам я это сделать буду не в состоянии. Я был в каком-то жестком ауте, вошел в эмоциональный ступор. Лег на кровать и сразу же забылся.
До G556 мы не дошли. Сегодня.

Следующий день.

Вдруг мне вспомнился вчерашний день, случай с ребенком. Мне стало стыдно. Я яро защищал своих Правителей, избив его. А каких таких Правителей? Тех, которые всех нас посадили в клетки? Нет, нет, так нельзя. Мы свободны. Да, этого Кида я бил не за защиту чести Правителей, я бил его для своего собственного удовольствия. А диалог наш о Правителях и именах был лишь только предлогом. Я даже подошел к нему уже с подсознательною мыслью убить его.
Но весь цимус то заключался в том, что говорил он правду. Причем настолько голую, нагую, что сразу даже за Правду ее не принять. И про лживых Правителей, и про наши Номера, и про наше никчемное существование. Обо всем этом, наверное, не задумывался никто в Маке, кроме него… подумал я, но ошибся.
Тяжело размышляя, я и не заметил, как время добежало до отметки 9:50. Пора было на работу. И тут опять сильное чувство несвободы охватило меня. Я не знал, что делать. Как быть дальше. Но одно я знал точно. Нужно что-то менять…
Я стоял за конвейером, отбросив все мысли, хотя это было так сложно сделать. Таким образом, без мыслей, рабочий день показался мне не таким долгим, как раньше, но с каждым днем работа меня тяготила все больше. Я осознавал, что делаю ее, может, вовсе не на благо людям, а только им во вред. И на этом становится Мак непобедим. Шагая по улице, я опять о чем-то думал. Но у меня не было никакой оформленности мыслей, они лишь как хаотичные молекулы в материальном теле, не имели конечной цели. Я размышлял обо всем. Это, надо заметить, довольно глупое и пустое занятие.
Позвонил 540. Встретились на улице.
- Давай на лавку сядем. Находился за сегодня, ноги офигенно болят.
Мы сели.
- Сегодня опять не работал?
- Не получилось. Правители пронюхали как-то, что я дурью маюсь, и поставили меня в первую попавшуюся дырку. Там завод какой-то, лекарство производит, кажется. Но я канистры всякие носил туда-обратно, не знаю точно.
- Ты вообще как к Правителям относишься? – внезапно спросил я.
- Что за вопрос такой? – сказал он, нисколько не смутившись тем, что я спрашиваю его прямо в лоб.
- Ну, как, почитаешь их, считаешь всегда Правыми?
- Я считаю их моральными уродами.
Я почувствовал мгновенное облегчение.
И тут я рассказал ему все. Все, что думаю по поводу несвободы, эксплуатации. Пересказал ему почти дословно мой разговор с Кидзами. Все, что вспомнил. Говорил наверно с час, а то и более, а он все это время терпеливо слушал, не пытаясь меня перебить.
- Да, парень, я с тобой во многом согласен. Но ничего ведь не поделаешь.
- Да, наверно. Но я все же предлагаю не бояться наказаний и делать, что хочется и что нравится, - радостно подытожил я, - с предельной степенью аккуратности, конечно же.
- Может быть, верно.
- Мне просто некуда девать энергию. Хочется что-то делать. Именно поэтому я вчера этого ребенка избил.
- Да, такой момент присутствует.
- Давай изобьем кого-нибудь? У меня так руки чешутся.
- Занятие, скажем прямо, ты нашел не самое безопасное.
- Да брось, мы ведь все рассчитаем, учтем.
- Идея то неплоха. Но только что мы будем делать, если нас заложат?
- Что? Да ты подумай, как они это сделают? Пойдут и скажут: «меня избил какой-то Тин, а может быть и Сприг, со светлыми волосами, ростом примерно 170». Да как нас найдут? Да и кто искать-то будет. А к тому же все, я думаю, предпочтут посидеть дома и позализывать раны, чем идти куда-то и жаловаться. Они ведь зассут, что их же обвинят. У них никакой уверенности в своей правоте, они боязливы.
- Ты, наверное, прав. Да и если нас найдут и накажут, все же мы получим огромное удовольствие.
- Рад, что ты со мной согласен, я не ожидал. Один бы я, наверное, не пошел бы на такое мероприятие, а с тобой, без проблем.
- У меня тоже давно еще мысль такая зрела.
Мы шли по тихой улице Z34, в поисках жертвы, чтобы было как можно меньше шума. И вот мы нашли одинокого Тина, направляющегося к нам навстречу. Младше нас примерно года на два, как мне показалось. Как обычно, мы спросили сигарет. У него не оказалось, тогда я ударил его в живот со всей силы, он громко, с хрипом выдохнул, а потом коленом по лицу. Нос его хрустнул, и из него брызнула кровь, запачкав мои джинсы. Он упал, еле слышно хныкая и моля о пощаде. 540 подключился и начал яростно пинать его ногами. Через минуту Тин заткнулся, видно потерял сознание. Я это заметил, 540 нет. Тогда я забил на все и продолжил пинать этот мешок с дерьмом, этот насос для Колы. 540 наконец-таки спохватился, что тот уже не стонет и начал меня останавливать, хотя меня было уже не остановить, я вошел в раж. Остановил же он меня мощным ударом в бок. Мы пощупали у него пульс: жив. Надо сматываться. Убегая, мы напоследок насладились зрелищем. Незнакомый нам Тин был похож на кучу дерьма, всю в соплях, слюнях и крови. Он лежал в неестественной позе. Лица было не узнать, это было месиво из крови и мяса. Похоже, мы перестарались. Радостные и восторженные мы побежали, что есть сил по направлению к K22. Нас было не остановить, мы были непобедимы.

***

В детстве я постоянно видел один и тот же сон. Будто я лежу на земле, а передо мной стоит огромная кирпичная стена. И вдруг она начинает падать на меня. Я не знаю, что делать, меня охватывает страх, паника, чувство неизбежности. Но в последний момент я достаточно осмысленно поднимаю ногу и огромная, толстая стена разбивается об мою ногу в мелкую крошку, даже пыль. А я спокойно опускаю неповрежденную ногу. И лежу дальше, будто и не было стены, страха, паники. И все хорошо, спокойно. Мать мне говорила, что я расту и становлюсь сильнее. Что стена – препятствие, через которое я вынужден переступать, чтобы продолжить свой жизненный путь. Она была права. О, Мак, как же мне ее не хватает. Но кое-что прибавилось к пониманию моего детского сна – одного из немногих воспоминаний о детстве. Стена – система, через которую я должен перешагнуть, чтобы выжить, чтобы жить достойно. Система – не только власти. В системе заключается все процессы, которые постоянно повторяются, и с которыми мы вынуждены бороться. Также к системе относятся некоторые чувства и эмоции, такие как страх, отчаяние, чувство безысходности. С ними и борется человечество всю свою жизнь, но пока никому, ни единому человеку не удавалось побороть в себе хоть одно. Но сущность человеческая не приемлет другого пути, кроме как вечная борьба. Пусть она ни к чему не приведет, но она должна существовать. Борьба – активные действия, как правило, так как пассивной борьбы практически не бывает, следовательно, это большая трата энергии и сил (душевных и физических). С помощью борьбы мы движемся вперед, переходим на следующий уровень организации. Ведь любое обновление – шаг вперед, шаг вперед есть пройденная часть пути к самосовершенству (или саморазрушению, для кого как), к великой истине. Да будет ненапрасна борьба наша за жизнь!
Я сидел дома и не знал, чем себя занять. Никому из этих троих мне звонить не хотелось (540, 123, g556). Но дома я сидеть не мог и на улицу просто так выходить не хотел. Решил пойти покататься. Но покататься я мог только с 123-им. Позвонил.
- Здорова, кататься пойдешь? – задорно проговорил я, совсем забыв об инциденте, который произошел между 123 и 540 из-за меня.
- Кто это? – спросил он усталым голосом.
- Да я же, 538. Чего, не узнал?
- А, это ты, - гораздо бодрее проговорил он, выждал паузу, чувствовалось его волнение, - ты знаешь, брат, извини, что я давеча так говорил…
- Да брось ты! Какое там, все прошло, все кончилось, пустяки, старик! – громко сказал я, чтобы мой голос казался увереннее и искреннее.
- Ты действительно на меня не злишься? – робко по-прежнему спросил он.
- Да нет, конечно, глупый ты какой! – иронично сказал я и рассмеялся во весь голос, чтобы было естественнее, хотя получилось наоборот.
- Отлично! Тогда пойдем.


- Ты, козел, куда несешься? – дальше последовал звук хрустнувшего скейтборда. Бычара сломал его пополам, опустив на него свою жирную ногу.
- Извини, братан, я не заметил, - из-за сломанной доски 123-ий еще больше опешил и вообще не нашел, что ответить.
- Какой я тебе братан, сопля недоделанная! – мудачина начал напирать на моего друга. Он был на полголовы выше него и мощнее. К тому же обладал наитупейшим взглядом, и лицом, не обремененным и каплей интеллекта. Дерьмо, короче.
Тут вмешался я.
- Эй, эй, эй, чувак, постой! Чего ты на него гонишь, он же извинился. Тебе этого мало? – я предварительно взял свою доску в руки. – И какого ты вообще хрена сломал его роликовую доску?
- Сейчас ты у меня тоже по ушам получишь, научу вас ездить!
Такого напора я не ожидал, в Маке таких людей мало. Бычье – это пережитки Древних. Пришлось переходить к плану Б.
- Заткнись, сука! Сейчас кишки сожрешь свои, падла! – заорал я со всей силы. Все взгляды на улице устремились на меня. Бык оторопел и подался немного назад. Я испепелял его взглядом.
- Че? – немного опомнился от шока он.
Я размахнулся и со всей дури въехал ему подвеской по его тупой роже. Звук хрустящего носа не заставил себя ждать. Но бычара даже не упал, только пошатнулся, а я уж боялся его убить, видимо, недооценил его силу и стойкость. Он, совсем офигев, (видимо, звездочки то у него в голове все же закрутились) схватился за нос и скорчил гримасу, не издав не звука. Мы свалили под шумок. 123-му пришлось бежать. В спехе мы дошли до F451.
- Ты чего? А если он накапает? Да, парень, чего-то с тобой не то в последнее время. Но, все равно, круто ты его! Так и надо, суке! Доску сломал мою, урод! - здравый смысл наконец-то восторжествовал у 123-го.
- Да на кого он пойдет капать? – усмехнулся я.
- Да, правильно.
Я рассказал 123-му весь наш недавний разговор с 540-ым. А потом как мы чуть не убили левого Тина.
- Да, парни, ну вы даете!
Я, улыбнувшись, промолчал.
- Я вижу, ты подружился с 540 и с G556. Можно тебе рассказать.
- Что ты хочешь мне рассказать? – ликуя, произнес я, потому что давно примечал, что 123-ий в последнее время темнит и недоговаривает.
- Помнишь, я не хотел тебе рассказывать, как я познакомился с G556?
- Конечно.
- Ты по-прежнему хочешь узнать это?
- А как же.
- Тогда слушай… - 123 начал свое повествование о жизненной истории G556. Его рассказ был долгим.
По его словам, все началось, еще с рождения G556. Родители девочки были разных национальностей, и в ней текли две разных крови, северная и южная. G556 была очень капризна и прихотлива, с родителями не ладила. Когда она была ребенком, мало с кем общалась из сверстников, они ее не интересовали. G556 не разделяла их увлечений и интересов, они же не разделяли ее взгляд на вещи. Таким образом, в детстве она была очень одинока. Ей было некому излить душу, поделиться тайнами, мыслями. Конечно же, G556 было очень тяжело. Начиная с осознанного возраста, G556 жаловалась на еду МакДональдс и требовала другую. Конечно же, другой альтернативы еде МакДональдса в мире не было, и быть не могло, но G556 горячо с этим спорила и не хотела соглашаться. Она жаловалась родителям на сильные боли в животе. Они не могли ей ничем помочь, кроме как уверяя, что боли у всех, и это абсолютно нормально и неизбежно. Но она твердо настаивала, что другая пища в Маке существует, и ее едят как раз Правители и не хотят ни с кем делиться. Ей затыкали рот, нещадно наказывали и сильно били за такие глупые, оскорбительные слова в сторону Правителей. Она же устраивала длительные голодовки. Когда G556 было 13, с ней по-прежнему никто не общался из девочек и никто не предлагал встречаться из представителей противоположного пола, несмотря на то, что она была очень красива. Темные длинные волосы, смуглая кожа, большие и выразительные, даже немного раскосые, голубые глаза. Все ее считали за ненормальную, из-за ее нестандартного образа мыслей и легкой психической неуравновешенности. 123-му она сразу понравилась, и он полюбил ее всем своим существом. Но G556 как-то его не замечала и не принимала всерьез. Друзья же у нее стали появляться только последние пару лет. Тогда она поняла, что одной жить невозможно, и немного изменилась, большинство своих мыслей и идей она держала внутри себя и не раскидывалась ими. После знакомства с ней, 123-ий узнал, что однажды она даже устраивала бунт против Системы. Сообщников у нее было мало, так что группировка их была достаточно слаба и уязвима. Но некоторые общественные беспорядки они все же умудрились учинить. Все это очень радовало меня и совпадало с моим настоящим ходом мыслей. G556 была как раз той, что мне нужна. Правители сначала хотели ее казнить, но потом пожалели из-за ее сравнительно небольшого возраста. Также она является главным противником лекарства, но у нее ничего не получается из-за того, что ее никто в этом не поддерживает. В-общем, таких как она еще поискать надо. Рассказ про G556 меня очень порадовал и вдохновил, он был мне близок и понятен.

Я так и не увидел ЕЕ после того ужасного вечера.
Решено было в скорейшем времени ее навестить.

Я всласть покатался часа два и уехал из F451. Из этого прекрасного, грязного места.
Проснулся на следующий день от солнца, которое ярко светило мне в глаза, как никогда ярко. Я подошел к окну. Посмотрел вниз и увидел людишек-муравьев. Моя ячейка находилась на 47 уровне. Потом опять взглянул на солнце, и оно с новой силой ослепило меня. На улице падал первый, реденький снежок. 10-ый месяц подходил к концу. Скоро зима. Легкое чувство радости на секунду охватило меня, я всегда, из года в год радовался первому снегу, как чему-то большему, нежели обычным осадкам. Снег казался мне особенным, живым разумным существом. Выходя погулять с небес на землю, он дарил людям вдохновение в былые времена, давно. Сейчас же почти все изменилось. Уже никто не радуется практически ничему, люди отучились удивляться и вообще что-либо чувствовать. Я же любил снег. Я восхищался облаками, создателями уникальных и маленьких снежинок. Вы думаете, они бесполезны? Я имею в виду облака? Думаете, только застают вас врасплох внезапными осадками? О, нет. Это не так. Они трудятся как рабы, как батраки, создавая все новые и новые модели снежинок. Нет, им нелегко, и в отличие от вас они не ропщут о своем существовании. Они рады, что у них есть право жить и творить, и большего не требуют. Хотя, говорят, снег и не такой белый, как в былые времена, я слышал, что он ослеплял своей чистотой раньше, он все же необычайно хорош.
Массы людей спешили на свои гребаные заводы, спешили есть, пить, исполнять задания. Кому они приносят пользу? Глупцы. Автобусы развозили их по разным точкам нашего Комплекса № 1. Да, он был создан на свет Правителями под 1 номером, когда я еще не родился. Опять эти сухие, черствые цифры, ничего не выражающие цифры. Голова начала болеть от притока крови. Я негодовал. Но надо было себя успокоить. И что это я стал таким раздражительным? Раньше я не жаловался на жизнь, меня все устраивало, даже тяжелая работа и постоянные боли в животе. Да, я изменился.
Должен увидеть G556. С этой мыслью я вышел из своей ячейки и сел в автобус, направляясь к ней.
Стучу в дверь
- Кто? - спрашивает она с удивлением.
- Это я, G556, 538-ой, ты меня помнишь?
- Открываю.
Я вошел в ее квартиру. Со времени вечеринки она очень изменилась. Стены были выкрашены в голубой цвет, а не в кислотно-зеленый, как это было раньше. Мебели стояло гораздо меньше, чем раньше, а что осталась, выглядела совсем в другом виде, нежели раньше. Мне это понравилось.
- Привет! – радостно сказала она. Я заглянул ей в глаза, она отвернулась, но успел рассмотреть след, который ей оставил сильный концентрат лекарства.
- Я очень рад тебя видеть, - не спеша, проговорил я, - я тебе не мешаю, не от чего не оторвал?
- Да что ты, какие тут могут быть дела! Сижу тут одна, скучаю. Ты первый, кто зашел ко мне после вечеринки.
- Как ты?
- Не поняла? Да все нормально вроде бы.
- Как ты после лекарства.
- Лучше не напоминай, пережила уж. С трудом, конечно.
- Ты хорошо выглядишь.
- Спасибо. Рада слышать это от тебя.
- Хочешь чаю? – спросила она.
- У тебя есть чай? Как ты его достала? – изумленно спросил я.
G556 расплылась в улыбке.
- Круто! Конечно, хочу!
Дело все в том, что в последнее время кроме Кока-Колы в Маке почти ничего не было. Иногда можно было достать воду. Но чай – это уже предел мечтаний, что-то неосуществимое.
Мы медленно пили чай, заедая пирожками с вишней. Давно я такого не ел. Хоть пирожки с тремя начинками и входят в список пищи в Маке, но их почему-то перестали готовить. Это был второй маленький праздник для меня сегодня. Пили чай и говорили о всякой чепухе. О вечеринках, общих друзьях, телевизионных программах и телешоу. Оказывается, они бесят ее не меньше моего, и она, как и я, практически не смотрит ящик. Только если в программе стоят какие-нибудь фильмы, что становится дефицитом в последнее время. Кинематограф все больше вытесняют телешоу. Стоят они дешевле, а народ все жрет одинаково, так что фильмы сейчас уже практически не снимают.
- Однажды нам удалось достать несколько кассет из архива, они были просто офигительными, сейчас вспомню, как они называются. Ух, блин, забыл. Ну ладно.
- Ты кстати знаешь, что ты 123-му нравишься? – внезапно спросил я.
Она сразу же зарделась, видно к таким беседам она была непривычна.
- Ну, я замечала в нем, что-то такое, - невнятно пролепетала она.
- А как ты к 540-му относишься? – опять задал я вопрос и увидел легкое недоумение на ее лице.
- Что это ты так интересуешься?
- Да какая тебе разница, ты просто скажи правду, - говорил я, испытывая ее взглядом, - это важно, - добавил я после небольшой паузы.
- Ну, не знаю. Он умный очень, добрый еще. В-общем, мне он нравится.
- Отлично. Я вижу, что у нас есть почва для создания семьи.
- Семьи? Какой еще семьи? Ты что с ума сошел?
- Да постой же. Нам нужна крепкая семья, чтобы бороться, и чтобы не было утечек, понимаешь? Ну, хорошо, хорошо, не семья, коалиция, или союз, как тебе угодно будет.
- Я ничего не понимаю, с кем бороться тебе нужно, ненормальный? Мне уже 123-ий рассказывал по телефону, как ты детей избиваешь? Против них тебе бороться надо, козел?
Я раскраснелся и обиделся, в первую очередь на себя, мне стало стыдно. И сразу же замолчал. 123-ий меня предал, ей этого можно было и не рассказывать. Но она была права. Тут же я ощутил всю глупость моей затеи, но решил идти до конца, так как мои внезапные эмоции могли все испортить, и тогда уже будет ничего не вернуть, а я буду только сожалеть об упущенной возможности.
- Ну что ты замолчал, говори, наконец, - в нетерпении сказала она.
- К детям это никак не относится. То была ошибка, оплошность с моей стороны. Я буду следить за собой, и больше такого не повторится…
- Да заткнись ты! По делу говори! Разнюнился, как баба!
- Ну, хорошо. Я слышал от 123-го, что ты некогда пыталась бороться с властью, то есть с Правителями.
- Ах, он козлина, - не выдержала она, - Я…
- Наоборот, хорошо, что он сказал мне, да к тому же я сам его попросил. Я тебе буду верным союзником, понимаешь. Вместе мы будем силой! Великой! И никто не сможет нас остановить, мы создадим огромную организацию отступников. Не будет Мака, Правителей, Трафикеров, боли, унижения, несвободы, самовырождения. Мы будем свободны, как никогда. Мир будет светел и чист. Мы посадим новые деревья, очистим Мировой океан. У нас снова будет чистый воздух и здоровая еда. В зоопарках есть все нужные нам виды животных. Мы выпустим их, чтобы они наплодили каждый вид вновь. Вновь мир, и все, что в нем существует, обретет гармонию. Разве не этого ты хочешь, милая, разве не этого? Скажи мне.
Она плакала. Это были слезы счастья.
- Я тебя так долго ждала, - сказала она сквозь слезы и притянула мою голову к своим мягким и влажным губам.

Парт 2

- Как ты думаешь, Ронин, сколько еще просуществует наш род? – спросил Чак у своего коллеги и брата одновременно, развалившись в кресле. Он прикрыл глаза, и его физиономия растянулась в улыбке. Чак заложил руки за голову и ждал приятного ответа. Но такового не последовало. Ронин, его брат, задумчиво уставился в окно, разглядывая уже изрядно поднадоевший индустриальный пейзаж. За окном все мельтешило так же, как и в голове Ронина. Он напряженно о чем-то размышлял.
- Что с тобой, брат мой, чем ты так озабочен? – недоумевая, спросил Чак, открыв глаза и рассматривая угрюмое лицо брата.
Но Ронин не отвечал. Последнее время он дико презирал своего брата. Ему опостылели тупые размышления вслух этого бездумного куска мяса. Этому ослу нравилось угнетать и порабощать людей. Он делал это со всеми. Ведь он – один из Правителей. Ронин – также Правитель, но жадный братец Чак не особо доверял ему. Как горе - так делить с Ронином, как радость – все себе. Вот по такому принципу и жил Чак. И, конечно же, в один прекрасный момент Ронин понял, что он эксплуатируется так же, как и все остальные люди, его подчиненные. Чак пользуется мозгами своего братца, а вся выгода - его. Ронин это давно понял, но все не решался все высказать своему брату. Вот и сейчас он собирался что-то сказать, но, по слабости своей, не смог.
- А? что ты говоришь? – сказал наивно Ронин, будто не слышал вопросов.
- Почему ты не слушаешь, что тебе говорит старший брат? – гневно спросил Чак.
- Между прочим, у нас с тобой одно и то же звание, и ты не смеешь со мной так говорить. Если бы не я, ты бы вообще давно сдох, мудило! Ты не смог бы подавить самого пустякового бунта без меня! - не выдержал Ронин.
- Вон, дерьмо! Чтобы я тебя не видел! – закричал Чак. Но в глубине души он решил, что Ронин все-таки был чертовски прав. Такой прямой правоты просто не мог допустить. Ронин ушел с опущенным видом, он не смог ответить брату, и еще потом сожалел, что так нагрубил ему.
За окном шел все тот же снег, был уже первый месяц следующего года. Огромные хлопья серых, пушистых осадков садились людям на голову и летели под ноги. Тем, кому повезло попасть на голову, оставались там, устраивая сборища со своими собратьями. А тех, которые очутились на асфальте или упали под ноги, ждала ужасная участь. Беспощадные зомби-люди месили их в абсолютно черную гущу своими одинаковыми, черными, изношенными ботинками. Ронин не мог смотреть на темную слякоть, один вид ее убивал. Его тошнило. Придумав имена себе, брату и остальным ПодПравителям, он попытался хоть как-то отделить себя от массы. Если бы не Ронин, остальные стоящие у власти присвоили бы себе обычные порядковые номера, но тут вмешался он, и идея понравилась остолопам. С именами они считали себя чем-то особенным, обособленным от народных масс. Но так ошибались. Правители так же, как и люди, живущие и работающие в Маке, были жалки и беспомощны. Они парализовали сами себя своей безграничной властью, которую обрели обманом. Группка тиранов вырвала власть у древних и собралась построить новый быт. Но это оказалось им неподвластно, и они построили хаос на всей планете. К сожалению, понимал это только несчастный Ронин, остальные же были довольны. Он целыми днями думал над ответами на вопросы, которые постоянно возникали. Время уходило, а в голову ничего не приходило. Он находился только в постоянной депрессии и ощущал свою беспомощность. Но не терял своего прежнего желания изменить мир, на этот раз уже действительно к лучшему. С этими печальными мыслями он заснул, потому что уже порядочно обессилел за трое суток практически без сна.
- Вам что-нибудь принести, мистер Чак? – подобострастно сказал слуга Z56 и замер в ожидании ответа.
- Да. Принеси мне кофе. С молоком и сахаром, - повелительно произнес Чак.
- Слушаюсь, - быстро проговорил Z56 и мгновенно удалился.
У Правителей были свои личные, небольшие плантации кофе, чая, злаковых, бобовых культур. Они имели все виды животных, богатых мясом и молоком. Выращивали все основные виды овощей и фруктов. Получали сахар, крупы, пекли хлеб. В-общем, они имели все, что нужно было для здорового питания. А также они выращивали каннабис. Мало того, у них были скрытые парки и сады, с цветами, деревьями и травой. Народ, конечно же, обо всем этом не знал и даже не догадывался. Правители же жили в шике и роскоши. У них были прекрасные повара, которые каждый день готовили им новые блюда.

Чак разговаривал с одним из своих замов, Крисом.
- Надо увеличить количество обедов во всех точках питания, не всем хватает, - давал задание Чак.
- Но мы и так непрестанно синтезируем пищу, фабрики не справляются - озадаченно сказал Крис.
- Так значит постройте еще несколько, болван, - негодующе воскликнул Чак, - я не хочу, чтобы у меня народ вымер от голода, кем я тогда буду править.
- Хорошо, будет сделано.
- Еще прикажи, чтобы посадили в моем саду еще деревьев, воздух не очень чист, - сказал Чак и невольно поежился.
- Хор…
- Да, и увеличьте температуру в Апартаментах на 5 градусов, а то чего-то холодновато.
- Зима все-таки, холодное время. На улице -20 градусов.
- Дааа? Что ты говоришь? Смотри, какой умный? – с издевкой произнес Чак. Когда Крис потупился, он засмеялся еще сильнее.
- И одежды теплой выдай еще народу, я не хочу, чтобы они перемерзли все, как собаки, - Крис все аккуратно записал в свой блокнот.
- А теперь проваливай, остолоп! Ты мне очень надоел за сегодня, так что сделай так, чтобы я тебя не видел несколько дней. А надо будет что-то срочное сообщить, пошли кого-нибудь другого. Тебя же я вообще в последнее время не переношу.
Крис ушел обиженный и огорченный. Чак всех строил, он был абсолютным Правителем внешне. Но сам понимал, что это не так, и без брата ему не справиться, будь то какая-нибудь трудность или экстремальная ситуация.
Ронин спал безмятежным младенческим сном, будто и не было той ужасающей реальности, которая убивала его изо дня в день. Погрузившись в другой мир, мир сна, он жил другой жизнью, и даже в мире грез он искал правду. Ему представлялся рай, в его понимании. Он видел толпы обнаженных людей, бродивших по зеленой, сочной траве без какой-либо надобности. Ронин смотрел и радовался за них, что они могут босыми ногами давить цветы, издающие дурманящий аромат. Он видел себя, сидевшего на ветке огромного старого дерева и читавшего книгу в окружении прекрасных женщин, которые беспрестанно смеялись и звали его куда-то. Но это было не нужно Ронину. Он наслаждался настоящей минутой и даже не мог мечтать о чем-то большем, так как настоящее было и так безоблачно. Он читал правду и ощущал себя самым счастливым человеком в раю, потому что он единственный попал туда по ошибке. Не могли Верховные Властители допустить его существование в этой галлюциногенной субстанции. Он знал, что Верховные Властители ошиблись, и радовался еще больше. Запретный плод всегда слаще. Он ощущал себя сильнее самих ВВ. Он был выше всех и вся. С этими мыслями он сидел все на том же старом, поросшем толстой темной корой и заросшем мхом, дубе и не заметил, как ушли его прекрасные спутницы, феи. Внезапно ему стало тоскливо, хотя еще совсем недавно он пренебрегал их вниманием и интересом. Исчезли и молодые нагие люди, топчущие прекрасные дурманящие цветы, трава на земле высохла, обесцветилась, былые растения завяли, небо затянулось тучами. Страшная гроза, напоминающая Великий Суд, прогремела, и он понял, что остался в раю один. А, может, это был уже не рай? Да, это уже не предел мечтаний, а грязный, убогий уголок его сознания, который был затерян много-много лет назад, еще до его рождения. И Суд свершился, и погнали его из рая, на бренную землю. И исчез мгновенно старый, грозный дуб, на котором он читал Истину, и очутился Ронин в глубокой и вязкой невесомости. Следующее мгновение он чувствовал себя, падающим в бездну, каких не бывает, самую бездонную, что ни на есть. Он знал, что это конец, но пока не давал своему разуму осознать эту мысль. Пока все шло хорошо. Он летел, и перед его глазами пролетела вся его мрачная жизнь в серых тонах. Он увидел все свои злодеяния, проступки и подлости, которые совершил по отношению к себе и остальным. Он знал, что смерть не минует его. Но пока все шло хорошо. Он вспомнил впервые за все свое существование родную мать, и мгновенно затосковал по теплу ее утробы. Он знал, что был горячо любим своей матерью, но не отвечал взаимностью и не придавал этому значения. Ронин не знал, что через каких-то несколько лет будет так тяжело с нею расставаться. И ему мгновенно стало больно и грустно, за то зло, которое он причинил своей матери. Он искренне раскаивался, но ничего уже не могло спасти его. Его тело разбилось о землю, внезапно появившуюся в темной бездне, и дух его вышел на волю, желая улететь в небеса, но тут же рассыпался в прах в первые же секунды своей свободы. А тело его целиком ушло в землю. И ничто уже не напоминало о нем.
Ронин проснулся поздним вечером в сильном волнении, но ничего не осталось от сновидения, которое он увидел. Все же Он был обеспокоен. Одно слово впивалась в его воспаленный мозг, как мерзопакостный паразит впивается в плоть своего нового места обитания. МАТЬ. Его больной рассудок твердил одно, он не понимал ничего, охваченный эйфорией, вызванной болью и спазмами, и опять забылся, сопровождая потерю сознания короткими и тихими, отдельными стонами от переносимых мучений. Так пролежал он без всяких сновидений, без поисков правды и без обличения лжи до самого позднего утра. Утром же, когда он отверз свои отекшие веки, и его больные глазные яблоки с желтеньким налетом увидели потолок комнаты, он тихо и протяжно застонал, будто запел. Он не чувствовал своих членов и не мог ими пошевелить. И он закричал.
- Ч-а-а-а-а-а-а-а-к! Ч-а-а-а-а-к! Где-е-е ты-ы-ы! Ч-а-а-а-к! – его истошный крик уже срывался на хрип, и, закашлявшись, он затих. Чак вбежал в комнату Ронина с бледным лицом и со страхом в глазах. Он думал, что его братишка умирает или помешался рассудком. Этого он боялся больше всего. И не только из-за того, что потеряет власть, просто подсознательно он испытывал теплые чувства к родной крови. Ронин – единственный родственник, оставшийся в живых у Чака. Хоть он в этом не мог себе признаться, но Чак все-таки любил брата. И тут он встал над его кроватью и показался Ронину недосягаемым, будто он смотрел на него не с высоты своего роста, а с небес. Будто грозный Верховный Судия смотрит на него и испепеляет взглядом. Чак же его не испепелял, а наоборот, был испуган больше, чем он сам.
- Что с тобой? – сбиваясь, сказал Чак, - ты болен?
- Все нормально, Чак. Не обращай на меня внимания. Извини, что я тебя встревожил криком. Все в порядке сейчас, оставь меня, я очень устал, – слабым голосом медленно, выговаривая каждое слово, сказал Ронин.
- Но как же? Ты проспал уже 18 часов. Ты слаб. Тебе нужна помощь, я зову врача, – нерешительно сказал Чак.
- Нет, нет, не смей. Я просто хочу отдохнуть. Принеси мне стакан воды. Я устал. Извини. Уходи, – сказал Ронин и уткнулся лицом в подушку. Чак медленно попятился спиной к двери, он не понимал, что творится с его младшим братишкой, но ушел, исполняя пожелание Ронина. Но все тот же оторопевший испуг царил на его лице.
С этого дня Ронин впал в глубокую депрессию. Он все время думал о матери, немного об отце, которого совсем не помнил. Первую неделю беспрерывно плакал, потом перестал, и просто равнодушно существовал каждый новый день. Когда он перестал лить свои соленые слезы на подушку, ставшую похожей на кусок соли (он не позволял никому входить в комнату кроме Чака, который приносил ему еду и не желал, чтобы ему меняли белье), он пошел в Правительственный архив смертей за прахом матери. Придя туда, он снова почувствовал страх, который сопровождал его всю неделю. Страх необоснованный, страх перед какой-то будущей потерей. Хотя, что у него было такого, чтобы терять. Этим он и объяснял сам себе свое непонятное чувство, и каждый раз у него получалось успокоиться, но не сейчас. Дрожащими руками, всем телом цепенея от страха, он неаккуратно достал ящичек с прахом матери и поставил его на стол в зале архива, сам же сел на стул и думал о ней. Долго, долго. Так долго, пока он не обессилел от беспрерывного сидения и невероятного чувства жажды, голода и усталости. Он просидел перед прахом своей матери 3 дня и 3 ночи. Встав на ноги, его сильно пошатнуло, и он чуть ли не упал, но все же схватился за стол и удержал равновесие. Вставив ящичек обратно в гнездо, он медленно и обессилено побрел домой. Когда он вошел в первую комнату, первое, что он увидел – счастливое лицо брата.
- Жив! – негромко и в то же время радостно проговорил Чак и помог Ронину сесть на стул.
Вволю напившись и наевшись, Ронин ушел в свою комнату спать, по-прежнему не проранивая ни одного слова. Он лег на кровать и положил голову на чистую подушку, видно наволочку заменили в его отсутствие. Заснув с еле заметной улыбкой на лице, он бы выглядел счастливым, если бы не его бледное, покрывшееся темными пятнами лицо и длинные, жирные, слипшиеся волосы. Его прекрасные волосы цвета золотой, зрелой пшеницы теперь были похожи на одну сплошную гомогенную массу, разрезанную на несколько неравных частей. Они были похожи на дредлоки, по типу тех, которые носили древние с черной кожей.
Депрессия Ронина переросла в острую стадию нервного психоза на базе душевной травмы. Доктора, которых постоянно вызывал Чак, не могли ничего поделать и сказали, что в такой острой форме психоза его сможет вылечить только лишь время, а больше ничего. Либо он поборет следы своей травмы и останется жив, либо умрет. Чак недоумевал, какая же все-таки травма была нанесена Ронину, что он стал так плох. Что же с ним случилось? Но, не задумываясь над этой проблемой глубоко, ничего не понял. Дни существования Ронина проходили в ярких вспышках гнева, злости и ярости. Он крушил все, что попадалось ему под руки, а когда уставал и, наконец-то, обессилевал, то ложился на кровать и забывался без каких-либо сновидений или мыслей. Он ни о чем не думал. Но мозг его вел какую-то постоянную, скрытую от самого Ронина работу.
Прошло две недели. Время ни фига не лечило. Организм был слишком слаб, чтобы бороться с недугом. Ронин истлевал на глазах у своего брата. За три с лишним недели, он изменился до неузнаваемости, и вы бы с уверенностью сказали, что этот человек мертв, если бы только его глаза не бегали нервно, а его ноги и руки не двигались. Только небольшое движение конечностей оправдывало его существование в настоящем мире. Но на самом деле он был уже одной ногой в ином месте. Ронин превратился в жалкое подобие живого существа, и ничего более. Его щеки впали до предела, так что были явно видны тонко очерченные скулы. Кожа лица и вообще всего тела покрылась маленькими язвочками, которые нельзя было даже сначала рассмотреть, и издалека они не бросались в глаза, но стоило присмотреться, и сразу была видна отвратительная картина больного изможденного человека. Коленные суставы будто туго обтянула кожа, а ребра были готовы прорваться наружу. А время все ни хрена не лечило. Чак уже ждал конца своего брата и все гадал, когда же он настанет, потому что ему надоело с ним возиться. Это, конечно же, была дико циничная мысль, но все-таки она незаметно проскочила у него. Чак уже не тешился надеждой, что Его брат поправится.
Но вот настало прекрасное утро солнечного дня. Далекая и яркая планета старалась изо всех сил, чтобы показать остальным планетам и звездам в ее системе, на что она способна. Лучи ослепительного и жгучего света доходили до Земли в огромной концентрации. Стоял четвертый месяц 2026 года. Первый раз за этот год было так жарко. Еще совсем недавно были заморозки, сейчас же асфальт плавился под лучами Яркой планеты. Люди умирали в этот день от обезвоживания, солнечных ударов, обострений хронических заболеваний. Словно Верховный Властитель послал наказание на Мак в качестве дико высокой температуры. Оставшиеся деревья, которых было совсем немного, высохли до самых корней, люди умирали и падали прямо на вязкую черную тягучую массу, похожую на смолу, которая еще вчера называлась асфальтом. Было настоящее стихийное бедствие. Ронин открыл свои опухшие, гнойные веки, которые долго не поддавались, и сказал во весь голос, а потом и вовсе закричал.
- Я Рожден! Я Свободен! Я Чист! – и опять, и опять, и опять он повторял это. Все утро. Его брат Чак стоял над ним с глупой улыбкой на лице. Он не знал, что ему делать, радоваться или огорчаться, смеяться или быть хмурым. Так ничего и не придумав, он все так же стоял с неуклюжей гримасой, не зная куда податься. Постепенно за плечами Чака выросли замы Правителей, слуги, повара, в-общем все, кто следил с интересом за судьбой Ронина. Чак понял это только тогда, когда увидел, что взор его брата устремлен через его правое плечо. Он оглянулся и увидел кучу народу.
- Что вы тут делаете? – спросил он сначала, недоумевая, - все вон на ХРЕН! – заорал он, с каждым слогом все больше и больше наливаясь краской гнева и незлой агрессии. Все тут же испарились, будто никого и не было.
- Ну что, брат, лучше стало? – заискивающе спросил Чак. Большие изможденные, но светившиеся глаза были устремлены на Чака. В них было огромное желание жить прежде всего остального, и жить хорошо.
- Да, брат, - сказал Ронин и глухо закашлялся.
- Есть хочешь?
- Мое любимое! – с детской радостью в глазах почти прокричал Ронин. Он действительно был наивен и незлобив, как маленький ребенок, еще не понимающий тягот жизни.
- Ладно, - ответил Чак и невольно усмехнулся беспричинной радости своего младшего братца.
Несмотря на дикую, испепеляющую все, что попадется, жару, в комнате у Ронина была уютная температура, легкая прохлада, как ему и нравится. Была очень хорошая система кондиционирования. Только Ронин хотел встать на прогулку после сытного завтрака, но его ноги тут же подкосились под ним, как два тонких стебелька цветов, не могущих удержать двух крупных шмелей. Тут же он и упал. К нему подбежал Чак, поднял его и положил в кровать.
- Тебе еще рано ходить, ты слишком ослаб, набери массу и сил, тогда пойдешь.
- Ладно, тогда вели вымыть меня и поменять мне постельное белье.
- Конечно.
Ронин нежился в чистенькой постели, и золотые прямые волосы его раскинулись по подушке, от них приятно пахло свежими химикатами. Ронин лежал и смаковал запах накрахмаленного постельного белья и своих, свежевымытых волос.
Начался пятый месяц. В небе летали ватные тучи. Ронин совсем окрепчал и решил выйти на улицу. Он шел по проспекту Т78 и вдыхал нечистоты, и это его совершенно не заботило. Лицо его, единственное из всех встречавшихся ему людей, расплывалось в улыбке, но это никого не колышело. Он был рад своей жизни. Рад, что он идет по улице, а никто даже и не подумает, что он – истинный Правитель. Он смеялся над мелкими людишками, не имеющими никакой возможности хоть каким-то образом выступить против существующей власти, потому что они были полностью порабощены и зомбированы. Бунт предметов казался ему менее абсурдным, нежели бунт людей в Маке. После своей болезни Ронин по-другому стал смотреть на многие вещи. Больше он не считал себя причиной всех бедствий человечества, а даже наоборот, в явно своих личных проступках обвинял других. Он стал чаще курить каннабис. Это его расслабляло.
По приходу домой он заговорил с братом.
- Чак, расскажи мне, во время моей болезни что-нибудь произошло?
- Да, было кое-что. Я все не хотел тебе рассказывать, думал ты еще не окреп для этого.
- Говори прямо, а не тяни резину! - громким уверенным голосом прикрикнул Ронин на брата. Болезнь поменяла его в лучшую сторону, теперь он был полон сил, уверенности и энергии для будущего правления Маком. Теперь он не боялся говорить Чаку, что думал и не терзал себя мыслями о своих грехах. Теперь он – самый честный, правдивый и правый, что бы он ни сделал, что бы ни случилось.
- Хорошо, хорошо. Кучка каких-то обезумевших Тинов или Спригов избила детей. Очень сильно. У одного из них перелом челюсти, двух ребер и отбиты внутренние органы, - с серьезным и даже трагичным лицом сказал Чак, будто произошло что-то страшное, над чем следует глубоко задуматься. Он тоже изменился за время болезни брата. Значительно помягчал, стал добрее, отзывчивее, лучше и теплее стал относиться к брату. Стал корить себя за прежнее отношения к Ронину и все зло, которое он ему причинил. Можно сказать, они поменялись местами. В корне изменились.
Ронин заливисто и громко засмеялся прямо в лицо Чаку, который отступил назад, немного испуганный столь неожиданной и необычной для брата реакцией на его слова.
- Что с тобой? Что смешного? – спросил он вполголоса с легким волнением.
- Что? Ты не хотел меня тревожить? Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Вот насмешил-то! Ха-ха-ха! – Ронин все не мог унять свой необоснованный смех и говорил все на одном дыхании, между взрывами неуемного хохота, - ты что, братец? Ха-эха-ха! Ты ли это? Ха-ха-ха! – он словно захлебывался своим диким смехом, перерастающим в какой-то страшный, стальной грохот. Во всяком случае, так его слышал Чак. Ронину же было даже сложно дышать из-за своей сильной экспрессивности.
- И еще избили какого-то Тина. Еще сильнее. Его еле откачали. Он сейчас в реабилитации, - все больше робея, произнес Чак. На что Ронин ему отвечал все новыми и новыми вспышками смеха.
Через минут пять он унялся, причем мгновенно, как будто его кольнуло острие ножа. Как будто от мгновенной боли, он затих.
- Ну, так дай распоряжение на производство большего количества морфия! Дай всем повышенную дозу, покорнее будут пресмыкаться! Нашел проблему! Ишь ты, ни хрена сам сделать не можешь, болван! – сурово и неотесанно, с легкой злостью в глазах произнес Ронин.
- Ты – гений брат! Это их уймет сразу! Как же я не додумался! – радостно сказал Чак, но осекся, он не нашел взаимности во взгляде Ронина.
- Я – гений! А ты – тупица! И это никогда не изменится, потому что так и должно быть! – зло усмехаясь, сказал Ронин.
- Ты, Ронин, меня не оскорбляй, я все-таки того же звания, что и ты, да к тому же брат тебе, – немного обиженно произнес Чак, и насупился, как маленький ребенок, готовый горько заплакать от незаслуженной обиды.
- Ну не тупица, извини, просто болван! Устраивает! – сказал Ронин и опять взорвался хохотом, точно прорвавшийся гнойник.
Чак промолчал и уставился в противоположную стенку. Он не знал, что делать. Власть перешла к брату, это Чак понял, следовательно, он теперь стал мальчиком на побегушках, братья поменялись местами. Огорченный до глубины души он вышел из общего помещения и направился к себе в комнату. Где закрылся и ввел себе внутривенно 3-ех процентный раствор морфина. Глаза его закатились, веки тяжело опустились, словно тяжелые ворота из одного мира в другой, которые всегда держали 100 канатов каждую, а сейчас оборвались. Все тело обмякло и будто налилось свинцом, и он упал на кровать, будучи в состоянии измененного сознания. Божественная жидкость мигом наполнило все его тело сначала тяжестью, а потом необычайной легкостью, Чак ощущал себя сейчас легче пылинки, легче самого воздуха, он был готов вознестись к небесам и подружиться с самим Верховным Властителем, в которого он верил в числе очень немногих. Улыбка растянулась на его лице до предела, готовая в любую секунду лопнуть, как трос, не выдержавший напряжения. Он лежал на кровати в неестественной позе, и был похож на счастливого мертвеца, человека, который перед своей смертью успел и смог сделать абсолютно все, что хотел и даже больше. Чак ощущал себя Богочеловеком, способным карать людей и путешествовать без каких-либо проблем по всему материальному и нематериальному миру, конечно же, не ограничиваясь солнечной системой. Он дышал глубоко и медленно, и при каждом вдохе и выдохе мозг его наполнялся кровью, готовый взорваться и блаженно обескровливался, и тогда настала настоящая легкость бытия для него. Именно этот миг он хотел ощутить всю свою разумную жизнь. Слюна текла обильным потоком из его полуоткрытого рта, и он всем своим существом чувствовал счастье неземного масштаба. Забывалось абсолютно все, прошлое, настоящие проблемы, думы о будущем, весь он заключался в настоящем моменте, в настоящих чувствах. И эти мгновения счастья и радости становились все более нужными и ценными для него. Чак уже подсел на слабопроцентный морфий, не такой, какой давали всем жителям Мака, гораздо чище, слабее и качественней, без всяких дрянных примесей и прочей гадости. В Лекарство же мешали вредные тяжелые металлы и разные ядохимикаты, а также какое-то вещество, потупляющее здравый смысл и разум.

Парт 3

Я лежал на спине, заложив руки за голову, и напряженно всматривался в потолок. Справа от меня лежала Рона и сладко посапывала. Я смотрел наверх и понимал, что никогда прежде не замечал этих следов от чего-то жирного на потолке, разных мутных разводов. За полтора года я изучил досконально абсолютно все предметы, находящиеся у Роны в комнате, даже каждый пятачок обоев, каждый завиток пресловутого узора и каждое место, где обои были незаметно содраны. Сейчас же я смотрел на потолок, и его грустный, грязный, тоскливый вид напомнил мне мое прошлое. Каждое жирное пятно я ассоциировал с каким-то этапом в моей прошлой жизни. На потолке Роны была моя история. В точности. С начала и до настоящего момента, во всяком случае, с начала сознательной жизни. Как я поступил в школу возле моего дома, которую жутко возненавидел в первые же дни пребывания там. Вспомнил, как я дрался со своими одноклассниками, и каждый раз мою маму вызывали в школу. Они меня жутко бесили. Как я стал работать, точнее как меня заставили работать, начали эксплуатировать, взяв из школы, потому что Им просто не хватало рук. Тогда я был рад, что покидаю стены этого гадкого здания навсегда, и все мои одноклассники мне завидовали, но потом-то я ощутил всю жуть работы на заводе. Там нужно иметь железные нервы, чтобы не сойти с ума. И школу еще можно было прогулять. А работу – гораздо проблематичнее. Как умерла моя Мать. Как меня начали пичкать лекарством. Чего я давно ждал в то время, потому что слышал сладкие разговоры взрослых людей на моем заводе, как они рассказывали про «полет в небо». Как я первый раз ощутил безмятежность и приятное, холодящее нервы и рассудок равнодушие к бытию, получив первую дозу в моей жизни. Как встретил Рону, мою мечту, которую я так долго ждал, на которую втайне от себя молился по вечерам. Я не знаю, кто ты, мой Благодетель, управляющий моей судьбой и моим существованием, но я тебе благодарен за эту встречу, и буду благодарить всю жизнь. С Роной я обрел гармонию. Мы сразу же склеились, как только узнали друг друга. И нас уже было не разлепить, как два мощнейших магнита притягиваются друг к другу разноименными полюсами, а разъединить их может только лишь какая-то сила, большая, чем их совместная энергия или же потеря свойств одного из магнитов. Как я первый раз ощутил удовольствие, сравнимое только с блаженством, когда первый раз убил ненавистного мне человека. Может быть картина, которую я видел на потолке у Роны, и не нравилась мне, но она была моя, и я был горд за это. Может ее никто и не узнает, и я бесследно кану в лету, как все остальные, а может, и нет. Но что бы ни произошло, это будет мой путь, он мне дан с начала моей жизни и я не могу уже что-либо изменить. Моя дорога уже известна, да и дальнейшая судьба любого человека известна, просто мы ее не знаем, или просто не хотим знать.
Я перевел взгляд с потолка на Рону. Она лежала с широко, не по-утреннему, раскрытыми глазами и радостно смотрела на меня. А я на нее. Так продолжалось какое-то время.
- Ну что, детка, как спала?
- С тобой всегда спать отлично, ты же сам знаешь, - потягиваясь и сладко закрывая глаза, сказала она.
- Я рад.
- Я смотрела на тебя, Феликс, очень долго. Ты все время пялился в потолок, причем не просто пялился, а будто искал там что-то.
Я рассмеялся
- Да у тебя потолок, как картина, даже интересней, - я продолжал смеяться. Ласково, тихо.
- Ты думал о чем-то?
- Да, размышлял немного, но в основном вспоминал.
- Фил, я начала бояться. Всего бояться. Особенно когда одна остаюсь. Без тебя, - неожиданно взволнованно произнесла она.
- Да что ты, милая. Чего ты боишься, я ведь рядом, - успокаивал я ее.
- Ты меня не оставишь? Правда, Фил? Этого же не будет? Я во сне видела, что ты меня бросаешь, и мне так плохо становится, что хоть в петлю лезь, - слезы начали наворачиваться у нее на глазах. Меня это бесило больше всего, но я должен был ее успокоить и переборол себя, чтобы не взорваться.
- Ну что же ты. Как я тебя оставлю? На кого? Ты ведь моя самая любимая, Рона. Что же ты плачешь, - она уже разрыдалась у меня на плече. Вот за это я ненавидел женщин. Слезы по поводу и без. Всегда. Но Рону я сильно любил, поэтому мог ей это простить. И всегда прощал.
Рона подняла свои заплаканные, немного воспаленные, выразительные и большие глаза и пронзительно посмотрела в мои. Так умела смотреть только она. И больше никто. Никто. От этого взгляда невозможно было увернуться, хочешь ты этого или нет, но твои глаза все равно прилипнуть к ее очам, как магниты. Смотря в ее глаза, напитывая ее своей энергией, а себя ее слабостью, я увидел нечто новое. Совершенно мне неведомое. Вдруг в ней исчезли сотни эмоций чувств и переживаний. Если они были, а не являлись моей субъективной галлюцинацией, то их сразу не стало. Нет. А в глазах Роны можно было прочитать два слова, написанных большим жирным шрифтом: страх и надежда. Страх, который она испытывала, боясь меня потерять, и надежда на то, что никогда меня не потеряет. Она полностью была во мне. Ее не существовало. Это я понял сейчас. Рона была моим вторым «Я». Собой она определяла совокупность всего лучшего, доброго и ясного, что было во мне. Роны не существовало, она была общей галлюцинацией и моей одновременно. Все эти мысли сначала дико обрадовали меня, а потом разрушили мгновенно мою радость. Рона была предметом. Это был факт.
- А что если все провалится, и нас всех найдут? И что тогда будет с нами? Какая судьба нас ожидает? – спросила она внезапно, все еще продолжая глядеть мне в глаза.
- Тогда нас всех убьют, - спокойно сказал я, отворачиваясь от ее взгляда и рассматривая пластмассового телепузика у нее за спиной, - да и какая разница то? Все равно ничего уже не изменишь. Чему быть, тому сбыться.
- Так значит, все наши старания тщетны? – разочарованно сказала Рона.
- Нет. Что ты. Борьба наша не напрасна уже по тому, что она является осознанной борьбой за достойное существование в мире. Так что не говори так. А результат… Результат – дело десятое. Главное ощутить себя деятельным.
- Но тогда получается ничего нам уже не изменить?
- Опять нет. Я же не сказал, что результата не будет или будет, но обязательно не в нашу пользу. Возможно, нам и повезет, надо в это верить. Но если же нет, то в том не наша ошибка. Поняла?
- Кажется да. Поняла. Но не совсем. Ты какой-то равнодушный ко всему стал в последнее время, Феликс. Тебе не кажется?
- Не равнодушный, а спокойный и рассудительный. Это совсем разные вещи. И, между прочим, я считаю это своим огромным достижением.
- Раньше ты рвался в бой, горя жаждой победы. А сейчас…, непонятно мне это, - продолжала она гнуть свою линию.
- И что? Лучше было, когда я то и дело напарывался на штыки своих же ошибок? К чему эта горячность привела? К хорошему результату? Процессу? Нет. Все осталось то же, но сейчас я просто гораздо умнее, Рона, - ответил я достаточно разгорячено, но не теряя контроль над собой, - давай-ка лучше дунем по разу.
- Да не хочу я твоей марихуаны, от нее мозг тупеет.
- Уж кому, кому, а не тебе говорить об отупении мозга, которая просидела на морфине 4 года… и до сих пор сидит, - сказал я немного усмехаясь над нелепостью слов, сказанных ею.
- А что мне оставалось делать расскажи, раз ты такой умный? – разгорячено вспылила Рона.
- Роночка, милая, я же не говорю, что ты в этом каким-то образом виновата. Мы все прошли через это, - ласково заговорил я, зная, что она любит это.
- Ну ладно. Забивай. Но только один на двоих, понятно?
- Конечно, деточка.
Если бы не каннабис, мы бы постоянно ссорились, и я вообще не знаю, были бы мы вместе, или нет. Каннабис, наша идеология и наши убеждения плотно нас связывали вместе и мы не имели права друг друга потерять. Иначе это было бы преступлением, мы бы обрекли весь народ на дальнейшую эксплуатацию и фактическое рабство. Этого мы не могли допустить.
Я забил огромный джоинт, равный двум обычным, но отмазался тем, что он все-таки один. Раскурил. Легкий, покалывающий дым заполнил весь мой объем легких и я почувствовал мгновенный прилив положительных эмоций, добра и удовольствия, как после долгой-долгой абстиненции. Горло приятно драло. Это было божественно и жизнеутверждающе. Марихуана вдохновляла меня на дальнейшее существование. Это было необходимо для нас, как воздух. Все мы дули. Без этого было бы никак. Рона сделала затяжку и сразу же растянулась в широкой улыбке. По ее выражению лица было видно, что она довольна. Дурь была действительно отменной, терпкой и мягкой одновременно. Я понял, что во всей наркоте дело в твоем воображении. Это самое главное во время прихода, мечтать как следует. От морфина приход был более сильный и жесткий, но отходняк был просто ужаснейшим. К тому же дикие проблемы со здоровьем и мгновенное привыкание. И во время прихода ты себя не контролируешь, отключаешься от реального мира полностью. Валяешься на кровати или на полу и пускаешь слюни, как даун. Это было нам не нужно. К тому же нам требовалась постоянная трезвость ума. Морфин же вообще не позволял мыслить и соображать. И после отхода ты еще долго вспоминаешь, как это делается. Это было не наше. Нам требовалось, что-то более демократичное и менее вредное. Мы выбрали дурь. Я и Рона сделали еще по две затяги и я забочковал косяк, оставив добрые две трети. Дурь была действительно сильной, поэтому нам хватило и половины самокрутки на двоих.
Окрыленные приятным приходом, мы вышли на улицу и пошли принимать пищу. Всю дорогу мы без конца смеялись и не могли никак уняться. Каннабис к тому же помогал не чувствовать всю противность еды Мака. Ешь и не замечаешь всей мерзости. Мы съели свои тошнотные обеды с БигМаками и запили все это скручивающей живот Колой. Нам было весело и хорошо вместе. И мы это любили больше всего на свете.
Мы посидели еще в Маке, слушая, как автомат без конца тараторит: подойдите в окно №1,2,3,4,5,6,7,8,9,10… за обедом. Через 20 минут у нас разболелась голова, да к тому же служащая выгоняла нас.
- Вы уже час занимаете столик! Идите отсюда! Другие тоже голодны! – с непонятной агрессией сказала она нам. Но нам уже по хуй. Мы отвыкли беспрекословно выполнять то, что нам говорят все подряд. Мы научились фильтровать людей, их слова, просьбы, приказания или угрозы. Нам было насрать. Да к тому же очень весело, потому что нас одолевал наиприятнейший приход. Мы не хотели вступать с ней в спор и злить ее и себя. Но и уходить нам тоже не хотелось. Из принципа.
- А у нас ведь свободная империя, мы можем делать все, что хотим в пределах закона, не так ли? – радостно ответил я ей, улыбаясь во весь рот. Она этого не оценила.
- Что ты сказал? Что ты можешь? Да ты ничего не можешь! Ты пресмыкающееся существо без прав, понятно? – все больше свирепея, сказала служительница. Наверно получила выговор от Трафикера недавно. Но я не следовал ее примеру, оставаясь самим спокойствием и рассудительностью, что, впрочем, ее еще больше подстегивало.
- Нет. Вот как раз пресмыкающееся существо – вы. Знаете почему? Потому что в вас нет ни капли мозгов или воли к несогласию, и вы тупо выполняете то, что вам говорят. ВЫ – РАБА, - очень спокойно и даже немного вяловато сказал я. Но служительница оказалась не такой то уж тупой и позвала охранника. Сука.
- Что ты сказал, гаденыш? Ах ты дерьмо! Ну? ничего, сейчас поймешь, на что ты нарвался, - неистовствовала она все больше и больше теряя над собой контроль, - охранник! Охранник! Подойдите, тут у нас неповиновение!
К нам подошел грузный парень со свирепым, и в то же время очень радостным лицом. Он давно сидел без работы, и у него видно чесались руки. Это я понял сразу. Рона все это время теребила меня и просила, чтобы я извинился, и мы ушли. Ну, уж нет! Меня тут оскорбили, а я еще извиняться буду. Да пошли они на хрен, козлы! Но опасения моей любимой не были напрасны. Рона живо представляла разоблачение нашей коалиции Неповиновения и всеобщую казнь на центральной площади. Скажу честно, у меня тоже пролетела такая мыслишка. Но я нисколько не чувствовал страха или чувства, что я делаю что-то не так. Если поймают – то расстреляют. Если расстреляют – значит, так тому и быть. Все уже предопределено, и если тебе суждено умереть завтра, то до послезавтра ты уже по-любому не дотянешь. Раз я умру не от вражеской пули в назначенный мне срок, то подавлюсь БигМаком, или, например, просто засну и не проснусь. Что уж тут поделаешь. Выбор сделан. Но, к сожалению, не нами.
- Что тут у вас? – проговорил охранник, радостно потирая свои большие, потные, грязные и красные руки.
- Люди молодые порядки нарушают, понимаете! Надо меры принять! – все еще кипела служительница. Все было нам не на руку, потому что охранник с большим удовольствием вскрыл бы мне торец. Ну, вскрыл бы и вскрыл. Все равно надо идти до конца, иначе я изменю своим принципам и убеждениям. Феликс должен сопротивляться до конца. Такова его судьба.
- Да идите вы в сраку! Никому мы не мешаем! Спокойно сидим, а вы к нам пристаете. Козлы! – абсолютно без злобы сказал я. Это-то и задело охранника.
- Сейчас ты у меня туда и пойдешь, малой! Точнее я тебя туда засуну! Ну-ка быстро встал и вышел отсюда! Это пока я по- доброму тебе советую!
- Иди на хуй! – шел в полный отказ я.
- Ну-ка встань! – злобно прошипел охран.
- Да пошел ты! Кто ты такой, чтобы еще вставать перед тобой! Козел!
- Пойдем, извинись перед ними, и пойдем! Я прошу тебя! – тихим молящим голосом говорила мне Рона.
- Ладно, я тебя сам подниму! – сказал он и со всей своей неуемной дури двинул мне в табло. Последнее, что я видел, это как кровь залила мне глаза, а Рона что-то истошно закричала. Охран вырубил меня одним ударом. И воцарилась тьма в моем воспаленном мозгу. Это было объективно плохо, но факт. Ничего не поделать.
Мне снился сон. Я просыпаюсь в своей кровати. Один. Без Роны. Это уже меня пугает. Встаю с кровати и отодвигаю голубоватую занавеску в сторону. Ожидая увидеть оживленную улицу, я вижу лишь дождь, лениво капающий на асфальт. Что за черт! Я взглядываю на часы, и в ужасе понимая, что уже полпервого, мгновенно впрыгиваю в свои джинсы и рубашку. Я дико опаздываю. Мне нет прощения. Со скоростью света вылетаю из ячейки прямо под моросящий дождик. Бегу по какой-то из больших улиц. Лужи хлюпают у меня под ногами и кеды полны воды. И никого нет. Мне страшно. Я останавливаюсь перед точкой питания. Моросящий дождик уже перешел в небывалый ливень, который буквально прибивает меня к асфальту, капли настолько тяжелы, словно свинец. Я кричу. Истошно. О помощи. Помощи нет. Я продолжаю кричать и бежать, бежать, бежать… Не помня себя от паники, кручу головой по сторонам, заглядываю в окна домов, точек питания. Пусто. И тут выходит из какого-то здания человек и идет от меня. Никуда не спешит. Мне становится мгновенно легче. Я его окликаю. Никто не отзывается. Я кричу громче. Он даже не оборачивается. Бегу ему вдогонку. Хлопаю по плечу. Он оборачивается.
- Эй, ты! Ты что глухой? – он оборачивается на меня. Мне плохо. На меня смотрит Феликс. Именно он и никто другой.
- Что тебе, брат? – спрашивает он у меня. Я отступаю назад и продолжаю не понимающе глядеть на него. - С тобой все хорошо? – спрашивает он меня, улыбаясь. Я впадаю в панику, разворачиваюсь к Феликсу спиной и вижу Феликса №3. Он стоит прямо передо мной и, ехидно посмеиваясь, смотрит на меня в упор. Я падаю на асфальт, в лужу.
- Что с ним? – спрашивает третий у второго.
- Черт его знает. Надо помощь звать! – ответил первый, не сводя с меня своего острого взгляда.
- Э-э-э-й! Помогите! Человеку плохо! – громко заорал второй. Я слышу топот множества ног.
- Что это с ним? Я врач! – спрашивает кто-то у второго.
- А хрен его знает! Упал и все.
Тот, кто назвался врачом, пристально посмотрел мне в глаза. Это был Феликс. Над ним склонились еще десятки голов Феликсов. Все были одинаковы. Одинаково страшны. Я закрыл глаза и закричал.
Мгновенно очнувшись, я открыл глаза и закричал. Я лежал на железной кушетке в пустой тесной комнатке, очень похожей на тюремную камеру. Я сел, оглянулся по сторонам. Кроме кровати, мебели больше не было. Мокрый бетонный пол, источающий зловонные запахи блевотины, серые грязные стены. На них явно выделялся мутный конденсат. Я чихнул. Еще раз. Дергая головой при чихании, она мгновенно затрещала. Сильная боль резко проснулась в левой скуле. Я еле заметно коснулся больного места и тотчас же опять завизжал от боли. Вся моя левая часть лица представляла огромную гематому. Это было понятно и без зеркала. Было очень сыро и неприятно. Пахло калом. Я на миг закрыл глаза и вновь открыл в надежде, что картина перед моими глазами изменится и боль пройдет, как будто ее и не существовало. Но такового изменения не последовало. Я не спал, не был в бессознательном состоянии. Я бодрствовал и вполне реально ощущал себя в этой комнатенке, сидя на мокрой постели с грязным матрацем. Я все понимал. Но только не мог понять одного. Почему я здесь? Долго-долго напрягая свой отекший грецкий орех, я так ни к чему и не пришел. Хотя очень хотел. Со всевозможными грустными и жизненеобнадеживающими мыслями я забылся. На этот раз без сновидений.
Проснулся я от неприятного ощущения, будто кто-то ползает у меня по лицу. Так и оказалось. Это был жирный-прежирный грязный клоп. Я мгновенно вскочил с кровати на холодный пол, пытаясь сбросить с себя паразита. Клоп удержался. Тут я решил смахнуть его рукой. И жестоко за это поплатился. Я попал прямо по синяку, о существовании которого я и забыл спросонья. От жуткой боли до звездочек в глазах я опять упал на грязную кровать и завыл нечеловеческим воем, кусая локти. Я не мог понять, что же такое творится, почему же я не мог вспомнить ничего, абсолютно ничего? Моя голова была пуста. Стерильна, как колба, предназначенная для переливания в нее ценного физраствора. Я сел на кровать, когда боль немного утихла, и стал отчаянно вспоминать. Попытка не увенчалась успехом. Я стал анализировать. Это оказалось удачнее. Повернув голову направо, я увидел железную дверь с маленькой решеткой. Тут же подбежав к ней, я стал кричать через окошко и барабанить в дверь руками и ногами. С другой стороны никакого ответа не последовало. Через некоторое время я повторил операцию. Результат тот же. Я лег на кровать и уставился в потолок. Капля мутного конденсата упала с потолка прямо мне в глаз. Я вспомнил, что так же любил смотреть в потолок у Роны. Рона! Где она? Что с ней? Может, случилось что-то плохое? – вдруг осенило меня. И я стал размышлять. Голод и жажда подкрались ко мне незаметно со спины и накинулись, как подлые враги. А пока в голове у меня росла цепь последнего дня, когда я был с Роной. Наконец я дошел до того, как мы пошли питаться. Вспомнил, что начал борзеть и ругаться с охранником. А, так вот откуда у меня огромная гематома? – опять меня постигло озарение. Но где же Рона? – опять подумал я. Это было неизвестно. Сколько времени прошло с того момента, как мы питались вместе? – я не знал. Какое сейчас время суток? – аналогично. Но по всей сути, времени прошло не так много. По ощущениям гематома была совсем еще свежей. Максимум полтора дня. Так. Кое-что проясняется. Но суть пока остается в тени. Почему я здесь? Как долго я здесь пробуду? Что будет потом? Что с Роной? – вот основные вопросы, которые меня мучили. Я опять попробовал поштурмовать толстенную мятую железную дверь, но мои попытки опять были тщетны. Это мне не нравилось все больше и больше. Да к тому же острое чувство голода и жажды с каждой минутой точило меня все больше и больше. Будто кто-то отрезал от меня по кусочку. Пить хотелось зверски. Есть еще больше. Мой желудок, наверное, напоминал красный скукожившийся воздушный шарик, перерабатывающийся в своем собственном соку, который когда-то был огромным преогромным и летал в воздухе, не испытывая никакого дискомфорта. Я опять забылся. Усталость и сильное недомогание все же победили голод и жажду.
- Эй, ты! Вставай! Мудило! – яростно кто-то закричал прямо мне в ухо, при этом колотя меня по ребрам каким-то жестким продолговатым предметом. По моим догадкам, это должно быть была резиновая дубинка, не оставляющая следов побоев. «Аргумент», так сказать.
Я закрылся руками и сгруппировался, чтобы хоть как-то сопротивляться побоям. Но это было почти бесполезно. Просто смешно. Аккуратно продрав глаза, я увидел стоящего надо мной высокого и мощного Сприга со злобным лицом, горящими глазами и шрамом на лице. Он перестал меня колотить, видя, что я проснулся и опять заорал дико громко.
- Ты что, козел, не просыпаешься, когда тебе приказывают! А? Или тебя не учили старшим по званию подчиняться? Глупое ты отродье! – видно было, что он давно ни на кого не кричал, так как не представлялось ситуации. Теперь же он вдоволь отыгрывался на мне. Он должно быть Траффикер, или какой-нибудь приближенный к Правителям, - мелькнуло у меня в голове. Теперь я хотя бы понял, где нахожусь. Я медленно, с тихим стоном, поднялся, держась за отбитые почки и печень, и сел на кровать, опустив ноги на пол, который показался мне просто неимоверно холодным, просто ледяным. Нехотя я поднял голову на моего мучителя и посмотрел ему в глаза. Он смеялся от души. Существует такой тип людей, который получают удовольствие только от того, когда другим людям плохо, больно, и вообще не хочется жить. Именно так сейчас я себя ощущал. И никак не иначе. Мне было просто лень существовать, то есть двигаться, говорить, думать. Все это было мне чуждо.
- Встать! – с той же чрезмерной активностью и живостью сказал он. Я даже позавидовал его бодрости. Встал на, чуть было не подкосившиеся, ноги, но все же устоял.
- Пшел! Вперед! – Я, повинуясь, задвигался в сторону двери. Ноги просто коченели. Было нестерпимо холодно ходить босиком по ледяному полу.
- Вы можете дать мне обувь? – спокойно спросил я, не взглянув на надзирателя.
- Что? Что ты сказал, сучонок? Повтори! – свирепея, произнес мудак с дубинкой.
- Не могли бы вы дать мне мою обувь? – в два раза тише сказал я, в глубине души понимая, что поступаю совсем неправильно. Результат не заставил себя ждать.
Мощный поперечный удар по спине вернул мне трезвость мыслей и нестерпимую боль. Про холодный пол я сразу же забыл. Уныло взвыв, я опустился на колени. И получил второй удар, теперь уже по плечу. Дубинка, как клеймо въелась мне в кость.
- Убил бы на хуй, если бы имел такую приятную возможность! – процедил он сквозь зубы. - Вставай! Не хрен корчиться!
Я встал и опять пошел. Теперь не только ощущая холодный пол и боль в ребрах, теперь у меня ныло все тело, а плечо и спина особенно. В сопровождении моего обидчика я бродил по каким-то длинным и извилистым коридорам и мы, наконец-таки, пришли.
Меня привели к Правителю. Это я понял, только взглянув на этого человека. Зачем он захотел меня видеть? Я не понимал. Неужели у него нет дел поважнее, чем разговаривать с каким-то мелким правонарушителем. Я давно ждал этого момента. Одна из моих целей была – поговорить с глазу на глаз с одним из Правителей. С этим мучителем всего человечества, этим злостным тираном. Сейчас такая возможность мне предоставлялась. Скорей всего не с глазу на глаз, но все же поговорить с ним я мог.

Парт 4

У Ронина жутко болел тот орган, который отвечает за умственную деятельность человека. Нет. Сказать, что его отекший и опухший мозг болел – ничего не сказать. Он чувствовал, будто его голову крошит на мельчайшие кусочки маленьким молотком какой-то зеленый зловредный человечек, все время улыбаясь и хихикая. Зеленый гуманоид в его мозгу – его представление человека будущего (если оно свершится, в чем Ронин очень сомневается). Маленький уродец, существо, обитающее на бескислородной и темной гноящейся планете. В худшем виде, который можно только представить. Нет. Еще хуже. Он питается мусором, который находит на улицах, спит в разрушенных старых зданиях, некогда бывших жилыми домами. От дождя себя прикрывает куском фанеры, а одевается в использованные полиэтиленовые пакеты и обрывки тряпья, если повезет. Ронин думал об этом и улыбался (но недолго, боль мгновенно превращала его смазливое личико в противную гримасу). Он был несказанно рад, что довел человечество до тотального и всеобщего кризиса, до полного самоуничтожения и вырождения. Он ощущал себя вторым Верховным Властителем (по мнению Ронина он существовал, но верил Правитель в него по-своему). ВВ создал этот мир, создал человека, наиразумнейшее существо, у которого среди целей присутствуют не только примитивные, инстинктивные – продолжить род и набить желудок. ВВ, который создал природу, воздух, энергию, все настоящее Бытие. И Ронин, уничтоживший и изуродовавший все, что существует, стоит вместе с ним. На одной ступени. По мнению Правителя, они оба – герои, великие деятели и творцы. Только основным положением идеологии Верховного Властителя является – нет предела для совершенствования и самосовершенствования, к коему должны стремиться все, а Ронин считает, что саморазрушение может происходить вечно, потому что ничто никуда не исчезает, а только меняет качества и форму. Поэтому можно уничтожать Тело (не только человеческое, но и просто физическое) до бесконечности. И это не крах, а только следующая ступень в эволюционном развитии человечества, на которую это самое человечество поставил именно Ронин. И никто другой. Верховный Властитель – Владыка и хозяин Бытия, всего сущего. Ронин – олицетворение самого Небытия, Ронин – владыка Ничто.
Все эти радостные мысли бесконечной и непрерывающейся цепочкой пробегали у Ронина в голове, и это единственное, что спасало его от жуткого раздражения нервных окончаний. Причиной всего этого безобразия послужил ужасный отход от 3 кубиков 15% раствора морфина, которым он заправился 12 часов назад. Ронин не мог побороть в себе страсть и привычку к морфию (он подсел на него, как только стащил с ширева своего брата, Чака) Он решил самоуничтожаться вместе со всей планетой, ни в чем не отставать от нее. Быть одним целым с детищем своего «Коллеги». Это желание было похвально. Тем самым он не обособлял себя от внешнего мира, точнее внешнего хаоса. Это звучит более убедительно и правдиво. Ну а по сути дела, он начал колоться от безделья, его жизнь была динамически пуста. От глубоких, но в то же время радостных, мыслей его отвлек низкий, всезаглушающий голос пристава.
- Мой господин, правонарушитель по вашему приказу прибыл! – четко отрапортовал он и встал, вслушиваясь в тишину, ожидая дальнейших приказаний.
- Молодец. Оставь нас, - сказал Ронин, с недоверием глядя на №538.
- Но господин, я не могу этого сделать, он опасен. Он может оказаться буйным и навредить вам, а за это его будет мало пытать всю его оставшуюся жизнь, - словообильный пристав не желал уходить.
- Как же ты много болтаешь, - с негодованием, но тихо, не гневаясь, произнес Ронин, - хотя ты прав, он может причинить мне вред.
Все это время №538 стоял неподвижно и злобно, испепеляюще впиривался красными воспаленными глазами в своего заклятого врага, в великого мученика всего человечества, в разрушителя мировой Гармонии.
- Я придумал. Привяжи его наручниками к трубе. Тогда он не сможет ко мне приблизиться, - радуясь своей гениальной догадке, сказал Ронин, но тут же поник.
- Слушаюсь, - все так же железно проговорил пристав и выполнил приказание Правителя.
- Теперь иди. Придешь, когда я тебя позову.
- Непременно, господин, - пристав вышел и хлопнул за собой дверью, от чего Ронин сильно зажмурился. Видно грохот двери очередной раз потревожил воспаленный орган. Феликс продолжал все так же смотреть на Правителя. В упор. Ронин не знал, куда ему деть глаза свои от такого тяжелого взгляда и решил начать то, для чего и пригласил к себе правонарушителя. Для Ронина этот человек был по-настоящему интересен. Последние несколько лет не происходило ни одного убийства, акта злостного неповиновения и заговорщеской деятельности. Но в последние дни часто приходили сообщения о том, что избивают людей на улицах, громят Точки Питания, сжигают автобусы. И все это ночью. Нет ни одного свидетеля. Все это не то чтобы беспокоило Ронина, скорее наоборот, веселило, что есть хоть какие-то изменения. Кто-то диктует браво свою непоколебимую волю (смех). Причем достаточно усердно и настойчиво. Ронина такие обстоятельства заинтересовали, он жаждал продолжения и дальнейшего развития, но все же хотел уничтожить этих Бунтовщиков, если это можно так назвать, тем самым проявить свою железную и твердую власть. Он искренне хотел их разоблачения. Но потом. Позже. Сейчас он хотел получить как можно больше информации об Актах Неповиновения и нанесения материального ущерба Империи, а также физического ущерба ни в чем неповинных граждан. №538 являлся единственной зацепкой Правителя. Ронин был уверен, что Феликс замешан каким-то образом с шайкой хулиганов. А семя падает недалеко от цветка, следовательно, группу легко было бы найти. Но как бы то ни было, для Правителя это было больше игрой, нежели чем-то серьезным.
Тут на Феликсову голову словно удар, обрушилась мысль. Он вспомнил про Рону. И первым прервал молчание.
- Где Рона, - скорее не вопросительно, а утвердительно сказал Феликс.
- Что? Ты как со мной разговариваешь? Ты хоть понимаешь, перед кем ты стоишь? – неестественно возмущенно ответил вопросом на вопрос Ронин.
- Я разговариваю с тобой, то есть с вами, нормально (Феликс не хотел сейчас осложнений, он понимал, что полностью зависит от этого гнусного человека, поэтому старался говорить более уважительно). По-хорошему. А теперь позвольте ответить на мой вопрос, - все также холодно сказал №538.
- №538, я не понимаю, о чем ты говоришь? Тут вопросы задаешь не ты, а я. Понял? А что до Роны, я понятия не имею кто это.
- Рона – это девушка, которая была со мной. Где она?
- А-а! G556, а не Рона. Да, прекрасная девушка, - он прикрыл глаза и сделал паузу. - Она сейчас в безопасности.
- Меня не волнует, твою мать, в безопасности она или нет. Веди меня к ней, сукин ты сын! – на повышенном тоне сказал Феликс.
- Да как ты со мной, Правителем, дрянь, разговариваешь? – уже по-настоящему возмущенно и недоуменно проговорил Ронин, - да я тебя сейчас в порошок сотру.
- Да стирай хоть в молекулы, мне-то насрать. Как ты не понимаешь. И на тебя и на твою долбаную Империю.
- Да я тебя на пожизненное заключение упрячу!
- Ну, давай. А толк тебе от этого будет? Нет. Тебе другое совсем нужно, я ведь знаю. А теперь давай, веди сюда Рону.
- ?
- Иначе не собираюсь с тобой разговаривать. Понял? Хоть железом каленым пытай, ни слова не дождешься.
Ронин не ожидал такой активной атаки со стороны плюгавого, по его мнению, человечка, не достойного существовать вместе с ним на одной планете. Делать было нечего, приходилось идти на уступки. Ронин нажал на кнопку под столом. Вбежали охраны, готовые всех убить и все разрушить, но, к их величайшему сожалению, увидели два спокойных лица – Феликса и Ронина.
- Ведите сюда G556! – повелительно сказал Ронин.
- Слушаюсь, - в голос, как дрессированные цирковые собачки, гавкнули охранники.
Привели Рону. Она была прекрасна, как обычно. Ни тени угнетения или страдания не было на ее лице. Это обрадовало Феликса. Они крепко обнялись.
- Ну, теперь доволен? – немного по-детски обиженно сказал Ронин.
Феликс его не замечал. Он смотрел в глаза Роне и понимал, что все хорошо. И лучше не бывает. Даже если их сейчас заживо спалят в печке. Вместе.
- Я исполнил твое пожелание! Ты вообще понимаешь, что это значит? Ты теперь мне все рассказываешь! – настойчиво и надменно произнес Ронин, - отвечай, что у вас за преступная группировка?
Феликс тихо засмеялся, глядя в пол. Так что это оскорбило Правителя.
- Какая группировка? Ты о чем вообще? – искренне удивленно сказал №538.
- А тебя, красотка, надо было казнить еще тогда. Помнится мне, славный был случай, - обратился Ронин к Роне. Феликс недоуменно посмотрел на обоих, но потом все понял, Рона уже имела с ним удовольствие встретиться, еще до их знакомства.
- Ну так что же ты лоханулся? – насмешливо выкинула Рона.
- Поджег автобусов, Избиение людей, Разгром точек питания – ты хочешь сказать, что это не ваших рук дело?
- Чьих «наших»? наших с Роной? – все больше издевался над Правителем Феликс.
- Люди видели, как вы избивали простых прохожих, - решил взять на понт Ронин.
- Приведи мне их, пусть подтвердят, - непоколебимо ответил №538.
У Ронина не было, конечно же, никаких свидетелей. Он мог взять любого с улицы, который бы с радостью подтвердил все, что скажет Правитель, только бы ему услужить. Но у него не было такой цели, ему не надо было уличать и обвинять эту парочку в преступных действиях, он хотел лишь поиграться, хотел продолжения действий с их стороны. Ронин мог бы казнить бы их сейчас, и все бы кончилось, но в месте с их жизнью закончилось бы и его веселье.
- А избиение людей? Дети, ни в чем неповинные дети, пострадали! И ваша группировка в этом виновата! Не смей мне лгать! – заговорил тоном отца Ронин.
- Что ты сказал?! Дети пострадали? От тебя страдает все человечество! Ты – паразитирующий червь, который грызет наше нутро, наши внутренности! Ты – вредитель, который желает уничтожить Планету, свести на нет существование и так уже ни к чему не годных людишек! Ты – мразь, грязь, которая сначала начинает разъедать нашу обувь, потом добирается до ног и сейчас ты уже подбираешься к мозгу! Ты – царь хаоса и разрушения! Но ты бренен, как и все то, что ты уничтожаешь! Запомни, всегда найдется крайность глубже тебя. Найдется кто-то, кто уничтожит и сожрет тебя. Найдется, и причем очень скоро. Советую тебе замаливать грехи поскорее, чтобы твой суд был не настолько жесток, чтобы тебя мучили не целую Вечность, а немного поменьше. – Феликс сам не ожидал от себя такого бравого и смелого монолога, и ждал, что на это ответит Ронин. Правитель был в легком замешательстве, но быстро взял себя в руки, оттянув свой пиджак книзу, что придавало ему большей решительности.
- Да! Я – властелин разрушения! Никто мне не помешает продолжать в том же духе, и измываться над вами, мелкие глупые людишки! Я кормлю Вас помоями, пою мочой, и даю вдыхать углекислый газ с примесью тяжелых металлов. Я – поработитель! И если бы нашелся кто-нибудь, кто бы меня остановил и уничтожил, то это должно было произойти еще давным-давно, когда я только начал претворять в жизнь свое предназначение. Я – конец света, который неизбежно приходит. Может быть я и бренен, ты прав, но не из-за того, что кто-то уничтожит меня. Я умру последним, а мой властный дух не умрет никогда, он будет существовать до самого распада всей галактики на атомы. Я все равно буду свидетелем этой торжественной минуты. Посмотри по сторонам! Будь реалистичен! Кто сможет противостоять мне? Может ты? Гадкий человечишка! Люди порабощены, они не имеют мыслей, эмоций и чувств. Их индивидуальность стерта. Навсегда. И теперь их бунт по меньшей мере невозможен, я бы даже сказал абсурден. И как ты не понимаешь этого? И тебе тоже придет конец, причем очень скоро.
- Мы – люди, свободны! Во всяком случае, многие из нас! И ты сделал нас таковыми! Мы – существа без ценностей, целей, убеждений и жизненной идеологии. Нас ничего не держит, нам нечего терять. Все ценное и дорогое нам ты уничтожил, то, что нас сковывало и ставило в рамки. Теперь мы – мощная масса, которая готова на все, так как ей без разницы, какой исход ее ждет, потому что хуже, чем сейчас уже ничего быть не может. Нужен только вождь, ведущий, руль. И он будет, не сомневайся. А ты – человечишка, закованный собственной властью. У тебя есть ценности – твои гребаные материальные блага, у тебя есть цель – уничтожить все. Ты несвободен оттого, что повелеваешь нами. Мы в любой момент можем тебя свергнуть, как же ты не понимаешь. Так что конец для тебя близок! И уж отнюдь ты умрешь не последним, далеко не последним. А твой дух, мы предадим Великому Властителю, который сотрет его в Вечность, в Ничто. И уже у тебя не будет возможности перейти в другое качество, ты будешь погребен в Нигде. Такова твоя судьба, и ты ее уже не изменишь! – тут Феликс растянулся в радостно-ехидной улыбке глядя прямо в глаза своему заклятому врагу, что придало ему большей уверенности. Он взглянул в глаза Роны, уже улыбаясь по-другому.
- Итак, если ты не имеешь никаких причин, чтобы задерживать нас, то мы пойдем.
Ронин не стал их задерживать. Говорить он более не мог, мозг раскалывался, слушать, следовательно, тоже. Он попросил Гарда, чтобы тот вывел пару из его апартаментов и не держал более, он предвкушал войну. И решил поспать. Беспокоиться не о чем. Все равно в этой неравной битве итог ему известен.

Парт 5

Мы с Роной, обнявшись, вышли на улицу. Меня переполняло счастье. Она была рада за меня. Меня это радовало. Снег падал на наши почти голые тела. Было немного холодно. На мне была одета футболка и джинсы, на Роне – какое-то нелепое платье. Вообще платья ей очень шли, она была просто создана для них. Любой формы и цвета. Гофрированные и прямые, с вырезом и без, черные и белые. Она была костлявой и стройной, кожа да кости, небольшая грудь, такие девушки любят носить платья.
- Что это за дурацкое платье? – усмехаясь, спросил я.
- Что? Что ты сказал? Это мое любимое платье! Тебе оно вроде тоже нравилось! – недовольно ответила она мне и сорвала со своего плеча мою руку.
- Да брось ты! Я же пошутил! – улыбаясь, сказал я, найдя выход из положения, обнял ее и засмеялся. Она прижалась ко мне и засмеялась со мной. Как же я ее люблю.
- Как же я тебя люблю, - сказала она, - как твой синяк? Сильно болит?
- Чешется!
- Ничего, проходит уже. Вот сильный охран попался, мудило! – громко, почти прокричала, сказала она на всю улицу и заливисто засмеялась.
- Спать хочешь? – спросила она меня.
- С ног валюсь!
- Я тоже. Пойдем ко мне.
- Давай.
Мы пошли к Роне домой. Всю дорогу я загребал кедами снег, точнее слякоть, пытаясь, чтобы как можно больше этой массы попало мне в обувь и расплавилось там. Как же я люблю снег. Снежинки все таяли и таяли в моих кедах, носки стали совершенно мокрыми, хоть выжимай, а я продолжал загребать гомогенную серую массу. Меня переполняло счастье. Я получил огромную сатисфакцию от разгромного разговора с Правителем, у меня появилось желание действовать, до настоящего момента куда-то убежавшее, я люблю Рону. Все это давало мне огромный энергетический заряд. Теперь я понял, что такое настоящее счастье. Это тогда, когда хочется жить, и ты не сомневаешься в том, что твое будущее удастся, и все сложится как надо. Счастье – желание жить.
Придя к Роне домой, мы легли спать и проспали сутки. Без сновидений, чувств и каких-либо других преград к спокойному сну. Наш мозг отдыхал.
- Вставай, Фил, сколько можно спать, - сладко полились струйки слов Роны. Я подумал сначала, что это сон. Но потом приоткрыл один глаз, который и направил на Рону.
- Ха-ах-ха, - мелодично рассмеялась Рона, глядя на меня. Она была прекрасна.
- Чему ты смеешься, глупая? – шутливо сказал я, растягиваясь в улыбке.
- Твоему заспанному лицу. Ты такой смешной, - все так же добро сказала она. Я полностью открыл оба глаза и понял, что хочу в душ.
- Какой ты грязный! Фу! Тебе бы не мешало принять ванну, - с утрированным отвращением сказала Рона и сморщилась.
- А тебя что-то не устраивает? – спросил я, встав с кровати и направившись к ней. Обнял ее и поцеловал, - Тебе что, не нравится мой запах?
- Отстань! Противный. Лучше иди, помойся, - сказала она и снова заливисто, но в то же время тихо, засмеялась.
Я пошел в душ. Стоя под струей грязной горячей воды, от которой пахло тухлятиной, я получал искреннее удовольствие. Никогда в жизни я так не наслаждался обычным принятием душа. Я словно рождался заново. Все мои клетки обновлялись, больные органы магически излечивались. Такое целительное свойство имела эта ржавая вонючая вода. Я ощущал прилив сил, бодрости и энергии. Я ощущал желание жить, то есть почти был счастлив. Сейчас мне ничего не было нужно, все отпало. Все желания, мысли и планы. Я просто получал удовольствие, заряд.

***

Пришел домой. В своей ячейке я не был, наверное, около двух недель. За это время в ней воцарился полный хаос и ощущение смерти, если еще не произошедшей, то надвигающейся. Это мне не понравилось. Жизнью здесь и не пахло. Сначала я подумал, что это из-за того, что я тут долго не был, да к тому же когда уходил и не подумал прибраться в ней. Все было раскидано. Было грязно и воняло. Запах застоялой воды, именно застоялой, а не протухшей. Это было даже хуже. Что-то новое, раннее не изведанное. На автоответчике было одно сообщение. Очень странно, кто бы мне мог звонить. Тут меня осенило, что я совсем забыл о своих друзьях, о нашей группировке. Понял, что не звонил им уже недели три. Целых три недели бездействия. Хотя время нам сейчас так нужно и словно горит, а я так глупо им распоряжаюсь. Это меня убивало и злило. Я злился на себя, ощущал себя никудышным лидером. Сейчас, когда нас почти раскрыли и Правители знают обо мне, нужно было действовать особенно активно. Я даже подумал о передаче лидерства кому-нибудь другому, но потом быстро передумал, и понял, что это цель и идея всей моей жизни. Такой шаг был невозможен. Да к тому же это тяжелая ноша, полная ответственности, мало кто смог бы ее принять.
Я нажал на красную мигающую кнопку и услышал голос Оскара: «Привет. Где ты? Мы тебя все ищем. Куда ты пропал? У нас горе. Как только окажешься дома, сразу же позвони. Отбой». Тут мне в голову стукнуло. У Роны ведь по каким-то причинам сменили телефон. И в базе его нет. Он появится только через месяц. А когда ко мне или к ней заходил Оскар или Джейми, то мы были в камере. Все понятно. Да уж, ну и шороху я напустил. Но что за горе? Что могло случиться? Кого-то схватили? Убили? Но это невозможно. Правители просто не привыкли к таким рискованным действиям, они не готовы. Я тут же кинулся набирать телефон Оскара. Никто не брал трубку. Где же он? Верно на базе. Сидят сейчас и продумывают план Операции. Или меня ищет? Ладно. Перезвоню позже. Вдруг на меня напала дикая сонливость. Глаза так и слипались. Руки и ноги наливались свинцом, я валился с ног. Просто не мог со мной совладать. С чего бы это? Вроде спал ведь недавно. Я решил не размышлять долго и подчиниться физиологии.
Меня разбудил настойчивый звонок в дверь и стук в нее одновременно. Сначала я подумал, что мне кажется, а потом вскочил как ошпаренный и побежал к двери, как это обычно бывает спросонья, когда еще реальность не воспринимается полностью. Это был Оскар. Он вошел.
- Привет дружище, как я тебя давно не видел! Извини, что я пропал, сейчас все расскажу подробнее, - говорил я, пожимая ему руку, протирая глаза другой и растягиваясь в улыбке, почему-то на меня навалившейся.
- Потом расскажешь. Дай сначала мне сказать, - его голос был серьезным и каким-то необычным, напряженным, обычно такое не водилось за Оскаром, - ты знаешь уже о Джейми?
- Нет, а что с ним? Его поймали где-то? Засекли на операции? – недоумевал я, что могло стрястись серьезного с Джейми, и засыпал Оскара вопросами.
- Он вздернулся, - медленно и степенно проговорил Оскар. Я сел на кресло, точнее на подлокотник, а потом только сполз в кресло и закрыл глаза. Я ощутил себя в стратосфере. Блуждающим метеоритом, который не знает, в какую планету ему войти, чтобы устроить в ней стихийное бедствие. На несколько секунд все внешние звуки пропали, я их не слышал, картинка пропала тоже, я ее не видел. Тишина была тише гробовой, а темнота была гораздо глубже, чем темнота от обычного закрывания глаз. Будто я совсем потерял зрение, будто никогда его не имел. Был слепым от рождения. И постепенно эта бездна темноты, в которую я напряженно уставился, ища в ней ответа, начала смотреть на меня. Меня передернуло, как от легкого электрического заряда. Я тут же открыл глаза. Передо мной предстал все тот же задумчивый, погруженный в себя, и серьезный Оскар. Вот он, абсолютный флегматик. Картинка сначала была не в фокусе, даже более чем, я различал только яркие цвета, но постепенно я сфокусировался на Оскара и на остальные вещи, все встало на свои старые места.
- Что же ты молчишь? Не спрашиваешь меня ничего, - немного нетерпеливо сказал Оскар.
- Не хочу говорить, - еле выдавил я.
- Ну что ж, подумай. Есть над чем. Когда созреют вопросы, задавай, у тебя попить что-нибудь есть? Ай, ладно, сам посмотрю, не буду тебя отвлекать.
Я погрузился в себя, но как-то особенно. Никакие мысли не лезли мне в голову, вопросы не мучили, поэтому я не стал ничего спрашивать Оскара. Я задумался, но сам не понял над чем. Очень все странно. Я просто о чем-то думал. Это было настолько глубоко, бессознательно, рефлекторно. Я даже и не пытался понять, о чем думаю. Отключил свой мозг и дал ему очухаться после потрясения. Нужные вопросы и догадки сами полезут из моего рта после некоторого времени. В этом я был уверен. Так прошло минут 30, а может и три часа. Оскар меня не беспокоил в моем бездумии.
- Расскажи, - еле слышно промолвил я одними губами.
- Я звонил ему неделю подряд, никто трубку не брал. Заходил несколько раз к нему домой. Никто не открывал. Ходил в штаб, там его не видели. Я начал волноваться, думать, что же с вами произошло, я имею ввиду тебя, Рону и Джейми. Стал уже самое плохое предполагать. Будто вас поймали и держат в камере, пытают. Всякие дрянные мысли в голову лезли. Наконец, когда я пришел к Джейми домой очередной раз, то понял, что он, может быть, пережрал какого-нибудь дерьма и отключился. И его надо срочно откачивать. Не мне тебе говорить, ты же знаешь, с ним бывает такое, он слаб. Взял, да и нажрался какой-нибудь синтетики. И эта мысль так прочно влезла в мой рассудок, что помутила его. Я побежал домой, взял некоторые инструменты и взломал дверь. Я ведь на заводе работал, знаю, как замок устроен. Ну, взломал, вошел внутрь. Хожу по комнатам, кричу: «Джейми, Джейми, ты где! Джейми!» ну, в-общем, тронулся я немного. И чувствую, что воняет чем-то, не могу понять: калом, не калом, мочой, не мочой, блевотней, не блевотней. Захожу в кухню, смотрю на люстру, и ноги подкашиваются. Упал, отвернулся. Блевануло. Взял себя в руки, повернулся назад. Ты знаешь, я сначала и не узнал нашего Джейми: весь синий, глаза вообще почернели. Представляешь себе, две такие пустые дырки – глаза. Не дай Мак, тебе такого увидеть. До сих пор вспоминаю с ужасом. Язык выпал, почти полностью вывалился. Я вообще не думал, что такое бывает. Просто жуть. А под ним небольшая лужица. И весь длинный такой стал, как веревка, вытянулся в струнку. Плечей совсем не стало, все ушли в длину. Джейми, я помню, всегда мечтал быть выше… Извини, Фил, что-то меня понесло. Но главное глаза. Почти выпали из орбиты, максимально вылезли. И смотрит на меня пристально так, понимаешь, недоверчиво! Будто я его заклятый враг, будто его душу погубил! Будто… - Оскар терял над собой контроль, раздражался с каждой секундой. Это было закономерно, такое увидеть, да и еще и друга близкого. Никому не пожелаешь. У парня настоящая травма.
- Тише, тише, Оскар. Ты ни в чем не виноват, ни в чем. Слышишь? А теперь успокойся, успокойся. Все хорошо, - пытался я успокоить его, но безуспешно, он не унимался.
- Нет, ты представляешь, смотрит на меня, как на убийцу его, со злостью, а губы его, синие, будто невидимо проклятие шепчут. Нет, ты представляешь? – Оскар горько заплакал. Мне было его жаль, он очень переживал за Джейми. Я ему сочувствовал и проклинал себя за то, что мне не так жалко Джейми. Корил себя, что во мне нет ни капли жалости к другим, любви и чувственности. Наконец, я заплакал. Но не из-за Джейми, а чтобы поддержать Оскара, и показать ему мою любовь к нему и Джейми. Сначала думал, у меня ничего не выйдет, но как только попробовал, слезы ведром полились из меня. Я плакал вместе с Оскаром, и получал от этого неимоверное удовольствие и облегчение. В плаче я нашел очень много хорошего и решил плакать почаще. Это довольно успокаивало.
Вволю наплакавшись, мы сели на диван и стали отдыхать. Ничего не говоря, каждый в своих мыслях. Точнее, каждый в своем безмыслии. Тут Оскар внезапно продолжил разговор.
- А такой классный парень был…
- Да уж.
- Робкий такой, застенчивый, и умный. Такие не должны умирать рано.
- Не должны.
- Почему ты не спрашиваешь, не нашел ли я какой-нибудь записки у него?
- Не нашел ли ты какой-нибудь записки у него?
- Ты что просто так спросил? – немного начал гневаться Оскар.
- Нет, нет, что ты! Просто я как-то об этом не подумал сразу, а ты мне напомнил, - сразу же отреагировал я, потому что не хотел второй истерики.
- Я нашел у него записку. Знаешь, что он пишет?
- Что.
- На, прочитай. Там и про тебя есть, - сказал с укоризной, как мне показалось, Оскар, и протянул мне мятый и грязный клочок бумаги.
Я заинтересовался, и впился глазами в каракули Джейми: « Рона! Это мое последнее письмо по большей части адресовано тебе. Как же я тебя люблю! Любил всегда, начиная с первой нашей встречи. Ты никогда не уделяла мне и доли внимания. Нет, я не виню тебя в этом. Я просто не имею на это право. Но ты могла мне хоть дать, какую-то надежду, с которой бы я жил всю оставшуюся жизнь! Но ты не сделала даже этого. Каждый день после знакомства с тобой был для меня пыткой, я страдал каждую минуту и никак не мог тебя позабыть. О, с какой бы радостью я бы это сделал! Но уже не могу. Да о чем это я. Заговорился. Пишу совсем не о том, о чем хотел. Рона, и все мои остальные друзья, прощайте! Я ухожу, и, скорее всего, мы больше никогда не увидимся, потому что я не верю в загробную жизнь. Это мне кажется такой же чушью, как то, что Земля стоит на трех китах. Я всем вам желаю счастья, особенно тебе, милая моя Рона. Я ухожу, любя тебя. Не забывай бедного Джейми. Как же тебе все же повезло, Феликс. Цени это. Удачи всем!» - и маленькая приписка в самом низу: « В своей смерти прошу никого не винить». Таким было письмо Джейми. Второе глухое потрясение для Феликса за сегодняшний день. Он даже и не знал, что ему думать, говорить, и как смотреть на Оскара. Он был в полнейшем смятении и недоумении. И все не мог оторваться от грязной бумажки, впился в нее глазами, как в последнюю надежду. Мало того, что Джейми вздернулся, он еще и вздернулся можно сказать из-за него. Потому что Рона предпочла его Джейми.
Вот так штука вышла. Да, бедный Джейми совсем с катушек съехал, не выдержал нашего режима что ли? Или сраная наркота его довела до депрессняка? Теперь уже не разберешь. Но факт остается фактом. Джейми вздернулся из-за меня. Что делать с Роной? Показывать ей письмо или нет? Как ей ответить на вопрос о причине самоубийства Джейми? Нет, она совсем с ума сойдет. Я знаю, какая она чувствительная и сентиментальная. Для нее будет и так непросто пережить его смерть, а если она еще узнает, что послужила ее косвенной причиной, то до конца жизни не будет находить себе места. Нет, это слишком рискованно. Теперь мозг Фила раскалывался от множества противоречащих друг другу мыслей. Его мозг раскалывался. Он чувствовал и вел себя абсолютно противоположно тому, как он сначала отреагировал на сообщение о смерти Джейми. Он волновался, не знал, что ему делать.

- Ну как тебе дельце? Круто, не правда ли? – прервал молчание Оскар, когда увидел, что Феликс оторвался от записки и уже некоторое время блуждал взглядом по потолку.
- Да уж… - только и сказал Фил.
- Что теперь делать? Роне рассказывать?
- Не стоит! – мгновенно твердо и резко ответил Феликс.
- Я тоже так подумал сначала.
- Знаешь что, приходи завтра. Мне надо как следует обдумать все это. Я не готов сейчас разговаривать.
- Ладно, завтра зайду. Пока.
Я кивнул головой.
Оскар встал с кресла и, уходя, громко хлопнул дверью. Шум застыл в мозгу у Фила на несколько часов.
Пытаясь поразмыслить над сложной ситуацией, все обдумать и рассудить, Феликс лег на диван, заложив руки за голову и уставившись в старый добрый потолок. Так он делал всегда, когда искал ответа. Грязная, полуотвалившаяся и влажная штукатурка отвечала ему на все вопросы. Ну, или почти все. Филу не думалось. Он закрыл глаза и заснул.

***


Что же мне делать? Я не могу так больше. Надо что-то менять. Либо забывать все и всех, либо еще что-то. Но как грамотно вырезать опухоль, если даже не добраться до пораженного органа? В этом весь вопрос и состоит. Еще несколько дней, и я окончательно сойду с ума. Я люблю тебя, Рона! Сильнее всех на свете. А ты меня не любишь, в этом и заключается моя трагедия. Феликс при всем своем желании не полюбит тебя так, как люблю тебя я. Никогда. Это просто не свойственно ему. Он не такой как я. Почему же ты этого не видишь? Тебя так никто не будет обожать, никто не будет тобой бредить, как я. Но есть и моя проблема здесь. Я слишком раним и сентиментален. Таким невозможно быть в наше время. Точнее невозможно быть таким и умереть здоровым. Сейчас.
Сейчас я умру. Уйду от вас всех. От этого гадкого мира, от Мака, от жалких гуманоидов, которые называют себя Людьми, от этих мелких и подлых человечишек, которые смеют называть себя моими друзьями, а потом подло и цинично обманывают меня. Уничтожайте меня, издевайтесь надо мной, вбивайте меня в Землю своими грязными ногами – я выдержу любое унижение и любую боль. Так думал я. Но понял, что это невозможно. Невозможно для моей чистой и непорочной души. Так больше нельзя. Нужно что-то менять, кардинально. Менять жизненные качества. Это самый лучший выход. Освободиться от своего бренного и ненужного тела, сбросить свою оболочку, оставить ее здесь, а Туда унести только самое лучшее – Душу. И уйду я в мир лучший, и будет блаженно мое существование. Войду в Нирвану и останусь в ней навсегда. Сделаю мир для себя таким, каким бы я хотел его видеть. Я буду обладать своей мечтой, иллюзию сделаю реальностью. Таков я. Я буду находиться по правою руку от Бога, и он сделает меня властным. Сделает ли? Тебя, жалкого грешника, который только и нашел, что покончить жизнь самоубийством? Да, конечно. Ведь я лучше остальных, я Избранный. И это все решает, ставит на свои места. Я буду вечен. Просто на сегодня мой жизненный этап пребывания в физической оболочке закончен. Я чувствую это.
Как? Как я уйду из жизни? Ведь я боюсь боли. Что же делать? Об этом то я и не подумал. Дурак! Надо было достать яда. Пойти сейчас, найти яд? Нет. Ни в коем случае. Это невозможно. Я не хочу видеть этот бренный мир, не хочу видеть его гнусных обитателей. Но надо решить вопрос обязательно сегодня. Ждать не имеет смысла. Надо раз и навсегда решиться и перейти в лучший мир, надо спасаться от этого дерьма. Перерезать вены? Нет, ни в коем случае, я не переношу на дух вид крови. Это приводит меня в панику и бешенство, а я хочу уйти как можно менее болезненно и более спокойно. Без мучений. Но это невозможно! Возможно, надо просто подумать, нет ничего нереального. Пистолет! Быстро и мгновенно, никакой боли. Дурак! Какой пистолет? У тебя что совсем крыша съехала? Ты полный удолбыш. У тебя нет пистолета, и ты его сейчас нигде не достанешь. Точно. Электричество! Лягу в ванну, полную воды и кину в нее радио! Смерть далеко не мгновенная. Да к тому же ты изжаришься как уголек. Ты хочешь такой оставить свою оболочку? Дерзай. Удачи. Нет, нет. Не то. Надо что-то придумать другое. Вздернуться. Остается только одно. Но это ведь больно. Удушье! Это немыслимо. Ты хочешь уйти сейчас, или будешь продолжать капризничать, как маленький ребенок? Выбирать сейчас не приходится. Надо скорее делать дело, пока не передумал. Понятно? Да, надо. Все есть, что нужно: мыло, крепкая веревка (осталась от детской стенки, помнится, я любил по ней лазать в детстве, а сейчас вздернусь на ней, немыслимо). Вперед.


Некст Парт

Укол. Мутная розово-коричневая жидкость мгновенно распространяется по всем каналам внутри тела Ронина. Он закатывает глаза, валится на скамейку. В этот раз все как-то по-другому, не так, как прежде. Сейчас Ронин чувствует не приход, не жар, а потом мгновенный озноб, не темноту, а потом ослепляющий свет, не мелкие конвульсивные движения всего тела со стеклянным взглядом и иногда пеной изо рта. Ронин совсем не имеет возможности управлять своим телом, но как ни странно достаточно здраво мыслит и понимает все происходящее вокруг него. Другое дело, что он все-таки находится в некотором роде метафизического состояния и не имеет возможности осознавать увиденное. Люди же ходят вокруг него, и мало кто захочет смотреть на это жалкое зрелище, разве что неразумные дети, которые уже никогда не приобретут разум, это не их вина, это вина поколения и того, кто лежит, как мешок с дерьмом, на скамье. Только разве что дети смотрят на Правителя и хихикают, не понимая, что творится вокруг. Да и как они могут понимать, пока что они находятся в своем собственном мире, вход в который неподвластен даже самому властному. Им хорошо там, они не хотят уходить, но им придется это сделать. Ронина сейчас можно сравнить только с неразумным ребенком, который ушел в астрал, ребенком, который даже еще не умеет самостоятельно передвигаться. Он невинен и беззаботен, чист и праведен. В его Нутре нет грязных помыслов, он желает всем добра. Но долго это не продолжится… ребенок вырастает, уходит из своей вечной игры, входит в свою колею экзистенции, предначертанную Богом. Он озлобляется, начинает понимать всю несправедливость и грязь окружающего его мира. Через некоторое время он приспосабливается, как правило, на не лучших для себя условиях, и продолжает тянуть свою бренную и короткую нить. Теперь – он полно-бесправный член Новобщества Мака. Лучшее детям.… Пусть они ощутят полноту жизни (именно жизни) и ощущений в своем раннем, неразумном возрасте, ибо только тогда у них есть эта возможность, к тому же они не требуют многого, как Гройнапсы. Так и Ронин выйдет из «Детства», из состояния вечной беззаботности и отрешенности. Также опять им овладеют его идеи, лишь только своей сутью, разрушающие окружающий мир, не говоря уже об их исполнении. Опять он возомнит себя АнтиБогом и продолжит свою ублюдскую нить. Сейчас же он не тот. Сейчас он любит всех. А главное заключается в настоящем моменте. Истина под твоими ногами, здесь и сейчас. Не надо смотреть в небо и ждать момента озарения, осмысления жизни. Зри в корень, ибо найдешь там все ответы. Углубляйся в самопознании и самоизучении. Самосовершенствуйся, и истина сама упадет на тебя с неба, главное, никогда не останавливаться и не сдаваться. Помни…
Ронин же был других взглядов. Самосовершенствование – худшее из всех благ/зол. Как сказал кто-то из древних, самосовершенствование – онанизм, саморазрушение – полноценный секс (надо заметить эта цитата пришлась к лицу Ронину. Она так ему полюбилась, что он практически сделал ее своим жизненным кредо). Он считал, что, разрушив быт – настанет групповой экстаз. Все в один момент впадут в Нирвану и больше никогда не выйдут из этого состояния. Потеряв все, мы потеряем наши оковы, цепи и гири. Все, абсолютно все, что существует вокруг и в нас – наша преграда, норма, барьер, через который мы не в состоянии перепрыгнуть. Уничтожив и разрушив все, ничего не останется. Тогда можно будет смело оторваться от Земли и больше никогда на нее не приземляться. При уничтожении воздуха, закон о силе притяжения не будет действовать. Мы станем легче воздуха и воспарим. Все вместе. Это была одна из многих мотиваций Ронина для уничтожения быта и существования, в какой бы то ни было форме. Активной или пассивной, без разницы. Ронин осознавал, что людей надо готовить к этому, поэтому не торопился к мгновенному исполнению своей идеи, к быстрому результату, к молниеносному достижению цели. Он понимал, что быстро такой процесс не может проходить. Это почти что эволюция в отрицательную сторону, он просто ей способствует и слегка подгоняет ее. Он – ведущий.
Состояние Ронина сейчас было завидным. И говорит это многое, потому как в нормальных, объективных и ничем не осложненных/облегченных условиях, его состояние – ужасно. Начиная с состояния его рассудка, который покрылся желтеньким налетом и воспален 24 часа в сутки, отчего рождаются абсурдные, противоречащие всем канонам логики идеи и мысли. Заканчивая состоянием его физической оболочки – дряблый, рахитичный дистрофик с тусклыми серыми глазами и лицом цвета геркулесовой каши. Уже не говоря обо всех субстанциях, которые находятся между телом и рассудком, а каких – это уже дело субъективное. Да, таков был Ронин. Это была его правда. Но сейчас он был не таким, как обычно. Он был красив, даже я бы сказал, прекрасен. Его рассудок был полон здравых мыслей и бодрых идей, а тело дышало свежестью и пахло запахом заводской новизны. Особенно это касается кожаных изделий. Как только изготавливаются на заводе новые кожаные вещи, он пахнут характерным образом. Так же пах и Ронин.
Его приход был неординарен. Счастье и состояние неземной окрыленности буквально накрывали его все новыми и новыми порциями. Это было божественно. Он овладевал не крыльями, которые когда-то имели птицы, как это бывало всегда, а крыльями невидимыми, но излучающими особое сияние, свечение. Нимб оберегал его голову. Но все это было черного цвета. Крылья были сделаны будто из свежей смолы, настолько свежей, что отливали на солнце, а нимб – черный терновый венок, приятно вонзающийся в кожу, которой обтянут череп. Да, он был счастлив. Он хотел, чтобы это состояние не покидало его никогда. Ронин чувствовал сейчас себя в наивысшей степени АнтиБожественно. Такого не было никогда. Сейчас он отдал бы все за то, чтобы прожить оставшиеся дни так. Даже свою великую идею Разрушения Вселенной. Он бы пожертвовал и этим. И так он пролежал на железной скамье неопределенное количество времени. И приход не покидал его. Это было незабываемо. А люди все ходили и ходили мимо, и никто даже не задумывался, кто лежит у них под ногами. Зри в корень. И всеобщее существование текло нервно и раздраженно. Но только не для Ронина…

***

Класс! Вот это приход давеча был. Ну ладно, надо о делах подумать, не все же развлечения и удовольствия, надо и долг гражданский выполнять, вести мир! – после этих слов Ронина так расколбасило, что он не мог отойти пару минут, плотно смеялся. Да, надо же продолжать осуществление своих намерений, а то что-то последнее время все на мертвой точке стоит, ни вперед, ни назад. Так и до застоя недалеко. А застой нам не нужен, нам нужна динамика, причем желательно отрицательная, иначе не жизнь, а тоскливое дерьмо какое-то получается. Вот как. – Ронин закрыл глаза и откинулся на спинку стула, думая, чтобы ему такое придумать. Ничего в голову не шло. Вдруг в комнату вошел Чак.
Чак в последнее время стал, словно мышь, незаметно бродить по Апартаментам. Старался вообще не попадаться Ронину на глаза. С недавних пор он стал его бояться и презирать за неуемную жестокость и желание поработить всех. Но Чак ничего не хотел предпринимать, он планировал прожить свой отведенный срок (если конечно братишка не загонит его в могилу раньше) и спокойно уйти на покой. Он не хотел ни войны, ни крови, ни чего-то еще. Он желал спокойствия и чувства удовлетворенности. Но с Ронином как одного, так и другого добиться было нереально, расслабиться было невозможно и почти абсурдно. И Чак бы с удовольствием передал бы власть полностью в руки брата, но вот незадача: Ронин сам не отпускал его, а решил поиздеваться над ним и вечно гонял его по мелким поручениям. Ему это доставляло эстетическое удовольствие, как и все остальное, что он делал людям, или каким бы то ни было другим существам во вред. Последнее время Чак выглядел очень неважно: усталый вид, красные, воспаленные и больные от недосыпа глаза, хроническая усталость и сонливость. Чак таял на глазах. Ронин его просто мучил, как физически, так и морально. Чак чувствовал, что скоро его мотивация к жизни и к движению вообще исчезнет, потому что он не видел ничего приятного или полезного в своих действиях, как для себя, так и для кого-либо другого. Энтелехия его организма скоро должна была иссякнуть, так бы и кончилось его скудное существование. Он был жалок. Но он заслуживал этого. Если вспомнить все то, что он сделал с миром в прошлом, то злоба сразу же проснется к нему. Ведь это именно он впервые довел человечество до критической точки, до глобального кризиса, он поработил и лишил здравого рассудка всю толпу, все население планеты. Именно он первый желал этого кризиса, а не способствовал восстановлению после него. Тогда ему было весело и замечательно, и над Ронином он тоже достаточно долго издевался.
- Здравствуй, ты звал меня брат? – повиновенно спросил Чак.
- Нет. Попросил бы тебя убраться вон, - ехидно ухмыляясь, произнес Ронин.
Чак торопливо засеменил к двери.

Некст Парт

После смерти Джейми прошло 30 дней… За все время о нем никто ни разу не вспомнил, но не из-за того, что он был никому не нужен, просто все были очень заняты. Ложь. Роне, конечно же, сказали о том, что Джейми вздернулся, но утаили все по поводу записки. Клочок бумаги же сожгли. Рона особо не убивалась, как предполагали Феликс и Оскар. Погрустила, погрустила и забыла. Надо было идти вперед к заветной цели, осуществлять постепенно мечту, стремиться к идеалу. А тут Джейми какой-то, она и не общалась то толком с ним никогда, только по делу, да и то в силу того, что он был в клубе.
Феликс был спокоен. Про Джейми тоже не вспоминал. А если и вспоминал, то только из-за того, что его мучила записка, он боялся, что кто-нибудь проболтается Роне. Но это было абсурдно, потому что знал об этом кроме него только Оскар, а тот сам не хотел говорить ей. Но все же что-то терзало сознание Фила, и это как-то касалось записки. Но это не являлось его главной мыслью. Он готовил новый план. Мелкие акты Неповиновения уже потеряли смысл в его глазах. Теперь он хочет совершить что-нибудь более массовое, обширное. Фил подумывает о вооруженном походе на Апартаменты Правителей. И, в принципе, эта идея не лишена здравого смысла. Охраны у Правителей – единицы. Они считают бунт масс абсурдным и невозможным. Пусть считают, это Филу только на руку. В Союзе сейчас 655 человек. Это, конечно, не армия, но вполне достаточно, чтобы напасть на Апартаменты и выиграть бой. Нужен только грамотный план и подготовка. Проблема одна – где достать оружие? Его давно уже не существует в природе. Точнее оно, конечно, где-то есть, но в ничтожном количестве и, скорее всего, в Апартаментах Правителей. Значит, оружие нужно изготавливать самим. Это очень сложно и трудоемко, да к тому же ничего толкового не выйдет. В распоряжении нет ни технологий, ни сырья, ни завода. Что ж, надо думать.
Оскар больше всех остальных думал о Джейми. В последнее время – он почти единственный, кто с ним общался. Ну, конечно, еще люди из Союза, но то все другое. Оскар все думает о расширении Коалиции, планирует, где можно еще учредить точки сбора, чтобы это было незаметно для постороннего глаза и в то же время удобно. Опять же думает о походе, который предложил Феликс. Но для него решительно ничего не готово, это он понимает.

***

Объявлено массовое снижение нормы обедов. Это плохо сейчас для нас. Очень плохо. Теперь питание проводится два раза в сутки и паек уменьшен в два раза. Вот сука! Знает все-таки, падла, что мы без дела не сидим! Надо было по-другому с ним говорить тогда. Но ничего, прорвемся. Решил извести нас голодом, но ничего, получишь еще свою дозу! Это я тебе обещаю. – Феликс неистовствовал.
6:20
Блядь, на собрание опаздываю!
Феликс вышел на улицу, его встретила кромешная тьма сверху и противная слякоть снизу. Он бежал и при каждом шаге слышал, как сочно хлюпает кед в слое слякоти. Это было и приятно и противно одновременно. Все время как Феликс бежал, он думал о Ронине, вспоминал его противное, гадкое рыло. И мечтал расквасить его в кашу.
Войдя в помещение, Феликса ослепили мощные прожекторы. Пред ним предстал многоярусный зал и сцена, на которой уже стоял Оскар. Феликс каждый раз офигевал от того, как Оскару удается находить такие огромные, светлые помещения в абсолютно неприметных местах. Это было поистине искусство. Все взгляды обратились на Феликса, когда он вошел. Оскар что-то вещал, но видимо замолчал и тоже стал следить за движением Феликса, который направлялся к нему. В зале было наверно человек 300-350, то есть почти половина. Таких массовых собраний еще не было. Феликс встал на сцену вместе с Оскаром.
- Всем привет! Задержался, извините, - на Феликса устремились сотни глаз, это было непривычно, но приятно. И ни малейшего шороха, блестящая дисциплина. Дело рук опять же Оскара. Молодец, отлично работает.
- Перейду сразу к делу. Значит так. Я буду говорить, меня не перебивать, все вопросы потом. Ясно? – вся сидящая масса ответила послушным и отработанным утвердительным кивком головы.
- Отлично. Итак, начнем. Попрошу вас отнестись к предстоящему событию очень серьезно. Если кто не согласен убивать или быть убитым за свободу, попрошу выйти, прямо сейчас, и больше не возвращаться, - никто и не пошевельнулся, - отлично всех все устраивает, надеюсь, что во второй половине будет такое же согласие. Через 7 дней, то есть в 21 день текущего месяца, мы совершим организованное нападение на главные Апартаменты Правителей. Нас будет 660 человек. Разделимся на 6 подразделений. Поделит вас Оскар, но об этом потом. В нашем распоряжении следующее оружие: коктейль Молотова – около 300 штук, арматура – 700 штук, то есть достанется абсолютно каждому, топоры – примерно 200 штук, ножи – 300 штук, цепухи – порядка 150 штук. Вот вроде бы все с оружием. Я разработал подробный план нападения. В связи с тем, что раций нет, ориентироваться будем по часам. Так, теперь подробный план, по минутам, предстоящей операции.
8:00 – первое подразделение, затерявшись в толпе, продвигается непосредственно к главному входу в Апартаменты. Остальные части в это время находятся в радиусе 300-500 метров от апартаментов. Тоже, разумеется, в рассредоточенном состоянии в группах, не превышающих количество 15 человек.
8:05 – по четкой команде половина первого подразделения достает коктейли Молотова и кидает в стены, двери Апартаментов, по возможности закидывает в разбитые окна. На улице наступает паника, паника наступит и внутри. Это нам только на руку. В это время быстро подтягиваются еще два подразделения. Всего получается три.
8:10 – штурмом берем главный вход. На это у нас есть самодельный пластид. Не спрашивайте меня, где мы его достали, я и сам не знаю. Но все это только благодаря Роне. Она у нас молодец. Подрывом главной двери занимаются 5 человек, которых в дальнейшем выберет Оскар, остальные же устраивают как можно более сильный хаос и беспорядок. Нам требуется отвод внимания от взрывчатки.
8:15 – к этому времени ребята должны будут справиться с взрывчаткой. Прогремит взрыв. Путь открыт – вперед, мстить презренному врагу. Три подразделения врываются в Апартаменты и там уже начинается полный дестрой, громить все и всех. Но помните, главная наша цель – Правители, а точнее один из них – Ронин, он является Центром, все держится на нем. У него светлые длинные волосы. Его мы не должны упустить. Его нужно убить в первую очередь. Во вторую всех остальных Правителей. Потом уже охранников и слуг, ну это будет по ходу дела.
8:25 – два подразделения штурмуют черный ход. Нам чудом удалось выяснить, где он находится и как обороняется. Здесь ребятам потребуются только монтировки и упорство. И дверь откроется по взмаху волшебной палочки. Главное верить. Да, лирическое отступление. Если хоть один из нас не будет верить в успех операции и обретение полной свободы – он будет подрывать весь настрой команды. Те, кто не уверен в успехе, прошу подняться со своих мест, (все сидели, как сидели, никто даже не шелохнулся в зале). Спасибо хоть на этом. Вера должна быть сильной и искренней, только тогда мы дойдем до намеченной цели. Мы должны быть крепки духом, ничто не должно сломить нас. Так будем же едины, непобедимы и всемогущи в своем единстве. Да будет так, (в то время как Феликс все это говорил, глаза его горели огнем, слюна брызжила изо рта, вены на лбу вздулись, и его идея полностью овладела им. Казалось, что он сейчас потеряет контроль над собой, если не закончит свое «лирическое отступление», и тогда его будет не остановить, но этого, слава, не случилось).
8:35 – пять подразделений должны оказаться в Апартаментах и крушить там все. Одно подразделение должно остаться незадействованным в случае непредвиденной ситуации. Но надеюсь, все пройдет гладко.
9:00 – если все прошло, как планировалось, а по-другому быть и не может, Я объявляю по всемирному радио, что произошла революция, былая власть уничтожена. Все теперь свободны. Никто не должен ходить на работу и принимать лекарства. И теперь никто не имеет права их обидеть или в чем-то ущемить их естественные права.
Убиваем всех, кто попадается в Апартаментах, не щадим никого, иначе ничего не выйдет. Все ясно? (зал молчал). Вопросы есть?
- Есть, - громко сказал кто-то с последних рядов.
- Слушаю.
- Как мы будем действовать внутри, если у нас нет схемы помещений?
- Вот в этом и есть вся трудность. Действовать придется только на ощупь, принимать решения по ходу движения. Достать такую схему оказалось вне наших сил. Так что здесь есть недочет. Спасибо. Еще вопросы?
- Вы уверены, что Главный Правитель будет в Апартаментах в это время?
- Абсолютно. В этом не стоит даже сомневаться. Это ясно как день, что он никогда не выходил и не выйдет из своих Апартаментов. Он дико боится всего и всех, за пределами своей безопасности. Спасибо. Еще вопросы? (зал молчал).
Ну, вижу, вы все усвоили. Программа будет штудироваться еще несколько раз, так что вы невольно выучите ее, если, конечно, не дебилы. Удачи всем. Готовьтесь, физически и морально.
Морально удовлетворенный, Феликс сел на стул и закрыл глаза с улыбкой на лице.

***

Феликс не понимал одной прописной истины. Освободив всех, воцарится полнейшая анархия, безвластие. Он не смотрел и на день вперед, в-общем, склад ума у него был не шахматный. А если бы приложил хоть капельку усилий и терпения, сел и поразмышлял бы вдумчиво над этой проблемой, он сразу бы нашел правильный ответ. И тогда Фил стал бы думать над дальнейшей судьбой народа, массы, а не только о его освобождении. Общество умрет от безвластия гораздо быстрее, чем даже при Правителях у Руля. Вслед за обществом начнут умирать люди. Миром будет править преступность, еще большая злоба, бесконечные разбои, погромы, убийства и прочие неблагодетели. Люди ужаснутся перемене, которая их постигнет. И тогда Феликс точно будет рвать на себе волосы и неистовствовать. Он считает, что превратит мир в рай со свержением Ронина, но как глубоко ошибается. Думает, у людей опять возникнет воля к жизни, именно жизни, а не существованию. Вновь люди обретут глобальные цели, высокие идеалы, непререкаемые нравственные и моральные ценности. Думает, люди тут же забудут о долгих годах ада, порабощения. Фил не понимает, что деревья больше не вырастут, в воздухе не повысится содержание кислорода, а воды Мирового океана не очистятся никогда от токсичных отходов, выброшенных в них, животные не родятся из грязного воздуха, а люди никогда больше не обретут здоровый цвет лица и улыбку. Восстановить былую жизнь будет очень сложно, практически невозможно, только при всеобщей и единогласной поддержке и вере. Вера – один из главнейших феноменов, составляющих наше существование. Но кому все это нужно? Кто хочет жить сейчас в этом больном разоренном, истощенном мире? Никто. А Феликс к тому же еще хочет объявить свободу людям. Да кто пойдет за ним после обретения свободы. Для достижения тех доминантных ценностей, которые всегда не давали покоя Феликсу, а то есть свобода, равенство и братство, нужно было завоевывать власть и просто продолжать вести народ, только в другом направлении, строить свой рай долго и упорно. С потом и мозолями.

***

После напряженной речи Феликс почувствовал, что проголодался и поспешил вместе с Роной в пункт питания. Ближайший был закрыт. Позже оказалось, что работают только 500 в мегаполисе из 20000. Это было уже ни на что не похоже. Ронин решил заморить голодом всех, решил уничтожить все человечество за несколько дней. Может, он каким-то образом узнал о планах нападения? Может в группе волонтеров есть предатели? Неясно. Но ясным и очевидным было то, что жить становится сложнее с каждой минутой, с каждым мгновением. Жизнь для Феликса приобретала вкус, наконец-то что-то сдвинулось с места, появилась динамика, все стало постепенно меняться, не к лучшему, конечно, но даже отрицательная динамика радовала Фила и была ему гораздо приятней пассивного прогнивания собственных, и без того деградирующих, мозгов. Он предчувствовал борьбу, даже войну, он жаждал ее, потому что верил в стопроцентный успех и положительный результат «Нападения». И он вселял веру в других, был великим вдохновителем. Ведь очень важно не столько поверить самому, сколько сподвигнуть на действия остальных и заставить их поверить путем подробного объяснения проблемы.
После того, как Феликс узнал, что сегодня они не поедят, он почувствовал невероятный прилив сил и энергии, каковых давненько за ним не наблюдалось. Наконец-то, проснулись все его 4 подуровня: он был заряжен энергетически, здоров физически (как он ощущал себя на данный момент), имел трезвый рассудок, был невероятно вдохновлен и обогащен духовно. Да, такой взрыв в организме сложно с чем-нибудь сравнить или как-нибудь описать, это нужно чувствовать, это апофеозно.
- Пойдем, - сказала Рона Феликсу с улыбкой на лице, - я знаю, где поесть, - Прекрасная половина Фила заряжалась от него его энергией и жизнерадостностью, они были настолько органично едины, что просто не мыслились друг без друга. В настоящее время хаоса и беспорядка люди разучились любить, дружить, радоваться, заботиться о ближнем своем, чувствовать творческий подъем. Да многое они забыли, тут и не перечислишь всего. Мало того, что потеряли умение любить, им стало ничто не любо, все ненавистно, они презирали все и всех вокруг. Это было ужасно. Люди потеряли ценности любого характера, которые должны быть просто непререкаемыми, они забыли о морали и не остались верными своим убеждениям. У них не было ни мнения, ни воли, ни желания. Они могли только горевать, плакать, грустить, рыдать, убиваться, отчаиваться, депрессировать и ненавидеть. Все человечество требовало наибольшего курса реабилитации, да и то спасти удалось бы не всех. Феликс с Роной же любили друг друга, хотели прекрасного будущего, умели радоваться и чувствовать счастье. Они были готовы к переменам. Своим союзом они подчеркивали всю силу и мощь, которая содержится в концентрированном состоянии в каждом их них. Это было прекрасно. Многие согласились бы даже жить в такое ужасное время, но только любить. И больше им ничего не нужно. И это правильно, мы живем для прекрасных мгновений, для считанных секунд счастья. Любовь – желание жить. Есть любовь – есть смысл жизни.
- Ну и куда же мы пойдем, интересно? – спросил радостно Феликс, наблюдая улыбку Роны.
- Мы пойдем кое к кому на квартиру, есть здоровую еду.
- Я тебе не верю, ты меня разыгрываешь, в мире уже не осталось ничего съестного кроме продукции МакДональдса, - слегка усмехаясь, сказал Фил.
- Поверь мне на слово, хотя, что говорить, сейчас сам все увидишь. Дело в том, что мы с Оскаром предвидели трудности и тщательно подготовились. Нехватку пропитания мы тоже учли. Запасов, конечно, хватит ненадолго, но до нападения протянем, а потом нам уже ничего и не надо будет. Правда?
- Правда, Рона, но как вы умудрились найти еду? Это просто потрясающе!
- Да, в это верится с трудом даже мне. Однако пойдем, сейчас ты все поймешь по приходу.
- Конечно, веди!
По дороге они шли молча. Каждый мечтал о будущем после переворота. Революция было слишком громким словом для них, поэтому они называли это «Переворотом». Рона мечтала лишь о том, что после воцарения мира, единства и равенства, они с Феликсом будут жить долго и счастливо. У них появится много детей, и они будут тихо тянуть свои прекрасные дни в домике в горах, где снег, чистейший воздух, максимально богатый кислородом и бесподобные виды. Это было ее самое сокровенное желание, большего ей не требовалось. Феликс же пошел немного дальше. Он мечтал о Вселенской Гармонии, о большем приближении к Великому Владыке. Желал, чтобы люди вновь обрели жизнь во всей полноте этого понятия, чтобы вновь научились верить в себя, свои убеждения, Высшую силу. Чтобы у всех появились незыблемые ценности и непререкаемые идеалы, чтобы люди вновь обрели мораль, нравственность, духовность и цель. Великую цель, к которой они будут двигаться день за днем. А цель эта – бесконечное самосовершенствование. Мечтал о Балансе, единстве, равенстве и братстве. Это была настоящая, прекрасная утопия. Мир мечты.
Шли они примерно пять-десять минут. Наконец, перед глазами Феликса предстала маленькая, бедно обставленная, но уютная ячейка. Стены были мягко зеленого цвета молодой зелени в обеих комнатах. Самое интересное, что стены были абсолютно голыми, на них не висело ни картин, ни светильников, ни чего-нибудь еще. Только во второй комнате стоял большой зеленый книжный шкаф, в котором было все, кроме книг. Игрушки, тарелки, инструменты, различные безделушки, кухонная утварь, скомканные бумажки и т.д. Сразу было видно, что там очень давно никто не наводил порядка, это никому не было нужно. Все что там лежит сейчас, теперь не представляет ни материальной ценности, ни ценно, как воспоминание. Люди перестали ценить прошлое и свои яркие приятные воспоминания (у некоторых все же такие были). Люди забыли прошлое, выкинули из своего мозга как ненужный материал, как ничтожный мусор. Хотя, если задуматься, воспоминания – это то единственное, что остается с нами на долгие годы, или даже на всю жизнь. Это то, что по вечерам греет нашу душу, и скрашивает настоящий момент, каким бы ужасным и безвыходным он ни был. Это как старый добрый бальзам, залечивающий новые, свежие раны. Воспоминания помогают нам жить.
Книг также почти не осталось в мире. Их все сожгли, использовали как топливо, не наблюдая в них никакой надобности и пользы. Книг осталось только две, которые стоят абсолютно в каждой ячейке: «Мак – мой Дом», и «Устав Мака» - новая Библия. Люди перестали читать давно. В чтении они видели только пустое времяубивание, не более чем. Ну и понятно, что, потеряв все книги, человечество потеряло свою культуру, утратила свои корни, забыло о своем происхождении. Человечество выродилось. Потеряло все то, что копилось тысячелетиями, потеряло народную мудрость, знания, опыт. Стало чистым, как стекло. Тот, кто не имеет прошлого, не имеет и будущего. Человек не в состоянии целенаправленно идти к совершенству, если он даже не знает, что это такое, если он не знает, зачем каждый день встает с кровати и смотрит на солнце, если он не знает, кому верить и каким указаниям следовать, если он не видит смысла в жизни. Да, с книгами ушло многое, многое хорошее, приятное, прекрасное и необходимое. Другими словами, испарилось все. Будущее умерло вместе с прошлым. Желания и стремления умерли вместе с воспоминаниями и опытом.
Первая мысль, пришедшая в голову Феликсу – где же они хранят все запасы? Где лежит то, чем Рона планировала прокормить 600 человек в течение недели?
- О, Привет, Рона! Мы вас уже ждем! – проходите, устраивайтесь, - громко, почти крича, сказал приветливый маленький человечек. Рядом с ним стояла девушка, тоже небольшого роста, - Я Бон, что с древнего языка - французского переводится как хороший, - сказал он и протянул мне свою толстую, маленькую волосатую ручонку. Переднего верхнего зуба у него не было, зияла огромная черная дырка, очень смешно.
- Очень приятно, Бон, я Феликс, - ответил Фил, спокойно пожав ему руку.
- Это, Бель – что в переводе с фран…
- Красивая, - перебил его Феликс, - я знаю, - сказал Феликс и посмотрел в лицо девушке, вдруг она показалась ему прекрасной, просто божественно красивой.
- О, это очень приятно, когда кто-то помнит древние языки. Респект.
- Спасибо.
- Ну, я полагаю, что вы голодны. Сейчас мы пообедаем вчетвером. Бель, накрывай на стол. Ах, совсем забыл спросить, что же наши гости пожелают?
- Я даже не знаю, - смущенно вдруг ответил Феликс, - уж и забыл, что такое выбирать, а точнее никогда и не знал. Я ведь ничего и не пробовал, кроме еды Мака, о животных я только слышал, а здоровая еда – это как миф для меня. Но, скажите, что у вас есть, я ткну пальцем.
- О, у нас есть многое. Что вам больше нравится, рыба или мясо? Или может быть просто овощи?
- Я бы предпочел куру и салат из огурцов и помидор, это у вас есть?
- О, конечно, этого добра больше чем достаточно. И все? Так просто? А пить? Соки есть: яблочный, манговый, виноградный.
- Господи, откуда у вас это все? – не выдержал и восторженно закричал Феликс, - откуда?
- Позже, позже, успокойтесь, вы все узнаете, все своим чередом, не торопите события. Ну, так какой сок? – мягко, улыбаясь и тихо радуясь, наблюдая удивление своего гостя, сказал Бон.
- Виноградный. Я никогда не пробовал его, только, наверно, в глубоком детстве.
- Хорошо. Рона, а ты что будешь?
- То же самое! – самодовольно ответила Рона.
- Отлично! Бель, зажарь, пожалуйста, курицу побольше на гриле и накрой стол! Я займусь салатом.
- Может мы чем-нибудь поможем? - предложила Рона.
- Нет, нет, нет, вы наши гости. Посидите, отдохните. Сейчас Бель нальет вам по стаканчику сока, а вы расслабьтесь.
Бель тут же подошла к шкафу и легко отодвинула его. За ним оказалась небольшая дверь в кладовую. За дверью оказалось достаточно большое помещение с пятью холодильниками и огромным количеством мешков и ящиков. Это было просто удивительно.
- Потрясающе… - только и вымолвил Феликс.
Бель тут же достала пакет виноградного сока и разлила ему с Роной в стаканы. Фил с жадностью сделал большой глоток. Это было божественно. О винограде он только слышал, даже не знал, как он выглядит. Необычайный вкус сока проник во все части не только его желудка, но и всего его тела. Все словно взбесилось в нем в секунду, он быстро допил стакан до конца и с силой бросил его об пол, стекла разлетелись по всей комнате.
- Да!!! – радостно закричал Феликс, чувствуя необычайную силу каждой клеточкой своего тела. Это было прекрасно.
Как ни странно ни Рона, ни Бель нисколько не удивились поступку Феликса. А Бон даже не пришел из другой комнаты (кухни) на шум бьющегося стекла. После своего поступка Феликс смущенно потупился, наперебой извинялся, а потом кинулся убирать осколки. Но Бель не дала ему это сделать и сама все убрала и выбросила. Феликс же до сих пор чувствовал радость.
Прошел час. Наконец принесли куру. Все сели и разом накинулись на яства. Все четверо разом ощутили всеобщий экстаз, апофеоз ощущений. Чувства были настолько обострены и тонки, что не сиделось на месте. Каждую секунду Феликса тянуло встать и прыгать на месте, и смеяться, как умалишенному, он это не делал только исходя из рамок приличия. С каждым новым кусочком его наполняла все новая и новая радость. А салат из свежих овощей просто заставил его визжать в душе. Чувства его были неописуемы. Фил и не предполагал, что еда может доставлять такое удовольствие. Наконец, все пришли в себя, и обстановка нормализовалась.
- Но откуда все это? – Феликс опять задал вопрос, который его так мучил.
- А ты уверен, что хочешь знать это? – в ответ спросил Бон.
- Да! Конечно! – удивлялся Феликс.
- Ладно, я скажу тебе. Это все из кладовых Правителей. Не спрашивай меня, как мы умудрились это достать, а то я и сам не знаю, в общей сложности, это не наша заслуга.
- Ха-а-ха-х! – засмеялся Фил. – Как же удалось все это утянуть? И главным образом кому удалось? И как вам удалось переманить Этого на свою сторону? Чудеса! Ну да ладно, много будешь знать, плохо будешь спать. Согласен, бывает, что главное – результат, а не процесс. Но все равно хочу от всей души поблагодарить вас! Спасибо вам!
- Спасибо тебе, Феликс, что ты – наш идеологический стержень. Без тебя бы нам ничего и не светило.
Все вместе довольные друг другом, продолжили трапезу.
Они закончили. Все дружно улыбались друг другу, словно они вчетвером знают какую-то тайну, а остальные и понятия не имеют.

***

Я и понятия не имел, что еда может доставить столько эстетического удовольствия. Мало что меня радовало так, как сегодняшняя трапеза. Получил просто массу уникальных положительных эмоций. Рассудок наполнился новыми интересными мыслями во время обеда. Вкусная, здоровая еда возбудила во мне воображение и фантазию, вернула к жизни. Вот уж чудо.
- Бон, я не хочу показаться невежливым, но… но – я замялся.
- Что но? Брось ты все эти предрассудки, я тебя прошу, говори, как есть, как думаешь, пожалуйста, - продолжал улыбаться Бон.
- Не найдется ли у тебя немного марихуаны? – выпалил на одном дыхании я.
- Ха-ах-ха! Конечно! И это ты не мог так долго сказать? Ну, ты даешь! Сколько тебе? У меня этого дерьма просто до хрена.
- Ну, на сейчас косяк, и с собой пэков 5.
- Да без проблем. Только 5 пэков – это сколько? Я не ориентируюсь так.
- Ну, круток на 25-30, не больше.
- Так мало? Может больше дать, вас же двое все-таки.
- Да ты знаешь, Рона то не очень к этому делу относится, так что хватит пока. Ну а через неделю сам знаешь, что будет. Тогда заживем по-другому совсем. Эх.
- Ок, не настаиваю. Да, заживем! Не сомневаюсь ни капли в этом! Да! – Бон очень возбудился, когда я сказал про новую жизнь.
- Бель, убирай со стола, - повелительно, но в то же время очень мягко и любя сказал мой новый друг, - может чаю?
- Нет, я лично не хочу, если только Рона.
- Не-не, я не буду, спасибо.
- Ну, тогда может десертик какой-нибудь? – смазливо улыбаясь, сказал Бон.
- Я бы яблоко съел, - робко сказал я, - если есть.
- О чем речь, конечно! Рона?
- То же самое.
Бон достал из кладовки два свежих, зеленых блестящих яблока, помыл их грязной водой из под крана, тщательно протер полотенцем и протянул, довольный, нам. Я вгрызся в кисло-сладкую мякоть фрукта и по моему языку заструился сок, вкус которого ни с чем не сравнить. Я неторопливо, методично поглощал яблоко и переглядывался, улыбаясь с Роной. Она смеялась и была очаровательна.
Бон с Белью тем временем закончили убирать со стола. Он полез в карман жилетки, и из нее тут же магически выскочил пакет дури. Мы сели за чистый стол. Я закатал себе огромный джоинт. Раскурил. Затянулся… прохладный едкий дымок моментально наполнил мои легкие, задрал горло. Я выдохнул, закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Свобода и полная расслабленность и беззаботность овладели моим телом. Чувствовал себя нескончаемо приятно, будто затяжной оргазм. Тут наслоилось все вместе: прекрасная еда, дурь, отличное, боевое настроение, вера в победу, приятные новые люди (Бон и Бель), любимая Рона. Все было круто сейчас. Я себе представил такую жизнь каждый день, когда произойдет революция. Это было моей вечной мечтой. Все изменится тогда, кардинально изменится. Да будет все, как я задумал.

Некст парт

Проснулся следующим утром у себя в ячейке. Без Роны. Было уже довольно поздно. Голова моя раскалывалась, как будто какой-то силач бил по ней своим молотом, медленно, ритмично, усердно. Глаза были воспалены, болело горло, в желудке творилось что-то неладное (наверное, с непривычки от «человеческой» еды). В-общем хуже состояния не бывает.
Встал с кровати. В упор не мог вспомнить, что происходило после того, как я первый раз затянулся вчера. Прошел в душ, умылся ржавой тухлой водой, на этот раз она мне показалась еще более грязной, чем обычно. Это было просто невыносимо. Нельзя так издеваться над людьми. Глазные яблоки были сильно воспалены и болели, будто увеличились в размере. Я тут же стал звонить Роне, ее не было. А мне было плохо до невозможного. Дурные мысли начали закрадываться в мой мозг. Я стал себе представлять, что будет, если «Нападение» провалится. Нас всех казнят – это в лучшем случае. Нас будут долго-долго пытать, это покажется нам вечностью – в худшем. Мы будем постоянно отключаться, а нас будут вновь и вновь накачивать всяким дерьмом, чтобы мы приходили в себя и еще сильнее, яснее чувствовали боль. В результате мы умрем от полнейшего истощения, но придет оно ох как нескоро. Самые слабые умрут через несколько часов пыток, скорее всего от разрыва сердца. Самые сильные смогут продержаться до двух, двух с половиной недель. Еще нас всех будут держать в одном помещении, чтобы мы все слышали и видели мучения своих друзей, чтобы они умирали у нас на глазах. Это еще больше будет злить нас и разжигать желание отомстить, а соответственно - выжить. Такие раздумья продолжались минут 15 или около того. Я себя не останавливал. Моя особенность заключается в том, что я никогда не пытаюсь «выкинуть мысли из головы», все равно это невозможно. Я, скажем так, плыву по течению моей мысли, путешествую вместе с ней в недрах моего уставшего мозга, не пытаясь никоим образом грести активнее, или плыть против течения. Это лучший вариант.
Вдруг я вспомнил, что у меня должна была остаться дурь. Заглянул в карман куртки, так оно и есть, огромный пакет приветливо мне улыбался. Эх, люблю я ее за такую красивую, расслабленную и жизнерадостную улыбку, сразу настроение поднимается. Бумаги дома не оказалось. Блядь, что ж делать. Тут в голову пришла гениальная мысль « Мак – Мой Дом»! прекрасная идея, как я раньше не додумался. Нашел я книгу, валяющейся на полу в раскрытом виде, так ей и надо, гадине, Мак – мой дом, смех, да и только. С великим удовольствием выдрал первую страницу, самую противную из всех. Там говорится о «великих» достижениях Мака и Правителей, и что если мы будем работать, не покладая рук, каждый день, то вместе построим великое будущее из не менее великого настоящего. Эту вступительная часть я ненавидел больше всего. Как я мог благоговеть перед Правителями какой-то год назад? Уму непостижимо. Сел за стол и медленно, не спеша забил себе маленький джоинт. Как я люблю их за их постоянно хорошее настроение, несмотря ни на что. Они никогда не унывают и вечно улыбаются тебе во весь рот.
Раскурил. Затянулся. Выпустил дым. Улыбнулся.
Упал на кровать и закрыл глаза. Вдруг на меня напала невероятная сонливость. Не прилив жизненной энергии, а полнейшее исчерпание. Такое бывает, но обычно во время отходняка, а не прихода. Я решил поспать, раз организму захотелось. Спешно забочковал джоинт и тут же отрубился.
Мне снился сон.
Я в чистилище. Да, мне частенько снятся такие сны, когда я предстаю перед Великим Судом. Бывает это чаще всего тогда, когда меня раздирают бешеные противоречия. Сейчас вроде бы ничего подобного не было, но похоже на подсознательном уровне все же были. Что - то же все-таки меня мучило, что-то важное. Вдруг передо мной является Это Чело, Этот Лик. Никогда его не забуду. Лет в десять я нарисовал себе образ Великого Владыки, точнее его лицо, во всех подробностях. Мне он представлялся неким старцем, могучим и непобедимым. Все лицо его было исполосовано неглубокими, но все же видными морщинами, глаза казались просто бездной, чем-то недосягаемым, неземным, цвет их было не определить, он был какой-то совсем особенный. Острый подбородок с еле заметной дырочкой посредине, густые абсолютно седые брови, и длинные прямые, такие же седые, как брови, волосы, примерно до пояса, которые вечно развиваются, словно на ветру. Он был для меня Грозным и Страшным работодателем, от вида которого сразу приходишь в трепет.
- Ты прав, сын мой! – с дико огромным эхом говорит он, что я чуть не глохну.
- Но в чем? В чем прав? Мне кажется, что все же что-то я делаю не так, - мой голос по сравнению с Его мне показался еле слышным мышиным писком.
- Ты прав, что борешься. Без борьбы, без отстаивания своей Правды мир не существует. Запомни это. Ты не должен терзать себя по поводу исхода твоей борьбы, просто должен верить, что все закончится совершенством. Может не при твоей жизни, может даже не при жизни твоих детей или внуков. Но совершенство рано или поздно настанет, к нему Вы идете вот уже несколько миллионов лет. Но придете, другого выхода у вас нет. А твоя борьба – лепта в движении к совершенству. Пойми это, осознай, и тогда тебе не будет казаться, что ты живешь зря, что твоя жизнь – пустой обман. Ты не зря стараешься, когда-нибудь ты найдешь оправдание своим лишениям, но сейчас ты не должен думать об отдыхе. Ты раб, и больше ничего, ты не всемогущ, поэтому должен работать. И найдешь истину свою, обязательно найдешь. Не сейчас, позже. Главное, не сдавайся. Никогда и ни при каких условиях, ибо только тогда ждет тебя озарение. Ступай с миром, сын мой.
- Но у меня еще есть море вопросов. Как же мне это …?
Эй, в чем дело? Куда ты ушел?
Я понял, что уже проснулся. Посмотрел на часы – проспал я ровно час, до минут. Этот сон я запомнил очень хорошо, как никогда хорошо, не всегда сны откладываются у меня в памяти так четко, так надолго.
В сновидении такого рода я, конечно же, видел не только случайность. Так вот сны я тоже всегда воспринимаю, как некие знаки. Считаю, что ничто в нашем мире не может происходить просто так. Я приверженец теории постоянства материи. Нечто не может превратиться в ничто, и ничто не может стать нечто. Если что-либо умирает, то это говорит только о рождении чего-то нового, если что-то рождается, это говорит о смерти чего-то другого. По-иному просто не может быть. Поэтому все, все, абсолютно все существует в нашем мире не просто так, не случайно. Все имеет свою причину, свои истоки, свое начало. Одно время у меня даже было такое хобби. Я от нечего делать искал причину существования той или иной вещи. Не важно одушевленной или нет, главное не это, главное – поиск причинно-следственной связи. Я, конечно же, рассуждал достаточно поверхностно, но все же иногда приходил к потрясающим результатам, заходил в такие дебри. Ну, я в-общем чего-то отвлекся. Не по теме совершенно разглагольствую.
Так вот в этом моем последнем сне я увидел цель моего дальнейшего существования. Все вопросы, на которые я так мучительно долго искал ответы, просто отпали, как отваливаются омертвевшие клетки кожи. Я понял основное правило жизни ( как мне казалось на тот момент ), меньше вопросов – больше действия. Я решил, что вопросы о бытии вообще не имеют место быть, я отверг их, как нечто ненужное, глупое. Надо жить и довольствоваться своей жизнью, пытаться сделать ее лучше, хотя бы в чем-то. А все эти философские рассуждения – полнейший бред, чушь несусветная… таким вот образом я пришел к мысли, что вообще думать не надо, нужно исключить процесс мышления за ненужностью. В конце концов, я закончил эти ужасные размышления, послал все на хуй и пошел к Роне.

***

Когда я вошел в дверь, сразу же услышал чей-то еще голос в другой комнате. Это оказался Оскар. Они сидели с Роной, задушевно разговаривая и покуривая свои джоинты.
- Феликс! – восторженно закричал Оскар, - только сейчас тебя вспоминали, а вот и ты собственной персоной, - сказал он и загоготал, как осел.
- Привет, Фил, - спокойно, со сдержанной улыбкой на лице поздоровалась со мной Рона и полезла ко мне целоваться.
- Что это вы тут вдвоем делаете? – с искусственным подозрением сказал я.
- Как что? – изумился Оскар, - завтра ведь Судный День настанет, вот и обсуждаем.
- Бля! Точно ведь! А я и запамятовал уже! – несдержанно почти прокричал я и слегка ударил себя ладонью по лбу. Оскар рассмеялся.
- Чего ржешь, удолбок? – кинул я Оскару, еле сдерживаясь от смеха.
- Так как тут не смеяться. Скоро ведь заликуем, запразднуем. Скоро, скоро настанет наше время, чувак, я верю в это, всей душой верю, по-другому и быть не может.
- Да уж, настанет, я тоже не сомневаюсь. А как там у нас с людьми, военным оснащением и вообще, как настроение у Армии? – с нетерпением спросил я.
- Да отлично все, брат, все отлично. Все оружие, которое только можно было достать, мы достали. Настроение у людей боевое, рвутся воевать только так.
- И никаких сомнений или страха у них разве не возникает? – не веря своим ушам, спросил я Оскара.
- На собрания ходить чаще надо. А то все я, да я, и Рона еще. Вообще обленился, козлина, - не переставая хохотать, шутил Оскар. – Ребятам на месте уже не сидится, вот так сдохнуть им охота, - Оскар провел ладонью по горлу, показывая.
- Ну и людей ты набрал. Я б наверное без тебя и Роны вообще бы ничего организовать бы не смог, – не переставал удивляться я.
- Это точно. У тебя ведь одни идеи, а мы с Роной воплощаем их наилучшим образом. Вместе мы сила!
- Да! – заорали мы вместе, сцепив руки, и упали на диван от хохота.
- То есть план не изменяли? – еще раз уточнил я.
- Все также, точно также. Да не волнуйся, мы всех порвем, там просто никого нет, максимум человек 20 Гардов, не больше. Всех порвем, сук, а Ронин нам сам начнет ботинки лизать, без предупреждения, уж ты мне поверь.
- А что мне остается, конечно же, я верю тебе. Но что-то меня гнетет, что-то тут не так, что-то надо изменить.
- Так! Я чего-то не понял! Ты тут что пришел, настрой наш сбивать? Если так, то убирайся отсюда, не хотим мы такого дерьма слышать! – строго и громко проговорил Оскар. Он умел быть серьезным и тяжелым, когда нужно было, этого у него не отнять.
- Молчу, молчу, - быстро перебил я его и сделал жест, будто закрыл свой рот на молнию.
- Вот и молчи, сиди и молчи, - сказал Оскар, вновь улыбаясь.
- Давайте лучше не будем ссориться и нормально накуримся, - первый раз подала голос Рона.
- Я - за! – в голос закричали мы с Оскаром и оба засмеялись.
- Завтра нам предстоит сложный день.

Мы накурились и весь оставшийся день хохотали и несли всякую чушь, как это обычно бывает.


***

Я лежал на спине, рассматривая потолок Роны, и вспоминал своих родителей. Точнее мать. Отца-то я совсем не помню, умер он давно, мне года 3 вроде было, или что-то около того. Не знаю, что это на меня нашло. Давно уже не думал о матери. Но тут вдруг мне захотелось опять ощутить тепло ее сухих, мягких рук. Услышать ее низкий, но от этого еще более нежный и приятный голос. Хотелось, чтобы меня она пожалела, поласкала, спела мне колыбельную. О, я бы многое отдал сейчас за это, даже за то, чтобы ее увидеть, хоть разок, хотя бы на секунду.
Ведь моя мать – единственный человек, который обо мне заботился, искренне заботился. Я, конечно же, понимаю, что Рона меня любит, но все-таки думаю не так, как любила меня мать. Все же не так. Если я умру, Рона будет плакать, бесспорно. Долго будет горевать по мне. Но потом она меня забудет, жизнь полетит дальше. Рона молода, красива, она обязательно полюбит еще раз. А через какое-то время она перестанет убиваться по мне. И только изредка будет вспоминать, что я существовал в ее жизни достаточно долго, но все это будет мимолетом. Нет, я ни в коем случае не виню за это Рону, я не имею на это никакого права. Потому, что если бы умерла она, я бы тоже, наверное, забыл бы ее когда-нибудь, встретил бы другую девушку, жизнь ведь продолжается, не так ли? Хотя я не знаю. Она не мертва, поэтому мне сложно судить, как я себя поведу, случись, она умрет. Но мать бы никогда не смогла пережить моей смерти. В этом я уверен. Умер отец – она убивалась, еще как рыдала, несколько лет, ночи напролет. Но ведь по сути дела, мой отец – это просто ее любовник, это ведь чужой для нее человек, если так подумать. Они не родственники. А я, я являюсь ее детищем, ее частичкой. Я часть ее организма. И она это понимает. Мы с ней связаны, мы родственники, еще какие. Она породила меня на свет. И моя смерть, наверное, была бы для нее неописуемой утратой. Она бы никогда не забыла бы эту потерю, я уверен в этом.
А я даже и не оплакивал ее. Я просто думал о жизни, когда она умерла. Я, конечно же, и не радовался тоже, я был спокоен, немного подавлен. Но я не чувствовал горя, не чувствовал безнадегу, не находился в состоянии депрессии, хотя по идее должен был. Я порой удивляюсь своей черствости, непробиваемости, мне не верится, что это я, в такие моменты. А знаете, почему именно мысли о жизни стали посещать мою голову после смерти матери? Да все очень просто, в тот момент я впервые понял, что жизнь – нереально хрупкое и временное явление. Я осознал, может и не до конца, но хотя бы сделал попытку, что и моей жизни очень-очень скоро придет конец. А когда я еще смогу вдоволь нарассуждаться? Тогда я впервые начал думать о Великом Владыке и пришел к выводу, что он все-таки существует, управляет этим миром, и все же есть кто-то, кто стоит выше Правителей и повелевает ими. Есть какая-то первооснова, это бесспорно.
В то время я считал себя самым одиноким человеком в мире. Мои родители умерли, братьев и сестер у меня не было, настоящих друзей тоже, одни знакомые, с которыми я и не имел особого желания общаться. Я оказался лицом к лицу с этой Сукой по имени Жизнь. Тогда мне необычайно хотелось умереть. И это, кстати, было вполне оправданным желанием, скажете, нет? Я считаю, можно найти причины для самоубийства, иногда бывают безвыходные ситуации, еще как бывают. Тогда-то и был такой сложный и безысходный период в моей жизни. Раньше я жил хотя бы для матери. Хоть и редко, но все же меня посещало желание сделать ей приятное, угодить ей, увидеть улыбку на ее лице. И когда мне это удавалось, я сам весь сиял от счастья. С ее смертью радовать мне было некого, да никому и не нужно было мое желание угодить. Жизнь для меня тогда окончательно потеряла, какой бы то ни было, смысл. Мне ничего уже не хотелось, кроме освобождения. Я не верил в новую, лучшую жизнь. Признаюсь, был жутким пессимистом и скептиком, я, конечно, и сейчас таковым являюсь, но тогда все это было обострено до предела. Считал, что мое предназначение в этой жизни, моя миссия исчерпана вместе со смертью матери. Я не знал, куда идти дальше.
Но не все, однако, было так плохо и однозначно. Во мне постоянно шла какая-то борьба. Хоть и незаметная с первого взгляда, но все же борьба. Я судорожно хватался за каждый кусок своей жизни и хотел-таки открыть, что я не полностью исчерпал себя, что не только за этим я был рожден на свет. Что мое предназначение и место в жизни еще откроются мне. Я верил в это, хотя разум иногда подавлял веру. В тот переломный момент я готов был ухватиться за все что угодно, мне нужен был мельчайший повод, чтобы отказаться от самоубийства, и я судорожно искал его. Спасения для меня тогда оказалась Рона. Целиком и полностью моя настоящая жизнь – это только ее заслуга. Когда я впервые взглянул в ее глаза, я понял, что не все кончено для меня и мне еще придется пожить. Хотя бы для нее одной, а дальше видно будет. До сих пор я искренне благодарен Роне за то, что она подарила мне жизнь. И хочу сказать, что она же открыла для меня и вторую цель. Наше всеобщее спасение. Узнав ее, я понял, что мой долг – обеспечить нам и всем остальным лучшую жизнь, что мы достойны ее как никто другие. Я считал, что мы заслужили ее и имеем право жить так, как захотим. Ну, если и не обеспечить, то хотя бы бороться до конца, до последнего, не теряя надежду, веру и любовь.
Кстати о любви. Не столько вера в новую жизнь и желание ее обрести, сколько наша с Роной любовь поставила меня на ноги и открыла мне глаза. Любовь послужила для меня мотивацией к дальнейшей жизни. Так что мне кажется, что если ты чувствуешь любовь, то у тебя есть желание жить. Со счастьем в принципе происходит то же самое. Поэтому для меня эти понятия достаточно схожи. Любовь = Счастье = Мотивация к Жизни. Мир был создан любовью.
***

Рона проснулась. Мы начали играться. Настроение было более чем беззаботное. Как будто сегодня не решалась наша судьба, а происходило что-то вполне заурядное и не требующее никаких переживаний. Например, рядовое воскресенье. Такая беззаботность нравилась мне и вселяла в меня еще большую надежду и уверенность в победе, хотя подсознательно немного пугала. Сегодня будет известно: будем ли мы жить свободно или нам суждено умереть.

Некст Парт

Ронин лежал на своей разостланной кровати, покуривая великолепную сигару из табака, собранного на своей плантации, и о чем-то размышлял с тревожным видом. На часах было 5 утра. В такую рань его разбудил какой-то таинственный звонок, никто в Апартаментах не знал, кто ему звонил. Ронину вообще было не о чем беспокоиться. Вещи были раскиданы по его комнате, занавески мешали солнцу пробраться в помещение. Видно было, что в комнате давно никто не убирался, потому что Ронин никого не пускал к себе. С ним такое часто случалось. Бывало, он днями, а то и неделями сидел в своей мрачной комнате, и в полумраке отчетливо виднелась лишь ярко красная точка от зажженной сигары. Настроение Ронина сейчас можно охарактеризовать как нервная подавленность, которая часто с ним случалась. Это было его вполне ординарным состоянием, особенно после того, как он слез с Морфина, на котором сидел около года.
Примерно год назад Ронин уже плотно подсел на иглу, что для него оказалось совсем пагубным. Он ходил словно тень, целыми днями ничего не ел. Так как запасы морфия были достаточно велики, а Ронин являлся их единственный владельцем на тот момент, то в дозах у него недостатка не было. Не было ломки. Как только он думал, что созрел для новой дозы, тут же вгонял себе иглу в распухшую вену и испускал туда смертный раствор. Он вмазывался по 7-8 раз в сутки. Случалось, он избивал обслуживающий персонал и давал безумные приказы, которые все же выполняли. Не могли не выполнять. И тут то очень вовремя подоспел Чак. Ненавистный и противный ему братец-Правитель, которого он открыто презирал. Тогда Чак спас его во второй раз, хотя мог запросто убрать Ронина с поля боя, дисквалифицировать его навсегда. Тогда это не составляло труда для Чака, но что-то в нем проснулось, так же неожиданно, как закатывается солнце в горах зимой. Может быть, это было какое-то братское чувство, которое все же осталось у него несмотря ни на что. Неизвестно, да и не играет большой роли. Так вот когда Ронин сделался совсем плох, Чак взял над ним шефство. Младший брат был уже одной ногой в могиле, так ослабел его организм от морфина, поэтому не мог сопротивляться и вообще внятно соображать. Чак вызвал докторов, посоветовался с ними и насильственным путем провел курс лечения над Ронином. Младший брат через какие-то три месяца уже прочно стоял на ногах, трезво соображал и не имел зависимости от морфина.
Так вот с тех пор Ронин перестал даже курить марихуану. Настолько он отошел от любых наркотиков. Дурь он не переносил, да к тому же она не давала никакого эффекта, прихода от нее не было совсем. Как каннабис может впечатлить морфиниста? Правильно, для «тяжелоатлета» кроме «Железа» уже ничего не существует. Либо железо, либо ничего. Для Ронина было Ничего.
Сигары же он курил исправно. Они давали ему сосредоточиться, иногда даже вдохновляли его, а также помогали, как следует, расслабиться, обо всем забыть. В последнее время курение сигар стало для Ронина неким священным обрядом, ритуалом, который он повторял каждое утро. С первой затяжкой он сразу же бодрился. Сигара поутру была для него лучше ледяного душа. Также она разогревала до предела аппетит Ронина, так что ел он всегда с удовольствием. Вечером же сигара снимала напряжение и позволяла обо всем забыть на время ночи. Без вечернего курения он никак не мог успокоиться, не говоря уже о том, чтобы заснуть.
И вот настало очередное утро. Утро судного дня для Феликса и его Коалиции. Погода стояла необычайно солнечная и приятная. Хотя как погода может быть приятной, если люди задыхались от уличного воздуха и не могли вздохнуть полной грудью. Но некоторые люди несмотря ни на что радовались мягкому солнцу и благодарили Всевышнего за столь хорошую погоду. Те некоторые, которые еще не совсем потеряли основные чувства. Они ведь знали, что скоро солнце исчезнет, как какой-нибудь мираж. Все это знали, но далеко не все об этом думали, а даже из тех, кто думал, осознавали происходящее одни единицы. Единицы, которые сегодня готовились к вооруженному восстанию, к борьбе за новую, лучшую жизнь, к борьбе за светлое будущее, полное счастья. Счастье для всех вместе и каждого в отдельности. Вот в такое «светлое» утро, не предвещавшее никаких, абсолютно никаких потрясений и ЧП, Ронин сидел и нервно уничтожал табак. Жадные затяжки и постукивание пальцами по столу говорило о безостановочной и тяжелой работе мозга. Ронин лихорадочно что-то соображал и прокручивал какие-то варианты в голове. Он кричал на персонал, прогнал Чака из своей комнаты, отказался завтракать, а только приказал принести ему вторую сигару. Это было на него непохоже. После того, как он докурил первую, сразу же кинулся ко второй. Что было абсолютно непонятно, потому что ни разу еще Ронин не выкуривал две сигары подряд. После он стал бегать по всем Апартаментам, бросаться на всех и бросать все. Это было чистой вспышкой самого настоящего гнева, причем, как казалось сначала, совсем необоснованного. Ронин приказал закрыть все шторы в Апартаментах, что было совсем дико для него, вообще он очень любил яркий дневной свет. Сейчас же творилось что-то совсем непонятное в его мозгу.
- Ча-ак! – заорал Ронин, что даже лицо его покраснело, а вены на висках отчетливо выделились, - Чак! – так же громко повторил он.
Через секунд 15 прибежал запыхавшийся Чак, который был совсем в другом крыле, но исступленный крик Ронина был слышен отовсюду.
- Что, что случилось, брат мой? – испуганно и в то же время радостно протараторил Чак, ему было приятно, что Ронин позвал его. Такого давно не было.
- Не смей называть меня братом! Так ты приравниваешь себя со мной! – свирепо произнес Ронин.
- Прости меня, мой господин, - повиновенно произнес Чак, который уже жалел, что живет на этом свете.
- Я тебя в общем-то за советом позвал! Только не смей мне указывать, как поступать, понял?!
- Да я и не дум …
- Молчать! Говорить буду я! Ты – слушай и внимай, все, что от тебя требуется. А заговоришь, когда мне надо будет! Усек! - Чак еле видно кивнул, взор его все также был потуплен в пол.
- Значит так, - с расстановкой и тихо произнес Ронин, - меня сегодня весь день мучило дурное предчувствие. Теперь я понял, что это такое. Помнишь, несколько месяцев назад ко мне привели Нарушителя Порядка? – Чак кивнул. – Так вот, мне кажется, эта сволочь готовит наступление. Они могут уже атаковать Апартаменты прямо сейчас, может через час, два, но точно сегодня. Я знаю это наверняка. Не знаю, много ли их будет, может 50, может 100, может 500. Это совсем непредсказуемо, но силы их будут внушительны. Также я не знаю, есть ли у них оружие. Скорее всего, что нет, где бы они его достали? Все оружие уже несколько лет как было снято с масштабного производства. Я думаю, что они попрут массой и количеством, и рассчитывают застать меня врасплох. Так вот этого у них не получится. Не получится! Ты понял? – заорал Ронин. – Я тебя зачем пригласил. Ты должен применить всю свою сноровку и весь свой профессионализм и опыт, и достать для меня как можно больше бойцов. Пусть это будут гарды, простые охранники и все тому подобное. Тут главное количество. Эти ублюдки не должны меня опередить, понял?! Я должен быть уверен в своих силах, уверен на 100%. Поэтому собери мне Армию за час. Давай, поторапливайся.
- Но это ведь абсурд, Мой Господин. Бунт этих жалких людишек нелеп, это даже в голове не укладывается. Да к тому же, как оставить без охраны все, все, все?
- Ты слышал, чтобы я спрашивал твое сраное мнение? Мне кажется, я тебя ни о чем не спрашивал, а только приказал поторапливаться! А если у тебя в голове твое дурной что-то не укладывается, то это, извини меня, не мои проблемы! А теперь торопись, пока я тебя не сжег заживо!
Чак послушно кивнул.

***

К тому времени как Чак собрал всех, кого мог из Гардов. Было уже 7:30. Наступление же планировалось начать в 8:00. Ронин по-прежнему сидел на измене, но когда слуга вошел и объявил, что все ждут его в главном холле, он весь просиял улыбкой и здоровый румянец вернулся его лицу. Он тут же выбросил в окно недокуренную сигару. Тут же захотелось проветрить помещение и открыть шторы, потому что в комнате было темно, душно, безумно воняло сигарным дымом, и кумар был такой, что разъедало глаза. Вместе с солнцем (оно ожесточенно продолжало светить прямо в глаза Ронину, когда он смотрел в окно) и свежим кондиционированным воздухом, разум Правителя прояснился и нервы заметно успокоились. Первый, и самый важный, как казалось Ронину, этап по подготовке к отражению вооруженного нападения был пройден. Дальше было дело техники. А техника не подведет, в этом Ронин не сомневался.
Правитель спускался по мраморным ступенькам, покрытым коврами, и насвистывал какую-то знаменитую мелодию, что у него, надо заметить, ужасно получалось. С каждой ступенькой Ронин все больше радовался, и улыбка растягивалась от уха до уха при виде все новых и новых гардов, стройно стоящих вдоль лестницы. Он уже поздравлял себя с победой и чокался бокалом вина со своим носом. Самовосхвалялся. Вид, конечно, был у него более чем пугающ: длинные светлые волосы, скатавшиеся от долгого немытья в здоровенные вонючие дредлоки, синяки под глазами от вечного недосыпа, красные белки, но несмотря на все это неописуемый огонь в глазах, хитрая ухмылка на лице, взгляд, пробивающий стену. Это был сам дьявол. Само зло и неизбежность.
Ронин встал посредине огромного, богато обставленного и украшенного разным дорогущим дерьмом, холла и медленно повернулся на 360 градусов, вглядываясь в лица каждого гарда. Их были толпы, Ронин даже представить себе не мог, что в такое короткое время Чак мог собрать так много людей. Все они были, конечно же, не лучшего покроя, но это было неважно, потому что здесь важно количество, взбунтовавшийся народ вообще являлся никаким противником, поэтому тут нужна только неожиданность отражения нападения и массовость.
- Еще много людей в других комнатах, - гордо, но все-таки немного боязливо заявил Чак, пристально всматриваясь в лицо Ронина, ожидая его реакции на настоящее.
- Неплохо, неплохо, молодец, - негромко, медленно, с паузой после каждого слова ответил Ронин, причем лицо его будто застыло, выражение не менялось, будто даже губы не двигались, а голос доносился вовсе из другого места. Это взбудоражило Чака, и он поежился, таким он еще ни разу не видел своего брата, но ему было приятно и лестно, что его похвалили в кои-то веки, и он тут же просиял улыбкой.
- Сколько их? – спросил Ронин, продолжая всматриваться в лица гардов.
- Около 400-450, - тихо, еле слышно пролепетал Чак.
Лицо Ронина приняло довольное выражение, что невероятно порадовало Чака, видно, тот не ожидал услышать столь большой цифры. Он на секунду закрыл глаза, и улыбка еще сильнее растянулась на его дьявольском челе.
- Х-х, – громко выдохнул Ронин и злые зрачки опять засверкали, - это много, - пауза, - молодец, - Чак уже сиял от восторга, но тут Ронин кинул его наземь опять, - ты – хороший слуга.
Чак всю жизнь считал их братьями, хорошими братьями. Ну, может только тогда, когда Чак на некоторое время забылся и стал использовать Ронина, братство внешне прекратилось, но у него в душе – никогда. Он никогда не обманывал себя и не считал своего брата мразью, хотя и говорил так о нем. Он всегда крепко любил его, ведь Ронин – это единственный родной ему человек в мире. В эту минуту Чак уже не знал, что ему делать и как дальше быть. Ронин никак не хотел признать его своим верным и единственным братом, а не слугой. Чак пал духом и больше не хотел угождать Ронину. Внешне перемены никакой не случилось, но внутренне он был уже не тот, что пару мгновений спустя. Ему это надоело.
- Что у них на вооружении! – громко, будто пытаясь разбудить задремавшего брата, спросил Ронин
- «Аргументы» и электрошоки, электрошоки у трех четвертей, - уже без подобострастия ответил Чак.
Да, негусто, - подумал про себя Ронин. Об огнестрельном оружии, конечно, можно уже забыть. Заводы давно разрушены, а единицы оставшейся продукции уже валяются где-то в подвалах, да и то не работают. Война вышла из моды с появлением клана Правителей, после революции. Теперь оружие никому не нужно. Хотя, если подумать, то этого оружия более чем достаточно. У этой вшивой банды максимум что будет, так это арматурины ржавые и камни. Тем более они будут неорганизованны, неподготовлены и численно малы. Слабы, и духом, и разумом, и телом. Другого варианта просто и быть не может. Тут же Ронин усмехнулся сам себе, что вообще подумал о серьезном оружии. Тут и потасовки то не будет, а он уже готовится к войне. Их всех по попке отшлепать да по домам отправить. Вот что надо. Это все несерьезно. Ребячество.

Некст Парт

7:30. Феликс, Рона и Оскар сидели у Роны в ячейке в полной боевой готовности. Даже Рона. Как Феликс не отговаривал ее, как не пугал, как не шантажировал всеми мыслимыми и немыслимыми вещами, она не согласилась остаться в ячейке, в безопасности. Настрой, скажем прямо, был у нее еще более боевой, чем у Фила с Оскаром. Она просто вся кипела от энергии и извивалась в руках Феликса. Рона решила, что ни за что в жизни не останется. Что будет, если всех убьют, если план провалится? Она, конечно же, не хотела об этом думать, но вероятность есть вероятность, случиться может что угодно и с кем угодно. Она решила идти и умирать вместе со своим любимым, иначе она просто не вынесет его потерю и вскроет себе с горя вены в горячей ванне.
- Половина, брат, пора выдвигаться, - сказал Оскар и нехотя стал подниматься с дивана. Бой боем, а умирать-то никому не хочется. Но он рассчитывал, что азарт придет к нему непосредственно перед атакой, по-другому и быть не могло.
- Угу, - только и кинул в ответ Феликс и тоже встал, встряхнувшись. Он был задумчив и неразговорчив, но страха у него не было. Особого прилива энергии Фил не чувствовал. У него все было как всегда. О том, что произойдет, если…, а если… и т. д. он не думал, он был погружен исключительно в воспоминания и в очередной раз думал о матери.
Все было уже наготове. На Феликсе были надеты широкие бежевые джинсы, которые он достал накануне, чтобы бутылку с Молотовым нельзя было увидеть, она проваливалась в широких карманах штанов. На голове – кепка. Вдоль другой штанины болталась здоровая цепь, конечно же, изнутри. Фил прикрепил карабинчик к лямке на поясе и на него повесил цепь. Сделал дырку в кармане, чтобы она провалилась на всю длину ноги. Таким образом, цепуху было легко достать в любой момент, очень классная придумка. В кармане с бутылкой лежала и зажига. На нем были надеты легкие кроссовки, которые были туго затянуты. На теле была футболка и рубашка с длинным рукавом. Стояла теплынь, поэтому о температуре можно было и не задумываться. В носке лежал небольшой перочинный нож, не такой большой, чтобы устрашить врага, но и не такой маленький, чтобы не достать до сердца. Эта бабочка досталась Филу еще от его отца, которого он никогда не видел, но знал, что тот был храбрым и боевым человеком и пускал этот нож в ход, когда надо было защитить свои интересы. У Оскара была бейсбольная бита, коктейль и здоровенный нож, который он повесил на пояс под рубашку. В-общем, он выглядел тоже достаточно неприметно. Роне доверили только биту, хотя она требовала Молотов. Ну, уж нет, решил Фил, этому не быть, нам еще не хватало, чтобы она сама себя подпалила, с нее станется. Лучше уж полностью лишить ее возможности саму себя покалечить. Фил рассчитывал, что она останется в шестом, незадействованном подразделении, которое будет ошиваться неподалеку, но не будет (как планируется) без крайней необходимости идти в ход. Это НЗ, так скажем, на самый черный случай. Все, вроде бы готово. Вперед.

***

Троица вышла из ячейки на улицу. Солнце сразу же всем заслепило глаза. Компания с полминуты стояла на месте, щурилась и оглядывалась по сторонам. В голове каждого творился полнейший бардак, реальность не воспринималась. Каждому казалось, что все это происходит не с ним, никто не ощущал себя частью жизненного процесса в данный момент. Фил, конечно же, не сказал Роне накануне, что она находится в шестом подразделении, которое не будет задействовано.
- Рона, ты же помнишь, что ты в шестой группе, она вступает в атаку позже, - неновящево напомнил Феликс, заглядывая к ней в глаза.
- Что? – изумилась Рона, - Я же просила тебя перегруппировать меня! Я же просила, почему ты проигнорировал это!? – уже вовсю скандалила Рона. Ее надо было унять, иначе настрой уйдет, то есть не придет, а битва уже скоро и идти туда надо с отличным настроением и полным уверенности.
- Рона, извини, но изменить уже ничего нельзя, я ведь не специально так все сделал, этим занимался другой человек. И вообще заканчивай истерику, скажи спасибо, что вообще взял тебя! – неожиданно закричал Фил на девушку.
- Ладно, - леденящим голосом ответила Рона, мгновенно перестроившись. За это и любил ее Феликс, она не продолжала скандал до последнего, а сама завершала его. Умница, думал Фил, - только будь осторожен, прошу тебя, - озабоченно пролепетала Рона.
- Буду, обещаю, - радостно сказал Фил оттого, что конфликт исчерпан, - Детка, не унывай, ты что? Мы выиграем эту войну, я клянусь тебе всем, что у меня есть, мы победим! И тогда уже ничто не остановит нас, мы станем свободны, как птицы, которые когда-то летали в небе! Обещаю!
- Ладно, выиграем. Где шестая группа, говори, куда идти, - такое чувство, что слова Фила на нее не подействовали.
- На углу М32 и Н56 улиц будет располагаться одна из частей. Парни, наверное, уже там, так что они тебя встретят, они предупреждены. Знаешь, как идти?
- Да, знаю. Ну, с Богом, Фил, береги себя. С Богом, ребята.
Феликс крепко обнял и поцеловал ее. Потом они обнялись все втроем. Рона дождалась, пока Фил и Оскар не выпустят ее из своих объятий, и побежала вдоль улицы, не оглядываясь назад.
- Мы победим, детка, верь в это! – закричал Феликс ей вслед. Оскар все это время стоял и не промолвил ни единого слова. Он пытался сконцентрироваться. И тут, как по щелчку пальцев, он вышел из транса.
- Осталось 15 минут, нам пора идти, тут недалеко, но минут 7-8 надо прошагать, - бесчувственным голосом заявил Оскар, развернулся и пошел в сторону, перпендикулярную той, куда пошла Рона, предполагая, наверное, что Феликс пойдет за ним.

***

Через минут 10 молчаливой ходьбы мы оказались перед Апартаментами Правителей. Мы сразу же распознали всю половину первого подразделения. Бойцы были тщательно замаскированы и хаотически передвигались по площади, так что простым прохожим было не догадаться о том, что здесь сейчас произойдет. Все посмотрели на нас, когда мы с Оскаром пришли, мы еле заметно всем кивнули и улыбнулись во всю рожу, как по команде. Весь отряд ответил тем же. Мы все были похожи на группу маленьких детей, которые собираются насолить взрослым, уже приготовили план и сидят вместе со своими родителями за обеденным столом. И только они знают о готовящейся операции, взрослые и понятия не имеют, а детишки хитро переглядываются и смеются, предвкушая сладость будущей гадости.
Я поднял руку, тряханул ею, чтобы из-под рукава рубашки стали видны часы. Циферблат показывал 7:59. Начинаем в 8:05. Секунда в секунду. Главных ребят, подрывников все еще не было. Мне стало не по себе. Прошло уже 3 минуты. Я нервно переступал с ноги на ногу и смотрел на часы каждые 15 секунд, будто что-то еще можно было изменить. Вдруг передо мной предстали пятеро ребят со спортивной сумкой. Сумка лежала на Земле, она стояли немного поодаль друг от друга и примерно в 30 метрах от меня. Все смотрели в мою сторону. Я догадался, что это подрывники, а в сумке у них как раз находится пластид. Я улыбнулся, они дружно ответили тем же. Я кивнул, и ребята разошлись побродить по площади, один из них предварительно взял сумку. Огромный камень свалился у меня с сердца. Секунду назад я уже подумал, что подрывники не придут. Тогда бы все провалилось, без бомбы. Но они пришли, не подвели бедного старого Феликса. Я еще раз окинул взором всю площадь и по моим подсчетам, все первое подразделение было уже в сборе. Энергии все не прибывало.
- Готовься, брат, дыши глубже и концентрируйся на настоящем моменте, не думай ни о прошлом, ни о будущем. Только реальность, которая окружает тебя непосредственно сейчас. Собери всего себя в маленькую точку, все твои начала. Стань квинтэссенцией себя для того, чтобы взорваться в один миг и разнести все к чертовой матери. Превратись в сотню атомных бомб, высвободи свою потенциальную энергию, - ни с того ни с сего, казалось бы, заговорил Оскар, но я, тем не менее, внял его словам. – Мы сделаем этот мир!
- Да, мы взорвем его! – громко и возбужденно проговорил я, но не крича. И тут я уже ни секунды не мог стоять на месте. Мельком вскинул руку и увидел там 8:04. руки и ноги мои налились силой, тело стало легким и в то же время мощным, разум просиял, глаза мгновенно загорелись. Пора!
- Вперед, ребята! Смерть Правителям! – что есть силы закричал я, и открыл для себя тут же, что у меня достаточно сильный голос.
- А-а-а-а-а! – слились воедино вопли ста человек, и сто сжатых кулаков мгновенно вознеслись к небу.
- За свободу!
- А-а-а-а-а!
Я спринтанул прямо к окнам Апартаментов, на ходу доставая Молотова и запаливая. Еще 50 человек последовали моему примеру, крики и вопли продолжались. С особой меткостью я метнул свою бутылку в окно. Она не залетела в комнату, но все же разбила окно и рама засияла ясным пламенем. К нашим воплям вмиг присоединились крики прохожих. Дети начали плакать, родители с дико испуганными лицами тут же начали уводить их с площади, женщины верещали от ужаса. Воцарился хаос. Машина была заведена, теперь только идти вместе с ней, машиной уничтожения. Пока я доставал свою цепь, не переставая кричать (мои связки не знали усталости), подтянулись еще 2 подразделения. Площадь была полна бойцами. Коктейли Молотова так и летели в сторону Апартаментов. Я кинул взгляд на главный вход, ребята уже корпели над взрывчаткой. Все шло лучше некуда. Возбуждение росло семимильными шагами. Об оргазме еще и речи быть не могло. Все только начиналось. Плана или графика как будто и не было. Все шло по наитию, по инерции, которую я задал с самого начала. Через каких-то полторы минуты почти все окна на четырех этажах были разбиты. Огонь полыхал на площади практически везде, мы выпустили почти все бутылки с зажигательной смесью, но несколько я велел оставить для помещения.
Б-у-у-м! – грохнул взрыв, что меня даже прибило к земле, а всех остальных тоже пришибло. Но ворота не поддались! Черт, все пропало! Нет, этого не может быть! Сталь на створках ворот только немного пошла волной, а сами створки немного оттопырились. Второго пластида у нас, конечно же, не было. Я уже думал, что все остальные точно впадут в отчаяние, но не тут-то было, парни собрались отчаянные.
- Вперед! Напролом! – кто-то дико заголосил из толпы, и все с победным воплем ринулись на бедные ворота. После минуты, другой штурма они поддались, и мы всей нашей массой ввалились во внутрь Апартаментов. Улыбки сияли на наших лицах, глаза горели ясным пламенем, мышцы не знали усталости.
Но что же это? Откуда столько гардов? Кто знал о нашем плане? – первое, что метнулось у меня в голове, когда мы ввалилась в просторный холл. Но мы будем биться, биться до последнего, не для того мы так готовились, так мечтали об этом дне всю жизнь, чтобы сейчас отчаяться и умереть от рук врага.
- Оружие на изготовку! – только и успел прокричать я, и начался полнейший дестрой. Крики от возбуждения, крики от боли, кровь, пот, блеск ножей и звон цепей, глухой звук ударов бит и арматур – все смешалось и представляло нечто единое, битву. Гарды видно опешили, и не ожидали такого напора, они думали сломить нас сразу же, когда мы увидим их превосходство. Оскар открылся для меня совсем по-иному. Этот обычно тихий человек вопил изо всех сил, глаза его были незабываемы. Он вертелся словно юла и прикладывал своей битой гарда за гардом, которые даже не успевали толком подойти к нему. Его изорванная футболка была вся в крови (уж не знаю чей, его или чужой). На бите уже были видны огромные вмятины, а в этих вмятинах покоились целые куски живой плоти, словно сама была каким-то внутренним органом при пересадке. Пот тек у него ручьями по лицу, майка прилипла к телу.
Какой-то гард оглушил совсем еще молодого парня электрошоком. У них есть электрошоки! Блядь! Я тут же ринулся к этому гарду, и пока он был в эйфории совершенного им фрага, я со всей дури приложил его своей цепью по затылку. Черепная коробка издала характерный хруст пролома. Гард рухнул сверху на парализованного парня. Я мигом поднял упавший электрошок и сунул в карман. Бой продолжался.
Какой-то парень махал арматуриной изо всех сил. Глаза его были испуганы, и от страха он уничтожал всех попадавшихся ему врагов. Нос его был сломан, а скула сочилась кровью. Он был огромен и месил всех, кто попадался ему под руку. Сумасшедший парень. Но времени наблюдать, конечно же, у меня не было. Парни в черных костюмах валили и валили на нас, непонятно откуда. Многих наших брало отчаяние, и они просто убегали обратно, мы недалеко продвинулись от главного входа. Предатели. Но что с них возьмешь, они ведь не ожидали такого. Какой-то Гард подбирался к Оскару, занося уже над его головой свою дубинку. Я тут же парализовал его новоприобретенным электрошоком. Оскар и не увидел этого, а я, возможно, спас ему жизнь. Один ублюдок полоснул меня по левой руке ножом в области плеча. Кто-то сразу же убрал его сзади. Рука постепенно отнималась и неимоверно ныла. Рана была достаточно глубокая, но кость, вроде бы, не задета. Слава Всевышнему. Я продолжал раскидывать всем попадавшимся Гардам оплеухи моей массивной цепью, которая изрядно уже залилась кровью. А там где я держал, кровь уже даже успела засохнуть. Вдруг сзади на меня обрушился удар дубинкой по спине, меня прибило к земле, но я молниеносно обернулся и вдарил Гарда цепью по харе. Он тотчас упал. Как-то медленно, будто его усыпили с помощью гипноза. Позвоночник тут же заныл. Мне стало совсем не по себе, я понимал, что скоро потеряю сознание от болевого шока. Я вновь окинул взором холл. Повсюду валялись окровавленные тела, наших было гораздо меньше, это меня неописуемо обрадовало, надо сказать. Весь интерьер был разрушен. Вся мебель была разломана. Зеркала и разные статуэтки были разбиты, стеклянная и глиняная крошка покрывала тонким слоем часть поверхности пола. Я отошел в угол отдышаться. Дыхалка основательно сбилась. Дальше я продолжать не мог, требовался отдых. Оскара я все это время не выпускал из виду. Напор Гардов немного упал. Добивали последних. Все наши лежали и сидели на полу, вперед не двигались, потому что сил не было никаких.
- Блядь, где же другая дивизия, черный ход, - запыхавшись, кричал мне Оскар прямо в ухо, - должны подойти.
Точно, у нас же есть еще, вроде бы, две дивизии. Мы их и направим внутрь Апартаментов, когда они подойдут, как свежую силу и мощь, а сами пойдем следом. Я оперся на стенку и тяжело дышал. Глаза щипало от пота и крови. Рядом, в углу сидел совсем еще мальчишка и трясся. Был слышен звонкий лязг железа и шум, несмотря на то, что Гарды были уже на исходе, но я слышал, как у него зуб на зуб не попадает. Глаза будто вылезли из орбит, неестественная гримаса на его искаженном ужасом лице меня немного испугала. Мне тут же стало жаль парня. Всюду слышались вопли и завывания наших, которые были тяжело ранены. Это было просто невыносимо. Помощи мы им оказать никакой не могли, не было ни времени, ни сил, ничего не было. Единственное, что мы могли тогда сделать, так это оттащить всех «за поле боя», то есть растащить по углам и велеть им сидеть тихо. Один парень, оравший громче всех, по всей видимости, потерял глаз. Кто-то невероятно точно ткнул его ножом прямо в глазницу. Вместо глаза у него было какое-то красное месиво с белыми пятнами (видимо, остатки яблока). Меня чуть не вытошнило, когда я увидел это. Но мне помогал неубывающий адреналин в крови и боль, которая заволокла все тело и никак не отходила. Я не мог ни о чем думать, кроме нее. Поэтому сейчас мне было жалко в основном только себя. Точнее не жалко, а я просто боялся отключиться, думал, что все без меня провалится, мои люди не смогут поймать или идентифицировать Ронина и все накроется. Самонадеянный. Но я изо всех сил старался не отключиться.
- Как ты, что с рукой? – взволнованно спросил Оскар, вдруг подбежавший ко мне.
- Царапина, нормально, - еле-еле, на одном вздохе через силу прохрипел я.
- Ни хрена себе нормально, ляг вон в тот угол, он самый недосягаемый, если что, ты не стоишь на ногах, - уже схватил меня под руки Оскар и готов был волочить в угол, но я вырвался из его рук.
- Как! Я не могу. А если я отключусь, что тогда будет, - испуганно лепетал я, все шире и шире раскрывая глаза.
- Все будет нормально, мы справимся, брат, мы будем бороться за тебя. Будет гораздо хуже, если ты отключишься в схватке, и тебя тут же прикончат, ложись.
- Обещай мне, что поведешь всех вместо меня, обещай, что вы совершите переворот, если я умру. Поклянись! – почти заорал я.
- Клянусь сердцем матери, я осуществлю твою сокровенную мечту. Люди будут свободны и счастливы.
- Поклянись, что позаботишься о Роне! – продолжал говорить на высоком тоне я.
- Клянусь! А теперь тебе нужно отдохнуть. Все будет хорошо, брат, просто отлично, тебе требуется отдых. Мы победим! – с этими словами он аккуратно положил меня на какого-то мертвого Гарда в углу. Посмотрел мне в глаза в последний раз и пошел добивать единичных Гардов, которые остались. Я устроился полулежа, и глаза мои закрылись сами собой.
Не успел я погрузиться в бессознательную дремоту, как раздались вопли. Вопли Гардов, они были повсюду, так сначала мне казалось. Я открыл глаза и увидел, что из арки, как из свежей и глубокой раны хлещет кровь, валят Гарды. Им не было конца. Наших же было около 50-70 готовых к бою единиц, да и то, нельзя так сказать, они были дико истощены и измождены предыдущей битвой. Я попробовал было подняться, но не смог даже шевельнуться. Ни одна конечность не слушалась меня. Мне оставалось только наблюдать за смертью моих друзей и товарищей, за смертью всеобщей мечты и надежды. Я смотрел на то, как последняя звезда гаснет на небе, как тело испускает дух. Я был в отчаянии и заплакал. Слезы, пот, кровь и усталость застелили мне глаза. Все было мутным, я ничего не видел, только слышал одну сплошную вязкую звуковую дорожку, в которой не мог ничего толком идентифицировать. Я желал смерти. Она не приходила.

***

Не знаю, каким образом, но я все же очнулся. Еще более громкие крики, причем крики совсем другого характера, а главное невероятная духота сразу отрезвили мой мозг. Это были они! Да, остальные дивизии, которые штурмовали черный ход! Неужели не все потеряно, неужели мы спасены?! Да, мы победим! Зрение вдруг прояснилось, и я увидел невероятную картину. Битва в самом апофеозе. Сзади все пылало ясным пламенем (видно оставшиеся бутылки с зажигательной смесью), а на переднем плане наши били врага. Некоторые люди горели, точнее, догорали, по всей видимости, они были уже мертвы и полыхали на полу. Я увидел парня, который лежал в пяти метрах от меня, вопил, что есть мочи, срывая глотку, и весь с макушки до пят был в крови. Словно искупался в озере, где в место воды была кровь, причем густая и липкая, как вишневый сироп. Мне говорили, что вишня алая, как кровь и необычайно сладкая. Это я еще слышал от моей матери. Парнишка держался одной рукой за живот, а другой, что было сил, молотил по полу от отчаяния и дикой боли. Рана была настолько большой, что даже его широкая ладонь не срывала ее полностью. Его словно собирались выпотрошить. Меня чуть не вытошнило. Я пытался глазами найти в толпе Оскара, но он нигде не показывался. Я уже начал бояться, что он теперь лежит в каком-нибудь углу, как и я, только бездыханный. Кто же тогда поведет всех?! Никто! Если Оскар погиб, то мы все скоро погибнем. А тем временем головы расшибались битами, лица обезображивались цепями и кулаками, тела парализовывались электрошоками. Котел кипел, что было сил. Я не мог наблюдать за всем этим безобразием, попытался подняться, но опять безнадежно. Оскара все не было. Я не мог больше терпеть вопли парня, лежащего рядом со мной, свою боль тоже и отключился. Другого выхода в данный момент я не видел.

Некст Парт

Я очнулся на холодном мокром бетонном полу. Спросонок я ничего не понял, но, протерев глаза, я готов был выть от отчаяния. Другими словами я находился в той самой камере, в которой я лежал несколько дней кряду после того, как меня взяли за Акты Неповиновения. Я еле-еле приподнялся на руках и перевернулся на спину – это все, на что меня хватило. Обшарпанная железная кровать стояла рядом, меня даже не удосужились кинуть на нее. Суки! Бляди! Я собрался с силами и завопил, что было сил. Я просто выл, как раненый волк, рана которого не так серьезна, чтобы подыхать на месте, корчась в предсмертных судорогах, но и не так смешна, чтобы не замечать все нарастающей боли, парализующей тело. Я кричал. Через минуту услышал голоса за дверью.
- Слышишь? – хриплый голос спросил у кого-то.
- А, это наш ублюдок очнулся! Ха-ха-а! ну давай проведаем его что ли! – давясь смешком, ответил ему бас. Дверь скрипнула. Вошли двое Гардов. Все! Все кончено! Заветные мечты накрылись медным тазом. Это было невыносимо больно осознавать. Значит, все-таки Гардов оказалось больше, парни не смогли одержать победу. Но как об этом узнал Ронин? Нет, на самом деле меня этот вопрос уже не интересовал. Толку не было никакого от того, если я узнаю ответ. Все равно исход один. И с этим ничего не поделаешь. В момент я более-менее успокоился и перестал выть. Где Оскар и Рона? Всех ли убили? Удалось ли кому-нибудь спастись? Посрать.
- Кто тут у нас воет, волчонок маленький, а? – насмешливо сказал один из Гардов, тот, что бас, и нагнулся ко мне. Я видел его лицо. Оно смеялось. Я был внизу, они – наверху. Это конец. – Я тебя, по-моему, спросил, чмо! – громче сказал он с прежней ублюдской улыбкой на лице. – А, ты, значит, не хочешь отвечать, да? Ну-ну.
- Иди на хуй, мудило! – просипел я чуть сорвавшимся голосом.
- Что? – Гард распрямился и ударил меня своим здоровым ботинком прямо в живот.
- У-у, - я скрутился калачиком от пронизывающей боли и издал еле слышный стон.
- Что, нашему волчонку не понравилось? Может быть, он хочет еще? Ха-ха-ха! – эта наглая рожа тупо ухмылялась, глядя на меня. Он было замахнулся произвести второй удар, и я заранее весь скрючился и, как мог, приготовился к новой волне боли. Но второй Гард остановил его.
- Стой! Что ты делаешь? Правитель приказывал оставить его в нормальном состоянии, он еще вроде бы хотел с ним и его дружками поговорить. Не бей его больше, - скомандовал хриплый, бас подчинился. Так, значит Оскар и Рона, наверное, живы, если он говорит про дружков. Хотя хрен знает. Мне было уже посрать, меня не интересовало ничего, мне даже на боль было посрать. Пусть пинают меня, сколько им заблагорассудится. Все было потеряно для меня в этом мире, меня уже ничто не держало.
- Повели его к Ронину, он сказал, как только очнется, вести его к нему в Приемную, - сказал Хрипляк, - Парень, ты подняться-то сам в состоянии?
Я отрицательно помотал головой. В доказательство я тщетно попытался приподняться на локтях, но так и упал на пол с полу разогнутых локтей. И это была правда, двигаться я не мог и не хотел. Это было то, что даже под страхом пытки я не стал бы делать. Это было невозможно, я весь готов был взорваться от боли при малейшем напряжении мышц. Болело все: кости, мышцы, связки. Все. К тому же дико ныла моя разрезанная рука (на ней я даже пальцами не мог пошевелить), позвоночник вообще был будто сломан. Состояние мое было хуже некуда. Но мне было уже насрать, только бы меня не заставляли двигаться самому.
- Ладно, парень, мы тебе поможем, потому что мы добрые. Скажи спасибо нам, - сказал Хриплый.
- Спасибо, - еле-еле прохрипел я в ответ через некоторое время и отхаркнул темный сгусток крови с соплями.
- Ладно, бери его под левую руку, я под правую, и потащили, Правитель не ждет, - скомандовал Хрипляк опять.
Как только Бас взял меня под раненую руку, я завопил от дикой боли. У меня даже помутнело в глазах от нее. Гарды немного испугались.
- Что с тобой, парень, - наивно спросил Бас.
- Не видишь что ли, ему плечо порезали, - огрызнулся на тупого Баса Хриплый. – Так значит не пойдет нести его, придется тащить за ноги.
Они перехватили меня, и взяли за обе ноги. Потащили. Вся спина в момент ободралась на бетонном полу, рубашка задралась. Но на это мне было наплевать, на ту боль я даже не обращал внимания. Меня протащили через косяк, я сильно ударился затылком и выматерился про себя. Предупредили бы что ли, суки, подумал я. Дальше шло ковровое покрытие, поэтому было не так больно спине. Только вот ворсинки раздражали раны, но это тоже фигня. Высокие белые потолки сливались в моих глазах, и я терял ориентацию в пространстве.

***

Я очутился в еще одном знакомом помещении. Приемная. Как только меня ввели, я сразу же заметил Рону и Оскара, сидевших на железной скамье без спинки, стоявшей у стенки. Когда меня втащили в Приемную, они медленно, очень нехотя повернули свои головы и посмотрели на меня. Как здесь оказалась Рона? Она же была в шестом эшелоне? Ну, оказалась, и оказалась, сама значит виновата. Чего это я такой жестокий вдруг стал, сам не пойму, Рона ведь пришла драться, по всей видимости, вместе с нами, за наше светлое будущее, за меня в том числе. Это было ужасно, но это было. Рона смотрела на меня с отчаянием, невидимые слезы стояли в ее прекрасных зелено-голубых глазах, отдельные пряди рыжевато – каштановых волос слиплись на ее смуглом правильном лобике. Она была словно прекрасной куклой, которую неряшливая озорная девчонка лет пяти измазала в варенье, но она не стала от этого хуже, а наоборот, что-то необычайно особенное, уникальное появилось в ней. И как я раньше не замечал ее красоты, ее яркого света. Нелепая улыбка вдруг пробежала на ее милом личике, когда наши глаза на несколько мгновений встретились. Она была рада меня видеть, я, как оказалось, не меньше. Я понимал, что сейчас нас разлучат, что мы, скорее всего, больше никогда не увидимся, и упивался моментом, пытался запомнить ее во всех уникальных деталях, вспомнить все, что было приятного у меня с ней, все самое лучшее, чтобы умереть с мыслями о том, что я не зря прожил эту жизнь. Моя девочка, она была прекрасна как никогда.
Оскар все это время метался глазами по всему помещению. Он смотрел то на Ронина, восседавшего тут же на троне, то на Рону, сидящую рядом с ним, то на меня, висящего на двух Гардах. Он был в смятении и совершенно не знал, как быть дальше. Когда все-таки наши взгляды встречались, я увидел глаза провинившегося ребенка, который осознал свою вину и искренне хочет искупить ее, но не может. И ему остается только извиняться тысячу раз, хотя он понимает, что делу это не поможет, но и не говорить этого он не может. Оскар виновато смотрел на меня. Бедный, бедный Оскар. Он чувствовал себя ответственным за все, видимо его вырубили, и он потерял сознание на поле боя, но чудом остался жив, как я. Или его намеренно оставили в живых, потому что каким-либо образом узнали, что мы лидеры всего этого движения. Остальных, видимо, в живых не осталось. Уничтожили всех, оставили только нас. Бедный, бедный Оскар, и не думай брать вину на себя, ты ни в чем не виноват, говорил ему мысленно я. Левая часть лица Оскара была распухшей и отечной, кто-то хорошо приложил его по скуле и в челюсть. Майка была насквозь мокрая, и в некоторых местах на ней виднелись большие кровяные разводы, отпечатки подошв ботинок. Кисть безжизненно болталась и имела неестественный вид, наверное, она была раздроблена или, по крайней мере, сломана. Кровь виднелась на полу, буквально несколько капель, на руке же кровь по большей части запеклась. У Ронина с ребятами, видимо, был какой-то разговор.
- Эх, Рона, Рона, ты все-таки изменила свой номер. Что ж, Хочу признать, что это гораздо лучше, чем G556, несмотря на то, что это преступление, и я не должен этому попустительствовать. Ты, знаешь, оно созвучно с моим, и мне это нравится, - Рона не знала, что Главного Правителя зовут Ронин. Но я не стал переубеждать ее в ее выборе, это делать было категорически воспрещено. Ей, наверное, сейчас дико противно, все это слушать. – А ведь я настаивал казнить тебя тогда, помнишь? Да, два года назад это было, ты так изменилась с того времени, стала настоящей женщиной, а тогда была глупой девчонкой. Но Совет сжалился над тобой, мудаки! Как видишь, сейчас я все решаю сам, я понял, что это гораздо лучше и эффективнее, и спорить, в конце концов, ни с кем не надо, - Ронин переключил свой взор на меня, будто бы я только что вошел. - Так, так, так, - с паузами произнес он, шлифуя каждый звук, - Это, стало быть, вы, так называемый Феликс. А мы вас уже давно ждем, не правда ли, друзья мои? – он с гневной улыбкой взглянул на Рону и Оскара. – А твоя подружка хорошенькая, я еще даже не решил, как с ней поступить, Ха-ха-а, - противно и искусственно посмеялся он, глядя мне в глаза.
- Только попробуй, сука ты драная, - негромко, но гневно сказал я, глядя ему в глаза, без малейшей агрессии, только чтобы он это услышал, у меня не было сил злиться, но когда я осознал его слова, мне стало не по себе от злости.
- Приятель, остынь, ты так глуп. Я бы не стал на твоем месте говорить в мою сторону такие пламенные речи! – с увеличением тона на каждом слове произнес он. – Посадите его к этой парочке, - меня кинули на скамейку рядом с Роной, она тут же кинулась мне на шею и начала целовать меня и плакать.
- Отлезь от него, девчонка, не то я прикончу прямо здесь вас обоих! – Рона будто и не слышала. Она крутила в руках мои волосы, смотрела мне в глаза, улыбалась, и слезы текли из ее больших глаз и растворялись в моей грязной, кровавой потной майке. Они были очень теплыми и солеными, одна слеза попала мне на губу и обожгла ее.
- Гарды, быстро оторвать их друг от друга, что стоите, мудаки? – гневно прокричал Ронин, вскакивая на своем троне. Гарды, опомнившись, стали нас разнимать.
- Не-е-т! Не дам, сволочи! – Рона вцепилась в меня, для Гардов оторвать ее оказалось не так уж просто, как они думали сначала. – Мудаки! Сволочи! – не унималась Рона, и все еще держалась за меня, обхватив своими, на вид тощими и слабыми руками, мою спину. Это мне причиняло достаточно сильную боль, не буду врать, но это была приятная ужасная боль, я не мог сам оторвать от себя Рону, да и не хотел, конечно же. – Тебя нужно пытать, ты, противный Червь! (материться она никогда не умела и по своей природе не могла никого серьезно оскорбить, но тем не менее слова ее звучали очень убедительно и грозно, все было не лишено серьезности) Смерть – слишком малое наказание для тебя! – продолжала она, всматриваясь в глаза Ронина. – Ты уничтожил Цивилизацию, все планету, Великое творение Властителя! Ты не достоин обычных мук! И я уверена, что Великий Владыка до последнего не будет отнимать у тебя твою жалкую жизнь за все твои ужасные грехи! – наконец ее оторвали от меня. Ее глаза были наполнены злостью и гневом, такими я еще не разу их не видел, но так она была еще прекрасней.
- Девочка, остынь. Нам еще предстоит с тобой сдружиться, ха-ха-ха! – противно и убого засмеялся Ронин. Все возмутилось во мне.
- Я убью тебя! Мразь! Дерьмо! – с криками я кинулся на него, но не успел сделать и пары прыжков, как меня сбили Гарды и я упал наземь, больно выбив руки.
- Ха-ах! – продолжал хохотать этот урод.
- Ты последний подонок. Ты даже не представляешь, какие муки тебя ждут в будущем, - уже совсем тихо и спокойно сказал я, осознавая, что агрессией положения не изменишь, и силы тратить не имеет смысла. Я начал медленно подниматься, сначала на локтях. Но Бас придавил меня ногой к полу, и я рухнул на грудь, воздух с хрипом вышел из моих легких. Рона начала было кричать и кидаться на Баса, но ее устранили, ее стал держать другой Гард, да она и сама потом успокоилась, во всяком случае, сделала смиренный вид.
- Итак, мои друзья! – торжественно обратился к нам Ронин, я не мог видеть лиц Роны с Оскаром, потому что нога Гарда была по-прежнему на мне, и я видел только Ронина на троне перед собой. – Вы – последние герои, в проигранной вами битве! Поздравляю вас! Хотя, назвать вас героями очень сложно, героем все-таки в данной ситуации остаюсь я. Скажем по-другому, единственные проигравшие, которые остались в живых. Остальные мертвы. Я думаю, вас интересовал этот вопрос. Да, много народу полегло в этой немаленькой схватке. Ваших человек 600, наверное. Ну и заварушку вы устроили. Хочу отдать вам должное, вы были достаточно хорошо экипированы, я даже не ожидал, а бутылки с бензином, скажу честно, даже немного испугали меня. Так то. Биты, цепи и ножи. Где вам удалось все это достать? Ума не приложу. Ну да ладно, важен результат, вы в лузерах, и это все, что важно на сегодняшний момент. Идем дальше. Вы, наверное, до сих пор мучаетесь вопросом, как я смог предугадать ваше Нападение? Да, я гений, скажу сразу. Но гений не из-за своих экстрасенсорных способностей, отнюдь нет. Было бы просто глупо считать так. А вы так и думали, да? Ну, сознайтесь же, что предполагали мои сверхспособности, на вас, во всяком случае, это очень похоже. Но вы немного ошиблись, я гениален не в этом. Я все знал заранее, потому что… потому… Как вы думаете, почему я все знал? Да, вы угадали, вас предали, предали самым наглым образом. Люди слабы.
- Что!!!! – вырвалось у нас в один голос. - Этого не может быть!!! Ты врешь, сука! – впервые подал голос Оскар.
- Вру я, не вру, какая, в-общем-то, разница? Правда? Важен ведь факт, итог. Вас отымели! Просто взяли и отымели, а вы и не подумали усомниться в своей чистоте. Подумайте сами, это же просто абсурдно, держать столько Гардов в Апартаментах только для безопасности в такое время, когда даже неодушевленные предметы имеют больше воли и упорства, чем люди, чем вы, мои рабы.
- Заткнись, сука! – прохрипел я, и удар по спине ботинком не заставил себя ждать. Я скорчился от боли. Позвоночник ужасно ныл. Я хотел поскорее избавиться от этой адской боли, не важно как, главное избавиться. Я готов был даже умереть прямо сейчас, но хотел услышать имя предателя сначала, чтобы успеть проклясть его на веки вечные.
- Вы видите, что все ваши непонятные физические позывы, громкие, оскорбительные, по вашему мнению, выкрики причиняют вам только боль. Мне же от них не горячо не холодно. Я никак на них не реагирую. Так вернемся же к нашему разговору. Вы, наверное, хотите знать, кто вас предал? Конечно, хотите, что это я спрашиваю. Этого вы хотите сейчас больше всего на свете. Итак, мои маленькие неудачливые друзья, торжественно объявляю вам имя предателя. Бон!!! – в это же время входные двери хлопнули, и вошли три человека. Два высоких и крупных, в черных пиджаках, по бокам, и один маленький, в оранжевой футболке и потертых джинсах посередине. Это был Бон. Он самый. У него был испуганный вид, он не знал, что ему делать, видно было, что его привели сюда насильно, он и не рассчитывал на встречу с нами и боялся этого. Маленький ублюдский предатель. Я ни в каком случае не ожидал от него измены. Он вообще показался мне ангелом, истинным ангелом со своей половинкой Белью. Люди разные. И не всегда соответствуют своей внешности, далеко не всегда. Бон, казалось, был подавлен больше нашего. Если мы и предполагали наше настоящее положение, хотя и не хотели о нем думать, то он, видимо, и подумать не мог о таком крахе для самого себя. Как ни странно, когда я увидел Бона, я не захотел его придушить на месте. Мне просто стало его жалко, ведь он сейчас в очень незавидном положении, черт возьми.
Бон оторопело молчал и смотрел на нас с боязнью, как будто мы представляли собой какую-то опасность. Это было абсурдно. Хотя, наверное, его поразил наш видок: все грязные, оборванные, потные и в крови. Зрелище не самое приятное.
- Думаете, откуда появилась еда на прокорм Армии? – продолжал ехидно говорить Ронин, - вы себе вообще можете представить, что значить спиздить столько первоклассной еды у меня? И вы действительно поверили, что Бон все достал это сам? Вот умора. Всю еду поставил я сознательно.
- Я убью тебя, грязный урод! – не выдержал и завопил Оскар, бросая гневные взгляды на Бона. Тот был растерян. Но только Оскар подался к нему, его сразу же усмирили Гарды и посадили на прежнее место.
- Подожди, мой друг, еще не время смертям, но скоро оно придет. Все своим чередом, не торопись, - продолжал пафосный монолог Правитель. – Вы только послушайте, за что он продал вас. Бон, может, ты сам скажешь им? А? ну давай же, смелей, – у Бона навертывались слезы на глаза, сраный сосунок.
- У нас же был договор! Ты не должен был этого делать! Мы так не договаривались! Зачем ты приволок меня сюда? Чтобы поиздеваться надо мной? – сказал Бон громко, больше от испуга, чем злости, и неубедительно. Он уже рыдал вовсю, как маленький ребенок.
- Ой, ой, ой, какие мы вдруг стали обязательные, и других к исполнению договора призываем. А ты поступил честно, да?! Ты поступил честно, предав этих хороших парней?!! Я тебя спрашиваю, мудак сопливый! – Бон рыдал, опустив голову, и не отвечал. – Ненавижу таких продажный ублюдков как ты! Выебать своих друзей – это просто подло и низко! Это самое ужасное, что может быть, предательство, самый смертный грех из всех смертных грехов! – Ронин сделал небольшую паузу и обратился теперь к нам с улыбкой на глазах. – Так вот, друзья, Этот мудак продал вас за ничтожную еду. Вы себе вообще можете это представить? Он продал вас за то, чтобы у него каждый день на столе стояла свининка! Меркантильная сволочь, думает только о чревоугодии! – он перевел взгляд на Бона. – Ты предал их, теперь они вправе сделать с тобой все, что им будет угодно, хоть замочить тебя здесь голыми руками, мразь! Вот это я называю правосудием, пусть они разорвут тебя на куски! Ха-ха-ха! – Бон оторопело поднял опухшую рожу, он никак не ожидал такого поворота событий, но по-прежнему ничего не сказал, он понимал, что своими фразами он уже ничего не изменит. – Стража, отпустите моих юных друзей и Бона, пусть они разберутся сами, и не мешайте им ни при каком раскладе. Ха-ха-ха.
- Ну, держись, Дерьмо собачье! – со злостью закричал Оскар и кинулся на Бона, несмотря на всю свою дикую усталость. Первый удар кулаком тут же свалил бедного плаксу на пол. Дальше посыпались редкие усталые удары ногами по всему телу Бона. Я не мог смотреть на это. Это было глупо со стороны Оскара, его злость только разжигала ликование Ронина, он только и ждал этой кровавой расправы, тогда бы Его окончательно взяла верх. Это было недопустимо.
- Оскар, прекрати! Что ты делаешь! – закричал я ему, пытаясь подняться, но он словно и не слышал моих слов и продолжал пинать Бона, хоть и несильно, но все же постепенно наносил ему методичные удары. После каждого из которых, Бон сжимался калачиком от боли и еле слышно стонал. – Оскар! – сделал еще одну тщетную попытку я. Но все было безуспешно, надо было вмешиваться физически. Не знаю, как, но я все-таки смог подняться на ноги, я разбежался и свалил увлекшегося Оскара наземь. Лицо Бона к тому времени уже было похоже на кровавое месиво. А на богато вышитом ковре Ронина образовалось огромное черное пятно.
- Какого хрена ты делаешь! – вскричал возмущенный Оскар. – Тебе разве не хочется, чтобы этот мерзкий ублюдок сдох?
- Да пойми же ты, что это только лишь агония! Успокойся, подумай. Ты уже ничего не изменишь, как ты не хочешь понять, абсолютно ничего! – пытался быть доказательным я. – А так заработаешь лишний грех, ну зачем тебе это? Когда ты убьешь его, ты поймешь, что поступил неправильно и захочешь все вернуть назад, но будет поздно. Не бери на свою душу лишнюю смерть, умоляю тебя! – уже почти взмолился я.
- Но как мне быть, я ничего не могу понять, я хочу смерти этого ублюдка! – сказал он и начал силиться встать. Я толкнул его кулаком в грудь, и он опять упал на пол.
- Для начала сядь и успокойся! И ты поймешь, что это тебе ни к чему, иначе тебе придется драться со мной. Решай. Проходит несколько секунд раздумий.
- Ты не оставляешь мне выбора, твоя взяла. Я не смогу драться с тобой, хотя хотел бы прикончить этого козла, но ему и так хватит, – мы с Оскаром начали тяжело подниматься.
Рона плакала.
- Ну что получил свое, ублюдок? – абсолютно без агрессии сказал я, глядя в ухмыляющиеся глаза Ронина.
- Да, друзья мои, вы меня порадовали, ха-ха-ах! Это было самое выдающееся выступление, которое я только видел в своей жизни. Повеселили старика, на самом деле. Молодцы! Оскар, почему же ты не убил его? Почему ты позволяешь манипулировать собой? Ты что считаешь себя ниже его? – он указал на меня.
- Заткнись, дерьмо, он мой друг, и не манипулирует мной, он просто вовремя образумил меня! – с негодованием, и все еще запыхавшись, выговаривал Оскар.
- Ну что ж, раз вы не смогли замочить своего предателя, мне придется решать его судьбу, по-своему. – Ронин бросил на нас многозначительный взгляд. Бон лежал, уткнувшись мордой в мокрый грязный ковер. Его лицо и грудь были обильно залиты кровью, очень сочного цвета. Несмотря на то, что увечий серьезных Оскар ему не принес, кровь так и хлестала из его размазанного носа. – Гард! Воткнуть нож в его тупую башку, прочистить ему мозги! – повелительно и громко произнес Ронин. Мы даже не стали рыпаться, потому что это было действительно бесполезно. Бон тут же вскочил и начал лихорадочно метаться по Залу, амплитуда его колебаний становилась все меньше по мере того, как его медленно окружали три Гарда, один из которых обнажил нож. Чертовы животные.
- Не-е-т! Я не хочу умирать такой смертью! Ронин! Ронин! – отчаянно взывал Бон к Правителю, все еще надеясь избежать приговора. – Я же помог тебе! Если бы не я, тебя бы уже мухи обложили, и гнил бы где-нибудь на помойке! Как ты можешь так поступать со мной! – у Бона была сильная истерика. Он бился в руках Гардов, которые по знаку Ронина медлили с казнью.
- Да, в чем-то ты и прав, Бон. Но я жив! А ты предал их! Так что твоя совесть, в любом случае, не чиста. И ты понесешь наказание перед Великим Владыкой сейчас! Гарды, приступайте! – Бон до сих пор бился, не желая смириться с реальностью. Двое Гардов держали его, выкрутив ему руки. Третий же хладнокровно воткнул ему нож прямо в левый глаз. Рона вскрикнула и отвернулась, зажмурясь. Лицо Бона в момент исказилось ужасной застывшей гримасой, правый глаз вылез из орбиты и повис на мягких тканях от перенапряжения. Из дырки же вовсю хлестала кровища. Бон лежал на ковре в дико неестественной позе. Я еле удержался, чтобы не блевануть. Воздух тут же наполнился зловонием фекалий Бона, и под ним образовалось еще одно здоровое пятно, на этот раз светлое и вонючее. Это была его моча. Неприятные запахи обострили мои ощущения. И мой желудок не выдержал. В рвотном позыве я привстал со скамейки, но кроме хрипенья и кряхтенья у меня ничего не вышло. Я вспомнил, что не ел уже около суток, и голод тут же скрутил мой и без того измученный пищеварительный орган. После этого я еще раза три пытался блевануть. Но потом сел обратно, неудовлетворенный. Блевать мне все еще хотелось. Я не понимал, как могла сдержаться Рона. Она у меня молодец.
- Вот так, друзья. Феликс, а ты, я смотрю, слабонервный. Нельзя же так реагировать на обычную смерть простого человека. Так и с ума сойти не долго. Держи себя под контролем, дружище.
- Ты уже сошел! – прохрипел еле-еле я.
- Что правда, то правда, последнее время я действительно не в себе. Но я борюсь с этим, честное слово, изо всех сил. Фу! Ни и навонял же этот маленький ублюдок. И ковер мне испортил, дерьмо. Сам от горшка два вершка, а вони, как от слона. Кстати, вы видели слонов? Конечно, не видели. Но хотя бы знаете, как они выглядят? У меня есть здоровенный архив литературы, там энциклопедии всякие и прочее дерьмо. Там есть слон на картинке. Здоровое такое животное, сильное, не сравнится с человеком. Рост у взрослой особи достигает 5-6 метров, а вес – несколько тонн. Ничего себе, да? Но они, к сожалению, все вымерли. В этом есть и моя заслуга. Гы-гы-гы! – как последний подонок засмеялся он. – Гарды, уберите это дерьмо с ковра, оно меня раздражает, – охраны вытащили тело Бона из Приемной. – Ну а с вами то, что мне делать, а? Может, подскажете? – издевался он.
- Иди на хуй, - нехотя проговорил изможденный Оскар. Я был с ним солидарен, Рона, я думаю, тоже.
- Ну, ну, ну. Зачем же так грубо? Хамите тут еще. Вы знаете, друзья мои, я думаю вас умертвить. Только еще не решил как. Мучиться вам или нет. Нет, нет, нет, не подумайте, что я что-то имею против вас, совсем нет, более того, вы мне даже глубоко симпатичны, эдакая Троица. Но, к сожалению, я должен пойти вопреки моим пристрастиям и желаниям. Я, может быть, и оставил бы вас проживать ваши пустые жизни, но вы посягнули на мой Культ. Этого я простить не могу. Уж увольте. Я читал эти самые энциклопедии немного. Так знаете что? Там Цари, Короли, Вожди и всякие остальные, в общем, те, кто правил и руководил, так знаете что? Они могли приказать казнить человека, если он даже им не понравился, рожей, как говорится, не вышел. А обычные людишки были только рады умереть такой смертью и вплоть до последнего вздоха искренне любили своего Царя. Вот так было. Я по сравнению с ними просто ягненок. Просто так никого не убиваю, я ж не маньяк какой-нибудь, в самом деле. А вы должны умереть, несомненно, за такое преступление, какое вы совершили, вас бы заживо сожгли на костре в прошлом. Но я не так жесток, к счастью для вас. Что скажете, как бы предпочли умереть, друзья мои? – мы молчали и тупо уставились друг на друга.
- Как хочешь, так и убивай. Не собираемся умолять тебя, выблядок, – заявил я. Оскар и Рона, по-видимому, так не считали, явный испуг и замешательство можно было прочесть на их озабоченных лицах, но они, как настоящие герои, ничего не сказали. Только Рона посмотрела на меня с немым вопросом: « Что нам делать?!» А я твердо ответил: «Умирать!»
- Ну что ж, дети мои, вы, как я вижу, тверды в своих решениях, и предоставляете мне выбрать вашу смерть. Хорошо. Пока я думаю, даю вам право проститься друг с другом.

***

- Я люблю тебя! – заплаканным голосом сказала Рона Феликсу. У него был какой-то отсутствующий взгляд. Такое ощущение, будто все это происходило и не с ним, а он лишь случайный свидетель. Он чувствовал себя отчужденно.
- Я тоже, люблю тебя! – как-то неестественно сказал Феликс. Он оторвал свой взгляд от пола и прилип к глазам Роны. Она была прекрасна, подумал он. Вся в своей красе. Тут же он почувствовал удовлетворение от жизни, он понял, что прожил ее не зря. У него была Рона, а вечно это все равно не могло продолжаться. Все имеет конец, несмотря ни на что. – Я счастлив, что был с тобой, - Рона печально просияла при его словах. – Надеюсь, еще встретимся! Там, - Феликс усмехнулся своим словам и показал наверх.
- Да, Фил, все было прекрасно! – Рона тоже чувствовала себя хорошо.
- Ну, брат, не держи зла, если что! – со слезами на глазах Оскар кинулся к Феликсу в объятья. Они оба заплакали от счастья.
- И ты, прости меня за все! – прерывистым голосом ответил Феликс, сжимая друга.
- Оскар, ты всегда был моим лучшим другом, понимаешь, другом был только ты! Я люблю тебя, и буду любить! Не так как Фила, но не менее сильно, просто по-другому, - Рона кинулась к Оскару, и они втроем обнялись, как одна семья. Это было прекрасно.
- Время настало, друзья мои! – торжественно провозгласил Ронин, тоже расчувствовавшийся от этих трогательных прощаний друзей, но не изменивший своих намерений. – Я сделал вам милость и выполнил ваше условие. Вы будете умерщвлены одновременно. Здесь.
- Только помни, ты будешь проклят, если не сдержишь своего слова, и кто-нибудь из нас умрет раньше другого. Ты будешь проклят, - негромко, но злобно произнес Феликс. Ронин не собирался нарушать своего обета. И тон Фила его нисколько не рассердил.
- Я обещаю. Внесите тумбы! – громко скомандовал Ронин. – Я решил придумать что-нибудь на Средневековый манер, не слышали о таком историческом этапе? Там все было просто и со вкусом, но в то же время изобретательно.
Принесли тумбы. Поставили их все рядом, в одну колонку. Вошли три палача с отсутствующим взглядом и блестящими топорами.
- Время, друзья мои! – повелительно скомандовал Ронин.
- Еще увидимся! – с какой-то непонятно усмешкой сказали друг другу друзья, и подошли каждый к своей тумбе. Оскар подошел к дальней, упал на колени и положил на нее свою голову, повернув ее от своих друзей. Рона коротко поцеловала Феликса. Они одновременно опустились на колени перед палачами и одновременно опустили свои головы на тумбы так, чтобы видеть глаза друг друга до последнего. Их руки не разжимались. Палачи встали на свои позиции и показали своим видом, что они полностью готовы.
- Удачи вам, друзья мои, мягкой посадки! – произнес Ронин и махнул рукой палачам. Все трое одновременно занесли топоры над головами друзей. Слезы потекли из глаз Роны, но улыбка не исказилась ужасом, это были слезы счастья. Феликс впитывал ее взгляд.
«В конце концов, все могло быть и хуже» - подумал Феликс, и через мгновение голова его упала с тумбы одновременно с головами Оскара и Роны. Руки влюбленных нехотя расцепились. Головы скатились друг к другу. Ковер был бесповоротно испорчен.
Все три головы тупо улыбались, глядя на Правителя.
- Унесите их! – скомандовал Ронин через какое-то время и закурил сигару. Слеза медленно выкатилась из уголка его левого глаза.



июнь 2003 – февраль 2004