Два дня моей жизни (осилившим - конфетку)

Автор: zhelnov 1.

Привет, моя фамилия Бош, и последние несколько минут я лежу на полу, распластавшись в луже собственной крови. Сказать по правде, это были самые дерьмовые два дня моей жизни.

Уже не чувствую ни пронзительной боли, ни холодного керамического пола, ни привкуса крови, прилипшей к губам. Квартира постепенно погружается в темноту наступающего вечера, в глазах меркнет и свет, так охотно покидающий мою последнюю келью, оставляет меня в полной тишине, наедине с отведенными мне двумя минутами жизни.

Нарушилась циркуляция крови… Все это время, пока я валялся на полу, мозг плохо снабжался кислородом, так что думать в эти минуты получалось не самым лучшим образом. Но ничего другого мне сейчас не оставалось…

2.

Мой лучший друг Пол никогда не навещал меня, когда я был в больнице. Я оказывался в обществе этих омерзительных людей в паршивых белых халатах ежегодно восемнадцатого июля, каждый чертов год своей жизни. И все эти дни, пока я находился здесь, были полны одиночества для меня. Угнетающая обстановке… Клиника… Повсюду снуют врачи, воздух пропитан отвратительным резким запахом лекарственных препаратов, из коридора то и дело доносится скрип передвижной кушетки и единственный, кому здесь есть до тебя дело — главврач, хотя и он вспоминает о тебе лишь два раза в день, во время дневного и вечернего обходов. Серые стены больничной палаты давят на тебя, словно мощный гидравлический пресс, сжимая намертво все твое нутро, заставляя чувствовать себя ничтожным потерянным существом… Никак не могу справится с чувством бесконечной тревоги, которое повсюду преследует меня здесь. Одиночество съедало живьем, кусками проглатывая плоть.
Пол никогда ко мне не придет — я знал это, и это душило меня.

Сегодня, после вечернего обхода, в мою палату зашла какая-то незнакомая девушка, взяла выданные мне три пузырька с медикаментами и разбила их об пол… Черт, это уничтожило меня окончательно… Она будто знала, когда мне их выдадут, и где они будут стоять. Я ничего не мог ей сказать, в ту минуту страх сковал меня так, будто я оказался наедине с голодным львом. После, она ушла, а я, испуганный и опешивший от произошедшего, молча смотрел ей вслед. Мой пульс еще долгое время отбивал ритмичную чечетку в висках…

3.

Над горизонтом виднелась лишь самая верхушка догорающего солнечного диска, утопающего где-то там, вдалеке, за нескончаемым пространством апельсиновых рощ. Я сидел с ней на теплой траве, она положила голову на моей плечо, и я уткнулся в копну ее волос, наслаждаясь ни с чем не сравнимым ароматом ванили, которым дышало все ее тело. Облака проплывали над нами, и от золотистых солнечных лучей они переливались ярко-алым, словно нарисованные маслом. Легкий вечерний ветер приносил с собой сочный аромат апельсинов. Позади звонко заливались птицы…

Ты рассказала мне о какой-то большой шумной вечеринке, назначенной на завтра, которую устраивает твоя подруга. Добавила, что там будет много твоих давних друзей, которых ты не видела со школы.
- Пол, — сказала ты, улыбнувшись. — Ты же отпустишь меня туда, правда?

4.

Я проснулся посреди ночи из-за громкого звука, от испуга вцепился руками в кровать и несколько секунд неподвижно пялился в потолок своей палаты, слушая бешеное биение сердца.
Долго не мог понять, что происходит.
Звук возникал снова и снова, он звучал периодично, каждый раз раздаваясь у меня в голове звонким колоколом. Я был в прострации, все тело дрожало.
Постепенно, мало-по-малу, мозг начинал работать, и мне стало понятно, что этот раздражающий писк — вибрация телефона, лежащего на деревянной тумбочке. Я спешно посмотрел на экран: неизвестный номер, четыре добавочные цифры.

Кому вздумалось позвонить мне ночью?.. Решительность снять трубку пришла не сразу, и когда я все же нажал на клавишу ответа, мой голос дрожал:

- Да… — выдавил я из себя.
Ночной кошмар сказывался на моём рассудке, пробуждение было слишком резким, а мой страх слишком очевидным. И хотя мне в это не верилось, но на другом конце провода я отчетливо слышал голос Пола…

… утром я долго не мог прийти в себя — сон еще держал меня в своих объятиях. Когда ты просыпаешься после интересного сновидения, которое произвело на тебя впечатление, ты некоторое время еще витаешь где-то между этим миром и миром ночного вымысла, и крепкая хватка иллюзий лишь после начинает ослабевать. Это было со мной сейчас — никак не мог оправиться, поймать нить реальности… Я сидел на кровати и медленно приходил в себя, как вдруг на меня что-то нахлынуло, рука сама потянулась к подушке и подняла ее…
Все тут же встало на места — никакой это был не сон! Пол действительно звонил мне сегодня!
Более того, этой ночью он был в этой комнате…

После сна картинка в твоих глаза не сразу становится четкой, поэтому сначала под подушкой я рассмотрел лишь черное пятно, резко выделявшееся на фоне белоснежной простыни, но затем глаза привыкли к дневному свету, очертания предметов стали различимыми, и я увидел, что передо мной лежал настоящий боевой пистолет.

5.

Она ушла на эту тусовку в четверг вечером, а в пятницу утром я уже мчался к ней в больницу. Вчера мы сидели в парке, и ничего не предвещало беды, поэтому, когда сегодня в семь утра мне позвонили из клиники и сообщили, что у Дианы сильная передозировка наркотиками мой мир в одно мгновение перевернулся. Эта новость повергла меня в такой шок, что я до последнего отказывался в это верить, и чем ближе подъезжал к больнице, в которую ее доставили, тем сильней начинало сдавливать от волнения горло. По приезду в клинику доктор враз развеял мои сомнения, и слова его были крайне неутешительными, впрочем, как и дальнейший прогноз.

«Хрупкий организм твоей девочки полыхнул от такой дозы кокса, — сказал мне дряхлый черноволосый врач с морщинистым лицом, напоминавшим сгнивший засохший огурец. — у нее острое отравление, но мы ее откачали. — добавил он. — хотя, парень, ее почки сели настолько, что вариантов, кроме как пересадки оных, у нее не осталось.» — заключил этот хрыч в халате. Он подтвердил самые страшные мои опасения, когда показал мне ее больничную карту.
И этот старый ублюдок говорил так обыденно и спокойно, будто рассказывал мне о рядовой пьянке с друзьями.

Забежав в указанную палату, я увидел Диану, спящую, подключенную к аппаратам искусственного поддержания жизни, всю обмотанную проводами, словно ее только что вытащили из трансформаторной будки.

Сердце стучало так сильно, что грозилось вот вот выпрыгнуть наружу. В горле застрял огромный огненный ком, мешающий нормально дышать.

Рядом с кроватью сидел ее друг, который мне все объяснил. Мы вышли с ним в коридор и он мне рассказал, что Диане на той вечеринке кто-то специально подсыпал в коктейль сильнодействующие колеса, от которых она съехала с катушек. Затем ее, одурманенную и потерявшую реальность, заставили нюхать кокаиновые дорожки. Так с ней позабавился сынок местных авторитетных богачей — он давно приметил Диану и, видимо, захотел поразвлечься. Дело бы точно кончилось изнасилованием, но после такого количества кокса Диана, закатив глаза, рухнула в обморок, и кто-то из ее знакомых вызвал скорую. Затем ее увезли…
- Пол, — спросил он у меня. — Что ты собираешься делать?

6.

«Пистолет, — говорил мне тогда по телефону мой друг. — Пистолет дает тебе силу. Возьми его и ходи с ним целый день, никому не показывай, просто заткни за пояс и пройдись. И ты по-другому будешь смотреть на этот мир. Вооруженный человек чувствует свою силу. Когда ты вооружен, любая жизнь в твоих руках...».

Пол добавил, что обязательно придет ко мне в больницу, если я выполню эту просьбу. Пол пообещал.
«Он навестит меня, он явится!» — светлый луч надежды на избавление от одиночества засветился в моей голове. Я сделал все так, как он велел: заткнул пистолет за пояс штанов и накрыл сверху длинной больничной футболкой, а затем, подавляя дрожь в коленках и стараясь задушить в себе нарастающую панику, вышел из палаты чтобы прогуляться по больничным коридорам.

Все было как всегда: те же стены, тот же отвратительный смрадный запах лекарств, все те же люди в белых халатах вокруг. Только теперь за спиной я ощущал тяжесть оружия, обойма которого была полна.

Все изменилось: действительно, что-то щелкнуло в моей голове. Я смотрел по сторонам и больше не чувствовал страха. Раньше меня так пугал каждый приближающийся человек, что я чувствовал робость и беспокойство, мне постоянно везде мерещилась скрытая угроза. Но сейчас в моих руках была власть: я находил себя в эти минуты создателем, дарующим жизнь. Ты чувствуешь свою силу, свое превосходство.
«Вы живы, потому что я даровал вам жизнь. Хотя в моих руках было забрать ее»
Больше не было страха. Нечего было теперь бояться.

Вечером Пол позвонил вновь, сказав сделать для него еще одну услугу. Я, не мешкая, согласился. Голос из трубки диктовал мне поручение четко и размеренно, так, что я успевал все детально запомнить. В конце прозвучало:

- И тогда я приду к тебе, Кортон, будь уверен. Заберу тебя из этой чертовой больницы, обещаю…

Желание свалить отсюда подальше пересилило все мои сомнения, и я начал выполнять веленное, пункт за пунктом.

7.

Все дело в том, что я отлично разбирался в медицине. Был неплохо подкованным в этой сфере человеком.
Я собственными глазами видел поставленный диагноз и прекрасно понимал, что ждет Диану дальше. Ее ситуацию можно было сравнить с последствиями ожога обширной площади тела: сначала твое состояние критическое — одной ногой ты уже в могиле, но даже если повезло, и тебя вернули к жизни, то радоваться рано; ты постепенно приходишь в себя и чувствуешь значительное улучшение: однако, спустя несколько дней вполне закономерен летальный исход.

Вечером ее выписали, назначив необходимое лечение и сказав появиться в больнице через день. Она чувствовала себя гораздо лучше, но выглядела как высушенный фрукт. Ее лицо неестественно желтого цвета источало усталость, панику и стыд. Потухшие глаза хмуро смотрели сквозь пространство, она не поднимала их, чтобы случайно не встретиться со мной взглядом. Я повез ее домой, всю дорогу она, отвернувшись от меня, молчала, а оказавшись дома, заплакала навзрыд. Хотела со мной объясниться, но я ее остановил, дав понять, что итак все знаю. Ее охватила такая истерика, что следующие несколько часов она без остановки рыдала.
Потом Диана уснула, от чрезмерного стресса провалившись в глубокий нервный сон.

От эмоций трещала голова. Пока она спала, я вышел из дома, затянувшись сигаретой. Нужно было как-то потушить кипящий в груди гейзер, сконцентрироваться, начать действовать. Меня распирала ненависть, но я старался успокоиться и мыслить трезво. Я исходил слюной от злости, но попытался сосредоточиться. Смех безысходности и отчаяния душил меня, но я наконец собрал волю в кулак, взял телефон и стал набирать номер. Было бы разумно позвонить в центр трансплантологии органов, но я не стал этого делать. Стоило начать обзванивать все донорские центры в стране, но я посчитал это лишним.

Пошли гудки. Динамик телефона воспроизвел сонный голос с другого конца трубки. Я подробно объяснил, что нужно сделать и подождал, пока только что проснувшейся человек на другом конце провода осознает всю серьезность моих слов.

- Ты все верно понял. — заключил я. — Нагрузишь полную машину металлолома. Еще мне нужен мотозащитный панцирь и много теплой толстой одежды.

Утром я попросил Диану сделать одну важную вещь, но, изложив свою просьбу до конца, лишь поймал на себе ее удивленный взгляд:

- Пол, — спросила она. — Зачем мне разбивать эти лекарства?

8.

Ночной город давно опустел, время близилось к четырем утра. Начиненные алкоголем и наркотиками тела стали выходить из ночного клуба на Самеэльстрит 1. Эта улица была одной из самых длинных в городе, она простиралась в гору, плавно поднимаясь до возвышенности Грей Хилл, где и заканчивалась, у самой вершины, на Самеэльстрит 18. Разница высот между началом и концом этой улицы составляла почти пятьдесят метров.
Крутой спуск.

До рассвета еще примерно час, а на Самеэльстрит 18, удерживаемый стояночным тормозом, уже стоял груженный под завязку заведенный самосвал.
«Главное, выбери момент. У тебя лишь один шанс.»

К ночному клубу вплотную примыкала стоянка для машин и у самой стены здания стояла белая ферарри. «Подожди, пока он сядет в нее» — говорил мне тогда по телефону мой друг.
И я терпеливо выжидал.

И это случилось: он вышел из дверей клуба, вялой походкой пересек стоянку и сел в ферарри.
Чека была сорвана, представление начиналось.

Еще вчера Кортон Бош скорее бы наложил в штаны, чем подошел бы к доктору и заговорил с ним. Еще вчера его прошибал пот. Двадцать четыре часа назад Кортон Бош боялся жить. А теперь он, поддав оборотов, снял ручник и его многотонная машина устремилась вниз с горы, постепенно разгоняясь все быстрее и быстрее.

Все поменялось, и я осознавал это.

Когда мой тягач подъезжал к концу улицы, огни ночного клуба были уже перед глазами, и оставалось только свернуть с проезжей части и направить эту многотонную машину с ювелирной точностью прямо в цель. Выбрав удачный момент, я слегка дернул руль и грузовик повернулся влево, прочь с дороги, взяв курс напрямик через заграждения и заборы, сметая их под собой, словно карточные домики. С громким треском самосвал выехал на территорию парковки клуба. В моем распоряжении было несколько секунд и примерно пятьдесят метров.

Я поставил свою груженную металлом машину точно по курсу, точно в зад той самой белой ферарри, выжал газ до упора, а затем открыл дверь и выпрыгнул, прикрывая голову руками.

Спустя мгновение раздался оглушительный грохот.
Нежная гоночная машина, собранная в ручную, между бетонной стеной с одной стороны и пятнадцатью тоннами железа на скорости 150 километров в час с другой…

9.

Я открыл глаза. Уродливый потолок больничной палаты угрюмо смотрел на меня свысока. Все произошедшее этой ночью могло показаться мне сном, но боль по всему телу была слишком реальной для подобного заблуждения. Грудная клетка пылала огнем, на коленках и локтях огромные ссадины, бровь рассечена, губа разбита, все лицо опухло, будто я засунул голову в пчелиный улей. Любое движение давалось мне с трудом, я испытывал сейчас то же самое, что, наверно, испытывает мясной фарш, пройдя через мясорубку. Голова трещала по швам, словно внутри кто-то взрывал фейерверки.

Но я лишь улыбался, чувствую жгучую боль. Я ощущал себя живым, заново родившимся. Теперь мне было понятно, что сломать пару ребер и превратить свое лицо в кровавое месиво — не так уж и страшно — это вовсе не смертельно. Два дня назад ко мне в палату зашла незнакомка и разбила все мои лекарства, а я побоялся ей что-либо сказать тогда. Моя трусость настолько овладела мной, что я даже не смог перебороть свой страх и сходить к доктору за дополнительной дозой.
Но сейчас все иначе: мне больше не нужны доктора.

Телефон зазвонил, и я тут же ответил, громко спросив: «Кто это?».
Это был Пол, и у него для меня была последняя просьба. Рассказав мне ее суть он добавил, что успеть все сделать нужно до утреннего обхода, пока больница еще пустует. Закончив разговор и вскочив с кровати, забывая про боль пронзившую тело, я отправился прочь из палаты, к лифту, что бы спуститься на три этажа ниже, как и было велено. От каждого движения израненное тело сводило болевой судорогой, но теперь это было наслаждением для меня. Я чувствовал моральный подъем. Дышал полной грудью, словно проснулся от долгой и глубокой комы.

Спустившись на третий этаж, я зашел в указанную палату и увидел лежащую на кровати девушку. Она спала, подключенная к аппарату сердечной стимуляции, который мерно пищал с определенным интервалом.

Я набрал Пола.

«Делай, что скажу. Этой девушке нужно помочь. — сказал он. — возьми из кармана ампулу с препаратом, наполни им шприц и впрысни пять кубиков в дополнительный провод ее капельницы, остановив при этом подачу основного лекарства. Ты обязан ее вылечить… ».

Я машинально пощупал карман своих штанов — ампула действительно была там… Шприц и игла в другом кармане… Мне сразу вспомнился пистолет под моей подушкой вчера утром…

От удивления я слегка замешкался, но затем, без лишних вопросов, принялся исполнять сказанное: наполнил шприц, проверил пропускаемость иглы, остановил капельницу и впрыснул пять кубиков неизвестного мне вещества в дополнительный провод. Затем застыл в ожидании, как изваяние.

Со стороны я был похож на маленького мальчика, которому показывают интересный загадочный фокус.

Именно в ту секунду, когда я склонился над ней, все еще держа шприц в руке, девушка проснулась. Посмотрела на меня и улыбнулась.

- Здравствуй, Пол. — и после она замолчала, и глаза ее полыхнули. Девушка замерла, слегка приподнялась, будто хотела мне что-то сказать, а затем рухнула на кровать. Безжизненный взгляд смотрел сквозь меня. Она перестала дышать. Мерное пищание ее кардиограммы теперь превратилось в один протяжный гул.

На именном браслете на ее запястье значилась фамилия Греверс…

10.

На парковке началась суматоха. Крики ужаса и бешеные вопли раздавались теперь отовсюду. Голова гудела и без того, а теперь, так вообще, словно лег под поезд.

Когда я выпрыгнул из самосвала, до моих ушей дошло все.
Как трескалась эта феррари. Как трещал ее корпус, деформируясь до размеров бейсбольного мячика. Как она намертво впечатывалась в бетонную стену. Как звонко хрустели кости этого ублюдка. Я всем этим наслаждался этим, пока катился кубарем по асфальту.

Поднявшись, я побежал, на ходу снимая с себя защитный панцирь и всю толстую одежду, которым был обязан жизнью. Онемевшие от боли ноги отказывались передвигаться.

Специально сдавливая себе переломанные ребра и корчась от мучений, я повторял себе: меня зовут Пол; меня зовут Пол…

Мне нужно было время.

Свернув с Самеэльстрит, я пробежал несколько переулков и забежал в первую попавшуюся телефонную будку. Набрал четыре добавочные цифры. Затем номер.

Я Пол. Меня зовут Пол. Бью себя по окровавленному лицу, хлопаю по сломанным ребрам.
Мне нужно время. Меня зовут Пол.

Наконец мне ответили, и я начал в трубку свой монолог. Сознание мутнело, но я старался сконцентрироваться на своих словах, что бы ничего не перепутать.

«Ты должен ее вылечить… Ампула… Дополнительный провод капельницы...» — разбитая опухшая губа превращала любое мое слово в шипение, но я старался говорить членораздельно. — «Ты обязан ее вылечить… Палата номер 345...»

«Ее зовут Диана Греверс..»

11.

С ног до головы меня окутал страх. Конечности наливались свинцом, и я не мог пошевелиться. Шприц выпал из руки.

Все это было похоже на розыгрыш, на очень удачную шутку. С отвисшей челюстью я смотрел на ее каменное лицо, потерявшее жизнь. И лишь одна мысль съедала меня сейчас: Убил. Я убил ее…
Убил…

Мой лучший друг заставил меня убить человека — в моей голове это звучало абсурдно, ведь авторитет Пола был для меня неоспорим. Однако, выпрямленная кардиограмма на экране приборов возвращала меня к реальности, заставляя в этом убедиться. Недоумение смешивалось с паникой, а отчаяние с яростью. Я чувствовал себя марионеткой, которую заставили сделать грязное дело, и это выводило меня из себя. Я чувствовал, как кислота подступает к горлу, как злость распирает тело изнутри.
Меня предали.
Пол меня предал.

В палату вбежала медсестра, уже видимо оповещенная о смерти пациентки, и первым же делом попыталась вернуть девушку к жизни. Я не видел, что она делала, но ее появление вернуло меня к чувствам, будто меня ущипнули и отвесили хорошего пинка под зад. С трудом сдерживая гнев, я выбежал из палаты, направляясь к пожарной лестнице, по которой планировал спуститься и сбежать из клиники через черный вход, что бы немедля взять такси и отправится по одному адресу…

12.

Все было кончено. Жизнь угасала. Время подходило к концу. За окном темнело, и это было очень символично.

Моя фамилия Бош, и каждый год я прохожу обследование в клинике Пэрл-Эйс-Дюнас. Каждый год, восемнадцатого июля, строго по расписанию я отдаю себя в руки современной медицины. Иначе я сойду с ума: задержись хотя бы на один день — последствия могут быть плачевными.

Пол Бош. Кортон Бош. Я прохожу обследование, потому что у меня раздвоение личности. Кортон и Пол — один и тот же человек: это я, лежащий сейчас с перебитой артерией посреди кухни. Стоит признаться, когда я испытываю чудовищную боль, мое сознание обретает целостность и единость. Именно это происходило, когда я выпал из грузовика на скорости 150 километров в час: мне было необходимо все время чувствовать боль, что бы я оставался способным мыслить, как Пол.
Ведь Кортон так слаб…

В клинике таким, как я, прописывают сильнодействующие препараты, подавляющие огромное количество нервных окончаний левого полушария мозга, отвечающих за воображение. Проще говоря, из двух тебя оставляют лишь одного, и как это не парадоксально, но в моем случае слабое эго всегда побеждало сильное — после подобных инъекций я становился Кортоном. А Кортон не помнил ничего из повседневной жизни Пола. Кортон не знал Диану.

Я попросил Диану разбить те самые препараты — нужно было лишить Кортона очередной дозы этих веществ, что бы я мог хоть как-то с ним связаться. Нужно было воззвать к его подсознанию, лишить этого человека страха, который сковывал его по рукам и ногам, что бы он сделал то, что я не успел. По правде говоря, это была действительно странная просьба: фактически, я просил Диану прийти ко мне и разбить мои же лекарства.
Но все было оправданно: то было семнадцатое июля, и тогда я еще был Полом. Но через день, благодаря этим уколам, я бы исчез на весь следующий месяц, отдав бразды правления своим сознанием слабому и тщедушному Кортону…

Месть была для меня единственным выходом, так как Диану было уже не спасти — семнадцатого ее выписали из больницы, а восемнадцатого вечером она снова оказалась там с обострением. Ей оставалось два-три дня… Найти донорскую почку за такое время невозможно чисто физически. В стране есть специальная очередь на пересадку, но Диана заняла в ней строчку далеко за пределами восьмитысячной отметки. Я ничем не мог ей помочь.

Оставалось только смириться. Смириться и платить по счетам.

Единственное, чего я не хотел — это что бы она узнала о том, что я сделал. Она бы не простила меня.

Я даже предположить не мог такой исход. Кортон сделал все за меня, а когда осознал, что натворил, его разум превратил меня во врага. До сих пор не верится, но он решил со мной поквитаться.
Он.
Со мной.
С собой же…

Вот и конец истории. Уже почти стемнело — хотя я не могу различить, темнеет ли это за окном, или же темнеет в моих глазах.

Сказать по правде, это были самые дерьмовые два дня моей жизни.
Впрочем, они последние.