Е2 - Е4

Автор: Урюк

В те времена, когда СССР агонизировал, но еще сохранялась некоторая видимость целостного государства, пришлось нашей сборной Ленинграда юношеского возраста ехать в Вильнюс на Союзные соревнования. Наверное, это были одни из последних спортивных состязаний под эмблемой Союза нерушимых. Дальше пошли уже неспортивные, но что такое национализм мы –еще толком не понимали.

Перед отъездом бабушка, запихивая в мою сумку домашние пирожки с капустой, вкупе с пожеланиями выиграть, наказала мне купить несколько тюбиков зубной пасты. У нас в Ленинграде был дефицит этого средства, а по её сведениям, в Прибалтике никакого дефицита не существовало. Такая вот, почти «Греция». Я пообещал. Как оказалось, многие ленинградские бабушки чем-то похожи.

На узкой старинной улочке, как из сказки про Нильса с гусями, мы нашли небольшую, аккуратную аптеку с колокольчиком на двери. Длинные, похожие на нескладных буратин подростки стояли в очереди за зубной пастой, отражались в стекле громадной витрины. Каждый покупал по несколько упаковок. Неожиданно из недр аптеки возникла дородная, белесая управляющая с лицом врача — садистки из фильма про фашистские концлагеря. Белоснежный халат с трудом сходился на её отнюдь не католической груди, лицо без бровей выражало презрение и чопорную брезгливость. «Рюсське польше твюхь тюппикофф в атни рюкке не таффать!» — протявкала она вытянувшейся во фрунт продавщице, и с гордостью удалилась, с трудом втиснув свой необъятный зад в дверной проём. В зловещей тишине ткань её халата натужно скрипнула об угол стеллажа. Отчетливо помню, как мне стало противно и стыдно непонятно за что. Я развернулся, вышел из аптеки и не став дожидаться своих, побрел в сторону трамвайной остановки. Рядом с остановкой находился газетный ларёк, стилизованный под башню замка. Купив два талона, я принялся от нечего делать рассматривать ассортимент и о, какая удача! В ларьке абсолютно свободно продавались несколько видов жевательных резинок. У нас в Ленинграде, в последнее время, если и были, то только мятные и обязательно целой пачкой, а здесь можно было купить все три вида, по «пластику» и всего лишь переплатив две копейки за штуку.

Тренер настоятельно предупреждал нас, чтобы мы праздно не шатались по городу, а сидели в гостинице. «Во избежание эксцессов». Какие могли быть «эксцессы» в столице союзной республики — мне в голову не приходило. Я всегда любил гулять по незнакомым городам в одиночестве, проезжая из одного конца в другой на каком – либо виде транспорта. В Вильнюсе были забавные и быстрые трамваи. Они совсем не были похожи на неповоротливых мастодонтов Усть-Катавского вагоностроительного завода, в изобилии водившихся в Питере. Наши двувагонные, обрубки громыхали по путям со скрежетом и агонизирующей дрожью. В трясущемся чреве этих чудовищ было шумно и неуютно. Вильнюсские же трамваи выглядели по – мультяшному добродушно, да и в салоне было не в пример ленинградским сородичам комфортабельно и тепло.

Тем временем к остановке бесшумно подкатил лупоглазый, округлый трамвайка, открылись двери, и по ступеням стала медленно спускаться литовская бабушка. Я подал ей руку. Спустившись, она с благодарностью посмотрела на меня слезящимися, прозрачными глазами и произнесла по-литовски какую-то фразу. «Пожалуйста!»,- улыбаясь, ответил я. В тот же момент милое бабулино лицо перекосила злая гримаска, она выхватила свою сморщенную ладошку из моей руки, и злобно прошипев что-то, плюнула мне под ноги. Пожав плечами, я запрыгнул по ступенькам в вагон, прокомпостировал талончик, уселся у окна, цитируя по-памяти смешную прибаутку, подслушанную недавно. «Пипл, коцайте тикеты! Некоцаный тикет ведёт к гнилому базару с контролёром и штрафу в размере одного юксового!» Контролёр в форменной фуражке сидел напротив и тоже улыбался чему-то своему. Вильнюс мне нравился своей игрушечностью и пространной художественной сказочностью не присущей большим городам. Даже современные здания не портили особый барочный колорит. Окрест багрянцем бушевала золотая осень. Ветер порывами срывал листья с деревьев, и они безмятежно кувыркались в воздухе, стелились желтыми фантиками к брусчатым мостовым, липли к витринам и лобовым стеклам машин. Трамвайка весело катил с холма на холм, через речку и убаюканный плавными покачиваниями вагона я заснул. Во сне мне привиделась моя бабушка со своей кружкой для зубов, взирающая с укоризной откуда — то сверху. «Шупную пашту купил?» — вопрошала она, шамкая беззубым ртом. Бабушка наклонялась все ближе и ближе, лицо её постепенно деформировалось и приобретало черты злой фашисткой тетки в аптеке. Она назойливо дергала меня за рукав. «Пешком чыфтить путтэм!» Я вздрогнул и проснулся. Передо мной была физиономия улыбчивого контролёра в фуражке. Он говорил кому-то, но обращаясь ко мне с легким шелестящим акцентом «Молодой человек! Продлевать или выходить будем?» Круг замкнулся. Наконец я сообразил, что «молодой человек» — это я и, невнятно промычав, замотал головой в растерянности. Контролёр одной рукой сделал знак вагоновожатому не закрывать двери, а другой потер сложенными в щепотку пальцами перед моим носом и всё не прекращал улыбаться. Вконец смутившись, я выскочил из трамвая. Меня впервые в жизни назвали вот так «по – взрослому», к тому же, ситуация явно навевала аллюзии к Алисе в стране Чудес. На улице уже зажглись фонари. Ветер немного приутих, лениво шевеля в переулках опавшей листвой. Она шуршала у меня под ногами, словно эхо городского акцента, и я направился к гостинице в легкой задумчивости.

У каждого вида спорта есть своя специфика, но готов поспорить, что по сложности с прыжками в высоту, мало какая дисциплина может сравниться. По многим показателям высота один из самых сложных видов в легкой атлетике. Прыгунов высоту мало, что связано с психологическими сложностями этой дисциплины. Во-первых, прыгать спиной вперёд противоестественно природе и человек испытывает естественный страх, но Ричард Фосбери однозначно был гением, потому как, только в этой технике полностью раскрывается весь потенциал человеческого тела. Во- вторых, бег прыгуна в высоту не такой, как обычный — «гладкий» бег. Точнее, состоит из трех разных «бегов». Нельзя бежать «быстрее», но и нельзя бежать «медленнее». Надо бежать «в меру» и на каждом этапе выдерживать амплитуду. В- третьих, это особый настрой. С виду прыгуны в высоту – апатичные, сутулые и медлительные доходяги. Но это только на первый взгляд. В самый ответственный момент нужно уметь собраться, разжать в себе «невидимую пружину» и «прыгнуть выше своей головы», а до той поры находиться в расслабленном состоянии близком к нирване. Настоящая сила не в порывах, а в нерушимом спокойствии.

Стадион имел новое тартановое покрытие и не слишком мягкую яму. Ненавижу проваливаться в перину, у меня начинается клаустрофобия. Особенно в щель между матами. Мгновение — ты был на высоте, миг, — и уже на лопатках. Края ямы схлопываются черной дырой. Я еще не бывал в могиле, но думаю, похоже, если попробовать взглянуть на ситуацию «глазами трупа». Над крайними дорожками нависал балкон второго этажа, на котором располагались зрители. Сам сектор находился в середине круга, что достаточно странно, обычно секторы для прыжков располагаются с краю арены, там, где потише. Вторая странность обнаружилась, когда судьи запретили нам наклеивать куски лейкопластыря на разбег и делать пометки мелом. Мотивируя, что тем самым мы портим покрытие, хотя, тут же выдали каждому участнику геометрическую фигуру с массивным штырем на конце, чтобы воткнув в тартан отметить начало разбега. Шары, кубики и пирамидки разного цвета комично смотрелись в секторе. Но дело не совсем в этом. Как правило, каждый высотник имеет свою «подбежку» к разбегу. Где-то пять-семь семенящих шагов перед основным разбегом и начало этой пробежки никак было не отметить. К тому же, надо было еще постараться при разбеге не зацепить чужую метку. Трибуны отчаянно болели за своих, что было понятно. Лично мне болельщики никогда «не мешали», но и «не помогали», эмоции в высоте бесполезны и даже, скорее, вредны.

Наконец нас осталось трое. Украинец, я и литовец. С хохлом мы были хорошо знакомы по сборам в Ялте, сейчас он находился в прекрасной форме и шпарил, как гвозди забивал. Легко и непринужденно. У меня дело шло ни шатко ни валко, не хватало концентрации, видимо вчерашнее приключение наложило отпечаток на подсознание. Но личный рекорд был еще сравнительно далеко. Литовец звезд с неба не хватал, но упирался и старался, как в последний раз. Было видно, что своего он не упустит. Так что, мы с ним были прямыми конкурентами за второе и третье место. Я прыгал вслед за литовцем и уже переминался, сверлив стойку взглядом. Удачно выполнив свою попытку, этот парень, встал с матов и неожиданно побежал на меня, как будто собрался прыгать в другую сторону. Я замер в замешательстве. Не добежав нескольких метров, он заложил крутой вираж, снёс мою колобашку и вытянувшись в струну, полетел к балкону с болельщиками. Те радостно взревели, вытянув к нему руки. Смотрелось весьма эффектно. Я недоуменно смотрел на него, а этот гад, улыбаясь, прошел мимо и что-то сказал по-литовски. На другом краю сектора Василич, — наш тренер, подбежал к судье соревнований, размахивая руками, но судья был непреклонен. Попытка должна быть выполнена в отведенные две минуты. Тренер галопом метнулся ко мне. Никогда бы не подумал, что Василич, внешне обладавший грацией бизона, может так резво бегать. Видимо, сказывалась старая закалка «международника — перекидняка».

- Примерно помнишь где?
-Где-то тут, — я неопределенно ткнул пальцем.
-Короче, пошли они в жопу со своими кубиками, клей пластырь на «примерно тут» и разбегайся, но не прыгай. У тебя есть две пробежки. Затем пропускаешь высоту.
-Попробую, — неуверенно промямлил я.
-Я тебе дам попробую! Этот говнюк не только тебя, а всех нас унизил. Ты обязан его сделать. Соберись! Обещай мне.
-Хорошо, сделаю я его.
-Молодец, — расцвел Василич, — следуй моим указаниям. И не вздыхай так. Всё понял?
- Да.

Легко сказать. Я обернулся к скамейке с участниками. Литовец, нагло усмехаясь, смотрел мне в глаза. Его забавлял мой растерянный вид и своя безнаказанность. Поймал, кураж, сука. А зря. Василич всегда говорил, что кураж — опасная штука. Две пробежки и пропуск высоты. Судейская бригада долго советовалась, пока, наконец, не определилась и разрешила мне все-таки продолжать соревнования. Затяжка времени пошла на пользу. Успев сделать еще несколько разбегов, пока под угрозой снятия мне не запретили этого делать судьи, я внимательно следовал всем указаниям Василича. На табло зажглись цифры с высотой. Первым прыгал украинец, он легко покорил планку, как и в предыдущие разы. Литовец не взял. Я тоже. Василич ходил вне зоны сектора смурнее тучи, но ничего мне не сказал, только знаками показал четверть стопы назад. Вторая попытка. Литовец слегка задел планку. Она неуверенно покачалась, но упала. Я чуть слабее, чем требовалось, вошел в дугу, и мне совсем немного не хватило силы инерции, чтобы перенестись. Василич, успокаивая меня, дул щеки показывал «запас» и большой палец вверх. «Да, ладно…», — думаю. Проигрывать тоже надо уметь. Третья последняя. Если в этот раз не беру, то проигрываю по-любому, потому что соперник взял предыдущую высоту, а я пропустил. Литовец прыгает. Зал начинает хлопать в такт его шагам. Мне становится все равно, я вытягиваюсь на скамейке и закрываю глаза. Передо мной кружат бесконечные желтые листья, хаотично разлетаясь по закоулкам сознания. Я собираю их взглядом, они негодующе трепещут, пытаясь улизнуть, затем останавливаются и падают замертво. Тишина. Следом вздох разочарования. «Не взял»,- думает за меня кто-то другой, встаёт, нелепо покачиваясь, идёт к разбегу. Каждый третий шаг чуть длиннее, — правое плечо вверх. «Холодная голова и спокойное дыхание»,- всплывают в голове слова тренера, и я разворачиваю себя к планке. Вон она там тоненькой линией, как нитка. С балкона несётся какой-то враждебный гул. Всё равно. У меня дед ногу под Нарвой потерял. Разбег. Слышу улюлюканье. Наплевать. Чувствую, как в меня на самом деле плюют, затем в лицо попадает, какая-то жидкость. Вода или нет – абсолютно не имеет значения. Имеет значение только правая стойка, я должен вытянуться, подобно ей. Нет ни злобы, ни отчаяния, ни ярости, — ничего нет. Осталось пять шагов. Полная пустота и отрешенность. Последние три шага. Сколько раз я уже их сделал? И каждый раз, как первый. Мах — толчок. Взмыть на корпус вертикально, потом правую руку за планку. Прогиб. Момент перехода «через». Падаю классически — «на лопатки». Сколько раз мне потом снилось это ощущение свободного полёта и то мгновение, когда зал еще не ахает, но ты знаешь,- он ахнет через долю секунды. Слегка кружится голова, но ты понимаешь, именно этот прыжок был идеален и выдержан. Тогда в полной тишине единственный, кто громко ахнул — был Василич.

Спустя многие года мне пришло понимание, что это второе место было самым первым за всю мою спортивную карьеру. Ни до этого, ни после такого чувства не было. Я подошел к судьям и объявил, что заканчиваю соревнования. Затем повернулся к литовцу, протянул ему руку, он с ненавистью посмотрел на меня и отвернулся. Сзади кто-то похлопал по плечу. Это был хохол. «Молодец! Уважаю». Я пожал ему руку и поблагодарил поджавших губы судей. На награждение я не пошел. Украинец из солидарности тоже, но он все-таки маханул свой «личный», безоговорочно утвердив славянское превосходство в воздухе. Говорят, литовец от души кочевряжился, забравшись на первое место обернутый флагом Литвы, но мне было всё равно. Василич понимающе хмыкнул на мою просьбу уйти, не дожидаясь конца соревнований. Ветер стих. Желтые листья наяву покорно лежали у моих ног не шевелясь. До отхода поезда нужно было еще купить где-то эту чертову зубную пасту.