Нас двое. Глава 2: Второй день: мы все еще живы и здоровы.

Автор: пидрило Сразу предупреждаю, что в главе есть момент, который особенно настороженным может показаться гомосятским. На самом деле "я" прикидываюсь перед Ням гомосяткой, чтобы избежать ее к себе внимания.
Особо чувствительным лучше пропустить первую половину главы или сразу перейти к третьей, где о гомосятстве не будет ни слова.

Глава 2: Второй день: мы все еще живы и здоровы.

Наутро, к нашему полному изумлению, мы проснулись живыми и здоровыми.
Мой друг, пока я его окончательно не растолкал, продолжал прижимать к себе объемистую пуховую подушку с такой, как мне показалось, страстью, точно она была его любимой женщиной. Сам я во время сна перевернулся, так что мои ноги упирались в изголовье; не знаю, что тому причиной, но в таком положении я просыпаюсь почти каждое утро. Ням, в отличие от нас, всю ночь не сомкнула глаз: просидела напротив двери с зажатой между колен шваброй, вид у нее был крайне решительный.
Скучая, совершенно не представляя, чем себя занять, я прошелся по "президентскому" бару и перепробовал с десяток различных напитков, отдав безусловное предпочтение виски "Шивас Регал" (в дальнейшем буду называеть его просто "шивас"). Чтобы я смог убедиться в том, насколько хорош этот напиток, человечеству потребовалось исчезнуть с лица земли; от этой мысли мне стало грустно, хотя никакой вины я за собой не чувствовал.
- Ты там не спейся,- подал голос друг.
Позже мы позавтракали яичницей, которую приготовила на кухне Ням; мы так отвыкли от горячей пищи, что рады были даже самому простому. А после завтрака Ням ошарашила тем, что предложила помыть мне ноги. Мне это показалось несусветной глупостью, ведь я мог сделать это и сам, но не смог отказать, и, если быть честным, процедура мне понравилась.
- А теперь мне,- сказал мой друг и стянул носки. Но Ням взглянула на него так, что ему стало страшно за свою жизнь и он натянул носки обратно.
- Похоже, что она от тебя без ума,- заметил он,- не теряйся, воспользуйся же этим.
В свое время я просмотрел множество фильмов про влюбленных женщин; если объект любви не отвечал им должной взаимностью, они начинали творить страшные вещи. Заканчивалось в таких фильмах все, как правило, тем, что герой, если оставался в живых, пристреливал обезумевшую влюбленную, скидывал ее с крыши высотного дома или сдавал в руки полиции. Примерно в такой ситуации находился теперь я.
Пока Ням обмывала мне ноги и массировала икры, она сказала следующее:
- Херр, я перед вами в большом долгу, позвольте мне рассчитаться с вами: я готова предоставить в ваше распоряжение самое ценное, что у меня есть.
- Просто продолжайте делать массаж,- ответил я,- не думайте ни о чем другом.
- Этим вы хотите сказать, что не просто спите рядышком,- спросила она и посмотрела на моего друга негодующим оком,- вы еще и...
- Да, мы любовники,- пришлось мне соврать.- Уже с детства я не испытываю никакого желания к женщинам. Меня возбуждает только мужская грудь, а женская просто отталкивает.
- Ты очень привлекательная женщина,- сказал я Ням,- будь я другим человеком, посчитал бы за счастье всегда быть рядом с тобой.
Зачем я все это говорил, даже и не знаю. Просто из меня попер чертов писатель.
- Я сделаю все возможное, чтобы излечить вас,- прошептала Ням.
Именно в этот момент мой друг стянул с себя носки, и теперь вам наверняка понятнее, почему Ням едва не уничтожила его взглядом.
Ням далеко не сразу поверила, когда я сообщил, что никогда в жизни ей не придется больше работать. Она и представить себе не могла такого.
- Все ведь исчезли или умерли,- пытался я объяснить ей,- пачкать и грязнить стало некому, потому и отпала всякая необходимость в уборке. Незачем, например, прибираться, если мы можем, точно цыгане, кочевать с одного чистого места на другое. Посуду мыть тоже, получается, незачем: покидал ее в окошко, и все дела. Стираться вообще стало бессмысленным занятием: грязная одежда легко сменяется на новую, чистую. Стричься, мыться, бриться, рассчесываться и прочее можно только по желанию, ведь никто, кроме нас самих, этого не заметит.

- Даже если тебе захочется работать и дальше,- продолжал я,- никто не заплатит тебе за труд. Можешь смело считать себя уволенной, и вот тебе, кстати, выходное пособие,- я отсчитал ей из своего мешка миллион крон и примерно столько же в целом долларами, еврами, фунтами.- Все равно от них теперь никакого проку..
- Откуда у вас столько денег,- испуганно поинтересовалась Ням,- вы что, ограбили банк?
- Вовсе нет,- подал голос друг,- просто получили хорошие командировочные.
Пока Ням припрятывала деньги, мы с другом возбужденно обсудили насущные нам темы (размахивая руками и принимая воинственные позы, как и положено в таких случаях) и пришли к единому мнению, что не будем сегодня искать женщин, попробуем прожить без них еще один день. Вместо того займемся более важными делами, непосредственно государственными.
Мы находились в королевстве, представленном одной из старейших монархий в Европе (если только нам опять ничего не наврали), и в то же время престол на настоящий момент был пуст, ни один монарх его не представлял. Престарелая королева Маргрэтта и два ее наследных сына внезапно исчезли в связи с космическим выхлопом, так что необходимо было срочно кого-то короновать, пока в стране не начались волнения. Разумеется, кого-нибудь из нас троих, оставшихся в живых; но друг сразу отказался от подобной чести.
- Я все же предпочел бы стать премьер-министром,- сказал он.- Вся эта придворная пышность, церемониалии, дурацкие приемы - не по мне. Все эти выходы на балкон по праздникам, томные приветствия ручкой народу - увольте меня от этого. Стань королем сам или сделай королевой Ням. Будет Ням Первой.
Мы еще недолго посовещались, после чего согласились с тем, что вид у Ням на самом деле вовсе не королевский: нет у нашей уборщицы необходимой монаршей стати, вряд ли ее воспримет народ. К тому же датский ее оставлял желать лучшего.
- Учитывая ее упрямый и воинственный характер,- заметил друг,- Ням вполне подошла бы на должность министра обороны. Но я как-то опасаюсь доверить такой женщине армию и оружие.
Он уже начал входить в роль премьер-министра.
Все последние датские премьеры, трое их было таких, носили фамилию Рассмуссен (Нюруп Рассмуссен, Фог Рассмуссен и Лёкке Рассмуссен). Мой друг не пожелал прерывать эту интересную традицию и тоже пожелал превратиться в Рассмуссена. Став королем Миккелем Первым, я мог бы осуществить это превращение одной своей подписью или всего лишь королевским словом.
- Ням,- крикнул я,- собирайся, мы едем в Копенгаген, Амалиенборг. Будем жить теперь в королевском дворце, в роскоши и неге.
- Королева взяла нас на службу?- поинтересовалась Ням.
- Нет больше королевы,- сказал мой друг,- исчезла она или умерла, никто не знает. Миккель будет вместо нее королем. Он ей внебрачный сын, а стало быть единственный претендент на престол,- последнее он добавил, чтобы избежать дальнейших расспросов Ням.
Вот здесь-то мне сразу пришло в голову, что пора начинять сочинять собственную биографию, не то вскоре народ начнет интересоваться: откуда взялся этот король Миккель, почему никогда о нем не слышали? На каждый возможный вопрос со стороны народа у меня заранее должен быть заготовлен надлежащий ответ. Мой писательский мозг уже начал работать в этом направлении.
- Как будем добираться до столицы?- поинтересовался я.
- Возьмем любую машину,- ответил друг,- поезда наверняка не ходят. Только предупреждаю, что не умею водить, я вырос в бедной семье.
- Похожая история,- вздохнул я.
- ”Похожая история” означает, что у тебя тоже нет прав, или же что вырос в бедной семье?
- Нет-нет,- замотал я головой,- права у меня, конечно же, есть, вот только водить я не умею, потому что я их (это я сказал шепотом) купил. Надеюсь, никому об этом не расскажешь?
- А кому еще я могу рассказать об этом, кроме Ням?- поинтересовался мой друг.
- Ням,- крикнул он,- представь только, Миккель Первый купил свои права.
- Я знаю много таких людей, как Миккель,- спокойно ответила Ням,- очень много . Машину, стало быть, поведу я.
- Ты умеешь водить машину?- выкрикнули мы одновременно.
- А как же, по-вашему, Ням добирается до работы к пяти часам утра.
Что и говорить, Ням выручила нас в очередной раз, но зависимость от нее уже начинала меня пугать: выходит, что нам без нее теперь и шагу не ступить; возможно даже настанет время, когда она начнет сменять нам памперсы (это я образно выразился, имея в виду, что когда-нибудь мы станем капризными и избалованными как младенцы, а она нам станет как мать). Ко всему и характер у нее был непростой; полностью отсутствовало логическое мышление; потому всякий раз, чтобы что-то ей объяснить, нам приходилось спускаться с небес и с помощью наипростейших слов незаметно проникать ей в мозг.
Когда мы совсем уже было собрались ехать в Копенгаген, с Ням произошла очередная заминка: она решительно отказалась бросить свою машину, которая, по ее словам, целых десять лет прослужила ей верой и правдой.
- Послушай меня, Ням,- сказал я,- взгляни хорошенько на меня, затем на моего друга. После чего посмотри на себя.
- И что теперь?- спросила она.
- Не заметила ли того, что я намного выше тебя, а мой друг еще и меня повыше, настоящая каланча? И кто ты рядом с нами? Твоя машина прекрасно подходит маленьким тайландским женщинам, вроде тебя, нам же с другом больше подойдет машина попросторнее, где можно будет не гнуть шею и вытянуть ноги - что-то вроде того " Ауди ".
- Нет,- испуганно сказала она.
Она наотрез отказалась садиться в машину, которая, как на грех, оказалась директорской. Как я ее ни уговаривал, она ни за что не желала поверить в исчезновение или смерть своего начальника; в ней также до сих пор сидел страх перед увольнением, хотя еще утром я уверил ее, что она в любом случае может считать себя уволенной. Я сказал, что ее директор наверняка был последним подлецом, который бессовестно пользовался ее способностями за сущие йорики. Мне удалось убедить ее в том, что начальник рассматривал ее не иначе, как улыбающееся круглолицее, коротконогое получеловеческое существо.
Все эти мои слова завели ее настолько ,что она подобрала с земли самый тяжелый камень и запустила им в лобовое стекло " Ауди ". Вдохновленный этим, мой друг достал из кармана нож и спустил одно за другим все четыре колеса колеса машины. Колеса сказали "ух" и осели. Найденным ржавым гвоздем я выцарапал на машине по-датски, что ее хозяин - грязная капиталистическая свинья.
Я вскочил на капот и произнес недолгую речь, которая сводилась к тому, что эксплуатации человека человеком пришел конец, и власть теперь перешла в руки простых людей, вроде меня, моего друга и Ням.
- В тебе умер Ленин,- заметил мой друг, тогда как Ням ничего из моей речи не поняла.