Важное
Разделы
Поиск в креативах
Прочее
|
Литература:: - ВСЁ (продолжение)ВСЁ (продолжение)Автор: SurikeN "А что же с ним случилось? – Умер и воскрес, – молвил он, в конце концов, громким шёпотом, отставил фужер с крюшоном и быстро перекрестился. - И весьма убедительно описывает произошедшее. Одна беда: свидетелей нет никаких... Есть ещё одно неблагоприятное обстоятельство: имя этого человека - Лазарь".Алексей Смирнов «Лазарь и бес» – Смотри, вон ту серебряную нить видишь? – Где? – Она от головы поднимается вверх, к потолку, – ИИ взял Пита за руку, и тот заулыбался от тёплой волны, прокатившейся по его телу. – Вот это да! Что это Учитель?! – Зар ещё не умер, – в тишине эти слова ИИ прозвучали как странное заклинание, – эта нить связывает его тело и душу. Сейчас мы поговорим с ней. Питу показалось, что земля покачнулась под ногами, и потолок стал медленно приближаться… …Посмотрел я на Учителя, - рассказывал потом Лукас, - а глаза у него пустые-пустые, будто и не разговаривал только что с нами. И не то, чтобы задумался он или засмотрелся на что-нибудь, а будто вмиг ослеп. Незрячий какой-то взгляд у него стал. А старина Пит держит его за руку и глупо так смотрит не то на потолок, не то в пустоту. Нехорошо мне как-то стало, неуютно. Вышел я из склепа. Я не я буду, если затея эта с воскрешением мне понравилась… Виданное ли дело: оживить трёхдневный труп!!! Тут, знаешь, вообще африканскими колдунами попахивает! Только не умели, вроде, колдуны эти людей совсем восстанавливать… Да нет, не видел я, рассказы слышал. Будто мог их шаман на время недавно помершего человека из могилы поднять, задание ему давал какое-нибудь. Тот бедолага задание выполнял и снова копыта отбрасывал. И был он уже не собой, а куклой говорящей не своим голосом, думающей не своей головой… Вот ведь какие дела. А Учитель вывел из склепа Зара здорового, весёлого, и говорящего. И цвет лица у него был вполне приличный, и шутки он отмачивал в своём стиле. За ним друзья, родственники идут, радуются, Учителя на руках качают… Ну, потом, естественно, пирушку закатили, на радостях и думать не думали, как да что. А может, привыкли уже к чудесам, которые вокруг Учителя творились. Верили мы ему безоговорочно. Но верили и в то, что никакой он не колдун. Но я-то до сих пор понять пытаюсь… Да нет, не то, как он это сделал, а вот почему не поехал к Зару, пока тот ещё жив был. Ведь точно помню: письмо было от жены его, мол, совсем плох мой ненаглядный, приходи, помоги ради Бога, излечи. Так ведь нет, не пошёл… (Из дневника РОСТКА S098890) …Как-то в детстве я прочитал на борту большого автобуса (а тогда все автобусы казались мне большими) таинственные слова: «Пешеход… помни… автобус…» Несколько дней я тогда размышлял о взаимоотношениях названных выше субъектов и не мог придти к однозначному выводу, какого рода они, взаимоотношения эти, были. Мне казалось невероятным, что сравнительно маленький и беззащитный на оживлённом шоссе пешеход при каких-либо обстоятельствах мог ПОМЯТЬ эту металлическую громадину, пусть даже на её борту и красовалась вышеуказанная приглашающая к действию надпись. Мне и в голову не приходило, что дочитай я тогда до конца вторую и третью строчки, смысл совершенно другой, понятный и недвусмысленный, открылся бы мне, потому что строчки эти гласили: «Пешеход, помни, автобус мгновенно остановиться не может!» В детстве я вообще отличался от своих сверстников неоднозначными трактовками окружающей действительности. Может быть, это обстоятельство и определило дальнейшую мою судьбу. Когда я проходил тесты в ГБВА, улыбчивая женщина бальзаковского возраста, возвращая диск с результатами, сказала, что, судя по всему, я – прирождённый РОСТОК. Тогда я не обратил на это внимания. Мои вожделения простирались не во внешнее пространство, а как раз наоборот, внутрь интегрированных чипов, багов и всяческих мелких разностей, без которых, вообще-то говоря, невозможно и стремление в пространство. Года три я с упоением работал над диссертацией в аспирантуре при Галактическом Бюро Временных Аномалий (название, видимо, древнее, и совсем не отражающее круг вопросов, которыми Бюро занималось) и даже с блеском защитил её при одном голосе «против». Голос этот, а говоря на жаргоне мэнээсов, то бишь младших научных сотрудников, «гол» или «шайбу», забил мне не кто иной, как сам Годзила, директор Бюро и председатель Диссертационного Совета. Как впоследствии шутил мой шеф и научный руководитель, Годзила обиделся на меня. Обиделся на то, что не смог объяснить я ему толково свойств любимой нами с шефом пластины Гейвица и связи их с функцией влияния Хампеля. Коварных свойств, с которыми мы в течение трёх самых счастливых лет моей жизни сюсюкались, которые аппроксимировали и лелеяли с шефом, как грудных детей. Одно из них, установленное нами, между прочим, впоследствии легло в основу ускорителей ПЕРЕХОДА. Ох, и частенько потом мне приходилось теми ускорителями пользоваться! Но тогда я об этом и знать не мог, и знать не хотел, меня интересовала наука в чистом виде, математика с пространственной геометрией, да компьютерные модели поведения любимой пластины в различных условиях. А вела она себя, прямо скажем, прелюбопытно. Мало того, что она реагировала на эмоциональную окраску -поля, так она ещё и начинала поглощать все волны видимого спектра с заходом в ультрафиолет при уменьшении коэффициента Полакаева до 666 и ниже (попросту говоря, становилась невидимой, если попадала в биополе рассерженного или бранящегося человека). Надо сказать, что эти её чудачества никак не были связаны с главной линией наших исследований, и уж меньше всего помогли нам в разработке элементной базы для ускорителей, но… Я даже не знаю, шестое ли это было чувство или что-то другое, но когда я показал шефу кривые на мониторе, он сразу же ухватился за эту модель, как будто её-то и не хватало ему все это время, а потом мы с ним начали ставить реальные опыты. Пластина честно отрабатывала предложенные её тесты. Она прощупывалась руками, падала на пол, была, как обычно, холодной, но СОВЕРШЕННО НЕВИДИМОЙ, когда мы рассверипев от восторга, орали на неё благим матом (и не благим тоже). Мы были похожи на шаливших маленьких (или не совсем маленьких) детей, которые вдруг открыли совсем новые свойства обычной пустой баночки от лака для волос. Когда-то в детстве все, наверное, пацаны бросали их в костер, и они взрывались. Одним словом, мы были счастливы совершенно беспричинно и безалаберно, по крайней мере, я. Но счастье это быстро закончилось… (продолжение следует) Теги:
-1 Комментарии
Еше свежачок дороги выбираем не всегда мы,
наоборот случается подчас мы ведь и жить порой не ходим сами, какой-то аватар живет за нас. Однажды не вернется он из цеха, он всеми принят, он вошел во вкус, и смотрит телевизор не для смеха, и не блюет при слове «профсоюз»… А я… мне Аннушка дорогу выбирает - подсолнечное масло, как всегда… И на Садовой кобрами трамваи ко мне двоят и тянут провода.... вот если б мы были бессмертны,
то вымерли мы бы давно, поскольку бессмертные - жертвы, чья жизнь превратилась в говно. казалось бы, радуйся - вечен, и баб вечно юных еби но…как-то безрадостна печень, и хер не особо стоит. Чево тут поделать - не знаю, какая-то гложет вина - хоть вечно жена молодая, но как-то…привычна она.... Часть первая
"Две тени" Когда я себя забываю, В глубоком, неласковом сне В присутствии липкого рая, В кристалликах из монпансье В провалах, но сразу же взлётах, В сумбурных, невнятных речах Средь выжженных не огнеметом - Домах, закоулках, печах Средь незаселенных пространствий, Среди предвечерней тоски Вдали от электро всех станций, И хлада надгробной доски Я вижу.... День в нокаут отправила ночь,
тот лежал до пяти на Дворцовой, параллельно генштабу - подковой, и ему не спешили помочь. А потом, ухватившись за столп, окостылил закатом колонну и лиловый синяк Миллионной вдруг на Марсовом сделался желт - это день потащился к метро, мимо бронзы Барклая де Толли, за витрины цепляясь без воли, просто чтобы добраться домой, и лежать, не вставая, хотя… покурить бы в закат на балконе, удивляясь, как клодтовы кони на асфальте прилечь не... Люблю в одеяние мятом
Пройтись как последний пижон Не знатен я, и неопрятен, Не глуп, и невооружен Надевши любимую шапку Что вязана старой вдовой Иду я навроде как шавка По бровкам и по мостовой И в парки вхожу как во храмы И кланяюсь черным стволам Деревья мне папы и мамы Я их опасаюсь - не хам И скромно вокруг и лилейно Когда над Тамбовом рассвет И я согреваюсь портвейном И дымом плохих сигарет И тихо вот так отдыхаю От сытых воспитанных л... |