Добро пожаловать в ад. Глава 21.

Автор: s.ermoloff Сергей Ермолов

Добро пожаловать в ад
роман

21

Наша рота выполняла интересную задачу в районе Кишим-Юрта. Мы должны были произвести «зачистку» села.
Следовало спешить и всю ночь мои бойцы прошагали ни разу не остановившись на отдых. Когда рассвело, сделали небольшой привал.
Я точно знал одно: я должен быть утром у высоты 1341. У меня была только одна цель – 1341. Смысл предстоящей ночи.
Мы охотились за боевиками, а боевики охотились за нами.
Внезапно я остановился и замер без движения. Война быстрее всего учит осторожности. Из тумана появлялись фигуры моих ребят. Я считал их по мере приближения. Все оказались на месте.
Тропа была достаточно широкой и удобной. Но при подходе к селу бойцы цепью разошлись по склону и почти бегом двинулись вниз по скользким от утренней росы камням.
Мы подошли к обыкновенному селу.
Его жители продолжали заниматься своими делами, не обращая на нескольких солдат никакого внимания, пока в село не зашли все мои ребята.
Совсем неожиданно жители забеспокоились, и тогда я приказал задержать двух подозрительных и привести их ко мне. Солдаты собрали целую толпу из чеченцев, которые кричали и не могли понять, что происходило.
Я оглядел чеченцев. На нас смотрели с тревогой. Одна из женщин что-то громко закричала и попятилась назад.
Солдат вскинул автомат к плечу.
Гордеев повалил стоящего чеченца отличным ударом в затылок и ударил другого в голень. Петунину удалось нанести удар коленом прямо в пах ближайшему и полностью отключить его. Левков, менее быстрый, смог лишь ударить по лицу прикладом какую-то старуху.
Остальные бросились бежать от нас врассыпную.
Я выстрелил в толпу и увидел, как после этого несколько человек упали. Чтобы как-то оправдать свои действия, я выстрелил еще. Когда участвуешь в абсурдной войне, то для придания ей смысла иногда делаешь что-то непонятное.
— Убейте их! – крикнул я. – Убейте всех до одного!
Но ребятам приказ убивать был не нужен. Капустин уложил двоих прежде, чем они поняли в чем дело. Вергасов попал в одного.
Огонь открыли все. Одни стреляли стоя, с руки, другие – опустившись на колено, третьи – лежа, сопровождая каждую очередь ругательствами или шутками.
Страх рассеял толпу. Однако бежать было некуда – пули летели со всех сторон. Повсюду раздавались крики и стоны.
Я ни о чем не думал. Все казалось правильным. То, что противник не сопротивлялся, не казалось мне противоречием.
Я просто отключился. Мой разум отключился. Я действовал, как заведенный. Без всякого понятия о смысле, о цели. Просто начал убивать кого мог и как мог. Что-то на меня нашло. Я никогда не думал, что на это способен.
Чувство злобы, переполнявшее меня, прорвалось и нашло выход.
— Кто-нибудь еще не знает, что нужно делать? – спросил я.
Солдаты стреляли по всему, что казалось подходящей целью.
Иногда оказываемое сопротивление только раззадоривало ребят.
Дверь дома оказалась закрыта на замок. Я с размаху ударил ногой в дверь, которая, треснув, распахнулась. В одном из углов что-то шевельнулось, и я выстрелил туда.
Все очень просто. Но только так и можно было завоевать Чечню.
Я начинал сознавать, что делаю. Мне было позволено все. Война не может быть ничем иным, кроме желания смерти и жажды крови, которая требует утоления.
Не надо было просить, плакать, сопротивляться – все было бесполезно.
Солдаты охотились на жителей. Достаточно было кому-нибудь показаться, как его убивали. Пули летели вдоль улиц, обстреливали дома, пронизывали окна.
Я вбежал во двор, наткнулся на корыто с водой, сорвал с веревок какое-то тряпье, бросил в окно гранату. В доме ухнуло, полыхнула вспышка, разлетелись стекла во всех рамах. Внутри раздались крики и громкий детский плач.
Разгром села продолжался не меньше часа. Я кидал гранаты в окна, затем, вбегая, бил длинной очередью справа налево.
В чеченском аду мы теряли многих ребят и должны были отомстить за них.
Солдаты сносили заборы, поджигали дома, убивали все, что могло быть живым. Если не стрелять по «чеченам», то нам в Чечне было просто нечего делать.
Все казалось слишком серьезно. Бойцы видели перед собой врагов, хотя и без оружия. В бою никто не способен спокойно рассудить, что происходит.
Несколько домов уже горело. Вокруг густыми клубами стлался вонючий, удушливый дым. Солдаты забрасывали в дома гранаты и продолжали быстро двигаться дальше. Вопли женщин и плач детей становился еще громче.
Это был бой по правилам войны. Точнее, без всяких правил. Лишь ненависть, жажда крови и стремление покончить с врагом любым путем, любой ценой.
У нас не было причин для убийства, только оправдания. Мы убивали, чтобы выжить и это самое лучшее оправдание.
Что случилось, то случилось. Ужасно, конечно, что мы постреляли детей и женщин, но шел бой и солдаты вели себя соответственно боевой обстановке. Во время стрельбы они припадали на колено, приседали, как будто могли встретить ответный огонь. Ребята на самом деле думали, что воюют с «чехами». Нам казалось, что мы можем быть убиты. Возникала иллюзия того, что убивая стариков и детей, мы убивали боевиков.
Я не должен был этого делать. И сам не понимал, почему делал. Хотя, может быть, догадывался. Убийство становилось избавлением от зуда, который был способен свести с ума. Я чувствовал необходимость разрядиться и уже не упускал возможность убить, когда она появлялась.
Вдруг жизнь замерла, словно оборвалась. Так иногда останавливалось время.
Я остановился. Убивать уже было некого.
Выстрелить мне не пришлось потому, что стрелять было не в кого.
Солдаты еще долго бегали по селу, добивая домашних животных.
Я стянул брезентовый «лифчик» с рожками.
Иногда секунды кажутся вечностью. У меня возникло именно такое ощущение. Я застыл на месте.
Догорая, сигарета обожгла мне пальцы, и я прикурил от нее новую.
Солдаты были обвешаны всяким награбленным хламом. В грязных майках, потные, возбужденные.
Выкурив две сигареты, я услышал сзади себя голоса и обернулся.
На один из склонов шесть бойцов привели молодую женщину. Они выбрали ровное место и по очереди изнасиловали ее, потом изрезали ножами. Голый труп с раскинутыми ногами оставили валяться на земле.
Заляпанные кровью мы уходили из села, над которым стелился дым подожженных домов.
Происшедшее казалось невозможным, однако на войне столько невозможного оказывалось возможным, что я даже не пытался во всем этом разобраться. Я должен был сделать то, что приказано. Любая война жестока и бессмысленна.
Убивать легко. Намного труднее к этому привыкнуть: требуется какое-то время. В Чечне можно было привыкнуть ко всему. Меня не пугали никакие жертвы.
Война делала каждого прибывшего настоящим воином. Солдат становился способен убить любого – кого прикажут и где прикажут и при этом ни о чем не спрашивал. Ни одного дурацкого вопроса. Только став таким, можно было надеяться выжить.
Мне уже не удавалось испугаться того, что называется войной. Я убивал, чтобы самому остаться в живых. В кого стрелять разобраться было проще простого, ошибиться невозможно. Это расовая война. Это религиозная война.
Столетняя старуха могла пристукнуть меня так же намертво, как полный сил боевик. И десятилетний мальчишка тоже. В Чечне мне было некуда спрятаться.
Будущее «чеченов» не отличалось разнообразием. Каждый сам делал свой выбор. Все участвовали в войне.
Я брал на себя грехи России. Я взял на себя ее зло и отчаяние. Расстреливая людей, я не хотел думать о том, что сошел с ума. У многих людей бывают еще более странные причуды. То, что мне не нравилась проклятая Чечня было моим личным делом. Причин у меня было более, чем достаточно. Мне просто повезло, что я сумел сохранить рассудок.
Что было правда в этой стране, можно ли ее найти, а если и можно, какое это имеет значение?
Когда я убивал, то всегда смотрел жертвам в глаза. Я не уважал убийц, которые способны нажимать лишь кнопки сброса бомб с самолета, летящего на большой высоте. Обычно эти герои были не способны нажать на спусковой крючок, чтобы произвести выстрел с расстояния метра.
Смерть любого «чечена» обязывала прямых наследников погибшего к мщению его убийце. Война уже не имела для меня прежнего смысла. Прошлое уже не могло вернуться. Да я и сам этого не ждал. Я уже был не в состоянии воспользоваться победой. Мне стало безразлично, кто победит в этой войне. Я исполнял свою войну, несмотря на то, что ощущал себя обреченным на поражение.
Я ощущал себя на грани безумия и понимал это. Война оказывалась слишком противоестественна и жестока. Чтобы выжить, мне пришлось изменить собственные мозги.
Мне нравилось убивать. Это было единственное, что удерживало от сумасшествия. Целью моей жизни стало – убивать.
Иногда мне становилось страшно. Я боялся Чечни, смерти и самого себя. Мне казалось, что кто-нибудь из моих солдат рано или поздно разрядит в меня весь магазин. На этой войне каждый ощущал себя в чем-то виноватым. Я никогда не отрекался от своих ребят, что бы они не совершали. Я никогда не обвинял их. Ничего не поделаешь, приходилось быть таким, чтобы выжить.
Я опять начинал думать о смерти. Последнее время только о ней и думал. Мне очень хотелось знать, что она думает обо мне. Вся моя жизнь прошла в попытках побега от смерти.