Старая рукопись

Автор: Гречин Александр ГЛАВА ТРЕТЬЯ

…Когда Федор пришел домой, бабка уже проснулась (а может и вовсе не ложилась: он никогда не мог понять, спит ли она вообще когда-нибудь) и топталась по дому, роясь среди бесчисленных узлов, которые были навалены во всех углах комнат.
— У тебя здорово получилось, бабушка! Даже я поверил, что эти призрачные фигуры настоящие, этот безмозглый идиот, прокурорский сынок, чуть в штаны не наложил от страха!— восхищенно прошептал Федор,— ты научишь меня этому фокусу?
— Непременно, но только после того, как мы покончим с заданием, надеюсь, осталось недолго, за пятьдесят лет, меня это сильно утомило! — проворчала старуха и рассмеялась,— так говоришь они испугались?
— Сергей здорово испугался, но Илья был спокоен и вел себя как ни в чем не бывало и мне даже показалось, что он хотел выйти из машины, — ответил Федя и в его голосе послышалась озабоченность.
— Он прошел суровую школу, кое-что повидал в пустыне и его не испугаешь дурацкими привидениями!— согласилась старуха,— джинн не напрасно выбрал именно его!
— Но это не всё — когда мы расходились, я подслушал их разговор, Илья попросил Сергея, разузнать всё о тебе и нашем таборе, а у папаши этого придурка большие связи, но правда, он сейчас в отъезде…
— Да, дьявол бы побрал этих фронтовиков — они держатся друг за друга и конечно не откажут ему в маленькой услуге!— расстроилась старуха,— пока не вернулся прокурор, от Сергея нужно избавиться!
— Что ты имеешь ввиду?— не на шутку испугался Федор.
— Он должен исчезнуть — я не хочу, чтобы нам помешали, когда почти всё закончилось!— объяснила старуха.
— Но зачем его убивать, он единственный сын прокурора, у старика больше никого нет, и если с Сергеем что-нибудь случиться, он вверх дном перевернет весь этот паршивый город и тогда придется худо всему табору!— пытался возразить Федор.
— У старика больное сердце, так что, когда он придет в себя — если ему конечно это удастся, будет уже поздно!— успокоила внука старуха, — а если он не успокоится, мы ему поможем.
— А что будет с Ильей?— спросил Федор.
— Я не знаю, это решит господин, но сначала он должен исполнить предназначенное, а потом может быть его оставят в живых, но нас это уже не касается…
— Он единственный из всех, кто относился ко мне по-дружески,— сказал Федор,— я бы не хотел, чтобы с ним что-нибудь случилось.
— Только что, он сказал своему приятелю, что не доверяет тебе, так что пусть его судьба тебя не беспокоит!— старуха отвернулась и Федор понял – участь Ильи давно предрешена, что бы она сейчас не обещала.

Это началось почти пятьдесят лет назад. Табор тогда ещё кочевал по кубанским степям. На цыган уже начинали наседать власти, заставляли оставлять свои кибитки, заводиться домами, но веками укоренившиеся привычки, невозможно забыть за какие-нибудь два-три года. Цыгане селились в своих слободах, устанавливали свои порядки, и Советская власть их не трогала — время было тяжелое, предвоенное и было не до нескольких тысяч бродяг.
Такая жизнь их в общем устраивала — они по-прежнему занимались привычны делом, с одним отличием, что у них появились собственные дома, в которых они могли скоротать холодные русские зимы. Правда, теперь, у них появились новые заботы, но ловкому и предприимчивому народу, каковым всегда являлись цыгане, они оказались даже в радость.
Однажды, ночью, в окно одного из домов цыганской слободы кто-то настойчиво постучал. Отец Глафиры выглянул в окно и хотел послать непрошенного гостя ко всем чертям, но в его облике было что-то такое, отчего у старого цыгана сразу пропала охота сквернословить…
Он кивнул и пошел отпирать дверь. В дом вошел невысокий, ничем не примечательный человек, в добротной, но поношенной одежде.
Жена хотела было накричать на старика, но ночной гость повернулся и с улыбкой взглянул ей в лицо. От этого взгляда, у неё отнялся язык — он не двинулся с места, но ей показалось, что незнакомец приблизился к ней вплотную, и заглянув в глаза, пробрался в самую душу.
Старая цыганка закрыла глаза и через мгновение снова открыла — гость стоял на прежнем месте и не обращал на неё никакого внимания. Всякое повидавшая за свою долгую жизнь цыганка, поняла, что этот человек (или не человек вовсе), обладает таким могуществом и властью, о которой они не могут и мечтать!
На вид, ему было не более пятидесяти лет, но его глаза, были полны мудростью, и это не было тяжестью прожитых лет, а богатейший опыт многих тысячелетий. Его взгляд был спокоен и не выдавал никаких эмоций, но именно это и пугало больше всего — казалось, он знает, что думает его собеседник в эту минуту, и что он хочет сказать.
Он не выглядел злым или добрым — старому цыгану показалось, что он с одинаковым равнодушием подаст воду страждущему, отсечет ему голову или просто пройдет мимо.
Назвался он просто Игнатием Ивановичем, и попросил по-другому его не называть, но через некоторое время, цыгане стали называть его — «наш господин».
Когда Игнатий сказал, что ему нужно от табора, и что они получат в замен, цыгане недоумевали, почему он выбрал именно их? Тогда он им объяснил, что только цыгане могут не вызывая подозрений, разъезжать по стране, останавливаться в любом городе или деревне и не привлекая внимания разыскивать утерянную одним из его дальних родственников, семейную реликвию. При этом, Игнатий прямо сказал, что не каждый согласится пойти ради этого, на преступление закона. И самое главное — цыган связывает нерушимая круговая порука и они умеют хранить свои и чужие тайны — то, что происходит внутри их сообщества, не подлежит огласке и не выносится на всеобщее обозрение.
Постучал в их дом, Игнатий не случайно — Василий, отец Глафиры, должен был стать цыганским бароном, заняв место умершего всего два дня назад, старого барона.
Игнатий помог Василию занять «престол»: кроме него был ещё один претендент, но богатые подарки, которыми одаривал Василий своих соплеменников, сделали своё дело — они единодушно выбрали его.
При этом, цыган совершенно не интересовало, откуда Василий взял столько денег — если, ещё почти нищий вчера, он исхитрился их раздобыть, значит, он будет хорошим бароном.
Глафира тогда была очень молода и только собиралась выйти замуж за парня из другого табора. Судьба молодой семьи, сложилась бы так же, как у всех цыган, кочевавших по бескрайним просторам России, но появление ночного гостя, навсегда изменило всю её жизнь.
Странное дело, но всезнающие и вездесущие цыгане, поначалу и не подозревали о существовании Игнатия и его связи с семьей барона. Никто не видел, когда он приходил в их дом и уходил из него. А когда Василий попросил рассказать ему, как он умудряется появляться никем незамеченным в их дворе прямо среди бела дня, Игнатий зловеще улыбнулся и ответил, что лучше ему этого не знать!
Жена Василия подозревала, что тот якшается с нечистой силой, но барона это не смущало — цыгане без страха переступали грань между Богом и Сатаной и неизвестно, кому отдавали большее предпочтение.
Нельзя сказать, что поручения Игнатия причиняли цыганам какие-либо неудобства, даже наоборот — каждая поездка, приносила табору существенный доход, но тем не менее, у старейшин появились вопросы, на которые нужно было дать ответ.
Тогда Игнатий приказал Василию собрать старейшин и явился сам…
Своё появление он обставил таким образом, что у пятерых стариков больше не возникало никаких вопросов, о природе его существования.
Игнатий потребовал у собравшихся старейшин, хранить в тайне его приказы, а взамен пообещал табору богатство и благополучие. И надо отдать ему должное — своё слово он держал твердо!
Цыгане были ему благодарны и выполняли все его поручения, а они нужно признаться, были довольно разнообразны — для достижения своей цели, это существо (цыгане были уверены, что это не человек), не останавливалось ни перед чем.
Правда, каким-то чудом, цыганам всегда удавалось выпутаться из любой, казалось, даже самой безнадежной ситуации и в этом конечно им тоже помогал Игнатий.
Но в семье, как говорят, не без урода, и среди цыган, нашелся один недовольный. До сих пор не известно, откуда он узнал о существовании таинственного покровителя, но когда он попался на мелком воровстве, не относящемся к поручению Игнатия, то не дожидаясь помощи своих, тут же выложил следователю о некоем секретном задании, выполняя которое, несколько сотен цыган, мотаются по всему Советскому Союзу — от Прибалтики до Дальнего Востока.
Рассказом молодого цыгана заинтересовались товарищи из органов госбезопасности, но кроме того, что цыгане ищут какую-то старинную книгу, он не мог сказать ничего вразумительного.
Тогда, чекисты решили отпустить Георгия, наказав выяснить всё об этой таинственной книге, кому она понадобилась и зачем. В том, что цыгане тут абсолютно не причем, они не сомневались ни на минуту.
Это была их ошибка (которая была сделана непреднамеренно), они словно допустили её по чьей-то подсказке — даже самый безграмотный дилетант, не допустил бы подобного промаха. Нужно было выждать, по крайней мере несколько дней, но его выпустили на следующее же утро!
Попался Георгий один, поэтому, нисколько не беспокоясь, что его могут в чем-то заподозрить, он через несколько дней вернулся в табор и тут же стал задавать старейшинам множество вопросов, на которые, как ни странно, они охотно отвечали. Это обстоятельство очень обрадовало Георгия, и он решил, что попал в число избранных и теперь он сможет обрадовать своих новых хозяев, полезной информацией.
Но старейшины лишь выполняли приказ Игнатия — он должен был скоро появиться в цыганской слободке. В один вечер, к Григорию зашел барон и приказал одеться в свою лучшую одежду, а поскольку, у того, таковой не оказалось, он предложил ему надеть им принесенную.
В свёртке оказалась богатая ярко-красная шелковая рубаха, черные брюки, такого же цвета новенькие яловые сапоги и даже новое нижнее бельё. От столь повышенного внимания к его персоне, у Георгия едва не помутился рассудок. Барон приказал ему помыться, прежде чем облачаться в новую одежду, что он выполнил беспрекословно.
Бедный парень не заметил насмешливую улыбку, которая блуждала на губах барона. Он собирался на свою казнь и даже не подозревал об этом. Более того, его мать и отец, знали, что старейшины приговорили его к смерти, но им даже не позволили с ним попрощаться.
Законы в цыганском таборе всегда были строгими, а предательство наказывалось смертью. Лишь благодаря этим суровым правилам, вечно гонимому цыганскому народу удавалось выжить в этом жестоком мире.
Родители Георгия не роптали на барона и старейшин, ибо понимали, что так нужно поступать с любым отступником и сами бы потребовали, чтобы с другим цыганом, поступили точно также.
Однако, кроме барона, никто из старейшин и не подозревал, какой лютой смерти собирается предать его Игнатий.
Ничего не подозревающего парня, привели на отдаленную лесную поляну, где уже собрались все старейшины. Женщин здесь конечно же не было, так как кроме старейшин, никто в таборе и не подозревал, о предательстве Григория, но Глафире удалось незаметно проследить за отцом, во время его приготовлений.
На поляне были приготовлены поленья для большого костра, но это было вполне естественно — после обряда посвящения, старейшины праздновали обращение нового своего собрата. Но на поленницу зачем то поставили большую металлическую бочку, из под мазута, почти доверху наполненную расколотыми кусками смолы. На суку большого дерева, отец приладил веревку с петлей.
То, что делал отец, весьма озадачило и заинтересовало любопытную девушку, и она решила подсмотреть, что затевают отец и Игнатий. Она заранее пробралась к поляне и притаилась в густом кустарнике.
Время близилось к полуночи, старейшины были в сборе. Ничего не подозревавший Георгий, сгорал от нетерпения, но обряд посвящения не начинался — все ждали господина. Он появился ровно в полночь. ССС
На нем была странная одежда — черный, с меховой отделкой плащ, и белоснежный тюрбан, с большим драгоценным камнем на уровне лба.
Лицо господина, как всегда было непроницаемым, он равнодушным взглядом скользнул по сиявшему от счастья лицу Георгия и спокойно уселся в специально приготовленное для него кресло.
Игнатий сидел почти лицом к Глафире и она хорошо видела его освещенное светом костра лицо. В своем необычном наряде, он был похож на какого-нибудь знатного вельможу из арабских сказок.
Барон и старейшины почтительно молчали, смелые и необузданные цыгане, безоговорочно признавали авторитет этого человека.
— Почему ты решил предать меня и своих собратьев?— без всяких предисловий, спросил Игнатий, самым спокойным голосом, но в его голосе чувствовалась такая ледяная стужа, что не смотря на окутавшую их знойную кубанскую ночь, старейшин охватил озноб.
Георгий хотел было что-то ответить, но язык словно прирос к небу и он смог лишь издать какой-то клокочущий звук.
— Нам не нужны оправдания и объяснения!— продолжал Игнатий своим бесстрастным голосом,— я хочу рассказать тебе, об измене Иуды Искариота, который предал на смерть своего друга и учителя — Иисуса Христа. Осознав, что он натворил, предатель повесился на осине.
Теперь, он горит в геенне огненной, и демоны поливают его кипящей смолой. Муки предателя будут длиться вечность! Ты простой смертный и не понимаешь, что такое вечность — это абсолютное безвременье и нет ни вчера, ни сегодня, и не будет завтра!
— Я осознал свою вину, я исправлюсь!— обрел наконец дар речи несчастный юноша, но Игнатий поднял руку, велев ему замолчать.
— Это очень хорошо, значит ты готов, подобно Иуде, закончить свое бренное существование?— спросил Игнатий и указал глазами на петлю, болтавшуюся на суку дерева.
Георгий в ужасе повалился на колени и зарыдал не своим голосом. Старейшины молча наблюдали за ним, никто из них не произнес ни единого слова в обвинение, или защиту юноши.
Глафира решила, что это обыкновенный розыгрыш, что они хотят напугать провинившегося парня, но по суровым и непреклонным лицам отца и старейшин, она поняла, что это не простая игра.
— Если у тебя не хватит мужества, самому залезть в эту петлю, тебя живьём сварят в этой бочке со смолой — должен же ты знать, что ждет тебя в преисподней!— зло усмехнулся Игнатий и впервые в его голосе, Глафира услышала какую-то эмоцию — видимо, само предвкушение страшной сцены, доставляло ему неслыханное удовольствие!
— Что же ты за бездушное существо?— думала девушка, теперь, она не сомневалась, что парню пришел конец.
Двое парней — старший брат Глафиры и сын одного из старейшин, подняли Георгия, и крепко взяв его под руки, подвели к дереву.
— Выбирай — принять смерть как мужчина, или издохнуть как паршивый трус!— голос Игнатия звучал бесстрастно и непреклонно.
Опустив головы, старейшины угрюмо молчали — никто и не думал, вступиться за парня. Глафира понимала, что видно велика вина юноши, если его решили предать смерти — такое хоть и редко, но случалось в цыганских таборах, но ведь существуют и менее зверские способы!
Что же за тайну, так ревностно охраняет этот страшный человек? А быть может вовсе нет никакой тайны, а просто он хочет подчинить себе цыганский табор? Да нет, Глафира видела, на что способен Игнатий — он может без труда подчинить себе кого угодно, и подобное объяснение было бы слишком простым.
Парни отпустили руки Георгия и отошли на шаг в сторону. Он стоял прямо под висевшей на суку петлей. Оставалось только подняться на специально приготовленный чурбан, надеть не шею петлю и сделать шаг в сторону. С лица парня градом лился пот, рубашка взмокла и даже Глафира, чувствовала исходивший от него запах смертельного ужаса.
— Ты испытываешь наше терпение!— бесцветным голосом произнес Игнатий,— если в течение минуты, ты не влезешь в петлю, тебя живьём сварят в смоле — начался отсчет времени!
Не реагируя на его слова, Георгий катался по траве и дико визжал. Внезапно он вскочил, выхватил из-за голенища сапога кинжал и вонзил его в живот одного из парней и бросился бежать в лес.
Раненый схватился обеими руками за распоротое брюхо, стараясь удержать ускользавшие из пальцев внутренности, медленно опустился на колени и повалился лицом на траву — это оказался брат Глафиры.
Обезумевший от страха Георгий не разбирая дороги, ломая кусты, мчался прямо на Глафиру. За его спиной кричали пришедшие в себя старейшины. Увидев, что он ранил ее брата, Глафира издала рычащий вопль, выскочила из кустов и вцепилась ногтями в лицо беглеца.
Не ожидав нападения, Георгий взмахнул окровавленным ножом, но промахнулся и лезвие вонзилось глубоко в дерево. Георгий попытался выдернуть нож, но не успел — из лесной чащи, выступили несколько фигур в черном, скрутили беглецу руки и потащили обратно на поляну.
— Пойдем, Глафира!— услышала она хорошо знакомый голос и из темноты выступила фигура ее мужа.
— Федор! Но как ты здесь оказался — я проводила тебя несколько дней назад!— изумленно спросила девушка.
— А ты должна быть дома со своим братьями и сестрами, но об этом мы поговорим позже, а сейчас, нас ждут на поляне — быть может, нам удастся спасти нашего брата!— хмуро ответил Федор.
На поляне царила сумятица — старейшины вскочили с поваленного бревна, на котором сидели и о чем-то переговаривались. Они говорили громко и одновременно, их голоса перемешались в голове девушки, и она не могла разобрать ни единого слова. Тут её взгляд упал на Игнатия — он с любопытством смотрел на неё, словно стараясь прочесть её мысли, что было бы вовсе неудивительно.
— Неужели, в нем стали просыпаться какие-то чувства и эмоции?— подумала Глафира,— сначала насмешка, а теперь любопытство!
Когда они подошли к раненому, тот был уже мертв — нож угодил прямо в солнечное сплетение.
Глафира тупо смотрела на мертвого брата — она не могла поверить в происходящее! Сначала дерево с виселицей, бочка с разогревающейся смолой, визжащий от ужаса Георгий, а теперь мертвый брат у её ног — это был какой-то кошмарный сон!
Отец стоял у тела мертвого сына и переводил взгляд с Георгия на Игнатия, его руки сжимались в кулаки, но Глафира не могла понять, на кого он гневается — на человека который вонзил в него нож, или того, кто затеял этот кровавый спектакль.
Знавшие барона много лет старейшины, понимали, что его свирепый нрав, должен найти проявление и ждали, что он предпримет.
Ждал Игнатий, в глазах которого было любопытство, но абсолютно никакого страха. Глафира даже подумала, что он заранее предвидел всю создавшуюся ситуацию, и сейчас лишь ожидает развязку, что убедиться в своей правоте.
Наконец, барон схватил Георгия, которому уже успели связать руки, за воротник и словно собачонку поволок к трону Игнатия Ивановича.
На лице господина мелькнуло удовлетворение, но кроме Глафиры, которая уже опомнилась и внимательно наблюдала за ним, этого кажется, никто из присутствующих не заметил.
Игнатий сделал жест рукой, повелевая барону и старейшинам занять свои прежние места, и внимательно посмотрел на изменника.
— У тебя была возможность умереть как мужчина и легкой смертью, но ты ослушался и убил одного из моих особо приближенных слуг!— глядя прямо в глаза молодого цыгана, произнес Игнатий,— неужели, ты надеялся удрать из этого леса? Тебе не уйти от наказания, даже если ты спрячешься в глухой сибирской тайге — я везде смогу отыскать тебя!
С этими словами, он сделал знак одному из парней, прятавшихся в лесу, подбросить дров в затухавший под бочкой со смолой костер.
Приговоренный дрожал как осиновый лист и обезумевшим взглядом следил за действиями своего вчерашнего собрата. Тот обливаясь потом, то ли от жара пламени быстро разгоравшегося костра, то ли от ужаса перед предстоящим зрелищем жестокой казни, трясущимися руками подбрасывал в огонь, заранее наколотые поленья.
Взяв длинную, толстую палку, Федор принялся размешивать густую, черную смолу, искоса поглядывая на приговоренного. Всего несколько минут назад, этот предатель и трус, убил его названного брата и Федор решил лично привести приговор в исполнение!
Не дожидаясь, когда закипит смола, Георгия повалили на траву, связали ноги и не обращая внимания, на его отчаянные вопли, понесли к бочке и опустили в теплый битум. Он отчаянно брыкался, но крепкие руки трех молодых парней, не давали ему, ни малейшей возможности вырваться.
За всё это время, никто из присутствующих, не произнес ни единого звука, но когда беднягу погрузли в бочку, один из старейшин поднялся и обратился к Игнатию.
— Я думаю, Георгий получил хороший урок, и может быть мы его отпустим?— негромко сказал он, но вопивший в бочке приговоренный, его хорошо услышал и замолчал, надеясь на поддержку остальных собратьев, но ни один из них не произнес ни слова в его защиту.
— Ты кажется, не понял, старик, для него это не урок, а наказание — это урок для вас!— спокойно сказал Игнатий,— мы заключили договор и я честно выполняю каждый из его пунктов и того же требую от вас! Я объяснил причину, почему выбрал именно вас, вы не боитесь нарушать закон и всегда ходили по грани — договор обратной силы не имеет! А теперь сядь и не мешай нам наслаждаться зрелищем казни!
После гибели брата, Глафира смотрела на казнь, без сожаления, в ее взгляде было одно лишь любопытство.
Федор надел на руки кожаные краги, и схватив беднягу за волосы, с головой окунул его в смолу, но тут же вытащил наружу. Отплевываясь вязкой жижей, Георгий попытался поднять веки, но в глазные яблоки попала смола, и он дико заверещал от чудовищной боли.
Даже видавшие виды старики, были поражены столь невероятной жестокостью, но никто из них, больше не решился выступить на защиту предателя. Федор ещё несколько раз окунул его в смолу, но она начала плавиться и он рисковал обжечь себе руки.
Насладившись муками несчастного, Игнатий сделал знак Федору, и тот погрузил его с головой в смолу и держал, пока тот не захлебнулся.
Глафира не отрываясь смотрела на агонию несчастного, при этом, не испытывая ни малейшей жалости — всего в нескольких шагах от неё, на траве, скрестив руки, лежал ее любимый брат.
— Иуда умер — эта жестокая казнь, должна быть предупреждением, для каждого из вас!— оглядев собравшихся, произнес Игнатий,— я даю слово, что всё обещанное мной, будет исполнено, но взамен я требую от вас преданности и полного повиновения! Тем более, я пока ничего не получил от вас и мои поручения, приносят выгоду только вам! Но я дал трудное задание и прекрасно понимаю, что на его выполнение могут уйти долгие годы, если не десятилетия, но я терпелив и меня есть время — я буду ждать, сколько нужно, и не смотря ни на что помогать вашему табору!
Голос Игнатия Ивановича, звучал бесстрастно, но слова понравились барону и всем старейшинам. И на самом деле, им грех было жаловаться на этого человека — табор процветал, даже у самого ленивого цыгана появились лишние деньги. А если у Игнатия есть свои секреты, это его дело — у каждого из нас есть своя тайна.
— Но я хотел бы знать, откуда ему известно, что я ищу книгу?—вдруг спросил Игнатий, оглядывая старейшин,— о этом знали только вы и я запретил об этом рассказывать всему табору!
— Может быть он когда-нибудь подслушал наш разговор?— сказал барон, пристально глядя в глаза каждому своему товарищу.
— Это неправда, барон и ты это знаешь!— возразил Игнатий,— на первый раз я прощаю ослушника,— и он выразительно посмотрел на старейшину, пытавшегося вступиться за Георгия.
От пронзительного взгляда его черных глаз, тот поёжился и заерзал на жестком бревне. И только сейчас, Глафира обратила внимание, что поляна освещается не пламенем костра, каким-то внешним сиянием — свет лился сверху, но источник его, определить было невозможно! Причем, освещалась только поляна, когда окружавший её лес и небо, были погружены в кромешную тьму.
— Неужели, это сделал Игнатий?— теперь она смотрела на него с благоговейным страхом,— он собрал лунный свет над этой поляной, но разве такое по силам обычному человеку?
Наконец, Игнатий поднялся с кресла и сделал знак старейшинам расходиться. Свет луны над поляной начал меркнуть — страшная ночь подходила к концу.
Глафира подошла к своему мужу и взяла его за руку. Он повернул к ней лицо и улыбнулся. Его улыбка была не такой веселой и радостной как обычно, когда он видел свою возлюбленную, она была грустной и какой-то извиняющейся.
— Господин приказал нам с тобой задержаться и подойти, когда все разойдутся!— сказал Федор и предупреждая ее недоуменные вопросы, продолжил,— он знал, что ты придешь и велел мне проследить, чтобы с тобой ничего не случилось, в лесу прятались еще несколько парней из нашего табора — наш господин предвидел, что этот шакал попытается удрать и может налететь на тебя и приказал, чтобы ни один волос не упал с твоей головы!
— Если он знал, что Георгий попытается сбежать, почему тогда он не спас моего брата?— Глафира почувствовала, как в ней закипает гнев.
— Не сердись, нам не понять его поступков, но мне кажется, что он не совсем даже человек!— прошептал ей на ухо Федор, и крепко обнял, чтобы она не смогла вырваться, так как молодая женщина напряглась, собираясь наброситься на спокойно наблюдавшего за ними Игнатия.
Услышав последние слова мужа, она расслабилась, так как поняла, что подтвердились самые худшие предчувствия её матери!
Цыгане конечно же получат все обещанные Игнатием блага, но за них придется заплатить очень высокую цену, ибо на этот раз, они переступили ту грань, о которой говорил Игнатий и заключили договор с самим дьяволом!
Мудрая цыганка даже не подозревала, насколько оказалась права, но это был не тот дьявол, о котором говорили священники в православных церквах, а древнее существо из совершенно другого, языческого мира.
— Мне понравилась твоя смелость, женщина!— сказал Игнатий, когда Федор отправился помогать своим товарищам, закапывать бочку с застывающим в битуме трупом Георгия,— ты понимаешь теперь, что я не простой человек, но об этом я расскажу тебе в другой раз, сначала, я должен убедиться, что могу тебе верить!
— Что же тебе нужно от простой цыганки?— не выдержала Глафира его пустого взгляда.
— Мне придется отлучаться один раз в десять лет, примерно на год, или полтора, для пополнения моих жизненных сил,— ответил Игнатий, — на это время, ты будешь моими глазами и ушами в таборе, но это ещё не всё!— он поднял руку, предупреждая её нетерпеливый возглас.
— Я понимал, что рано, или поздно, вами заинтересуются и если не Георгий, то кто-нибудь другой, обязательно проболтается и захочет выиграть из этого свою личную выгоду!— Игнатий понизил голос,— мне известно местонахождения книги, но я специально направил цыган по всей стране — чтобы замести истинные следы!
— Но зачем же вы убили Георгия?— недоуменно спросила Глафира, покосившись на остывавшую бочку с останками несчастного юноши,— он отлично подходил для этой цели!
— Из тебя получится неплохая разведчица!— согласился Игнатий,— но Иуду нужно было наказать, хотя бы в назидание другим! Запомни, женщина — простить можно многое, но предательство — никогда! И потом, его новые хозяева не настолько глупы, чтобы верить какому-то ренегату — они отпустили его, потому что он абсолютно бесполезен.
Глафира ничего не поняла, но решила не вдаваться в подробности, так как это не имело для неё никакого значения.
— Зачем же мы вам нужны, если вы знаете, где находится эта книга? — Игнатий её озадачил.
— Я знаю городишко, где она будет находится через несколько лет, но нужно узнать, кто её принесет!— ответил Игнатий, и предупреждая её вопросы добавил,— и не спрашивай, что это за книга — я и так слишком много тебе рассказал! И помни — за предательство, тебя ждет смерть. Я тебя не тороплю — это не простая вещь и отыщется в определенное время и возможно не тобою, а кем-нибудь другим, кто даже еще не родился!
Он говорил бесстрастно, но вполне доброжелательно, не стараясь её испугать, но Глафира словно кожей чувствовала исходящее от него зло.
Вспоминая его наслаждение ужасом и жуткой агонией несчастного Георгия, она даже боялась представить, куда он исчезал на целый год и из каких источников черпал свои жизненные силы. Но теперь цыганам некуда деваться — он ясно дал понять, что заключенный с ним договор, обратной силы не имеет!
Невозможно представить, какое могущество имеет это демоническое существо и скольких людей он способен себе подчинить. Справиться с кучкой не защищенных христианской верой цыган, которые приходят в церковь только для того, чтобы попросить милостыню, или продать свечи, для него не составит никакого труда.

Впервые, Глафира приехала в городок ещё до войны. Это был самый обычный провинциальный городишко, очень чистенький, зеленый и уютный. Её мужу здесь очень понравилось, и он даже выразил желание здесь поселиться. Но их появление не обрадовало местную милицию — у них хватало и своих жуликов.
Покрутившись на рынке, среди торгашей и спекулянтов, так ничего толком и не выяснив, цыгане вынуждены были вернуться в свой табор — началась война.
Не смотря на протесты жены, Федор ушел на фронт добровольцем, с ним отправились ещё человек десять цыган, но остальные предпочли остаться в стороне.
Игнатий исчез на всё время войны, и Глафира даже не хотела думать, где он может находиться. Но надо отдать ему должное — он держал слово и в отличие от многих тысяч цыган истребленных фашистами, их табору удалось спастись.
Через пять месяцев после начала войны, Глафира родила мальчика. Ей приходилось унижаться и пресмыкаться, воровать и отбирать последние куски хлеба даже у самых голодных, но ради своего ребенка, она была готова даже на убийство. Трудно описать, что им пришлось пережить, но она смогла уберечь мальчика до конца войны.
Всю войну цыганская слободка пустовала — слухи о том, что немцы уничтожают цыган, распространялись с необыкновенной быстротой. Многие в это не верили, но тысячи беженцев рассказывали о зверствах, которые творят фашисты на оккупированных территориях, поражали своей достоверностью.
Однажды ночью, в их дом пришел какой-то человек и о чем-то долго разговаривал с отцом. Глафира догадалась, что он пришел от Игнатия, и утром человек исчез. Весь день барон ходил сам не свой, а вечером собрал цыган и приказал, разбрестись табору по стране — выжить всем вместе, было просто невозможно. На вопросы он отвечать отказался и никто не посмел настаивать — старый цыган был сильно подавлен.

Закончилась война, разбредшиеся по всей Сибири и Средней Азии, цыгане возвращались в свои дома. Табор снова воссоединялся.
Вернулся с войны и Федор. Перед самой победой, он лишился левой руки. Провалявшись в госпитале несколько месяцев, он сбежал, так и не долечившись до конца. Нет, он не беспокоился за жену — цыганки всегда были самыми верными женами: пока Глафира не знала бы точно, что её любимый муж погиб, она бы никогда не связала свою жизнь с другим мужчиной.
Федор был страшно подавлен свалившимся на него несчастьем, но жена помогла ему оправиться. Правда, он стал сильно пить, но в общем, всё же, постепенно стал приходить в норму — сын подрастал и нужно было заниматься его воспитанием.
Игнатий не появлялся всю войну, и прошло уже несколько месяцев после победы, когда поздней ночью, в их окно снова постучали.
Отец словно ждал этого визита, так как в эту ночь, даже не ложился, и тут же открыл дверь, не спросив кого принесло в столь позднее время.
На Игнатии была форма пехотного офицера, которая была с чужого плеча, так как висела на нем, как на палке. Кивнув отцу, он не говоря ни слова, прошел в комнату, по-хозяйски уселся за стол и приподняв бровь, вопросительно взглянул на барона — мол, разве так встречают долгожданного гостя?
Встретив его ледяной взгляд, барон стушевался и крикнул жене, чтобы немедленно поднялась и накрыла на стол, сам же, повинуясь жесту гостя, тяжело опустился на скамью, по другую сторону стола — отец был уже далеко не молод, да и суровые годы лишений во время войны, постоянно напоминали о себе.
Игнатий заметил, что барон сильно сдал и сказал со свойственным ему прямодушием.
— Твоё тело сильно износилось, барон — пришло время, задуматься о преемнике!— отец вздохнул и согласно кивнул: в отличие от многих заблуждающихся в надеждах людей, он никогда не грезил иллюзиями, относительно своего бессмертия.
— Я бы посоветовал твою дочь Глафиру, она на мой взгляд наиболее достойна заменить тебя, но по вашим законам, женщина не имеет права стать вожаком табора,— говорил Игнатий, глядя прямо в черные глаза старого барона,— но ты можешь оставить своего младшего сына — при условии, что он будет подчиняться некоторым требованиям Глафиры, надеюсь, ты понимаешь, что эти требования будут исходить от меня?
Барон согласно кивнул, и Игнатий приказал позвать Глафиру. Она быстро оделась и вышла к ним в комнату.
Игнатий приказал молодой женщине сесть рядом, жестом отослал барона и появившегося в дверях однорукого Федора. Поколебавшись несколько мгновений, Федор вышел во двор следом за тестем.
— Пришло время вернуться в городок и заняться поисками Забытой рукописи,— сказал Игнатий и встретив равнодушный взгляд, Глафиры, нахмурился,— ты кажется смеешь проявлять недовольство?
— Нет, господин, но вы так долго не появлялись, что мы подумали, вы больше не нуждаетесь в наших услугах?— Глафира хотела, чтобы в ее голосе чувствовался страх, но Игнатий тут же почувствовал фальш, правда, сейчас это женщину совершенно не пугало.
— Оказывается, ты тоже можешь испытывать эмоции?— подумала Глафира, глядя в его мрачные глаза. Странно, но ей почему-то казалось, что они были карие, но сейчас, на неё смотрели зеленовато-голубые, замораживающие душу льдинки.
— Вижу, ты не боишься того, что может случиться с тобой и твоими близкими?— спросил Игнатий,— ты думаешь о своем муже — почему я пообещал охранять табор, но не защитил его от увечья? Он нужен мне именно таким, каков он есть сейчас — никто не захочет цепляться к калеке-ветерану и вы сможете беспрепятственно выполнять любые мои поручения.
Глафира молчала, никак не реагируя на его слова и он сделал ей знак подойти к нему, но женщина лишь усмехнулась и не двинулась с места. Тогда Игнатий поднял палец и сделал им в воздухе круговое движение, по закручивающейся внутрь спирали.
Словно завороженная, Глафира следила за его кончиком его пальца, и когда он замер в одной точке, медленно поднялась, подошла к нему и встала на расстоянии вытянутой руки.
Глафира не испытывала абсолютно никаких чувств — ею овладело полное оцепенение.
— Придется показать тебе, женщина, с чем ты имеешь дело,— сказал Игнатий и положил ей на голову свою узкую ладонь.
В голове Глафиры, словно осколки разбитой мозаики, замелькали картинки. От жутких сцен насилия, у неё подкосились ноги и она едва не повалилась на пол, но какая-то непонятная сила, удержала ее и она почувствовала, что оказалась парящей в воздухе.
Перед её мысленным взором, проносились усеянные истерзанными трупами поля сражений, концлагеря, с горами скелетообразных трупов, задыхающиеся в газовых камерах, вопящие от ужаса женщины и дети — это были знакомые цыгане из соседнего табора, а среди всего этого кошмара, наслаждающийся людскими страданиями, Игнатий, в форме офицера СС.
— Хватит, довольно!— только и смогла прошептать несчастная женщина и открыла глаза. В нескольких сантиметрах от своего лица, она увидела непроницаемые глаза с любопытством наблюдавшего за ней Игнатия.
— Теперь ты понимаешь, что я не человек?— спросил Игнатий,— я никому не объяснял этого, но сейчас, мне хочется немного поговорить — ты ведь хочешь знать, что я на самом деле?
Ей это было совершенно не интересно и до ужаса страшно, но боясь навлечь на себя гнев этого жуткого существа, она согласно кивнула — она начинала понимать, куда через десять лет исчезал Игнатий.

Много лет назад, мой дед отыскал в пустынных горах, старинную книгу, в которой была сокрыта мудрость времен. Дед был ссыльным, но до того, как очутиться в Средней Азии, он преподавал древние языки, в Московском университете. Не знаю, за какие провинности, его сослали сначала в Сибирь, а затем и в Среднюю Азию, но он быстро освоился на новом месте и завоевал доверие местных жителей.
Он изучил местные горы и ущелья и стал проводником караванов — многие контрабандисты предпочитали пользоваться его услугами. Дед не боялся ходить там, куда не совались суеверные мусульмане, был смел до безрассудства и главное, не задавал лишних вопросов.
Дед никогда не задавал вопросов, но всегда прислушивался к любым разговорам — его интересовала даже болтовня простых погонщиков. В одно из таких путешествий, деду и попалась эта древняя книга, но при этом погибло много людей, что положило начало жертвоприношениям духам пустыни.
Дед перевел древние тексты, из которых явствовало, что где-то в пустынных ущельях Памира, сокрыты сокровища, которые приказал спрятать, сам Тимур!
Но для того, чтобы горы открыли вход в запретное ущелье, нужна была человеческая жертва! Но не это было самое страшное — жизнь в пустыне очень сурова и даже жестока, но жертву должен был принести невинный юноша и убить он должен был своего близкого друга!
Дед не мог рассказать о своих планах чужому и он решил довериться мне. Он был очень хитер и умен этот старик — поздней ночью, дед позвал к себе своего друга и рассказал ему о старинной книге и золоте, о котором в ней говориться. Но конечно же ничего не рассказал о том, что нужно сделать, для того, чтобы это золото найти.
Я подслушал разговор деда с Сафаром — его товарищем, но конечно же не подозревал, что этот рассказ предназначался не столько для него, сколько для меня! Заинтригованный приключениями деда и близким богатством, к утру я был готов на всё, что угодно, лишь бы разбогатеть и убраться подальше из проклятой пустыни, где приходилось беречь каждую каплю воды и жевать старую баранину.
Дед был очень умен, но по-видимому, за годы скитаний и лишений, он растерял свои знания, причем книги были написаны на трех разных языках и в каком-то месте перевода, он допустил серьёзную ошибку…
— Так вы не нашли золото?— когда Игнатий на минуту замолчал, спросила Глафира — цыганский народ всегда любил золото и тягу к драгоценному металлу, она впитала с молоком матери.
— Не в золоте дело, женщина!— процедил Игнатий, с презрением глядя на цыганку, но ей показалось, что не её любовь к золоту, вызвала у него это чувство, так как оно было для этого слишком глубоким.
— И куда подевалось его прежняя невозмутимость?— подумала она.
— Я всё так же хладнокровен, как и прежде,— прочитал её мысли Игнатий,— но я заметил, что это не производит на людей должного впечатления — вы испытываете больший страх и эмоции, когда на вас кричат и запугивают…но дослушай, и ты поймешь, что я имею ввиду…
Глафира была удивлена терпимостью Игнатия — ранее, он никому ничего не объяснял, лишь требовал беспрекословного подчинения приказам — что это на него нашло? Но думать, об этом, она побоялась, как бы он снова не прочел ее мысли — пусть себе болтает, если ему угодно, а я послушаю.
— Расчет моего дедушки оказался верен!— Игнатий снова предался воспоминаниям, — несколько недель, я ходил сам не свой, а когда он наконец рассказал, что от меня потребуется, я был готов на всё что угодно, лишь бы богатство не ускользнуло из наших рук!
Скоро вернулся Ахмед и видимо, с хорошими новостями, так как мы тут же стали собираться в дорогу. Дед позвал Сафара и предупредил, что через неделю, мы отправимся в горы. Когда дед сказал, что решил взять и меня — мол пора приучать парня к горам, несчастный старик, тоже захотел взять своего внука, на что и рассчитывал мой хитрый дед.
…Сначала мы шли караванным путем, но на середине пути, Ахмед повел нас по совершенно незаметной тропе и только остатки костров, говорили, что здесь когда-то ходили люди.
— Куда мы идем, дедушка Кузьма?— с беспокойством спрашивал Хасан, внук старого Сафара, но хитрый старик его успокаивал, говоря, что это старая дорога — остатки шелкового пути, ведущего в Китай. Он бессовестно врал мальчику, что землетрясение разрушило дорогу и купцам пришлось проложить другой путь.
Сафар слушал болтовню деда и за всю дорогу не проронил ни слова. Вот тогда-то, мне показалось, что ему всё известно! Я то, заранее знал, что ждет несчастного Хасана, но всеми силами старался выглядеть беззаботным, даже веселым, чтобы не вызвать у своего друга никаких подозрений.
Сейчас я рассказываю ту давнюю историю, переживая ее снова, но я не испытываю никаких эмоций после содеянного: жалость и раскаяние я уже не могу испытывать…с моим другом Хасаном случилось то, что было предначертано ему судьбой!
Тогда я страшно переживал, но мысли о богатстве затмили все мои чувства — пусть случится то, что должно случиться…


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Илья не любил откладывать дела в долгий ящик, и после смены, тут же решил заглянуть на еврейское кладбище, к дяде Соломону.
Соломон был одновременно служителем и сторожем старинного еврейского кладбища. Когда десять лет назад, после большого оползня, стали вскрываться старые могилы, на кладбище объявились шайки мародеров. Они безжалостно ломали памятники, вскрывали могилы, но конечно же ничего не находили — у евреев нет обычая, оставлять с покойником дорогие вещи. Но осквернителей это не останавливало и тогда пришлось установить на кладбище круглосуточное дежурство.
Крепкие ребята, которым еврейская община поручила решить этот неприятный вопрос, поймали нескольких мародеров и им доходчиво объяснили, что в могилах ничего нет, кроме останков их родственников и чтобы они передали послание остальным своим товарищам. Кое-кто понял, но до некоторых не дошло и пришлось на кладбище оставить временного сторожа.
Сторожем, на удивление многим, вызвался стать старый Соломон — один из самых влиятельных старейшин общины. На вопросы Соломон отвечать отказался и многие подумали, что старик сошел с ума — разве кто-нибудь в здравом рассудке, согласится добровольно поселиться на кладбище, пусть даже там похоронены твои любимые братья и сестры, погибшие в гетто во время войны, ведь это было так давно? Многие не понимают, что есть раны, которые не заживают никогда!
Но видимо, старейшинам была известна причина решения Соломона и они не препятствовали, когда он поселился в ритуальном домике, построенном на кладбище в незапамятные времена. Соломону помогли привести его в порядок и он спускался в город только чтобы помыться и набрать продуктов на неделю — в домике были все условия для нормального проживания, за исключением неприятного соседства, которое его впрочем, совершенно не беспокоило — после ужасов гетто, Соломон никого и ничего не боялся, тем более безобидных покойников.
Когда Илья подошел к кладбищу, ворота были заперты изнутри — после шести часов вечера, Соломон запирал ворота на засов и вешал огромный засов — он установил правило, навещать усопших друзей и родственников, в дневное время.
— Ваши родители, находили на вас много больше внимания, чем вы для них, так что будьте любезны, уделите усопшим чуточку своего драгоценного времени, в дневное время суток!— говорил он.
Некоторые ворчали и не соглашались, но старый Соломон делал исключение только тем, кто приезжал издалека и на короткое время.
Илья поколебался несколько минут, постояв за воротами кладбища и вспомнив о цели своего визита, решительно взялся за массивное кольцо и постучал по тяжелым чугунным воротам.
В ожидании дяди Соломона, Илья заглянул за обвитую плющом, чугунную ограду кладбища. У самой ограды стояли покосившиеся от оползня каменные надгробия. Их пытались выровнять, но они упрямо клонились к земле, как будто в почве оставались какие-то пустоты.
В конце концов, их решили оставить в покое и они наклонившись на несколько градусов, замерли в неподвижности. Еврейское кладбище было очень старым — Соломон говорил, что ему удалось прочистить и прочитать надписи начала ХVII столетия! Но городок был значительно старше, так что, вполне вероятно, что повалившиеся и погребенные под землей гранитные камни, были того же возраста, так как евреи здесь поселились в незапамятные времена.
В отличие от многих других городов и местечек, евреев здесь никто не притеснял — они пользовались всеобщим уважением и никому не приходило в голову, называть евреев обидными словами, тем более, что большинство горожан, считали их совершенно не заслуженными.
Однажды, будучи ещё школьником, Илья поехал в город со своим двоюродным братом Фимой в город, где ребята попали в неприятную ситуацию. Их окружили несколько парней и стали жестоко оскорблять и издеваться. В восьмом классе, Илюша был невысокого роста, носил очки, которых стеснялся и выглядел миролюбивым, даже трусливым, Фима был крепким парнем, но сутулость скрадывала ширину плеч и это ввело хулиганов в заблуждение.
Один из них, самый старший и наглый, подошел к Илье и заученным движением схватил за запястья, ощупывая в наличии часов. Тогда у него своих часов не было и дедушка дал ему свой старый «ЗИМ», чтобы ребята не опоздали на электричку.
Молодой бандит был выше Ильи на полголовы и не ожидал отпора, поэтому, когда юнец не высвобождая руки и не снимая очков, влепил ему головой в подбородок, без шума уселся на задницу, но тут же отполз в сторону, чтобы не получить каблуком в зубы.
— Ах ты жидовская морда, сволочь!— возмущенно заорал второй, как будто не они напали на ребят, а сами стали жертвами ограбления и попытался пнуть Илью ногой в голень, но Фима схватил его за рукав, дернув развернул лицом к себе и заехал кулаком в нос.
Удар был сильным и очень жестоким, но любезничать было некогда: стоявшая у стены троица, увидев, что их дружков избивают два мелких еврея, тут же бросилась на помощь.
Один из них: самый шустрый, налетел на Илью, видимо решив, что он слабее, но получил такой удар в пах, что взвизгнув, как подбитая собачонка, согнулся пополам…Ребята не стали дожидаться, когда их искалечат и благоразумно бросились бежать из переулка, в который неосторожно забрели. Выскочив на улицу, они остановились и Илья показал преследователям неприличный жест: устраивать драку прямо на улице, молодые бандиты бы вряд ли отважились.
Фима воспринял происшествие как обычную уличную драку и когда они доехали до их городка, о нем даже не вспоминал, но на Илью тот неприятный инцидент произвел гнетущее впечатление.
Юноша конечно слышал об отношении к евреям, но не обращал на это внимания, так как в их городке, с этим никогда не сталкивался. Но сейчас, вернувшись из города он спросил деда, за что их так ненавидят.
Мудрый старик, не мог ответить на этот казалось простой вопрос. Он рассказал внуку о статье в газете «Правда» Максима Горького, в которой великий писатель не только осуждает ненависть, но также пытается объяснить, ее причины к «этому дружелюбному, умному и трудолюбивому народу».
Горький считает, что всему виной зависть к невероятной энергии и трудоспособности евреев, но подобное объяснение показалось слишком простым и Илья не удовлетворился этим ответом и пришел к Соломону.
— Ответом на этот вопрос, задаются многие поколения евреев, но к единодушному решению, ещё никто не пришел,— выслушав юношу, ответил старый Соломон,— некоторые считают, что всё началось после распятия Иисуса Христа, которого христиане считают Богом, но это мало что объясняет.
— Дядя Соломон, эти подонки обращались с нами как с последними трусами,— Илья решил рассказать, как всё случилось, в подробностях, — когда я его ударил, он не столько испугался, сколько удивился: как это я мог на такое решиться, а когда Фима своротил второму нос так они и вовсе опешили! Почему нас считают трусливыми подхалимами, неужели мы в самом деле такие?!
— Ерунда, мой мальчик: мы ничуть не слабее и не храбрее русских или украинцев, евреи никогда не пресмыкались, но приспосабливались, к этому нас принуждала сама жизнь, но мы никого не предавали и не старались пересидеть и если мы добивались каких-либо результатов, то лишь благодаря своему уму и усердию.
— Но почему нас считают трусами?— не мог успокоиться Илья.
— Ты знаешь, многие из стариков прошли через нацистские гетто, которые потом уничтожали…уцелели единицы, так вот нас упрекают в том, что мы не сопротивляясь, позволяли вести себя на бойню как стадо баранов..!— Соломон закрыл глаза и замолчал, он плакал, но слез не было: они выплакали их много лет назад, ещё будучи детьми.
Мой пример может показаться жестоким, даже кощунственным, но позволь напомнить о случившейся в Хатыни трагедии: каратели окружили деревню, выгнали всех жителей, загнали в сарай и сожгли заживо…пытавшихся выбраться из огня расстреливали из пулеметов, но Хатынь лишь одной из тысяч сожженных в Белоруссии деревень!
Среди расстрелянных, повешенных и сожженных заживо, были не только женщины и дети. Но и мужчины, так почему же они не оказали сопротивления эсэсовцам и карателям, многие из которых кстати были набраны из украинских националистов? Да потому, что им не оставляли ни единого шанса! Акции уничтожения устраивались мастерами своего дела, как сейчас говорят: настоящими профессионалами!
Ты спросишь, а почему же матери не бросались на убийц и не рвали зубами их глотки, почему мужчины не хватались за вилы и топоры? Рвали и хватались, но в живых из этих отчаянных никого не осталось и некому подтвердить их отчаянное мужество и героизм! Каратели сотни раз проводили эти дьявольские акции и набрались достаточно «опыта», чтобы не оставлять живых свидетелей своих чудовищных зверств!
Можно привести множество примеров, но остановимся на наиболее наглядных: в начале войны, фашисты взяли в плен сотни тысяч наших солдат и офицеров, многих расстреливали, но большинство угнали в рабство в Германию. Многотысячные колонны военнопленных не конвоировались танками и самолетами, а всего несколькими ротами солдат, но случаи побегов были единичными. Разве не могли здоровые мужчины наброситься на своих конвоиров и спастись? Пусть при этом погибли бы несколько сотен, но остальные обрели бы свободу! Но нет, они шли покорно шли в рабство, потому что желание выжить было сильнее чувства долга, сильнее любви к Родине!
— Пленные были подавлены, брошены на произвол судьбы своим командованием…у них не оставалось выбора…
— У них был выбор!— прервал Илью Соломон,— в отличие от тех, кто осуждает евреев, не мне судить, правильный ли они сделали выбор … если я не смог тебя не убедить, позволь привести ещё один пример.
Ты может быть слышал о шествии немецких военнопленных по Москве: его назвали «Парад побежденных». По главным улицам города провели пятидесятитысячную колонну плененных в ходе Белорусской операции немцев, среди них было двадцать генералов и более тысячи офицеров. Им оставили военную форму, все награды и знаки отличия.
Сопровождали колонну немцев конные казаки, с шашками наголо и пешие конвоиры с винтовками наперевес…
Но они конвоировали не женщин, детей и стариков и даже не солдат- новобранцев, а закаленных в боях воинов, покоривших пол Европы, с боями прошедших от Атлантики до Волги, воевавших в Сталинграде и на Курской дуге, прошедших настоящий ад, не боявшихся ни Бога ни черта, преданных своему фюреру до гробовой доски! Что помешало храбрым ветеранам наброситься на горстку конвоиров, разметать их и разбежаться по Москве, ведь сбылась их заветная мечта: они вошли в столицу России?!
— Не думаю, что немцев конвоировали только конные и пешие солдаты, наверняка были предприняты меры предосторожности,— сказал Илья,— но вы правы — они даже не пытались бежать…
— Это не говорит об их трусости, но подавленности тяжким грузом сложившихся обстоятельств…можно сломить волю сильного человека и для этого его не нужно подвергать физическим пыткам, достаточно поставить перед фактом безвыходности положения…
Именно безысходность, а вовсе не трусость, толкнули большинство предателей на измену Родине, кстати, евреев среди них были единицы и те, кто утверждает будто мы отсиживались в тылу: настоящие лжецы! Мы горели в танках, гнили в окопах
Евреев обвиняют во всех смертных грехах — в развязывании войн, экономических кризисах, да в чем угодно, лишь бы усилить ненависть к нашему народу. В Первой мировой войне виновны евреи — как будто евреи надоумили рассориться российского и германского императоров и начать мировую бойню.
Адольф Гитлер развязал Вторую мировую войну, якобы для того, чтобы бороться с мировым еврейством. Да, Гитлер ненавидел евреев и хотел нас уничтожить, но развязывание войны не имело никакого отношения к евреям, для этого достаточно прочитать «Майн Кампф», в которой Гитлер открыто заявляет о своих намерениях начать войну за мировое господство арийской расы.
Кстати, текст «Памятки немецкому солдату», был известен каждому немцу:

«Помни и выполняй: ...нет нервов, сердца, жалости — ты сделан из немецкого железа. После войны ты обретешь новую душу, ясное сердце — для детей твоих, для жены, для Великой Германии, а сейчас действуй решительно, без колебаний...
У тебя нет сердца и нервов. На войне они не нужны. Уничтожай в себе жалость и сострадание — убивай!..
Мы поставим на колени весь мир, Германия — абсолютный хозяин
мира. Ты будешь решать судьбы Англии, России, Америки... Завтра перед тобой на коленях будет стоять весь мир.»


Некоторые иностранные историки считают эту памятку фальшивкой — большевистской пропагандой, но достаточно вспомнить, как вели себя немецкие солдаты, особенно СС, на оккупированных территориях, ни у одного здравомыслящего человека не возникнет никаких сомнений в ее подлинности.
В последнее время во всем обвиняют Сталина, якобы развязавшем руки Гитлеру, для нападения на Польшу и ее разделе между Германией и СССР, но при этом почему-то не упоминают, что Россия лишь вернула свои территории, отошедшие к Польше после Первой мировой войны и никто не вспоминает Мюнхенское соглашение, когда Англия, Франция и Италия, практически подарили Гитлеру Чехословакию.
Не смотря на то, что Чемберлен, Даладье и Муссолини с величайшим усердием вылизывали фюреру зад, тот остался очень недоволен и в кругу своих приближенных заявил буквально следующее: «они отняли у меня мою войну». Эти глупцы наивно полагали, что фюрер подавится этой костью, но тем самым лишь подтвердили свою слабость и трусость и подстегнули его к самым решительным действиям.
Теперь Гитлер был твердо уверен, что они ничего не предпримут если он нападет на Польшу. Англия объявила Германии войну, но не оказала полякам никакой военной помощи, Франция пыталась начать боевые действия, но оставшись без поддержки англичан, вынуждена была уступить.
А чего стоит затянувшееся до крайнего неприличия, если не сказать свинства, задержка открытия «второго фронта»? Причина трусости Черчилля кроется в том, что он боялся воевать с закаленными в боях солдатами вермахта, поэтому открытие «второго фронта» затянулось на долгих три года.
Что касается США, то Вторая мировая практически спасла страну от страшного экономического кризиса: в то время как Россия планомерно разрушалась гитлеровцами, Америка богатела на продаже вооружения, продовольствия и ресурсов причем обеим воюющим сторонам…
— Не понимаю, отчего Гитлер так невзлюбил евреев?— переспросил Илья, он не любил разговоры о политике, в которой ничего не смыслил, да и не пытался.
Этот человек был одержим чистотой арийской расы, правда откуда он взял, что немцы произошли от каких-то мифических Ариев и вовсе непонятно, так как все гипотезы, с силой притянуты за уши.
Кроме того, о какой чистоте может идти речь, если ещё в начале ХVIII века, король Пруссии Фридрих Вильгельм I, набирал для своей армии мужчин ростом выше двух метров по всей Европе и сам Петр I, в благодарность за подаренную ему Янтарную комнату, подарил кайзеру пятьдесят русских богатырей-гренадеров. Любому здравомыслящему человеку понятно, что эти молодцы не были евнухами и оставили после себя достойное потомство.
Гитлера называют «бесноватым» и это вполне объяснимо, поскольку фюрер германской нации употреблял наркотики, но также умалчивают, что он был чрезвычайно мистической личностью, он не начинал ни одной серьезной операции, прежде чем не получал предсказаний своего «придворного» астролога.
— Я где-то читал, что захватив Австрию, Гитлер приказал изъять из музея Копьё Судьбы и вывести его в Германию,— вставил Илья, желая показать свою начитанность.
— Верно,— усмехнулся Соломон,— легенда о Копье Судьбы уходит в глубину веков, но она обросла такими невероятными подробностями и многие забыли, что это просто интересная выдумка.
Сам поразмысли: в Библии о копье не говориться ни слова, но спустя тысячу лет после распятия Христа, оно вдруг появляется у германских императоров и передаваясь из рук в руки, начинает путешествовать по всему свету, принося военную удачу своим владельцам.
Я хорошо знаком с учением Христа и уверен: в нем нет ни слова о том, что люди должны убивать друг друга и к тому же использовать для этого надуманные христианские святыни: это абсолютно неприемлемо!
Кроме того, ненависть Гитлера к христианам хорошо известна, поэтому если Копье судьбы, если оно конечно существует в действительности, а не та железяка, что хранится в Австрии, и является реликвией, или «волшебным» артефактом, то никак не христианским, а скорее дьявольским.
Устроенный фашистами над нашим народом геноцид, был чудовищно жесток, бесчеловечен, страшен, но он был учинен над мирными людьми: женщинами, стариками и детьми!
Воевавшие в рядах Красной Армии евреи проявляли мужество и героизм, тысячи были награждены орденами и медалями. Обороной легендарной Брестской крепости руководил полковой комиссар Ефим Моисеевич Фомин, с ним сражались офицеры, сержанты и солдаты евреи, все они пали смертью храбрых. Одним из первых летчиков бомбивших Берлин в августе 1941 года, был еврей. Наши отцы командовали танковыми корпусами, пехотными дивизиями, полками, батальонами…руководили заводами, фабриками, конструкторскими бюро, добычей полезных ископаемых, движением на железных дорогах…без всего этого, победа в войне была просто невозможна.
— Но разве ты, дядя Соломон, не мистически настроен — говоришь о Боге, осуждая Гитлера за мистицизм?— Илье захотелось вернуться к заинтересовавшей его теме.
— Во-первых, я не осуждаю, а рассуждаю!— поправил Соломон, — мы простые смертные, а это право принадлежит только Господу, а во-вторых, верить в Бога, не означает быть мистиком. Верить в Создателя, должен любой здравомыслящий человек.
— В школе нас учат совсем другому — теория Дарвина достаточно убедительна!— возразил Илья.
— Мы отошли от основной темы, но эта также не менее важна, тем более, что в ней нам будет значительно легче разобраться,— улыбнулся Соломон,— теория Дарвина убедительна для абсолютных глупцов и невеж в науке! Ты должен знать одну старую еврейскую притчу:
«Пришел атеист в гости к мудрецу и заявил, что он не верит в то, что Вселенная сотворена каким-то невидимым Богом. Мудрец промолчал и настал день, когда он нанес атеисту ответный визит. Мудрец принес в дар хозяину картину, на которой был изображен великолепный пейзаж.
Атеист восхитился великолепным полотном и спросил мудреца, кто создал этот потрясающий шедевр искусства? Никто, отвечал мудрец — в моем кабинете у стены, стоял рулон со свернутым полотном, а над ним, висела полка, на которой стояли банки с красками. Внезапно, полка сорвалась, краски залили полотно — в результате получилась эта картина.
Никогда не поверю в подобное объяснение — вы верно шутите, в этой картине чувствуется рука настоящего мастера! А как великолепен задуманный сюжет, как искусно наложены тени и легли краски на полотно!
Вот видите, ответил на это мудрец — вы не верите, что эта картина возникла случайно, а хотите, чтобы я поверил, будто этот прекрасный мир, с закатами и рассветами, многообразием цветов, красок, ароматов, пением птиц, великолепием флоры и фауны, возник сам по себе, по воле какого-то случая?»

Сейчас, спустя почти десять лет, Илья вспомнил тот разговор. Глядя на аккуратно подстриженные заросли китайской розы, Илья сердцем понимал, что Соломон конечно же прав, но годы учебы в школе, всё же сумели оставить свой порочный след, в его религиозном воспитании.
Илья уже хотел было снова постучать по воротам, но едва он поднял руку к кольцу как в конце аллеи показалась высокая, худощавая фигура старого Соломона. Лицо его было хмурым: старик не любил, когда его беспокоили после положенного для посещений кладбища времени. Но увидев Илью, улыбнулся…снова нахмурился и заспешил к воротам.
— Что случилось, Илья?— встревожено спросил Соломон, открывая замок,— не случилось ли что с дедушкой или бабушкой?
— Нет, дядя Соломон, они живы здоровы, я к тебе по другому делу, — ответил Илья, протиснувшись между приоткрытыми створками и не успел он помочь старику запереть тяжелые ворота, как старик налег плечом и они тут же затворились, с глухим металлическим стуком.
— Ты стал выражаться как настоящий солдафон!— неодобрительно проворчал старый Соломон,— не забывай, что ты будущий адвокат, а не какой-нибудь забулдыга.
— Я запомню, дядя Соломон!— сказал Илья, зная, что спорить с ним совершенно бесполезно.
— Если всё в порядке, зачем ты пришел к старому больному еврею? — спросил старик.
— Мне нужен ваш совет, дядя Соломон,— прямо сказал Илья.
— Я так и думал, разве кто-нибудь вспомнит старого Соломона, если ему ничего не нужно?— снова проворчал Соломон,— что же, пойдем в мою сторожку, я тебя чаем угощу.
Старик повел Илью по боковой дорожке, к ритуальному домику.
— Что случилось, дядя Соломон, может снова мародеры докучают? — спросил Илья заметив, что Соломон настороженно оглядывается по сторонам,— давайте я отправлю к вам пару ребят…
— Не беспокойся, Илюша, мародеры сюда больше не приходят, но последнее время мне кажется, что я на кладбище не один, это конечно глупо, но я стал просыпаться по ночам, от странных звуков,— ответил старый Соломон,— по-видимому, что-то с нервами, нужно обратиться к врачу — не хочу, остаток дней провести в психиатрической лечебнице.
Соломону было двенадцать лет, когда началась война. Их семья, как и тысячи других, не успели эвакуироваться и когда пришли оккупанты, их согнали в гетто, организованное в соседнем городе.
Трудно описать кошмар, который довелось пережить маленькому Соломону. Им досталось особенно крепко — какой-то негодяй донес, что они не только евреи, но отец Соломона, был ведущим инженером на тракторном заводе, где с началом войны изготавливали танки.
Отец Соломона был одним из создателей легендарного Т-34— танка, который признан лучшим за всю историю танкостроения, как друзьями, так и врагами Советского Союза.
На глазах маленького Соломона, один за другим погибли его братья и маленькая сестренка, старшей удалось сбежать: продажный полицай «отвернулся» и они положили её среди мертвецов, вывозимых на кладбище. Девушка выбралась из плохо засыпанной могилы и ушла в лес к партизанам. Позже она погибла, но в бою, с оружием в руках.
Мама не так тосковала по ней, как по другим своим детям — её дочь умерла свободной, мстя за своих родных и свой народ, тогда как другие дети погибали на её глазах от рук фашистских палачей.
Комендант города, вызвал его мать и сказал, что он хочет, чтобы все её дети, умирали у неё на глазах. Брат фашиста служил в войсках СС и сгорел в танке, подбитом Т-34, возможно построенном её мужем.
Мать ответила, что они их не звали и он не может их обвинять в том, что они защищают свою землю. Эсэсовца не интересовали её доводы, какими бы убедительными, они не были. Фашист заявил, что у евреев нет своей земли, они везде пришлые и скоро великая Германия избавит от них всю Европу.
Согнанных в гетто евреев каждый день выводили на тяжелые работы и каждый вечер, они не досчитывались нескольких человек — умирали самые слабые, или самые непокорные, которых без лишних разговоров пристреливала охрана. Мать Соломона была сильной женщиной и она решила спасти хотя бы кого-нибудь из своих детей.
С ужасом люди смотрели, как вчерашние школьники, хладнокровно расстреливали ни в чем не повинных людей, которых фашистская пропаганда опустила до уровня животных. Невозможно представить, какое поколение, вырастят эти осатаневшие от жестокости нелюди и какая участь ждет человечество, если победит фашизм.
Илья не раз слышал от своего деда историю дяди Соломона и знал, что тот за свою жизнь повидал столько мертвецов, что его этим вряд ли можно напугать. После войны, Соломон принял самое активное участие в поисках нацистских преступников, а уцелело их очень много.
Поскольку, вступать в открытые схватки с противником, предатели решались лишь в самых крайних случаях, когда не оставалось другого выхода, они в основном предпочитали отсиживаться в лесах и подвалах, ожидая, когда закончится эта жуткая бойня, в надежде, что им удастся затеряться среди колоссальной массы возвращающихся из эвакуации беженцев.
Но Соломон и его товарищи, всё помнили и готовы были мстить за страдания советского народа, до последних минут своей жизни…
— Может стоит организовать ночное дежурство?— спросил Илья,— я могу поговорить с Фимой, чтобы он присылал на ночь пару ребят.
— Да нет, они никого не найдут — это присутствие другого рода!— они остановились у ритуального домика, и Соломон стал оглядываться по сторонам, словно пытался разглядеть притаившихся за памятниками людей,— я давно хочу с тобой поговорить, но никак не соберусь, давай зайдем, а то у меня такое чувство, будто за нами наблюдают.
Переступая порог следом за Соломоном, Илья вдруг почувствовал, что в его спину вперился чей-то злобный, полный ненависти взгляд. Он резко обернулся, но никого не увидел. Столь явного чувства опасности, он не испытывал с того времени, как вернулся из Афганистана.
Илья хорошо знал, что это не разыгравшееся больное воображение — в отличие от многих его товарищей, которых мучили и преследовали кошмарные сцены жестоких убийств и насилий, которые они видели на афганской войне, он сумел освободится от этих страшных видений и спрятать их глубоко в памяти.
Илья был уверен, что за ними наблюдают, но его охватило странное чувство, что это не физическое присутствие живого существа, а скорее некоей духовной сущности. Он ещё больше уверился в своих догадках, увидев на дверях сторожки какую-то надпись, которую он раньше здесь не замечал. Она была сделана на непонятном Илье языке, который он принял за иврит.
Войдя за Соломоном в первую комнату, служившую одновременно кухней и прихожей, он заметил такие же иероглифы на окнах и теперь, был абсолютно уверен, что не ошибался в своих подозрениях — за домиком кто-то наблюдал.
Старый еврей заметил, что Илья внимательно осматривает надписи и добродушно усмехнулся.
— Тебе верно показалось, что это иврит, но это арамейский язык — на нём говорили наши далекие предки, две тысячи лет назад,— пояснил Соломон,— ты хочешь спросить, зачем я хотел тебя видеть, но раз ты сам пришел к старому Соломону, расскажи, зачем пришел ко мне?
Илья рассказал, что он видел с ребятами на кладбище, пространном и непонятном рассказе Федора, и его предупреждении не вмешиваться в это дело. Не забыл он упомянуть и о том, что загадочная смерть Зины Кирюшиной и Вити Дорохова, его очень заинтересовала.
— Да, дед Зины был твоим дальним родственником, но не думаю, что ты жаждешь возмездия, ведь вы с ней даже не были знакомы?—утвердительно спросил Соломон.
— Вы правы, но меня интересует, почему эти привидения, или что это было на самом деле, до сих пор никто кроме нас в городе не видел? — пожал плечами Илья,— у меня такое чувство, что это представление, было устроено именно для меня!
— Я заметил, как входя в мой домик, ты оглянулся,— сказал старый Соломон,— ты сделал это автоматически, или тебе что-то привиделось?
— Мне показалось, что за нами кто-то, вернее что-то наблюдает!— не стал отпираться Илья, и вновь оглянулся, но дверь оказалась плотно запертой,— думаю, у тебя не зря появилось чувство, что на кладбище кто-то есть!
— Да, возможно, но не убеждай меня пустить на кладбище патруль! — проворчал Соломон,— мне только милиции здесь не хватало!
— Старик прав — милиция тут ничем не поможет!— подумал Илья.
— А теперь, расскажи о чем ты умолчал,— сказал Соломон и Илья понял, что теперь выкрутиться ему не удастся,— я говорил, что цыгане появились в нашем городе не спроста, и вчера, удостоверился в своих опасениях — я встретил на рынке одну старую цыганку, которую видел здесь ещё до войны, а затем после войны.
Тогда я был сопливым мальчишкой, но хорошо их запомнил! Она пришла в наш городок со своим мужем и маленьким сыном. Мальчик был сильно болен и она обратилась нашему детскому врачу. Натан Ионович сделал всё возможное и спас мальчонку, а через несколько дней, не смотря на предупреждения доктора, цыгане исчезли из города.
Она конечно же сильно изменилась, но я сразу же ее узнал, кажется, она тоже узнала меня, но не подала виду и прошла мимо.
Впрочем, цыгане и так не очень общаются с горожанами, да и мы не стараемся завести среди них друзей. Но сейчас, старая цыганка пришла в наш город не одна, а привела с собой весь табор и я уверен, что это не спроста! Если ты не хочешь навлечь беду на наш город, расскажи мне, что с тобой произошло?
Илья понял, что старик не оставит его в покое, пока не услышит, что с ним случилось! Но откуда Соломон узнал о его приключениях? Илья никому о них не рассказывал, даже своим родным! И не потому, что ему бы не поверили и сочли бы за сумасшедшего, насмотревшегося на ужасы войны, а именно потому, что какой бы фантастичной не была эта история, Илья не смог бы её выдумать — для этого нужно было иметь воображение, не меньше, чем у братьев Стругацких!
Молодой человек посмотрел на Соломона и встретил выжидающий взгляд выцветших, но чрезвычайно проницательных глаз старого еврея.
— Можешь говорить — благодаря начертанным молитвам, нечисть не сможет сюда проникнуть и подслушать наш разговор,— успокоил Илью старик,— как только цыгане появились в нашем городе, я принял все меры безопасности.
— Почему вы решили, что цыгане как-то связаны с нечистью?—спросил Илья,— мне они кажутся самыми обычными людьми, пусть немного вороватыми и хитрыми, но ничем не хуже остальных…
— А я и не говорю, что они чем-то хуже других — какое я имею право, осуждать целый народ?— возразил Соломон,— но члены этого табора, связаны с нечистой силой…пока я не знаю, с чем именно, но думаю, что с твоей помощью, мы это выясним и если ещё не поздно, попытаемся предотвратить беду. Ты не пытаешься мне возразить и это очень хорошо, значит ты знаешь, что я прав! Итак, я тебя слушаю!
Илья нахмурился и опустил голову — в глубине души он надеялся, что ему никогда не придется вспоминать о том, что случилось в диких горах Афганистана…
Ранним утром они вышли в дозор, но не успев пройти и нескольких километров вглубь ущелья, как напоролись на засаду. Бандитов было не много, но они были отлично вооружены и скоро из отряда в восемь человек, остались в живых всего трое — Илья, Сергей и таджик Баха.
Баха родился и вырос в горах, был испытанным и верным товарищем, и друзья смело доверились его опыту охотника, с раннего детства бродившего в диких горах Памира.
Им удалось уйти от засады, оставив на поле боя своих товарищей — оставаться их хоронить, означало погибнуть или попасть в плен, что было равносильно смерти, с отсрочкой на зверские пытки.
…Они не заметили, как очутились в этом страшном ущелье, но Илья сразу понял: здесь что-то не так…слишком уж нереально черны были окружавшие их тесные базальтовые скалы. Лишь где-то недостижимо высоко, была видна узенькая полоска голубого, но быстро начинавшего темнеть, неба.
Илье показалось, что чем пристальней он вглядывается в небеса, тем быстрее они темнеют и вскоре, ущелье погрузилось в непроницаемую мглу. Илья включил фонарь, с которым никогда не расставался. Он и Сергей, конечно были напуганы, но лицо Бахи, выражало абсолютный ужас! Странно, но этот смельчак, который без всякого страха шел под пули, трясся от смертельного страха!
— Это ущелье Джиннов — смерть для правоверного мусульманина! — лязгая зубами, проговорил таджик.
— Да не бойся так, Баха, мы не мусульмане и выведем тебя отсюда! — Илья положил руку на плечо друга, даже не помышляя насмехаться над его суеверием — он хорошо знал, к чему приводят издевательства над верующими мусульманами!
Между тем, стал накрапывать дождь. По извилистому дну ущелья, пронесся сильный порыв ветра, принесший с собой отвратительный запах гнили. Этот запах разложения, был хорошо знаком солдатам — однажды, им пришлось несколько дней просидеть запертыми в пещере, в окружении семи мертвых товарищей и нескольких афганцев. Но этот запах, словно исходил от заживо гниющего тела — ужасный смрад газовой гангрены!
— Это зловонное дыхание джинна!— в страхе воскликнул таджик, упал на колени и воздел руки к почерневшим небесам.
Фонарь Ильи метался по гладким стенам ущелья — он сам не мог объяснить, что он хочет найти, но тут луч фонаря дрогнул и его рука непроизвольно двинулась вправо. Ею словно управляла невидимая сила и Илья понял, что лучше не сопротивляться. Луч уверенно двигался и наконец уперся в стену, метрах в десяти от них. К счастью, окутавшая ущелье тьма, в этом месте не была столь непроницаемой и Илья смог разглядеть трещину в сплошном базальтовом монолите.
Дождь стал усиливаться, грозя перейти в настоящую тропическую бурю — друзья должны были отыскать какое-нибудь укрытие, иначе, селевый поток их смоет, не оставив малейшей надежды на выживание.
Пересиливая бушующий ураган, они подхватили Баху и потащили его к замеченной Ильей расселине. Ветер сбивал с ног, но они упорно двигались к цели. Через несколько метров, Баха наконец опомнился и сам потащил своих товарищей к пещере. Он был очень силен, этот таджик. Илья сам отличался высоким ростом и крепким сложением — сухой и поджарый, он казалось был сплетен из легких, но невероятно прочных канатов. Баха был ниже ростом, шире в плечах, но двигался легко и свободно, словно его ступни едва касались земли.
Ценой немалых усилий, они наконец добрались до расщелины и едва успели подняться по прорубленным в скале ступеням, как хлынул страшный ливень. Такого дождя наверное на земле не было, с времен Всемирного потопа!
Прежде чем войти в пещеру, Илья задержался на возвышенности и с восторгом наблюдал за неистовством разбушевавшейся стихии — за считанные минуты, водный поток заполнил дно ущелья, унося за собой неизвестно откуда взявшиеся стволы и ветви деревьев, обломки досок, даже мертвых животных — словно ураган уничтожил какой-то горный кишлак, или ближний оазис.
Освещая ослепляющим светом, черные скалы, по стенам ущелья заметались яркие молнии. Оглушительные раскаты грома, заполнили тесное пространство, ударяясь о стены ущелья и друг о друга, молнии взрывались с электрическим треском, рассыпая по клокочущей воде, мириады искр.
Завороженный этим невероятным зрелищем, Илья совсем забыл об опасности и опомнился только когда за его спиной, совсем рядом, разорвался очередной электрический разряд. От яркой вспышки света, в глазах появился ослепительный белый свет. Случись это перед ним, он бы непременно потерял зрение.
Илья почувствовал на своем плече сильную руку и в следующее мгновение, друзья втащили его в пещеру.
В пещере было сухо и на удивление, довольно прохладно. Илья осветил помещение — это было естественное, уродливо искривленной формы углубление в скале, подобное раковине в плохо выплавленном олове. Сходство с металлом усиливали тускло-серые, неровные стены.
Пол был тонким слоем пыли, словно нерадивая хозяйка, давно не занималась влажной уборкой. Это впечатление усиливало чувство, что не смотря на отсутствие каких-либо предметов мебели, или чего-нибудь подобного — это помещение было обитаемым. Заметив в углу пещеры круглое отверстие в потолке, закопченную стену, и несколько камней, оставшихся от очага, Илья решил, что не ошибся — эта таинственная пещера в самом деле, была обитаемой, но вероятно, это было несколько лет назад, так как сажа от очага, тоже покрылась тонким слоем пыли.
Илья оглянулся на своих товарищей, но они не выказывали никаких признаков беспокойства. Баха был как обычно, невозмутим, а Сергей с любопытством оглядывался по сторонам, но видимо, ни тот, ни другой, не чувствовали ничего необычного.
— Всемилостивейший Аллах, спас наши недостойные жизни,— Баха любил говорить витиеватыми восточными выражениями,— но почему он открыл путь к спасению, иудею, а не правоверному мусульманину, ведь мы находимся в мусульманской стране?
Илья не уставал удивляться этому молодому таджику — ещё вчера, он абсолютно не понимал по-русски, но спустя год, не только свободно владел этим языком, но научился применять такие сложные обороты речи, что Илья с трудом его понимал.
— Перед Господом мы все равны!— смиренно сказал Сергей — до армии, он был воспитанником духовной семинарии, но был исключен за какую-то провинность, что впрочем, ничуть не уменьшило его веры.
Судьба не случайно свела этих троих молодых ребят — Сергей был глубоко верующим православным христианином, Баха мусульманином, а Илья иудеем из верующей семьи — прадед Ильи был раввином.
Но здесь шла война — жестокая и беспощадная. Вопросы различия схожих вероисповеданий, отошли на второй план, но иногда, друзья вступали в теософский спор, который никогда не заканчивались ссорой — все трое сходились на единодушном решении, что они преклоняются пред Единым Богом и различие заключается лишь в том, как они его называют.
Командир взвода поначалу отнесся настороженно к странной дружбе столь разных молодых парней (не смотря на работу политотдела, раздел по национальностям в армии был довольно ощутим). Но ребята воевали хорошо: за спины не прятались, приказы выполняли беспрекословно и он перестал обращать на них внимание, мало какие бзики появляются во время войны, эти говорят о различиях религий, но зато наркотиками не балуются и если особый отдел, смотрит на них сквозь пальцы, то ему и вовсе незачем дергаться, тем более что в эту треклятую перестройку религиозно настроенные люди, стали явлением вполне привычным.
Илья взглянул на трещину в скале, за которой громыхала и сверкала непогода. Странное дело, но звуки в пещеру почти не доносились — словно они находились за толстым, звуконепроницаемым стеклом.
— Здесь переждем грозу и Баха выведет нас из ущелья Джиннов!— Илья улыбнулся другу, но его улыбка в отблесках молнии, выглядела как оскал мертвого черепа.
Внезапно, Илья почувствовал невероятную усталость, он взглянул на своих товарищей — Сергей откровенно зевал и недоуменно тер глаза, а Баха подошел к стене и оперся плечом, парня качало, словно он принял добрую порцию алкоголя.
Илья подумал, что со стороны, по-видимому, выглядит ничуть не лучше — нужно располагаться на ночлег, пока они не повались на пол, как подкошенные! Илья снял с плеча автомат, разобрал вещмешок, снял скрутку бушлата, расстелил на полу у стены, у изголовья приспособил вещмешок и с наслаждением вытянулся, хрустя уставшими суставами.
Последней мыслью юноши была — может быть стоит перекусить, но через несколько мгновений, его сморил глубокий сон.
Илья проснулся услышав какой-то голос. Потирая затекшую шею, он приподнял голову, сел и спустил ноги с жесткой лежанки. Его сапоги, с обернутыми вокруг голенищ, легкими портянками, стояли рядом с кроватью и Илья потянулся за ними. Взявшись за голенища, он лишь в это мгновение сообразил, что оказался в каком-то странном месте, но ведь всего несколько минут назад, он был в пещере, рядом со своими товарищами!
Он огляделся и увидел, что в самом деле, находится в той странном гроте, но на сей раз, обстановка полностью изменилась.
Кроме лежанки на которой спал Илья, в пещере стояли маленький столик и сколоченный из дощечек стул, с удобной спинкой. В углу коптился очаг, над которым висел небольшой казан, с дымящейся едой, рядом с очагом, на небольшой полке, стояла примитивная посуда.
Над столом, в потолок был вделан крюк, на котором висела масляная лампа, освещавшая разложенные на столе свитки. Илья был в пещере совершенно один. Он в недоумении огляделся, пытаясь сообразить, что это — сон, или реальность? Баха рассказывал, что горы могут сыграть с человеком любую шутку, и ты потом долго будешь пытаться понять, случилось ли это на самом деле, или ты видел удивительный сон.
Но тут, прикрывавший вход полог, откинулся и в пещеру вошла согбенная фигура. На незнакомце был заплатанный халат, застиранная белая чалма и стоптанные чувяки. Длинная седая, козлиная бородка, спадала почти до пояса, почерневшее от ветров и солнца пустыни лицо, было покрыто сетью глубоких морщин. Незнакомец мельком взглянул на своего гостя и Илью поразил пронзительный взгляд темно-карих, почти черных глаз.
— Что это за старик Хоттабыч?— подумал Илья, раскрыв рот, чтобы поздороваться с хозяином пещеры, но старик его опередил.
— Здравствуй, Илья — вот мы и встретились!— сказал незнакомец мягким дружелюбным голосом.
— Здравствуйте, уважаемый!— поклонился Илья, и тут же замолчал, вспомнив наставления Бахи, как должен себя вести, благовоспитанный молодой человек, в присутствии старших — ему конечно же хотелось узнать, кто этот старец с мудрыми пронзительными глазами, и что это, сон или реальность и если последнее, то как он сюда попал, но обычай требовал, чтобы юноша ждал, когда аксакал сам расскажет ему об этом, если конечно, сочтет нужным.
— Меня зовут Сафар,— выдержав паузу, сказал старик,— извини, но чтобы встретиться с тобой, мне пришлось прибегнуть к хитрости — я заманил вас в это ущелье, усыпил твоих товарищей вошел в твой сон, и овладел твоим сознанием.
— Так это вы устроили ловушку, в которой погибли мои товарищи? — Илью охватил гнев, он попытался подняться, но как это бывает во сне, движения его были вялыми неуверенными.
— Сядь!— твердо приказал старец,— я не заманивал вас в ловушку, а лишь попросил аллаха, чтобы он привел тебя в ущелье джиннов! Если бы вы не попали в ущелье, то погибли бы все до единого! Судьба твоих товарищей, равно как и наша с тобой, в руках Всевышнего! Они храбро сражались и получат то, что заслуживают — не думай, что им сейчас хуже, чем тебе и твоим товарищам!
— Какой странный сон!— думал Илья, оглядываясь по сторонам,— я чувствую запахи, тепло очага и даже колючесть верблюжьего одеяла!
— Нам отпущено очень мало времени, так что поговорим о главном, и если ты всё поймешь, я смогу ответить на твои вопросы, но знай, если ты не согласишься на мои условия — сон будет стерт из твоей памяти, ты проснешься и нечего не будешь помнить, но после этого, твоя жизнь потеряет всякий смысл! Ты будешь жить как самый простой обыватель, и даже не вспомнишь, что отказался от самого, что могло быть важного, в твоей жизни.
— Вы меня заинтриговали и я уже почти согласен!— ответил Илья, изумленно уставившись на старца.
— В таком случае, слушай меня внимательно, повторяться времени у нас не будет, а рассказ мой будет долог!— сказал старец.
Время, когда случилось то, что я хочу тебе рассказать, не имеет никакого значения, так как я давно уже мертв, а ты лишь ещё больше запутаешься, скажу только, что я стал жертвой глупой доверчивости…
Однажды, меня пригласил к себе один мой старый приятель, имя его Кузьма. Он рассказал престранную историю, о том, что они с другом, нашли путь к несметным богатствам, которые были спрятаны в горах, шайкой известных разбойников, которым покровительствовали джинны пустыни. Кузьма показал мне Забытую книгу, которую он перевел с трех языков. Он показал мне таинственные символы, которые якобы были в этой книге, но не смотря на немалую образованность, их смысл был для меня совершенно не понятен.
Мне ничего не оставалось, как поверить на слово старому товарищу и отправиться с ним в горы. Это было не так страшно, если бы я не взял с собой своего старшего внука.
Сокровища действительно были, но для того, чтобы демоны открыли к ним доступ, требовалась человеческая жертва. Я подозревал нечто подобное, но проклятая мысль о предстоящем богатстве, затмила мой разум! Не буду лгать, что я ни о чем не догадывался — что-то должно было произойти, но постоянная нищета, голодные дети доконали меня и я был готов пойти на всё, что угодно, лишь бы всё это прекратилось!
Когда мы добрались до входа в ущелье джиннов, Кузьма отозвал меня в сторону и сказал, что для того, чтобы нечистая сила открыла путь, нужно принести жертву и объяснил мне, какую именно.
Я был готов ко всему, но только не к такому вопиющему зверству! Я предлагал Кузьме себя, но негодяй лишь пожал плечами. Мы с тобой и так принадлежим Дьяволу — и ты и я, отступили от чистой веры и продали бессмертные души за золото. Но если ты хочешь видеть своих детей и внуков счастливыми, необходимо чем-то пожертвовать!
— Но чем жертвуешь ты, пусть наши дети поменяются местами — и мой внук, убьет твоего!— предложил я.
— Ты не понимаешь, Сафар, ты принесешь в жертву лишь смертную оболочку своего внука, и после смерти его невинная душа, отправится к аллаху в райские кущи!— сказал Кузьма,— но я жертвую бессмертной душой своего внука — он будет принадлежать джинну не только телом, но и душой!
Я оглянулся — мой любимый внук Хасан, мирно беседовал с Игнатием, не подозревая, что всего через несколько часов, будет убит своим лучшим другом! Игнатий повторил поступок Иуды, предавшего своего друга и учителя, Иисуса Христа, но он предал лишь друга, когда я предал своего внука! История гнуснейших предательств, продолжает повторяться во все времена!
С тех пор, я оправдываю себя, что у меня не было выбора — Кузьма был сильным мужчиной и на его стороне был отчаянный погонщик Ахмед. Они убили бы меня и моего внука, а моя семья, не получила бы и гроша! В горах всякое случается и им ничего бы не стоило, придумать правдоподобную историю, о том, что мы попали под камнепад, или просто сорвались в пропасть, да мало ли что могло случиться…
Ах, проклятое золото, как же мы зависим от него! Кузьма дал слово, что я получу третью часть богатств, которые нам дадут джинны. Сейчас я знаю, что смалодушничал, но тогда я считал, что принял правильное решение! Кузьма преследовал какую-то свою цель, а Ахмед не жаден и я знал, что меня не обманут и справедливо разделят сокровища.
О моем раскаянии можно говорить бесконечно, но душевные муки, будут преследовать меня до скончания веков!
Но я должен рассказать тебе, что случилось дальше! Будучи не в силах присутствовать при жертвоприношении (Кузьма сказал, что моё участие необязательно, так как для полного грехопадения, достаточно моего согласия), я отправился осмотреть окрестности.
Я ушел далеко в горы, наступила ночь (ритуал должен был начаться в полночь). Забравшись в какую-то пещеру, я уселся у стены и заткнув уши, просидел в такой позе до самого утра, пока не забрезжил рассвет.
Я знал, что мой внук уже мертв — я не слышал его криков, но они гремели в моих ушах! Сам не свой, еле передвигая ноги, я возвращался в наш лагерь. Я всю жизнь провел в горах и хорошо ориентировался, но место куда я пришел, было мне совершенно не знакомо! Единственное, что я узнал — это наши палатки, вьючных животных и хмурых людей, которые меня давно поджидали.
— Что происходит, Кузьма — как мы здесь оказались?— спросил я.
— Всё прошло как надо — перед тобой ущелье джиннов!— хмуро отозвался мой вчерашний друг,— этот путь открылся ночью и мы ждем тебя — я не намерен нарушать данное тебе обещание!
Все трое прятали глаза и я не стал спрашивать, куда делись останки моего внука — они обещали похоронить мальчика по закону шариата.
Я быстро оседлал моего коня и мы отправились в ущелье джиннов, искать проклятые сокровища.
По известным только ему ориентирам, Кузьма вел нас в ущелье Джиннов. Мы двигались по узким коридорам, которые казалось, были прорублены в скалах огромными топорами фантастических существ.
Над нами высились острые как наконечники копий, горные вершины, над которыми клубились грозовые тучи, казалось, над этим проклятым местом, никогда не появляется солнце. По дороге то и дело, попадались ответвления, скоро превратившиеся в настоящий лабиринт, но ведомый невидимой силой, Кузьма ни разу не сбился с дороги.
Ты, Илья, видел лишь малую часть ущелья джиннов, и надеюсь, что вам удастся выбраться отсюда без всяких происшествий, потому как, это зрелище не самых приятых!
После долгого пути (мне показалось, что нечистый дух, нарочно нас водит по кругу, что позже подтвердилось), Кузьма наконец привел нас к странной пещере. Он приказал мне отойти в сторону и отвернуться — позже, я понял, почему он это сделал — кровью моего внука Хасана, он начертал на стене какие-то таинственные символы.
Мы вошли в пещеру и увидели, что она полна сокровищ. Казалось, сказки «Тысячи и одной ночи», воплотились в реальность!
Мы смотрели на сундуки переполненные золотыми монетами, сумки с драгоценными каменьями и удивительно прекрасными, ювелирными украшениями — здесь было всё, что только могли пожелать наши алчные душонки! И вот тогда, я проклятый грешник, позабыл о гибели своего внука и готов был простить Кузьме и его внуку, любую обиду! Я смотрел на Кузьму с благодарностью — теперь, моя семья всю жизнь будет в достатке!
— Я обещал, друг мой, что приведу тебя к несметным сокровищам и сдержал своё слово!— сказал Кузьма,— ты видишь, здесь их столько, что мы не сможем унести, даже их сотой части! Я предлагаю набрать побольше драгоценных камней, так как их можно выгоднее продать и немного золота, на начальные расходы.
Не дожидаясь нашего ответа, он принес кожаные мешки и принялся наполнять их драгоценными камнями. Ахмед к нему присоединился.
Когда я принес свои мешки, мой взгляд случайно упал на Игнатия — это был не тот отрок, что отправлялся с нами в дорогу и даже не тот, которого я помнил перед убийством моего внука. Взгляд его абсолютно изменился — передо мной стоял не мальчик с невинными глазами, а некое существо, совершенно лишенное каких либо эмоций.
В выражении его лица, не было ни любви, ни злобы или ненависти, лишь безмерное изумление и любопытство — он наблюдал за нами, словно видел впервые в жизни! Он оглядывался по сторонам, как будто только что здесь появился и не может понять, как это произошло!
И тогда я понял, что случилось страшное — внук Кузьмы изменился, вернее, его телесная оболочка осталась прежней, но душа покинула её и в него вселилось нечто чуждое и враждебное нашему миру!
Наши взгляды встретились и на лице существа заиграла улыбка — это было не проявление каких либо чувств, а странная гримаса, словно оно опробовало новые возможности своего лица.
Моя догадка подтвердилась, когда Игнатий, или кем он сейчас был, сделал несколько шагов в мою сторону — двигался он неуверенно, как малыш, который первый раз встал на ноги. Но видимо почувствовав, что эти тоненькие конечности, способны выдержать вес его тела, стал передвигаться более уверенно — училось существо очень быстро!
Я инстинктивно попятился, но тут же наткнулся на что-то спиной, оглянувшись, я к своему изумлению, увидел Кузьму, рядом с которым, стоял как всегда невозмутимый Ахмед.
— Ты догадался, что это уже не мой внук?— с сожалением сказал Кузьма,— аллах свидетель, я не хотел причинять тебе вред, но ты сам виноват — мы не будем убивать тебя, но тебе придется остаться в этом ущелье до самой смерти!
— Клянусь светлым именем пророка, я никогда и никому не скажу, что здесь случилось!— вскричал я, но на этот раз вмешалось существо.
— Я видел, что здесь произошло — человеческим существам, нельзя верить, ради собственной выгоды, вы можете предать кого угодно, даже своего ближайшего родственника!— проскрипел он жутким, совсем не детским голосом, от звука которого, кровь стыла в жилах.
Но испугал меня не голос этой дьявольской твари, а страшная правда, прозвучавшая в ее словах! Он был абсолютно прав, ради своей выгоды (если положить руку на сердце, о своих родных, тогда я думал меньше всего), я согласился на смерть любимого внука!
— Я оставлю тебя здесь, для того, чтобы ты нашел Забытую книгу, — тоном, не терпящим возражений, сказал Кузьма,— и ты должен быть мне благодарен — джинн хотел убить тебя, а твою бессмертную душу, отправить в своё измерение и поверь, там тебе было бы намного хуже!
— Здесь, ты сможешь принести мне пользу — нам нужен оригинал Забытой книги, так как сделанный мной перевод, не точен, в нем есть множество искажений и я не могу исполнить предначертанное!—сказал Кузьма,— остаться здесь я тоже не могу — я вызвал джинна и должен научить его жить в нашем мире, так как душа моего внука, вселилась в другого юношу.
— Но как ты мог так поступить с твоим внуком?— ужаснулся я, но он лишь усмехнулся и я тут же вспомнил свой безжалостный поступок.
— Ты кое-чего не знаешь, мой друг,— сказал Кузьма,— Игнатий был смертельно болен — у него лейкемия! Джинн исцелил его тело — он выбрал его для себя, а душу Игнатия, переселил в другое тело — ему почему-то понравилось тело моего внука. Ты ведь знаешь, что наша плоть всего лишь бренная оболочка, данная нам на время Всевышним, тогда как сотворенная Господом душа — бессмертна!
— И в чьё же тело вселилась душа твоего внука?— спросил я, но он не смог ответить на мой вопрос, так как сам этого не знал.
Кузьма сотворил нечто ужасное, но пока этого не осознавал, или им самим завладела какая-нибудь потусторонняя тварь, так как если бы он был в своем уме, должен был понимать, что вытесненная из тела душа, рано или поздно попадет в преисподнюю.
— Ты останешься в ущелье джиннов, Сафар, и кто-нибудь будет приходить один раз в год, чтобы забрать Забытую книгу, конечно если ты сможешь ее отыскать,— сказал Кузьма,— но времени у тебя будет предостаточно — мы попали в безвременье, здесь нет для или ночи, так как время здесь остановилось!
Ты должен быть мне благодарен, Сафар, можно сказать, ты обрел бессмертие, правда, проклятая подагра, будет мучить тебя до скончания веков. Но зато ты переживешь меня и даже своих внуков! Сюда придти может кто угодно, конечно, из тех, кто будет знать сюда дорогу, так как я рано или поздно умру, но за книгой придет мой внук, точнее джинн, которого ты сейчас видишь.
Что-то я заболтался — всё это к тебе совершенно не относится, но я рассказываю для того, чтобы ты мог иметь некоторое представление, с чем тебе придется столкнуться и что следует ожидать от этой нечисти!
Совсем недавно, я нашел Забытую книгу, а если сказать правильно — она меня нашла, но за ней пока никто не приходил — аллах услышал мои молитвы и задержал посланника, но он обязательно придет! Я дам тебе Забытую книгу и ты будешь беречь её, пока не придет откровение, как с ней следует поступить.
Этот загадочный сон всё не кончался и Илья стал опасаться за свой рассудок — может быть это не сон, а он просто сходит с ума? Неужели постоянные стрессовые ситуации и страх смерти, которые подстерегали их на каждом шагу, сделали своё дело и его постигла участь некоторых его товарищей?
Но Илья отбросил эти мысли, пусть даже они пришли во сне, такой бред, мог придти в голову, разве что конченному наркоману и почему старик приснился именно ему? Значит, для этого есть определенная причина!
— Ты меня не слушаешь!— вдруг услышал он укоризненный голос старца,— будь уверен, ты в здравом рассудке и проснувшись, найдешь в солдатском мешке этому подтверждение! Я несколько раз пытался уничтожить Забытую книгу, так как написанное в ней может погубить многие тысячи жизней! Я сжигал ее в пламени очага, разрывал на мелкие кусочки и распускал по ветру во время урагана, но просыпаясь на следующее утро, вновь обнаруживал ее лежащую столе, словно с ней ничего не случилось!
— Почему вы думаете, что я смогу ее уничтожить?— спросил Илья, но старец, жестом велел ему не перебивать.
— Я даже не знаю, какой сейчас день и год — в ущелье Джиннов, нет течения времени и волей нечистых духов, в моем тщедушном теле поддерживается жизнь. Но с тех пор как я здесь нахожусь, я ни разу не сомкнул глаз — сон не берет меня, я страшно устал, подагра измучила мои изношенные суставы, мой кишечник не в состоянии переваривать пищу, приносимую с ураганами, постоянные боли терзают мою старую плоть, но я не могу умереть телом, пока не передам книгу в надежные руки, а после гибели плоти, я отдам свою душу в руки аллаха!
— Тебе не дает покоя вопрос, почему я выбрал тебя!— сказал старец, — однажды, после покаянной молитвы, ко мне явился сам архангел Джабраил и я понял, что всемилостивейший Аллах, простил мои грехи, и я наконец смогу обрести вечный покой! В этом видении, архангел назвал твоё имя! Я был изумлен — почему я должен передать Забытую книгу иудею? Но архангел напомнил мне безмозглому старику, имена упомянутых в Коране величайших пророков и царей — Моисея и Иисуса Навина, Давида и Соломона, и тогда я понял, что это не моего скудного ума дело!
Старик говорил это с явным намеком на самого Илью — не следует задавать вопросы, ответы на которые всё равно не получить! Будучи неглупым парнем, Илья хорошо понял, что имеет ввиду старец и решил больше не задавать никаких вопросов, предоставив времени расставить всё по своим местам.
— Я положу книгу в твой солдатский мешок и проснувшись, ты сможешь ее там найти!— сказал старец и в его руке, неизвестно откуда, появился сверток из грубой мешковины,— но сначала, ты должен взглянуть, что собой представляет Забытая книга!
Он развернул ткань и Илья разочарованно уставился на потрепанные листы бумаги, скрепленные грубой нитью, и сложенные в иссохший кожаный переплет, явно от другой книги.
— Ты ожидал увидеть солидный фолиант, в каких издаются труды великого Авиценны, а я прошу спрятать несколько рукописных листков рисовой бумаги?— старец усмехнулся,— эти дьявольские откровения, не должны были быть написаны даже на самых гнилых дощечках, ибо в них написано такое, что приводит меня в содрогание!
Старец поднял с лежаки вещмешок Ильи и развязав петлю, положил в него книгу.
— Я не знаю, что ждет тебя в будущем, но искренне надеюсь, эта проклятая рукопись, не принесет тебе таких страданий, какие принесла мне!— Илья с сочувствием смотрел на старца.
— Позвольте задать вам один вопрос, уважаемый аксакал?—спросил Илья и старик утвердительно кивнул,— мы попали в пещеру, в которой живете вы, но тогда куда подевались лежанка, стол и камни от очага?
— В ущелье джиннов, нет времени и если вы ничего не нашли, то значит и меня здесь уже нет — я явился в твой сон в моем прошлом, но проснувшись, ты будешь видеть своё настоящее — это означает, что я наконец-то избавился от страданий безвременья и отправился к Аллаху!
Старик склонил голову в благодарном поклоне и медленно исчез.
Илья проснулся и открыл глаза. Перед ними стояла непроницаемая мгла. Он вспомнил, что положил фонарь под левой рукой. Нащупав его, он нажал на кнопку, сел и осветил пещеру.
Его товарищи беззаботно спали — усталость взяла своё и молодой организм нуждался в хорошем отдыхе. Илья чувствовал себя бодрым и отдохнувшим — он подозревал, что старик чем-то смог ему помочь.
Он поднялся и неслышно, чтобы не будить товарищей, направился к выходу из пещеры. Ураган ещё не прекратился, хотя его сила заметно ослабла — вспышки молний были реже, раскаты грома отдалились и не оглушали, ветер не хлестал в лицо, грязный водный поток, значительно снизил свою скорость.
Илья вернулся в пещеру и убедившись, что товарищи не проснулись, развязал свой вещмешок и осветил внутренности. Книги не было, во всяком случае сверху. Илья был уверен, что она должна быть и может, старик просто положил её на дно вещмешка.
Илья выложил из мешка консервы, цинк с патронами, несколько гранат, запасные портянки, и ещё какую-то мелочь. Завернутая в ткань книга, лежала на самом дне вещмешка.
Илья был абсолютно уверен, что книга должна быть в вещмешке, но всё же увидев её, он почувствовал невероятное облегчение — было бы очень обидно, если бы этот удивительный сон, действительно оказался самым обыкновенным сном. Илья развернул мешковину — иссохшая, растрескавшаяся кожа была стянута сыромятным ремешком, развязав ремешок, он перевернул несколько страниц, но не смог разобрать ни единой буквы, или символа — язык на котором была написана книга, не был похож ни на один из когда-либо встречавшихся ему языков.
Но сейчас, ему был важен сам факт наличия книги и уверенности в том, что он находится в здравом рассудке…

— И где же сейчас эта Забытая книга?— спросил Соломон.
— У меня дома, я не мог придумать ничего лучше, не закапывать же её в землю!— пожал плечами Илья,— тем более, вы сами понимаете, не смотря на незнакомый язык, я всё же пытался её перевести на русский.
— И что же, у тебя получилось?— усмехнулся Соломон, хотя в его голосе чувствовались любопытство и немая доля уважения.
— Я взялся за это совсем недавно, и единственное, что мне удалось выяснить, так это то, что книга написана на одном из древних арабских наречий, но перевести её на русский язык, у меня не получилось — для этого нужны специальные знания.
— А может быть, тут дело совсем в другом?— задумался Соломон и Илья недоуменно приподнял брови и старик рассмеялся,— сейчас, ты как никогда, похож на своего деда!
— Спасибо за сомнительный комплимент!— пробурчал Илья.
Дед Самуил, славился в еврейской общине своим скептицизмом, для того, чтобы его в чем-нибудь убедить приходилось прибегать к помощи самых мудрых евреев.
— Не обижайся, я вовсе не имел ввиду его репутацию неверующего Фомы, а лишь ваше внешнее сходство — ты ведь знаешь, что больше похож на деда по маме, чем на родного отца!— старик улыбнулся,— но это не имеет отношения к нашему делу. Думаю, ничего не случится, если ты принесешь эту книгу мне — я попробую её перевести и может быть в ней, мы найдем ответы на кое-какие интересующие нас вопросы.
— Завтра же утром, я принесу вам книгу!— немедленно согласился Илья,— какое странное у неё название, не правда ли, дядя Соломон?
— В нем нет ничего странного,— возразил старик,— возможно, её автору открылись некие знания, о которых никому не следовало знать и он бы предпочел забыть о них, если бы не самая обычная человеческая слабость, желание хоть одним глазом, заглянуть в неведомое, обладать запретными знаниями, ведь именно это желание, руководит сейчас и нами! А может причина кроется в ином, во всяком случае, пока я не увижу книгу и не смогу в ней разобраться — мы может только гадать!
— Я решил встретиться с друзьями покойного мальчишки и его девушкой, быть может они расскажут мне что-нибудь интересное, что ускользнуло от внимания следователя,— сказал Илья.
— Попробуй, вряд ли это что-то даст, но всё же лучше, чем вообще бездействовать!— согласился Соломон и улыбнулся,— размеренная жизнь нашего тихого городка, кажется подошла к концу — ты знаешь, с приключениями жить гораздо интересней…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Для того, чтобы полностью вычерпать смолу из рабочих чанов, Степанову пришлось немало побегать по различным инстанциям — не смотря на перестройку, бюрократическая машина продолжала исправно выполнять свои обязанности — мешать людям работать.
Но на счастье Степанова, начальник ПМК, которому принадлежала смоловарня, был его старым приятелем и пока капитан занимался официальными бумагами, дал указание вычерпать смолу и подготовить чаны к осмотру милицией.
Когда Степанов наконец подъехал к смоловарне, его уже поджидали Завалишин начальник милиции полковник Сергеев (которого видимо Завалишин и вызвал, чем избавил Степанова от лишних хлопот, но не избавил от выговора, впрочем к которым милиционер давно привык), несколько милиционеров и вездесущий судмедэксперт Савельев.
— Ты что же, решил скрыть от меня эти убийства?— с усмешкой спросил полковник, и кивнул на останки, застывшие в битуме.
Степанов осторожно, словно опасаясь поскользнуться и свалиться, подошел и заглянул в чан. Он насчитал три трупа, но п