Добро пожаловать в ад. Глава 14.

Автор: s.ermoloff Сергей Ермолов

Добро пожаловать в ад
роман

14

Утром солдаты нашли Денисова, стоявшего в охранении. Все утро, метр за метром, рота искала его следы, уходя по едва заметным приметам в непроходимые заросли. Обнаружили истоптанный клочок земли и прошли мимо, но сержант Примов увидел острый след от саперной лопатки, оставленной, когда человек, опираясь на нее телом, поднимался с земли. Разрыли страшную чеченскую землю и нашли Денисова с перерезанным горлом и вспоротым животом.
Можно было находиться в самом безопасном месте во всей Чечне и все равно знать, что в безопасности находишься только условно.
Моя рота получила приказ на участие в оперативной группе со 2-м МСБ по «проческе». Марш в обход сел.
Я был уверен, что умру в этот день.
С самого начала операции меня преследовали неудачи. Через пол-часа после выхода была потеряна связь с разведывательным головным дозором.
Я послал двоих бойцов для поиска шедшей впереди группы. Ждали пол часа. Никто не появился.
Я был уверен, что боевики не собирались вести открытый бой. Они хотели устроить засаду и убивать, убивать безнаказанно.
Рота растянулась длинной цепочкой по узкой тропинке. Открытые поляны перебегали мелкими группами.
Впереди шел разведчик. Он двигался от дерева к дереву, от куста к кусту, стараясь оставаться незамеченным. Внезапно я увидел, что он упал и тотчас застрочил автомат. Все бросились на землю. Очередь стихла и противник не появился. Идущий впереди был уверен, что видел «бородатого». Все затаившись лежали несколько минут.
Никто не стрелял. Я выждал еще две минуты, но все было тихо.
Я двинулся вперед. Я был один, солдаты остались на месте. Пользы от «срочников» не было никакой, потому что они пошли бы прямо за мной и подняли бы шум. Я мог получить от них пулю в спину – обычная опасность при движении друг за другом. Я крался очень медленно и потому, что боялся, и потому, что кустарник очень густой.
Я вернулся к роте. Все по-прежнему было тихо.
Но я чувствовал, что операцию выдали боевикам. Это уже случалось со мной на чеченской войне. В первый раз я возмущался и негодовал, но теперь я испытывал больше усталости, чем злости. Такова цена войны. Я не высказывал своих подозрений, не имея доказательств и учился не доверять никому.
Следовало изменить маршрут, уменьшить темп движения. Я объявил отдых и сев, поднял бинокль. Мне показалось, что на гребне холма возникло какое-то движение. Тело напряглось от ощущения близкой опасности. Мне с трудом удалось от этого состояния избавиться.
Отдых закончился, и мы двинулись дальше. Густые заросли сменились невысокими холмами, поросшими травой.
Неожиданно я услышал приближающийся свист, бросился на землю и ощутил, как надо мной прошла ударная волна взрыва.
Опять донесся резкий свист. Вторая мина разорвалась недалеко от меня.
- Ложись!
Этот приказ был излишним, все бойцы уже лежали. Осколки со свистом рассекали воздух и падали на землю вместе с камнями и комьями земли.
Недалеко раздался шлепающий звук. Услышав нарастающий свист, я буквально зарылся лицом в землю. Мина взорвалась в каких-нибудь десяти метрах. Оставаясь в прежнем положении, я прислушивался к пугающему звуку рассекающих воздух осколков. Я ясно слышал, как они хлестнули по листве. Я с трудом подавил вырвавшийся было стон. Мина разорвалась на приличном расстоянии, но меня охватила паника. Каждый раз, когда начинался бой, я переживал минуты абсолютной неспособности к каким бы то ни было разумным действиям. Я делал первое, что приходило на ум.
Солдаты залегли, пытаясь понять, откуда по ним стреляли. Но это оказалось невозможно. Скорее всего «чехи» были на вершине холма и оттуда видели нас как на ладони. Я опять услышал свист и следом разрыв мины.
Вершина холма была слишком далеко, но некоторые из ребят уже били по ней длинными очередями.
Огонь боевиков накрыл сразу несколько бойцов. Головная группа успела пробежать еще метров сорок и укрыться за небольшим бугром. Те, кого прижали очередями на середине лощины, не поднимались.
Послышался быстро нарастающий шелест, затем тонкий треск, а потом взрыв, как будто весь мир взлетел на воздух. С воем и свистом полетели осколки. Справа от меня в небо взметнулся еще один столб пламени. Я крепко обхватил затылок обеими руками. Лежавший рядом со мной труп солдата исчез, его всего засыпало землей, торчала только одна рука. Сняв свои руки с затылка, я заметил, что они трясутся мелкой дрожью. Голова раскалывалась на части от ударов взрывных волн.
Я опять услышал тонкий режущий слух свист. Это было хуже атаки, — мины рвались безостановочно и кучно. Я лежал не поднимая головы, осыпаемый комьями земли.
Я услышал справа от себя очень громкий крик, переходящий в визг. Одному из солдат взрывом мины порвало спину, ягодицы. Я слишком отчетливо представил, что следующий разрыв мины может накрыть меня.
Минометный обстрел продолжался и казалось, что ему не будет конца. Я прижимался к земле, которая подрагивала подо мной. Пороховой дым стлался над землей. Удар, разрыв и все смешивалось в голове. Я должен был иметь больше здравого смысла и не искать самые легкие пути к цели. Я уже не сомневался, что если уцелею в этой переделке, не останусь в Чечне ни одного дня.
Лишь постепенно я снова стал слышать. Даже в этом хаосе смерти ухо начало различать степень опасности, когда огнь сосредоточивался на нашей линии. Когда я ощутил, что пришел мой черед умирать – это был момент наисильнейшего страха. Послышался звук раздробленных человеческих костей. Я посмотрел налево. В спине Кузнецова зияла большая дыра, больше, чем кулак… Кровь била фонтаном. Рану обрамляли клочья камуфляжа, почерневшие от крови. Здесь уже ничем не поможешь.
Оглушительные взрывы с треском проследовали один за другим. И один из этих взрывов был «глухим». Голову Шарову оторвало вместе с торчащими из шеи позвонками. Меня сложно удивить, но это зрелище было неприятным.
Нас расстреливали в упор, то справа, то слева. Солдаты почти не отвечали, потому что не успели развернуться. Слишком хорошо каждый из них понимал, что может быть убит уже сегодня. С набитым землей ртом и опять оглохшему, мне уже было не страшно. Все стало безразлично.
«Чехи» очень умело рассекли роту на части.
Я знал, что самой частой тактической уловкой боевиков было занятие фланговых позиций, откуда они открывали самый ожесточенный огонь. Минометный расчет находился совсем в другой стороне.
Нам не следовало оставаться на холме дольше. Новые группы боевиков могли отрезать путь к отступлению. Главное было не позволить «чехам» приблизиться. Воспользовавшись численным преимуществом, они бы легко перестреляли нас.
Уцелевшие бойцы начали быстро спускаться по лесистому склону. Я видел, как трассы очередей боевиков били по солдатам. Ребята или падали, как будто их кто-то сбивал с ног сильным ударом, или подпрыгивали, как ужаленные, или начинали кружиться на месте. Это выглядело, как ошеломляющее сновидение. Физически я ничего не ощущал: руки онемели, глаза словно болели от вида непрерывно умирающих бойцов.
Уже не стараясь думать, подчиняясь только инстинкту, я на полусогнутых ногах кинулся в сторону от солдат, которых обязан был вести и вместе с которыми не хотел умирать. Я осознал, что сейчас легче уцелеть одному. Я бежал и знал, что началось позади меня.
В стороне, куда уходила рота уже били пулеметные трассы. Там все было во взрывах и очередях, несущихся отовсюду. Две группы боевиков с фронта и тыла двигались навстречу друг другу и моя рота, оказавшись между ними, неотвратимо уничтожалась.
Но еще оставалась щель сквозь которую можно было проскочить. И я бежал, по стрельбе угадывая направление. Сердце колотилось в горле, в висках. Я упал и прополз открытое место. В кустах опять вскочил. Я с трудом продирался сквозь заросли, наступая на ветки, которые трещали, как выстрелы.
Услышав очереди впереди, я понял, что надо возвращаться. Это казалось бессмысленно опасно, однако выбора не было. Я должен был так поступить потому, что никакой другой идеи мне в голову не пришло.
Пробираясь сквозь густой кустарник, я свернул влево и неожиданно свалился в какую-то яму. Ушиб колено и пах. Я понял, что лежу на чьем-то теле, покрытом скользкой кровью. Превозмогая боль, я выкарабкался из ямы и побежал вперед.
Я бежал, хотя бежать было некуда. Во всяком случае В Чечне не было места, где можно спрятаться. Я бежал лишь от своего страха. На меня опять накатило состояние безысходности и отчаяния. Я бежал и не мог остановиться. Мне казалось, что я постоянно слышу свист пуль вокруг себя. Я упал, но поднялся и побежал дальше, и опять упал. Я повалился на землю и лежал, не думая о том, что может случиться. Все могло закончиться только бедой.
Из глубины леса доносились крики чеченцев: одинокий голос, кричащий горячо и страстно, и время от времени резкие крики одобрения. Но вскоре голоса утихли, только изредка доносились отдельные вопли.
Послышался нарастающий звук. Взрыв, казалось, расколол небо на части. Придя в себя, я обнаружил, что стонаю, задыхаясь от недостатка воздуха. Я чувствовал себя избитым, обессиленным и готов был расплакаться от злости. Никто не способен пережить такое, никто и нигде. Я почувствовал, как начало стучать в висках. Сознание медленно прояснилось. Я поднялся, борясь с тошнотой и, перезарядив автомат, вышел из кустов. Я смотрел на черные силуэты деревьев и чувствовал, как на лбу выступает холодный пот. Я затаил дыхание, чтобы расслышать хотя бы малейший звук в окружающей меня тишине.
«Чехи» приближались. Я облизал сухие губы и приготовился защищаться. Солдаты вокруг отстреливались, но я не слышал ни одного выстрела. Я не должен был промахиваться. Нет солдата, которому бы не нравилось видеть, как умирает его противник.
Неподалеку я увидел солдата, уткнувшегося лицом в траву. Подбежав к нему, я нагнулся и перевернул тело на спину. На лице Глухова застыло выражение безразличия к происходящему. Кровь еще хлестала из носа и рта с такой силой, что разобрать, куда попала пуля, было невозможно.
Боевики уже начали сталкиваться в лесу со своими и завязывали перестрелки. Из-за этого они стали действовать осторожнее. «Чехи» не знали, сколько нас и это спасало.
Как только стемнело, мы двинулись на север.