Higher ground

Автор: Poma3oH Higher ground.


Я проснулся.
Я полез наружу и выбрался из заброшенной штольни.
Снаружи стояла грязная, но теплая Осень. Воздух явно скрывал в себе флюиды надвигающегося катарсиса, но каким-то чудесным образом вовсе не нарушал, царившего вокруг, умиротворения. Улица лежала застывшим куском холодца, замуровав в себе кусочки своих обитателей, и не шумела. Она просто дышала, вспучиваясь и опадая, грудью своего мега проспекта, делящего ее на два берега, равноудаленных друг от друга.
Отогнав от лица сентябрьских бабочек и слизнув с губ оставленную их крыльями пыльцу, я осмотрелся. Пусто. Тихо. Вязко. Сонно на нашем берегу. Пусть так, я давно искал такое место. И я счастлив, в этом утреннем забвении, до дрожи губ.
Я пробирался сюда долго и упорно. Копал самозабвенно и неустанно. Копал до тех пор, пока рука вдруг не провалилась и не почувствовала незабываемую рыхлость местных почв, а почувствовав, возрадовался и начал углубляться в нее все дальше и дальше. Я рыл ее руками, бросив рукавицы в туннелях. Рыл и ел землю. Почва быстро утоляла голод и сильно била в голову, до предельных скоростей разгоняя алые электрички по веткам артерий и вен. Перед сном я прикладывал почву к ранам на руках и так засыпал. За время сна, раны успевали напитаться этой земляной силой и руки делались здоровыми и крепкими, как клешни землеройки.
Я возлюбил почву, а почва приняла меня. Приняв же, сама стала прокладывать для меня дорогу, послушно крошась под пальцами в нужных местах.
Так я прорыл и прогрыз себе путь в штольню. Я выродился в нее как младенец. Обессиленный и пьяный, я вывалился из влагалища туннеля и, грязной личинкой, рухнув на землю, тут же заснул.
Уже во сне я понял, что останусь тут надолго. Может быть навсегда. Это было мое место. Такое понимание впитывалось через кожу и создавало десятки снов, каждый из которых я просмотрел и запомнил, в ту первую ночевку.
Былое…
Я еще не совсем привык, но могу поклясться, что счастлив сейчас. Да, сейчас я счастлив. Был счастлив все проведенный здесь дни и счастлив конкретно этим утром. Стоявший и обдуваемый бархатным ветерком, я ликовал в безмолвии.
Я постоял так определенное количество времени.
Наблюдал за улицей, наблюдал за собой внутри меня.
Поднимал лицо к небу. Небо было на месте.
Потом, краем лаза, заметил движение справа. Повернулся, посмотрел. Движение создавал Эдик. Он выходил на улицу позже меня и постоянно незаметно подкрадывался со спины, но не для того, чтобы напугать. Просто стоял молча, то тех пор пока я его не замечал, а как замечу – вежливо здоровался. Хороший человек, одним словом. Ненавязчивый.
Он смог бы подкрасться и сегодня, только по какой-то причине не захотел. Обосновался у миниатюрной копии Эйфелевой башни, подле французского дома и был таков. Меня не окликал и вообще не проявлял в мою сторону ни какого интереса. Почему интересно?
Я решил подойти и узнать. Мне не трудно и потому я уверенно двинулся к нему.
Во время ходьбы имею привычку разглядывать не только тротуар, но и городские потолки. И вот так, на ходу разглядывая, в который раз заметил людей за шторами. Они, как-то виновато следили за мной, применяя при этом только одну половину лица. Я делал вид, что не замечаю наблюдения, позволяя себе лишь на мгновенье скользнуть взглядом по прямоугольникам их окон. По опыту знал, что если задержаться на них дольше, либо, не дай бог, встретиться с наблюдателями глазами, они тот час же отпрянут, на глухо задернув шторы и потушив свет, если вечер. Потому я не создавал этим людям неудобства. Пусть смотрят на меня и в меня, если им хочется. Человек я не супротивный. А то, как же им, с задернутыми шторами, в их многоэтажках, когда снаружи такое утро. Весьма странные люди, но нам друг друга никогда не понять и поэтому не берусь никого судить. Пусть смотрят на нас, со своих двадцатых этажей и ужасаются, своим же, выдуманным страхам. Я приполз сюда и не собираюсь пробираться в их бетонные цитадели. Мне ближе почва. Не бойтесь, таинственные незнакомцы!
Так размышлял я, приближаясь к Эдику.
Он, наконец, обратил на меня внимание и в приветствии поднял руку. На его кубах сыграла улыбка, вызвав пучки морщинок в уголках глаз, в несколько раз увеличенные толстыми линзами квадратных очков.
Я подал ему руку. Он пожал ее, всегда выпачканную землей, не брезгуя. Хороший человек, этот Эдик.
— Доброго вам утречка и здравия – тепло обратился он ко мне.
— Утра доброго, Эдик. Как со снами? – сказал я, улыбаясь в ответ.
— Уже получше, спасибо. Боюсь сглазить, конечно, но получше, получше. Только долго приходят окаянные, а улизнуть норовят едва задержавшись. Токмо и держи их за хвосты, вертлявые чертяки!
— Ну, дай Бог, дай Бог, Эдик. Ты таблетки то не забываешь принимать? – спросил я.
— Да как же можно? Спасибо вам за подарочек такой конечно. Не забываю, а как же. Я сначала розовенькую кладу на язык, так через пятнадцать минут ее вместе с зеленой водичкой запиваю, а потом уж и марочку клею, опять же на язык. И так это чудесно делается, все, так это, на своих местах, да как положено. Ой, не забываю. Спасибо вам огромное, конечно.
— Ну дай Бог, дай Бог, Эдик… — порадовался я за него.
Мы присели на высокий бордюр и стали ждать. Вчера Эдик предупредил меня, что сегодняшним утром намечается ран. Что это за ран, он так толком и не объяснил, просто поинтересовался, намерен ли я участвовать. На всякий случай я отказался, но пообещал понаблюдать за событием. Мне показалось, что Эдик обрадовался моему отказу и даже как то воспрял духом.
Мы сидели на бордюре и ждали рана. Эдик нетерпеливо постукивал ногой, часто почесывал редкую щетину на подбородке.
— Ну как? Осваиваетесь потихоньку? – спросил Эдик.
— Ты знаешь, чувство такое словно и жил тут всегда. Уж и не помню как и кем был в старой жизни.
— Интересно как. – Эдик, задумавшись, помолчал. — Чегож нашли то Вы тут, ей богу не пойму. Вот прямо удивительный вы для меня человек. Эко как лихо то у Вас все. Тыр пыр, сорвались осиновым листом, да и осели, где ветерок положил.
Я улыбнулся.
— Да уж далеко не ветерочек меня, листа, сюда приволок, Эдик. Сам себя и тащил. Вот этими вот руками плоть земную рвал. Только они и воля человеческая, могут жизнь направить в нужную сторону. Ветру я не по зубам.
— Все равно удивительно, ей Богу. Вы для меня удивительный человек и не спорьте. Вот, удивительный и все. И точка. Народ так и норовит когти рвать от седова, а вы… Удивительное дело… Да еще и как! Как вы сподобились то так, под землей то?
— А вот так. Когда решимость в сердце и уверенность, то само все как-то и выходит. Я еще с детства эту тягу чувствовал. Только до поры не мог понять, в какую сторону тянет.
— Не знаю я, не понятно все равно как-то. Я бы вот тоже сорвался да и чухнул отсюда. Чего здесь делать то? Ну, вот скажите мне? Ей богу, если мог бы как вы, так уж давно закопался поглубже, да и уполз подальше, тихо молча.
— Нет…Мне всего милей эти края. Счастье душевное я тут нашел. Дышится сладко здесь – я шумно втянул носом воздух.
Эдик принюхался, поводя лысенькой головой.
— Хз, воздух как воздух. Выхлопными газами пахнет. – Эдик встал, вышел на проспект, посмотрел вдаль и вернулся на место. – Скажите, а Вы правда землю ели?
— Правда. Чтобы место правильно понять, землицы обязательно отведать нужно. Без этого нельзя, не правильно – ответил я.
— Ото как. Ну и как она, землица? – спросил Эдик.
— Какая? Я много где земли поел, ты про какую спрашиваешь?
— Ну, наша, например – Эдик с интересом смотрел на меня.
— Вкуснее всего на свете, должен тебе сказать. Знаешь, она такая с горчинкой немного и вот эта самая горчинка может отпугнуть по началу. Ее распробовать вначале необходимо. А уж как распробуешь…Просто невероятно. Сразу понимаешь, что, ну вот же оно… что твое. Прямо на объедение! Бывало, конечно, пока копал и говно попадалось, не скрою. Ну, а где ты сейчас без говна то найдешь? Говно оно чего? Чай не яд, коль попалось, выплюнул да дальше землицу жуй. Всего и делов то. По крайней мере не постное. Нет ничего хуже постной, безвкусной земли.
— Ой, подождите. Кажется начинается! – прервал меня Эдик.
— Что начинается? Ран? – я встал.
— Бож ты мой, Бож ты мой. Не упустить бы, а. – Эдик тоже поднялся, засуетился.
Он снова выбежал на дорогу. Лег на асфальт и приложил к нему ухо.
— Начинается! — радостно завопил он, отстраняясь от асфальта.
— Что начинается то, скажи? – Я вышел на проспект, следуя примеру Эдика.
— Да подождите же вы. Не можете подождать прямо. – нервно отмахнулся Эдик и присел на корточки, уставившись куда-то вверх. – Не упустить бы, а…Дай то боженька, а…футы нуты…ну помоги, а…хоть разочек то.
Я не стал его нервировать и вернулся к бордюру. Сел. Вокруг началось еле заметное шевеление, будто насекомые закопошились в куче навоза.
Вначале я ощутил легкую вибрацию, а вслед за ней загремели вступительные аккорды “Highway To Hell” – AC\DC. Музыка давила со всех сторон, норовя пенетрировать ушные перепонки.
Признаться, я немного испугался. Соскочил с места. Начал нервно озираться.
— Ух тыж! Вот, пошло дело! С Богом! Ой, да с Богом! – возбужденно вопил Эдик, указывая на небо.
Я посмотрел. В небе, над крышами зданий, вспыхнула гигантская голограмма. Она слега подрагивала голубыми волнами, искажая изображение аккуратно стриженного мужчины в костюме, озирающего окрестности с, одновременно глупой и хищной, улыбкой графа Дракулы на губах. Как только песня набрала ход и заскрипел голос Бона Скота, голографический мужчина начал танцевать, активно шевеля бедрами и руками.
— Это кто такой? – заорал я Эдику.
Эдик меня не услышал. Я повторил.
— Ну, Медведко ж это! Сейчас! Сейчас, главное не проморгать! Ой, где ты фортуна, удача! – обернулся ко мне Эдик.
— Кто такой этот Медведко? И что вообще происходит? – я подошел поближе.
— Ну чего вы, ей богу! Вы если участвовать не собираетесь так и не мешайте. Отойдите, пожалуйста! — прокричал в ответ Эдик, отвернулся и забыл про меня.
Я отошел и стал наблюдать за происходящим.
Голограмма потухла, но музыка продолжала звучать. Вдруг, изо всех щелей полезли люди разного пола и возраста. Все бежали к проспекту. Кто-то падал, сбивал в кровь колени, вставал, снова бежал. Некоторые сжимали в руках авоськи и пакеты.
Когда последние группки людей добегали до проспекта, раздался гром и над толпой разверзся бардовый портал. Из него начал неспешно выплывать, средних размеров, цеппелин.
— Пресвятая Богородица, направь руку! Христом Богом прошу! – завопила, проковылявшая мимо меня, старуха, придерживая, сползающую на затылок, косынку.
Цеппелин полностью выбрался из электрических переплетений и портал за ним тут же закрылся. Летающий аппарат завис. Толпа заволновалась и загудела.
— Вон он! Вон! Из иллюминатора выглядывает! В-и-и-и-жу! Медведушко, родной, позолоти ручку! – вычленился из общего гама мужской голос.
Днище кабины Цеппелина отворилось, и из него посыпались прямоугольники, различных размеров. Оказавшись в воздухе, несколько метров вниз они летели в свободном падении, а потом начинали раскрываться маленькие парашюты, прилаженные к коробочкам цветными веревками.
Завидев этот десант, толпа заметалась. Люди толкались и опрокидывали друг друга, задрав головы вверх и вытягивая руки навстречу приближающимся посылкам.
Первые коробки доставались самым высоким. В нетерпеливом прыжке, счастливчики хватали свои трофеи и немедленно отбегали к обочине, на ходу раздирая упаковку. Начался хаос. Каждый пытался урвать посылку первым. Все галдели и суетились. Удивительно, но каких либо серьезных конфликтов не наблюдалось; как только чья то рука ложилась на коробочку, остальные уже не претендовали на нее и устремлялись к свободной.
Действо продолжалось минут пять. Едва последняя посылка достигла земли, днище цеппелина затворилось, раздался щелчок и аппарат испарился, оставив после себя голубоватую дымку.
Толпа плавно редела. Подавляющее большинство уходило с хмурыми и даже злыми лицами. В некоторых ликах читались печаль и разочарование. Но были и исключения. И к ним относился Эдик. Он подошел ко мне, буквально весь сияя. Крепко держа в руках новехонький iPad-2, он затряс им передо мной.
— Да выж поглядите то, а! Есть, однако, в жизни справедливость! Выж посмотрите, только какой красавец! М-у-а-а, радость моя планшетистая! – Эдик громко поцеловал гаджет в корпус.
— И что же? Часто вас так балуют, Эдуард? – спросил я.
— Ага. Где же? Щас прям! Я тут уже месяца три фармлю и вот токмо первый раз путная вещь выпала. Медведко, в основном, либо китайское говно, подделочное выбрасывает, либо Б\У, либо совсем уж анахронизмы какие. А по началу сказки обещали, что, мол, тут место жирное, рейт высокий и хороший шмот чуть ли не через раз падать будет. Ага, щас! Вон люди по пол года фармяться и по нолям. Ох и красавец мой…Ты посмотри, прямо аж не верю в удачу такую! – Эдик с жадностью вглядывался в плоскость планшета.
— Вы уж не серчайте на меня, за то, что ответом вас сразу не уважил. Сами понимаете, нервы ни к черту, когда такое дело. Извините, пожалуйста. Я будто сам не свой становлюсь, чес слово – добавил Эдик.
— Да все в порядке, не переживай – похлопал я Эдика по плечу.
Послышался низкий гул и земля чуть задрожала. Я вопросительно посмотрел на Эдика.
— Все в порядке, не бойтесь. Батька наш пожаловал. Только мне уж тут делать нечего, я все больше по фарму, знаете ли – успокоил меня Эдик, пряча планшет за пазуху.
— Так это кто, Эдик? Что за люди такие?
— Дык говорю же, тот, который на цеппелине — Медведко, а сейчас вот Путингъ подкатит. Путингъ – это царь наш. Вы главное его запомните и все, а Медведко как то сам к языку прилепиться. Где второй там и первый. У вас на родине цари есть?
— Говорят, что есть, только знаешь, Эдик, я как то их и не видел даже. Не интересовался никогда и для меня они вроде как не существуют. Слышать то слышал – ответил я.
— О, здесь у Вас так не получиться, знаете ли – засмеялся Эдик. – Ежели окончательно оставаться надумаете, то и замечать царей научитесь и говорить про них. У нас токмо дете малое в царевьи дела не лезет. Народ то умный стал, его уже на мякине не проведешь. Ну, побежал я, а то сейчас нюхачей понабежит уйма. Вы если хотите, присоединяйтесь к ним, не стесняйтесь. Пока еще выбор есть, экспериментируйте.
Эдик зашагал к своему подвальчику. На ходу обернулся и добавил:
— Вы выходите по вечеру, я табачком хорошим разжился, покурим, покалякаем.
— Хорошо. До вечера, Эдуард – пообещал ему я.
Мой знакомый ушел, а я остался ждать прибытия Путинга. С каждой секундой гул все нарастал и вот уже в поле зрения появился исполинских размеров БелАЗ. Он с грохотом покатился по проспекту, беспощадно насилуя своими колесами ненадежный асфальт. Из двух его выхлопных труб, клубами валила копоть. Она, не на долго, зависала в воздухе, а потом медленно расползалась.
Я всмотрелся в кабину водителя. За рулем сидел пожилой, лысоватый мужчина. Мужчина тоже посмотрел на меня и хитро улыбнулся, на секунду превратившись лисицу патрикеевну из детских сказок. Потом его лицо вновь посерьезнело, он нажал на клаксон и показал кому-то фак. БелАЗ зарычал, ускорился и унесся вдаль, до краев наполнив МОЮ улицу черным выхлопным газом.
На проезжую часть вновь повалил люд. Люд укладывался на спину и лежал в БелАЗовской гари.
На мое плече мягко легла рука. Я обернулся. Передо мной стоял молодой человек в черной футболке. Футболку, большими белыми буквами, украшала надпись ВВП.
- Братан, коллективный трип есть желание поймать? – спросил меня парень.
- Нет, спасибо. Я тут просто…наблюдаю — сказал я.
Парень смерил меня подозрительным взглядом.
- Ты откуда сам? Может я тебе сейчас пизды дам…просто? – парень гнусаво рассмеялся. – Шуткую, не ссы. Да давай, че ты? Кайфанем нормально!
- Нет, благодарю. Может в следующий раз – сказал я, чувствуя уже как угарная вонь добирается до моего обоняния.
- Следующего раза может и не быть. Надо жить здесь и сейчас. Враги царя бредут в ночи – парень сошел с обочины и вступил в копотные клубы. – Бля, штырит то как, сука. Сегодня крепкий какой, ты смотри.
Рукой я зачерпнул из клумбы побольше земли и такой маской прикрыл рот и нос. Вонь отступила.
Мне стало некомфортно и я ушел к себе в штольню. В штольне было темно и прохладно. Пахло медом и почвой. Может быть, чуть позже, я присосусь к одной из медоносных жил и напитаюсь этой сладостью. Пока же просто лягу и полежу в тишине. Пережду здесь.
Земля все вытерпит и отфильтрует ненужное.
Нужно только подождать.
Время. Почва. Вера.