Стоя на плече гигантов.

Автор: Alexandr CHoo Нам – по восемь, мы забрались на самую большую гору с песком, предназначенную для укладки асфальта, который не кладут уже который год. Солнце путается в волосах, забирается под дырявые рубашки и остается на коже неровным загаром. Вообще, до этого пустыря идти не близко, но если выйти в девять утра, к десяти можно уже спокойно прыгать с песочной горы и думать, что немного летишь. Пусть самую малость, пусть только миг, пусть птицы, пролетающие над головой, осмеивают твой полет, но ты летишь.
Нас – пятеро: красавчик Женечек со своей собакой по имени Дик, кореец Ли, подстриженная под мальчика Настя, я и Чарли. Нам всем по девять лет и мы очень друг на друга похожи. Точнее сказать, в этом возрасте все дети в чем-то удивительно схожи.
Мы представляем себя черепашками-ниндзя, суперменами, парапланами, ангелами, да и вообще много кем. Я делаю очередное сальто и падаю на теплый песок, который, кажется, уже везде от волос и до самых пят.
Мы – дети, где-то за этим лесом и десятком лет для нас уготована счастливая взрослая жизнь.
***
Сейчас я сижу напротив своего психоаналитика, мне тридцать пять, а значит всей нашей пятерке где-то так же. Мой психоаналитик пытается заполнить неловкую паузу и оправдать те деньги, которые я ему плачу. Я улыбаюсь, пытаясь сбежать ментально из этого кабинета на ту гору с песком, в то лето. От меня разит виски и мое сознание чуточку не в норме.
Нет, я не повернулся на здоровье и самоопределении. Я все для себя давно решил, я совершенно нормальный. Мне просто скучно, и я забиваю свое время чем попало, лишь бы не чувствовать себя одиноким. Одиноким на столько, чтобы не сбивать кулаки в кровь о кафель собственной ванны.
Психолог в кресле, набивающий на мне карман, — это временная мера, до него были шлюхи, кокаин, катание на лошадях, курсы для беременных, аква аэробика, поездка во Вьетнам, 15 суток за вождение в пьяном виде, и утренние пробежки по проселочной местности. Скука – как диагноз.
Каждый вторник я встречаюсь с корейцем Ли в баре напротив. Мы заказываем по гамбургеру с телятиной и темному Гиннесу. У него все вроде как хорошо, из нас пятерых он сумел поставить свою жизнь на конвейер. Жена, один ребенок, девочка, работа с прочерченной карьерной лестницей. Даже наши встречи – это часть его жизни, записанная на несколько лет вперед в его ежедневнике из серого кожзаменителя.
Он любит мои вечные истории, которые не всегда смешные, но он все равно над ними сдержанно смеется. Мой уклад жизни, видится ему чем-то другим. В отличие от людей, он не считает, что живет как-то правильно, а я нет. Он видит абсурдность всех наших жизней, словно мы две слюнки, текущие по туалетной двери под название жизнь и совершенно не важно, кто первый достигнет пола, для нас это неизбежно.
Мне нравится с ним разговаривать, так как Ли помнит практически все детские истории, и вытаскивает их из моего сознания словно кроликов из шляпы. И когда ты думаешь, что все кролики на свободе, он достает еще одни кроличьи уши, а я уже вытягиваю тушку целиком под его хохот и умиление.
Когда мы просим нас рассчитать, меня всегда охватывает уверенность, что у Ли все хорошо и его стабильность на уровне дыхания передается мне. Моя прогрессирующая болезнь-скука немного отпускает, словно это и не болезнь вовсе, а что-то похожее на температуру. Бармен прощается с нами двумя привычным дружелюбным жестом, обращенным к Ли чуть больше, чем ко мне, ровно на столько на сколько Ли переплачивает ему чаевых.
С красавчиком Женечком я почти не общался после выпускного. Со временем его красота стала чем-то приторным, так и не сумев перекочевать в мужской шарм и обаяние, оставшись нелепым пятном детства на лице. Нелепым – самое точное слово. Когда вы видите старого человека в майке со спанч бобом каким вам он кажется? Минимум нелепым, максимум жалким. Вот и с красавчиком Женечком так же.
Я долго думал, что все невидимые глазу детали и сама жизнь указывали на искусственный характер нашей дружбы. Жизнь – странная штука, она не только отделяет зерна от плевел, но также и баранов от козлищ. Нет, я помню, как пару лет назад он пригласил меня домой, совершенно неожиданно, спросил как у меня дела и начал показывать все свое обмундирование. Я с трудом сдерживал рвотные позывы при декларации новой купленной в кредит микроволновки и блендера, который Женечег расчетливо приобрел в день Рождественских скидок. С тех пор мы и не общались, я так и не научился брать кредиты, а микроволновка так и не стала чем-то большем, чем коробка разогревающая магазинные сэндвичи.
Совсем недавно, на встрече анонимных ВИЧ-инфицированных, я заметил человека, который тихо сидел на краю своего стула. Он носил козлиную бородку с усами и выглядел знакомым. Казалось, что я помню его лицо. Может, видел в книге, газете или кино. Не знаю. И хотя наши пути с Женечком разошлись кардинально, в ту ночь я молил Бога, что бы это был не он, или хотя бы так, что он как и я попал на эти собрания, чтобы развлечься. Глупое развлечение – я знаю.
Тем временем. Психоаналитик начинает говорить, что-то про Фрейда и про мать. Я понимаю к чему он клонит и говорю, что моя мама чудная женщина, но в сексе абсолютный профан. Психолог слишком сильно откачивается от меня, что, кажется, сейчас упадет со своего кресла-качалки. Я говорю, что в данном направление беседа мне не интересна. Учтиво оставляю положенные деньги и выхожу.
Захлопнув дверь эхом отчетливо слышу: «Мудак!».
Настя. Из всех нас она меньше всего изменилась, даже прическа осталась как у мальчика. Это удивительно, но она одна из немногих заставляет меня плакать. Я и тогда на горе был бесконечно в нее влюблен, лучи солнца только множили мое чувство. Я был влюблен в нее полностью, исполняя самые невообразимые пируэты на горе.
С Настей мы каждый второй понедельник месяца пьем кофе на лавочке в саду. Она так же мила. Такая же честная и красивая. Мне до сих пор кажется, что она взрослее и умнее меня. Бывает нам совершенно не о чем поговорить, и тогда мы просто кормим голубей или, скажем, читаем друг другу книги. Но это бывает редко. Чаще я стараюсь что-нибудь эдакое выдать, пошутить, или сделать из банкноты в 50 рублей кораблик, который можно запустить в озеро.
Настя хорошая. Ее другая жизнь вне лавочки и кофе мне совершенно неинтересно. Поэтому она может с одинаковой вероятностью оказаться валютной проституткой или руководителем специальных проектов в Газпроме.
На прощанье она всегда сдержанно целует меня в левую щеку и хлопает по плечу. Я по-прежнему за 35 лет так и не смог сказать насколько сильно люблю ее. Но это чувство проходит с первыми лучами рассвета следующего дня. И наступает она… скука.
Последним из нашей супер-пятерки я вижу Чарли. Человека с глупым именем и небритой судьбой. Он вечно метается где-то между континентами и странами. В его загранпаспорте некуда ставить печати, но Чарльз не унывает, эта жизнь стала образом жизни. До 27 лет он был вполне себе нормальным членом этого ебанного общества. Хорошая работа, отличные рекомендации, алкоголь в меру и немного черного в одежде.
Мы вечно попадали в разного рода передряги. Я видел его чаще, чем свое отражение. Он стал крестным у ребенка корейца, и даже каждое рождество заезжал к Женечку, чтобы подарить свои рождественские подарки, которые он всегда для всех покупал. Он был настоящим социальным клеем для нашей компании. Если уж кто и мог нас собрать вместе так это он, к слову сказать, мог, но не собрал.
А потом мы как-то вспоминали наши ребячества у песка, как я прыгал с горы, а он обнимал Настю. Все эти рассказы заставили сначала Чарли усомнится в том, так ли мы все правильно делаем в нашей жизни, а на утро он написал увольнение с работы, продал весь свой хлам через интернет и уехал учится на пилота куда-то на Украину. В своей группе он был самым старым, на фоне 19 летних курсантов Чарльз, да и еще и с таким именем явно выделялся.
Сейчас он пилот в транснациональной компании и говорит, что нашел Бога. Видимся мы не регулярно, но на каждое рождество я получаю открытку и бутылку любимого виски из Duty-free.
***
Я не знаю, если ли во всех этих рассказах смысл и есть ли где-то этот Бог, который каждый из нас так хотел найти. Мы все болеем странными болезнями, от которых умираем. Пусть не каждый физически, но морально – это точно.
Я хотел бы верить, что когда-нибудь можно будет вернуться на ту гору с песком, в то место где до сих пор асфальт в диковинку. Что вокруг будут все те, с кем слово «скука» просто глупо звучит. Что будет рядом Настя, и я смирюсь с тем фактом, что обнимать ее буду не я, а красивый Женечег будет играться со своей живой собакой по кличке Дик, а Ли будет в своих огромных очках загорать на солнце и почти не двигаться.
Я хочу быть там, но это не возможно и никогда не было возможным. А сейчас я вроде как взрослый и живу в мире вроде как взрослых людей. С подобными людьми это всегда тяжело. Нужно быть осторожным, чтобы не сболтнуть чего лишнего, нужно быть осторожным во всем. Осторожным даже с собственным с психологом, от которого я только что вышел.
Я тихо закрыл за собой дверь и спустился вниз по ступенькам на улицу. Прошелся немного по кварталу и увидел, как погас красный цвет на светофоре через дорогу. Я побежал домой что было духу, надеясь, что кто-нибудь поддержит эту глупую затею и ради принципа побежит наперегонки. Впрочем, я не думал, что мне настолько повезет, потому что жизнь моя – бег с самим собой и не более.