Бамбуковый поезд гл. 1

Автор: Стало ясно, что надо валить. Сегодня. Сейчас. Ничего уже не изменится и призрачной надежды, что все как-нибудь уладится само собой, уже нет. Завтра его посадят, и Новый год он встретит в СИЗО с выбитыми зубами. Самолет улетал сегодня ночью, и он через знакомую девушку из турагентства, давно забронировал себе место на левую фамилию. Фальшивый паспорт уже год как лежал в тайнике на квартире у любовницы. Оставалось самое неприятное – разговор с женой. Они давно уже не понимали друг друга, а когда начались неприятности, то скандалы не прекращались.

Маринка, дочь бывшего партработника, ощастливила его свои согласием, восемь лет назад. Папа ее, как раз оказался не у дел, и привыкшая к партийным пайкам и импортной одежде Марина, снизошла до безшабашного, мариупольского Вовчика. Тусила с ним по киевским клубам, демонстрировала длинные породистые ноги и выпуская через ноздри ментоловый дым тонкой сигаретки, вещала: «Ну, я же выросла над «Каштаном»», подразумевая, бывшую киевскую валютку. Пацаны кивали бритыми лбами и понимающе вторили: «Ну, да, Марррына, ты девка крррутая! А давай споем!». И смурными, пьяными голосами затягивали — « Там вдали за ррррэкой, загоррралысь огни…» Марина презрительно сжимала тонкие губы и демонстративно уходила курить на маленькую кухню. Сожалея, о беззаботных днях преуспевания своего отца, вспоминая, как однажды папа взял ее на партийную конференцию в Молдавию, как объедалась она там, сладким, южным виноградом и шоколадными конфетами, Марина иногда засыпала на кухне. Сквозь зыбкий сон она слышала шум пьяной оргии, который доносился из гостиной, и уже привычно ждала, когда начнет светать и над «Каштаном» прозвучит, как гимн, песня про молодого коногона.

Когда гости наконец-то уходили, пьяный вдрызг Вовчик, падал на Маринку сверху и, шумно дыша перегаром, огромной пятерней раздвигал ее ноги и хаотично пытался делать секс. Она широко открывала глаза, старалась принять красивую позу, и, не отрывая взгляда, смотрела на свои высоко поднятые тонкие щиколотки, старательно тянула подъем, горько вздыхала и твердила: « А ведь я балетом занималась».

Вовчик, конечно, не был принцем ее мечты и, не учился на факультете международных отношений, но легкие кредитные деньги лились рекой, и он исправно таскал Маринке шубы, шмотки и украшения. Затаривал родительский холодильник деликатесами с Бессарабки и гордо водил ее в дорогие рестораны.

Через год Марина забеременела и, Вовчик устроил громкую свадьбу. Притихшие, интеллигентные родственники Марины, перепуганными глазами смотрели на грозную бандитскую братию, сначала угрюмо восседающую за столом, а потом бесшабашно пляшущую, орущую на музыкантов и официантов и громко шлепающую по попкам своих подруг. Подарков было так много, что они занимали целый зал в ресторане. Телевизоры, видеомагнитофоны, люстры, сервизы с позолотой, меха, а компания каких-то ребят притащила на себе резной вьетнамский мебельный гарнитур. После свадьбы все эти подарки привезли, в недавно купленную, еще пустую квартиру и Вовчик со своим отцом бухали на кухне, сидя на жестких, жутко неудобных вьетнамских стульях. Батя нежно гладил рукой резьбу, гордо взирал на сына и, грохнув по столу очередной стопкой водки, дурным голосом орал: «Ты моя сперма»! Маленькая, запуганная жизнью свекровь, не раздеваясь спала, свернувшись калачиком, в будущей детской комнате. Марине было все равно. Новые родственники ее не волновали. У нее был токсикоз и, почти всю первую брачную ночь, она провела возле унитаза. Свекровь иногда заходила к ней и, гладя ее по головке, как маленькую, приговаривала: «Ты, главное, люби его, моего сыночка, люби — он хороший».

О любви Марина с Вовчиком никогда не говорили. В голову не приходило. Жизнь была насыщена событиями. Родилась дочка. Марина полностью растворилась в этом маленьком существе. Беспомощная девочка нуждалась в матери так же, как Марина нуждалась в ней. Их потребности полностью совпадали, они давали друг другу, любовь, нежность, ласку, взаимопонимание и бесконечную власть друг над другом. Марина стала идеальной матерью. Все ее время было занято дочерью. Правильным питанием, здоровым сном, красивыми игрушками, она одевала ее как с куклу, по нескольку раз на день, меняя наряды. Когда малышка подросла, учила ее рисовать, читать, водила в театр, цирк, на детские праздники и когда, наконец-то пришло время, отдала девочку на балет. Она гордо водила ее в балетную студию при театре оперы и балета, ждала в парке, пока закончатся ее уроки, и хвасталась, малознакомым, гуляющим с детьми мамашам, способностями и талантом дочери.

Вовчика к дочке, она не подпускала. А сам он тоже не стремился быть отцом. Он боялся брать ребенка на руки, не знал, как успокоить дочь, когда она плакала, не понимал о чем с ней можно говорить, не умел играть в куклы и девчоночьи игры. Он им всегда мешал, был лишним. Иногда, поздно ночью, Вовчик заходил в комнату дочери, тихо садился рядом со спящей девочкой, вдыхал сладковато-кислый запах маленького ребенка и осторожно трогал ее волосы, пытаясь разбудить в себе отцовские чувства.

Ни Марине, ни дочке не нужна была его любовь. Им нужны были деньги, которые он исправно приносил домой. А как же иначе? Ведь у них должно было быть все самое лучшее и самое красивое. Он тоже так считал. Когда он показывал жену с дочкой друзьям, все парни одобрительно цокали – Молодец Вован! Вон, какую бабу отхватил и малая красавица. Хороший Вовчик человек, настоящий пацан! Дома он бывал мало. Как-то так сложилось, что когда дочка была крошечной и часто плакала, то он просто убегал от этого шума, потом — вошло в привычку, и он стал возвращаться домой поздно ночью, когда девочка уже спала. Марина не возмущалась, ей так было лучше. Со временем он стал исчезать из дому на два-три дня. Пьянки с друзьями и с «нужными людьми», девки, сауны, охота, потом появился кокс. Денег хватало и хотелось всего и побольше. Марина не была дурой, она все видела и все понимала. Но ее это не задевало, никаких домашних скандалов она не устраивала. Не мелькает перед глазами, не пьет на глазах у ребенка, не водит домой друзей, орущих маты – вот и славно! Деньги приносит — вот и хорошо! А все остальное это мужские игры. Никуда он не денется!

В какой-то момент все резко начало меняться. Не успел он понять, что происходит, как оказалось, что поток дурных денег куда-то исчезает. Вовчик с пацанами, заваливали в очередной банк с предложением организовать взаимовыгодный кредит, а им говорили, что конечно да, мы вас уважаем, но денег нет. Или просили какие-то дополнительные бумаги и гарантии. Грозные ребята совершенно не соображали, о чем идет речь, понимали одно – денег не дадут. На пьяных сходках они орали: «Да мы их всех, порррэжем на фиг! Да они у нас, песни на столах петь будут». Но все эти бывшие бандиты, уже давно привыкли к сытой, комфортной жизни, обзавелись семьями и идти на криминал никто особо не стремился. Дикая жажда денег и бойцовская, беспредельная удаль, которая когда-то выдернула их из родного Мариуполя, исчезли без следа.

У Вовчика деньги таяли с каждым днем. Менять богатые привычки было не просто. Привыкший к кокаину организм каждый день требовал свою дозу. Он никогда особо не думал о завтрашнем дне, не копил и не вкладывал деньги в бизнес. Он был по натуре авантюристом, и ему всегда везло, но, видимо, наступил какой-то предел, ни одной новой схемы приносящей деньги он придумать не мог. Иногда, под коксом, ему казалось, что вот она — эта новая идея, что мозги его работают как часы и игра мысли рафинируется в новую, никем еще не испытанную тему. Но утром его колбасило, он тянулся за бутылкой коньяку, спрятанной в шкафу, и было ясно, что все очень плохо.

Сначала он занимал деньги у друзей. Потом, когда стало понятно, что отдавать долги нечем, друзья перестали смотреть в глаза и отказывали ему. Он начал потихоньку продавать драгоценности Марины, стал чаще оставаться дома. Гулять было не за что. Марина сначала не поняла, что происходит. Подумала: нагулялся, остепенился, покоя захотел. Но, когда в заветной тумбочке закончились деньги, а пополнять запасы Вовчик не торопился, Марина устроила безобразный скандал. Она орала, топала ногами, лупила его по спине костлявыми кулачками. Напомнила, что он быдло мариупольское, а она выросла над «Каштаном», рассказала, что он, как и его отец, законченный алкаш, что друзья его тупые, безмозглые ублюдки. Перечислила всех девок, с которыми он спал, вспомнила тайную поездку на Ибицу с малолетней моделью и его давний роман с секретаршей банка. Оказалось, что Марина знала о нем все. Но главное, чего она не могла ему простить, собственно, она даже представить себе этого не могла, это то, что денег нет! Совсем!

Вовчик молчал, не оправдывался, не огрызался. Он лег на диван перед телевизором, сжался в комок, отвернулся лицом к стене и уснул. Ему было плохо. От Марины, от отсутствия кокаина и денег, от несправедливости всего происходящего. Неделю он лежал на этом диване, отключил телефон, не брился, не ел, пил кофе и запивал его коньяком. Жена с ним не разговаривала, только громко перечисляла дочери, что еще в доме закончилось и, рассказывала малышке, какая сволочь их папа. Однажды, когда теплая коньячная волна наконец-то согрела его мозг, он зашел в комнату к дочке. Она сидела на полу и играла в Барби, увидев его, пьяного, испуганно заслонила спиной своих кукольных дочек. Он сел рядом с девочкой, взял в руки игрушку, повертел ее, так и эдак, криво улыбнулся и… сломал Барби руку. Ребенок в истерике помчался к маме, а он уснул на полу в детской, пиная во сне ногами, кукольный домик.

На следующее утро Вовчик встал, побрился, надел костюм, вызвал машину с водителем, собрал папку документов, необходимых для получения кредита, и поехал в банк. Директором этого банка был его давний знакомый, кореш из Мариуполя. Собственно, это Вовчик устроил его в банк директором. Они вместе провернули столько схем через этот банк, заработали столько денег, что Вовчик даже не мог точно назвать цифру. Он зашел в кабинет директора, молча, прошел мимо дернувшейся при виде его секретарши, аккуратно закрыл за собой дверь, не здороваясь, прошел через большой шикарный кабинет, сел в кресло напротив давнего приятеля и протянул ему папку с документами.

«Денег дай» — негромко произнес Вовчик.
Директор натянуто заулыбался, достал из тумбы стола бутылку «Хеннеси» и бокалы, вальяжным жестом щедро ливанул золотисто-коричневого напитка, сначала себе потом Вовчику, хлебнул, не дожидаясь друга, и начал вещать, что с деньгами сейчас проблемы, что все не так просто, что времена изменились, и что он сам висит на волоске. Вовчик исподлобья поглядывал на холеное толстое лицо приятеля, на его покрасневшую от коньяку, зажатую крахмальным воротником итальянской рубашки шею, на очки в золотой оправе. Он вдруг вспомнил, как когда-то в Мариуполе, дружбан заезжал за ним рано утром на своем мопеде. Как мать собирала им на работу тормозки, как заворачивала в газету теплые стеклянные баночки с супом, чтобы ребята могли поесть горячего на обед. Как ехали они на шахту, по зимнему морозному Мариуполю, тесно прижимаясь, друг к другу, чтобы хоть как-то согреться на ледяном, заиндевевшем мопеде…
«Денег дай»,- так же негромко прервал Вовчик речь директора.
«Нуу! Нельзя же так» — развел он руками и от души потянулся, в удобном кожаном кресле и в какой-то момент, довольство жизнью настолько переполнило его, что старый друг не сдержался и сладко широко зевнул.

Сначала Вовчик схватил его за шею двумя руками, молча, смотрел, как он судорожно пытается дышать, как глаза его наливаются кровью, увеличиваются и начинают вылезать за тонкую золотую оправу очков. Смотрел, не отрываясь, и только сильнее сжимал ладони.
«Денег дай, падла!»- в последний раз прошептал Вовчик и резко отпустил его шею.
«Ты, ты, ты»,- захлебываясь собственной слюной, повторял директор, — «Ты у меня еще узнаешь, да я тебя… в тюрьме сгною, Ссссука…»- сипел бывший друг и, часто отталкиваясь ногами, полз к двери. Одним молниеносным движением Вовчик метнулся в угол кабинета и схватил стоящую там биту. Эту американскую биту, он сам когда-то подарил директору на День рождения. Легко и привычно он ударил его сначала по ногам, чтобы не мог убежать, а затем, яростно, без разбора стал гасить, по спине, по голове, по почкам. Он вымещал на нем всю свою злость, всю накопившуюся усталость, всю обиду на жизнь, на Марину, на друзей. Он бил его до тех пор, пока секретарша, почуяв неладное, не ворвалась в кабинет. Она всем телом повисла повисла на нем сзади, умоляя не убивать. «Тебя же посадяяят!»- кричала она — « Не надооо!». Наконец-то он выпустил из рук биту, поглядел на кровавое месиво на полу, стряхнул с себя секретаршу и поехал к любовнице.

Директор оказался живучий. Не умер, но остался хромым. Перебитые кости коленных чашечек срослись неправильно. Он накатал заяву в милицию и изо всех сил старался посадить Вовчика в тюрьму. Почти год Вовчик жил на подписке о невыезде. Пацаны не бросили его в беде, собрали денег, заплатили адвокату и мусорам и те пытались переквалифицировать статью в самооборону. Но у директора и денег, и связей было больше, и адвокат Вовчика шаг за шагом проигрывал суды.

Завтра должен был состояться последний суд, и он уже сегодня узнал, что судье заплатили, и процесс он проиграет, а статья его тянет лет на семь за решеткой. Садиться в тюрьму Вовка не собирался, для него это было совершенно ясно. Он готов был бежать куда угодно, лишь бы не сидеть. Все было продумано и подготовлено. Месяц назад он продал машину и собрал, кой какие деньги для себя и, для Марины на первое время.
Весь этот год он редко виделся с женой и дочерью, только иногда забегал, чтобы дать им денег. Каждый раз жена рыдала и жаловалась на загубленную им, Вовчиком, жизнь. Сегодня он зашел к ним в последний раз. Проститься и сказать, что развод с Мариной он оформил еще полгода назад, а квартиру переоформил на дочку, и у ментов претензий к имуществу не будет. Он уже привычно выслушал, какая он скотина и сволочь, отдал ей оставшиеся деньги, поцеловал, злобно поддакивающую маме дочь, и уехал в аэропорт.
В дорожной сумке лежали шорты, кеды, пара футболок, фальшивый паспорт и билет в Камбоджу, билет на чужую, ставшую теперь родной, фамилию Борисов.